Текст книги "Вечная сказка (СИ)"
Автор книги: AlmaZa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Часть 3
Двойные кованые двери оказались открытыми. Вернее, одна из них. Вторая не поддалась, а первая легко пошла вперед, стоило мне немного толкнуть её. Никогда прежде не входя ни в какие дома без спроса, я несмело заглянула внутрь. Там мог оказаться кто угодно, от риелторов и агентов купли-продажи, до бродяг, ищущих себе временные приюты в заброшенных зданиях. Окрикнуть кого-нибудь или лучше не привлекать внимания? Просторный зал прихожей, с недостижимыми потолками, тянущимися вниз хрустальными люстрами, был тенист, пропуская свет сквозь зарешеченные большие окна, но перед ними разрослись самшитово-тисовые нестриженные гиганты, и они не только не пропускали солнце на первый этаж в достаточной мере, но и оттеняли свет холодным зеленым цветом. Он падал на паркетную плитку, придавая ей малахитовые переливы. Вокруг властвовала старина. Широкая лестница вверх с завинченными перилами и серо-мраморными ступенями веяла прохладой. Неужели ступени, в самом деле, каменные? Я видела такое только в музеях. Наверное, тут жил когда-то кто-то богатый. А сейчас? На втором этаже виднелось больше света, и это поманило меня к себе. Я любила яркое солнце. Возможно, остались портреты или следы от прежних владельцев, фотографии или личные вещи. Я ничего не собиралась брать, лишь посмотреть. Шаги звучали до потолка цокотом подкованных копыт. Какое запустение в сонных просторах… Но в нем здорово чувствуется уединение, ради которого я убежала из дома. Побыть в тишине, никто не пристаёт и не трогает.
Я поднялась наверх. Анфилада комнат налево и направо. Полуколонны с позолоченными пилястрами обрамляли стены с дорогими обоями, хотя они не везде сохранились. Похоже, что это вообще ткань. Ничего себе! Гладя отделку царской обстановки, я двинулась вдоль окон, выходящих туда, на дорогу с которой я пришла. Моё видение могло быть ошибочным. Блики, лучи или тень от листвы каштанов падали на стекла и выткали рисунок лица. Даже пыль на подоконниках была нетронутой. Единственные, кто могли пробегать – мыши. Я огляделась вокруг себя. Старинный рояль, выглядящий темным пятном, кляксой, среди мебели, накрытой белыми простынями, пустые стены и большое овальное зеркало, как восточная девушка, пытающаяся спрятать лицо, натянувшее на себя материю до середины. Только вертикально, а не горизонтально. Словно кто-то пытался стянуть её, но передумал, или отвлекся, или не сумел. Я подошла к нему нерешительно. Возник кратковременный страх, что не увижу себя в нём, но это разыгралось моё воображение и, когда я встала перед зеркальной поверхностью, то увидела своё отражение во весь рост. Разводы пыли амальгамой мутили изображение, и я подошла ближе. Сколько лет ему? Рама выглядит чуть ли не старше самого дома. Барельефные узоры с патиной. Рука сама протянулась потрогать её, когда за ней, в отражении, я вдруг увидела кого-то. Вскрикнув, я резко обернулась, надеясь, что мне показалось. Но неясное видение никуда не делось.
В прозрачном воздухе, невесомо и неощутимо, словно из мельчайших частиц времени и осыпающейся штукатурки, стоял молодой человек и я, уже почти забывшая мираж на улице, поняла, что вижу перед собой того самого Лухана. Лухана, который погиб, спасаясь на войне. Оторопев и ужаснувшись, я отступила, стукнулась спиной о зеркало, испугалась и этого, забыв, что позади меня что-то есть. Я не верила глазам и принимала увиденное за голограмму. Как и она, он был трехмерным, движущимся и просматриваемым насквозь. Что за обман зрения?
– Черт… – прижалась я к стене, к которой отступила. Он, парень, водил головой за моими перемещениями, и не будь он сам красивым и выглядящим дружелюбно, это всё напоминало бы кошмар. – Что здесь происходит? – я задрала голову и осмотрела все углы в поисках проектора. Чего-то, что создавало бы данную иллюзию.
– Ты вернулась… – произнесло это нечто, имевшее облик парня, но явно отличное от человека по составу и сути. Он двинулся ко мне.
– Стой, где стоишь! – вытянула я руки. Он остановился. – Кто ты такой? Что творится в этом доме? – Не отвечая, Лухан, или тот, кого я за него принимала, покосился в зеркало и, недовольно отвернувшись, сказал мне:
– Я призрак. Разве не видно?
До меня доходило сказанное минут пять. Замершая, я изучала его, прорвавшегося посланника потустороннего мира, глазами, тяжело дыша и прикидывая, доставать святое распятие, читать молитвы или щипать себя, чтобы проснуться? Поразмыслив здраво, я нервно засмеялась.
– Ну, конечно! Привидений не существует. Что за фокусы? – я огляделась ещё раз. Откуда-то же должны падать направляющие? Хоть одна лампочка? Но, вообще-то, без темноты такое воссоздать сложно. – Ты запись?
– Запись? Тогда почему я говорю с тобой и всё понимаю, – поняв, что подходить ко мне не стоит, Лухан остался там, где и был. – Неужели ты не помнишь меня? – его брови сошлись к переносице и глаза кричали о чем-то. Что-то трагичное, что-то болезненное и кровоточащее, как стигматы, появляющиеся без причин, сочилось из его взгляда.
– Что я должна помнить? – насторожилась я. Он тоже видел тот эпизод войны? Он знает его?
– О том, кто я… кто ты… Разве ничего нет в твоей памяти?
– Как твоё имя? – не выдержала я. Со мной разговаривал воздух! Смутный силуэт, сюрреалистическая оболочка, мистический субъект гримуаров! И я говорила с ним. Как с человеком. С кем-то разумным и живым, хотя назвать это существо живым было никак нельзя. Его не существовало!
– Лухан, – меня пронзил укол в сердце. Как в том бреду, что накатил на меня на улице. Раскаленный осколок от бомбы и я, в слезах и мольбе, чтобы он не умирал… Этого не может быть. Просто не может!
– Нет, это не правда… я ведь не та девушка… мы ведь не погибли во время войны? – я замотала головой, отбиваясь от возвратившихся картин, превращавшихся в мои собственные воспоминания. Но как это случилось? Мне так мало лет, откуда я знаю о войне? Я не верила в прошлые жизни. До сегодняшнего дня. Лухан смотрел на меня, не сводя глаз, будто ожидая, что я сама приду к окончательному умозаключению, без подсказок. И когда моё лицо стало выдавать, что я поддаюсь вере в невозможное, его взгляд согрелся, как мог бы потеплеть взгляд мученика, с сожалением глядящего на разделяющего его муки и собирающегося погибнуть вместе с ним. – Так… мы… любили друг друга во время войны? Мы умерли тогда?
– Мы любили друг друга всегда, – тихо произнес Лухан и вытянул руку. – И умирали много раз. Хочешь ли ты вспомнить ещё что-то?
Завороженная его странными словами, я отстранилась от стены и, сделав шаг, посмотрела на его протянутую руку. Не знаю, настоящий ли он призрак или моя галлюцинация – как печально сойти с ума в столь юном возрасте! – но, кажется, вреда он не причинит. Разве может нанести вред тот, кто не имеет плоти? Я протянула свою руку навстречу, осторожно подводя пальцы к пальцам. В тот миг, когда они достигли друг друга, я поняла, что не ощущаю его. Лухан был лишь видимостью, но не телом. Он был совершенно нереален, и мои пальцы проходили сквозь его ладонь. Испугано подняв глаза, я увидела, как трясутся его губы, как он водит из стороны в сторону головой, умиравший вместе с надеждой нежилец. Он хотел ощутить что-то, хотел почувствовать, но не смог. На мой язык подкрадывались сожаления, но тотчас, едва я собралась забрать свою руку обратно, в меня вошла очередная волна, подобная той, что затопила моё сознание у ограды. Вихрь и темнота стали поглощать разум, забирая мой дух и швыряя его куда-то далеко-далеко.
– Быть наложницей императора – великая честь! – сказал отец, отталкивая меня в сторону дворцового распорядителя. Вместе с ним стояла стража, готовая принудить меня силой, если понадобится. Я, словно намагниченная, вернулась обратно, цепляясь за отца, но тот, не дав обнять себя, пихнул меня сильнее. Я упала в его ноги, плача и умоляя, чтобы он сделал что-нибудь, чтобы не отдавал меня во дворец.
– Прекрати стенать, девчонка! – подхватил меня под плечи поверенный императора и потянул на себя. – Ты замечена самим владыкой Поднебесной! Смеешь ли ты лить слезы? – но я не слушала его.
– Отец, прошу тебя! Отец… Лухан!
– Замолчи! – он, который был моим родителем и защитником, подошел и ударил меня по лицу, грозно сверкнув глазами. – Я не знаю о ком ты! Тебя ждет великое предназначение!
Но он знал. Знал, что я была обручена со своим возлюбленным, который отъехал получить в столицу повышение, чтобы вернуться ко мне, и мы могли соединиться. Но в тот момент, когда он уехал, меня заметил император, проезжавший мимо всего однажды и посетивший наш дом. Дом высокопоставленного чиновника. Будь проклята эта высокородность! Заметив меня, правитель пожелал меня себе. Сделать одной из многих, тех, что посвящают свою жизнь одному-единственному – ублажать его, немолодого, не слишком красивого и требовательного, временами жестокого и быстро остывающего к тому, что распаляло ещё вчера. Но всякая наложница надеялась родить сына, получая возможность сделаться императрицей. Мне на это было всё равно, я не представляла себя без Лухана. Я не видела своей жизни без него, принадлежа другому. Я едва успела написать письмо ему, но если оно не дойдет, если он не получит его? А даже если получит, то что сделает? Что он сможет? Нет, я зря отослала ему послание. Пусть лучше думает, что я пропала, умерла, но не обесчещена другим, не делю ложе с другим, не изменила возлюбленному.
Я рыдала в повозке, увозящей меня от родного дома, от юности, от счастья и, казалось, от самой жизни. И тогда я приняла решение, как поступлю, когда наступит решающий момент. Я ни за что не отдамся императору.
Прошло две недели, прежде чем обо мне вспомнили и, в лабиринтах коридоров и комнат, до меня добрался устроитель вечеров императора, оповестивший, что этой ночью меня призывают в царский альков. Оторопь взяла меня и, уверено и храбро, в отличие от всех последних дней, что я сокрушалась и предавалась горестям, я определила свою судьбу, посмотрев на нож, лежавший на столике. И вот, когда я была наряжена в подобающее платье, подготовлена и ждала служанок, традиционно сопровождающих выбранную девушку, неизвестно как, будто чудо в стране безверия, будто осуществленная мечта, со стороны балкона в комнату вошёл Лухан.
– О! – воскликнула я, едва не теряя сознание и обрушившись на ковры. Мой возлюбленный стремительно пересек спальню и бросился на колени рядом со мной. – Ты… как ты пробрался сюда? Лухан, солнце моей погасшей жизни…
– Я хорошенько заплатил одному человеку, но это неважно! – он приподнял меня и прижал к своей груди. – Я прочел твоё письмо… я мчался, загоняя лошадей… почему твой отец не запер тебя? Почему отдал ему? Почему? – он мужчина, он держался и задавал вопросы со стойкостью и немыслимой сдержанностью, но я слышала слезы его голоса. Они вторили моим, явленным, мокрым и соленым.
– Он хотел этого… он хотел… – прижимаясь к Лухану, простонала я. – Уходи… за вторжение в покои императорских женщин тебя убьют, как изменника! Уходи, прошу!
– Я никуда не уйду без тебя, никуда! – Он, конечно же, заметил, что в моём алом рукаве был спрятан кинжал. Он не мог не чувствовать его, целуя мои руки. Он понимал, на что я шла и к чему приготовилась. Мы сомкнули объятья и, не жалуясь и не сетуя на судьбу, замерли, понимая, что ничего уже не изменится и нам не спастись вместе. А по отдельности для нас выжить смысла не было. В этот момент вошла стража, приведшая служанок.
Разумеется, за измену императору – казнь. Никто, посягнувший на честь императора, не может остаться жив. Ни польстившийся на наложницу, ни наложница, подпустившая к себе кого-то, кроме своего государя. Смерть. Это то, что встретили мы несколько дней спустя, после унизительных допросов и мучительных пыток, в которых пытались оправдать друг друга. Но всё было предрешено. И счастье наградило нас своим подарком, назначив казнь на один и тот же час. Я умирала, видя, как умирает он и была спокойна, как и Лухан, ведь мы надеялись на то, что встретимся на другом свете, на мосту в мир иных, по которому пойдём в вечность, взявшись за руки…
Задыхаясь от боли и горечи, я пришла в себя. Теперь быстрее, чем после первого видения. Лухан стоял передо мной, никуда не девшийся, поделившийся со мной воспоминанием. Но хуже всего было другое – вместе с памятью возвращались не только картинки, не только фрагменты чего-то чуждого. Вместе с памятью возвращались чувства, режущие и расковыривающие душу насквозь, мои собственные чувства невыразимой и безграничной любви к Лухану. К призраку, плывущему напротив меня, которого я не знала ни на грамм. Которого я знала целые тысячелетия.
Часть 4
– А теперь, – сказал Лухан. – Теперь ты вспомнила, кто ты?
Я поводила лицом слева направо, не отрицая данность, а показывая, что не могу поверить до конца в то, что всё это правда. Прошлые жизни, переселение душ, не одной, а сразу двух, параллельно, из века в век. Да, не всегда нас звали именно так, как сейчас, но в то перерождение, что было во время войны, в конце тридцатых годов прошлого века, нас звали точно так же. Я была почти самой собой, с тем же лицом и именем. Неужели такое бывает? Я могла отрицать видимое, ведь случаются с людьми разные расстройства, приводящие к иллюзиям, миражам. Я могла не поверить в ощущаемое, ведь и органы иногда могут обманывать. Но чувства, разбуженные где-то в душе, я отринуть не могла. Я любила Лухана. Всё моё существо и сознание стремилось к тому, чтобы соединиться с ним, быть с ним.
– Почему… почему это всё произошло? – я провела рукой перед собой, надеясь, что задену его, что пощупаю хотя бы краешек плоти, тепло кожи, упругость руки, но ладонь моя прошла сквозь, вызвав всплеск сожаления на лице Лухана. Да и на моём тоже. Хотелось уцепиться за что-то, ухватить рукав его фланелевой рубашки, в которой было бы очень жарко в летний сезон, стоявший на улице, и он мог терпеть подобное одеяние, только если ничего не чувствовал.
– Я не знаю, – огорченно опустил прозрачный взгляд Лухан. За ним я четко видела узор обоев, его тело не загораживало подоконник за его спиной. У него не было тела, была лишь субстанция, способная нести информацию, говорить, знать, помнить и… любить? Неужели всё, что осталось от жизни в этом юноше, это его разум и чувства? Его светло-медовые волосы, как он ни поворачивал голову, оставались не шелохнувшимися, прядка к прядке. – Я не могу вспомнить первую и последнюю наши жизни. Я не помню, с чего всё началось, и не помню, почему я застрял где-то… где-то здесь, в этом мире одной ногой и второй в другом, почему ты ушла без меня? Я не помню! – Лухан сжал виски пальцами и, надавив на них, затряс плечами в беззвучных всхлипах. – Я не могу даже почувствовать себя… я не ощущаю собственных касаний к самому себе… ничего… я обезумел от этого ужаса… сколько тебе лет? – резко поднял лицо он, оправдывая взглядом, полным кошмара, что рассудок его едва выдерживает происходящее.
– Семнадцать, – с болью в голосе произнесла я. Как ему помочь? Как сделать что-нибудь, чтобы он обрел материальное воплощение? Лухан, мой любимый… единственный. Секунды шли, а прорвавшаяся плотина из прошлого не прекращала заливать моё сердце невысказанной и недосостоявшейся любовью. Она усиливалась и усиливалась, растекаясь по таким далям души, о существовании которых и не подозревают.
– Значит, я уже семнадцать лет томлюсь в этом доме… семнадцать лет! – Лухан подошел ко мне и, забывшись, попытался взять за руку, но наши кисти разошлись. – Проклятье… – он задержал ладонь рядом с моей, не отводя, наивно сжимая и разжимая пальцы. Мои губы дрогнули, оплакивая эти бесплотные попытки. Именно бесплотные. Нефизические, нереальные. Я сама подняла руку, интуитивно догадываясь, что он хотел сделать. Он жестами потянул меня к стулу возле рояля и я, выставляя руку так, словно держалась за него, дошла до стула и села. Лухан опустился передо мной на пол, скрестив ноги. – Семнадцать лет я ждал, и вот, ты рядом… – он посмотрел в мои глаза и, как-то внезапно и счастливо улыбнулся. – Что ж, всё остальное уже не важно. Мы вместе, хоть раз за все воплощения на более продолжительный срок, чем на несколько дней… ты ведь не покинешь меня?
– Я не смогу остаться здесь, мне нужно домой… – произнесла я, хотя самой не хотелось уходить. Не хотелось возвращаться домой, ходить в школу. Да и где мой дом теперь? Он там, где Лухан. Здесь. Оставьте нас с Луханом, вдвоем, навсегда. Это именно то, о чем я, плача, молилась все те жизни, и вот, мы обрели друг друга, но не в силах даже коснуться губами губ. Его нет. Лухан призрак, не способный ощутить и дать почувствовать. Грудь стиснули железные тиски страданий и гнева. Почему?! Почему всё так?
– Но ты вернешься? Ты можешь уходить, только возвращайся, – он положил ладонь мне на колено. Скорее удерживал на нужном уровне, потому что иначе она бы провалилась насквозь. Я не чувствовала никакого веса.
– Если я уйду, ты ведь не исчезнешь? Не растворишься? – я тоже положила ладонь на колено, и мы, как будто, сцепили наши руки. – Мне страшно, Лухан. Если я потеряю это… Я не хочу уходить.
– Я провел здесь столько лет… я никуда не денусь.
– Мне кажется, что мы столько раз говорили это друг другу, и всё-таки разлучались, погибали, умирали и рождались вновь, чтобы не обретать, а терять, раз за разом. Почему ты не победил смерть? – слезы сковали горло. Сползя со стула, я плюхнулась на пол рядом с Луханом. – Почему ты не пошел за мной?! Почему я живая, а ты… ты со мной только наполовину. Как ты мог бросить меня в этом мире одну?
– Я не знаю, прости, – он заводил руками, гладя, обнимая, представляя, что это всё имеет смысл, но ничего не менялось. Плохой сон не становился хорошим. Он оставался таким, каким снизошел. – Прости, если бы я знал, как преодолеть это, как это получалось раньше? Но я понимаю, что вселиться или родиться по своему усмотрению у меня не получится. Так не бывает. Я пытался, когда однажды сюда забралось два мальчишки, но ничего не вышло… а покинуть дом у меня не получается… если бы вспомнить, почему!
– Нет-нет, если бы ты сейчас родился, то мне пришлось бы тоже прождать лет семнадцать, не меньше, – я испуганно округлила глаза, задержав руки возле его туманного лица. Всё равно не смогу дать ему свою нежность, только видимость, жест. – Я не проживу без тебя так долго. Теперь уже нет. Я не хочу терять тебя, никогда больше не хочу! – заплакав, я обняла воздух перед собой, наполненный цветными частицами того, кого я любила в вечности. – А что, если мне присоединиться к тебе… это куда проще…
– Нет, нет, ты что! – Лухан вскрикнул, как от чего-то ужасного. – Даже не думай об этом! А что, если твоя душа снова переселится, не взяв мою с собой? Я потеряю тебя снова. Да, ты можешь прекратить свою жизнь, а я свои мучения остановить не в силах. Я обречен… я ничего не могу с собой сделать. Ничего! – мы замолкли, надрываясь от эмоций, непосильных для наших хрупких душ. Это было слишком тяжело, и невозможно утешить, мне его, ему меня, всего лишь обняв, поцеловав в щеку. Это невыносимо. Это убивающе. Это умирание без причин, без болезни. От боли.
– Что нам делать, Лухан? – тихо спросила я. – Помоги мне найти ответ. Мы должны найти его вместе.
– Всё, что я могу, это дать тебе воспоминания об остальных реинкарнациях. Кроме первой и последней. Ты хочешь?
– Да, я хочу, – не думая, кивнула я. Всё, что связано с ним, с нами, с нашей любовью. Мне нужно это.
Он поднял ладони и выставил их перед собой, будто мы собирались играть в ладушки. Я тоже плавно подняла свои.
– Я попытаюсь…
– Я хочу захлебнуться в этих воспоминаниях, потому что в них мы одинаковые, мы вместе. Пусть на короткое время, но полностью, безраздельно. Чем их будет больше, тем лучше… сколько их было?
– Десять… две ты уже видела, значит, осталось восемь. И две я не знаю сам, но я каким-то чутьём угадываю, что они есть. Ещё две. Возможно, в них была бы разгадка, – мы свели ладони в воздухе.
– Неважно, дай мне всё, что имеешь сам, – мы посмотрели в глаза друг другу.
– Мою любовь, – произнес Лухан. – А в ней всё, что я имею. И кроме неё у меня ничего нет.
– И прошлое, и настоящее – только в ней, – внутри меня закрутились вихри. Я ощутила покалывание на кончиках пальцев, и организм стал терять вес, осязание. Я тоже превращалась в такой же сгусток любви. И ничего кроме. – Наша жизнь – это любовь, давай же хоть ненадолго забудемся в ней?
Дрогнув, он закрыл глаза и, засияв слегка, став чуть различимее обычного, излил из себя энергию, впившуюся в меня, через суставы, кости, сосуды, сразу из кончиков пальцев в мозг и сердце. С болью и странной резью, я провалилась в очередное путешествие по ушедшим эпохам, прорываясь сквозь темноту и холод, леденящую тишину и отсутствие кислорода. Напрягая все свои силы, я захватала ртом живительный ветерок, когда передо мной открылась картина моей жизни, не принадлежащая мне настоящей, но настолько подлинная, что я, ведомая невидимой судьбой, подчинилась её законам и, вновь и вновь, прожила тот сценарий, который был предложен.
* * *
Не выдержав мук и горечи, трагизма смерти и разлук, я открыла глаза после четвертого видения. Я не могла этого выносить, за один раз слишком много. Слёзы текли из моих глаз градом. Я вновь и вновь прожила расцвет влюбленности, её созревание до всепоглощающей любви, которая становилась апогеем наших судеб, и решающим моментом, после которого всё шло на спад, вниз, к смерти. Неважно, какой это был век, девятый или шестнадцатый, восемнадцатый или тот, в котором по земле ещё ходил Кун Фу-Цзы*, мы одинаково, но по разным причинам, не могли остаться вместе. Погибал либо он, либо я, либо мы оба, и в тех случаях, если погибал один, то другой, по стечению обстоятельств или добровольно, спешно прощался с жизнью. Создавалось ощущение, что душа была одна на двоих, поэтому второе тело не может продолжать дышать и двигаться, когда половина души воспарила к небесам. Что же в этот раз не так? Я посмотрела на Лухана. Он задавался тем же вопросом.
– Это немыслимо, – прошептала я. Мы опустили руки, всё ещё сидя напротив друг друга. – За что это всё?
– Возможно, мы были большими грешниками в первой жизни. Я пытался самостоятельно разгадать этот порочный круг. Наверное, мы совершили святотатство или прогневили Бога…
– Бога?! – я поднялась, горько ухмыляясь. – И ты веришь в его существование после всего этого? Да ни один грех не стоит такой расплаты! Даже если мы были злодеями и убили кого-то. За одну смерть можно расплатиться одной смертью! А не бесконечно, раз за разом… – я опять начала плакать и Лухан, поспешив подойти ко мне, провел ладонью возле моей щеки. Конечно, он не мог смахнуть слезу.
– Пожалуйста, не расстраивайся. Я… я смотрю на это и ничего не в силах сделать. Это так мерзко, чувствовать себя мужчиной, но не быть им… во мне нет ничего, кроме мужского духа. Это отвратительно. Пожалуйста, не страдай хотя бы из жалости ко мне, – я воззрилась на него, стряхнув с ресниц влагу.
– Какая жалость? Я люблю тебя, и ради этой любви я сделаю всё. Всё, – повторила я, и мы замерли. Мы оба были готовы на всё, да только представления не имели, есть ли спасительный рецепт от подобного. Как может соединиться материальное с неосязаемым? Столетия, тысячелетия ученые, философы и разные мудрые мужи бьются над проблемой души, её реальности, её поиска, того, куда отправляются люди после смерти. Пытаются вызывать привидений, устраивают спиритические сеансы, медиумы, сенсоры, полтергейсты. Никто не нашёл, никто не ответил. Даже великий Гудини не смог вернуться к своей жене, он, знавший все фокусы бренного бытия. А Лухан ко мне вернулся. Как, зачем, почему? Солнце за окном поблекло, зайдя за облако или переместившись на ту точку, которая уже не даёт прямого света в эту комнату. – А что… что если один из нас не поверил другому, что любовь живет в душе? Что, если мы пообещали доказать друг другу, что нас не волнуют деньги, титулы, красота, удобства или что-то ещё. Что если настоящая разница между нами, ты такой, а я вот такая – это для того, чтобы убедиться, что мы любим несмотря ни на что? Без касаний и любых пошлых подтекстов.
– Ты думаешь?.. – Лухан немного улыбнулся. Я старалась найти хоть какую-то зацепку, чтобы облегчить его участь. Он был прав, мне сейчас проще. Отравиться, сброситься с крыши, что угодно сделать, и всё, что-то изменится и процесс моих перерождений сдвинется, а он застыл. Произошел сбой. – Знаешь, а мы же ни в одной прежней жизни… не доходили до физической любви.
– Думаю, что просто не успевали, – покраснев, заметила я.
– Я и не говорю, что не хотели, – тоже смутился он и опять присел на пол. Я вернулась туда же, к роялю, и села рядом. – Но теперь, ты права, если и были какие-то сомнения, то они исчезли. Не обладая ничем, мы любим друг друга.
– Мы сможем так, правда? – обнадеживающей полуулыбкой приподняв уголки губ, я легла вдоль ножек рояля, на бок.
– Ну, кажется, у меня нет выбора, – грустно посмеялся Лухан, ложась совсем близко, впритык. Если бы он имел хоть какую-то плотность, я бы почувствовала её, но ничего не исходило. Ни запаха, ни тепла, ни даже гулкого сердцебиения. – А сможешь ли ты? Ты жива, и твоя жизнь…
– Без тебя ничего не значит, – глядя друг на друга, молча разглядывая контуры лица, рта, линию носов, лбов, подвижных век, загнутых ресниц, мы ухватились за то, что нам дано, единственное, что оставалось, но даже это было огромнейшим счастьем, подобного которому я в этом своем воплощении ещё не испытывала.
– Тебе не скоро ещё домой нужно? – просяще поинтересовался Лухан.
– Я пробуду до заката. Иначе отец будет кричать и возмущаться, – он понимающе покивал. Мои брови опустились, изогнувшись от неприятного осознавания. – Если бы я могла как ты, не пить, не есть… только быть здесь, с тобой. Я бы никуда не уходила. Никогда.
– Не говори так. Это страшно. И мучительно. Не чувствовать вкуса еды, не мочь влить в себя и стакана воды. Если бы я не знал, каково это, было бы хорошо. Но я помню прошлое, я ещё помню какие-то ощущения, и я хочу этого снова. Но это невозможно.
– Мы найдём способ. Найдём, – пообещала я. Это первый день, мы только нашлись, мы только встретились. Впереди целые годы, всё будет в порядке. Всё образуется.
Я пробыла в странном особняке до темноты. До последнего луча заката и, когда свет померк, Лухан стал немного ярче, выделяясь на мрачных стенах без освещения.
– Завтра. Во сколько ты придёшь? – спускаясь со мной по лестнице, плывя по воздуху без каких-либо усилий, провожал он меня до дверей.
– Пообедаю дома после школы, и сразу же сюда, – я обернулась, прощаясь. Пожать руку, поцеловать в щеку, похлопать по плечу. Лучше и не пытаться уже. Только лишние испытания для нашего терпения.
– Я буду ждать! – сжимая полупрозрачные кулаки, саднящим голосом изрек Лухан, не желая отпускать меня.
– Я буду торопиться не меньше, – заверила я от всего сердца, выходя за порог и прикрывая за собой. Хоть бы ничего не случилось, и это не было сном! Каким бы тяжелым он ни был, лучше такой, чем сумбурный и бессмысленный сон о реальности, в которой нет того, кого можно любить так сильно, что время и пространство сдаются, превращаясь в дополнительные измерения любви, а не преграды.
* * *
Едва очутившись в прихожей, я присела, чтобы разуться, и тут же встретила отца, вышедшего из зала на звук моего возвращения. Я ушла из-за ссоры с ними, так что начинать разговор не спешила.
– Где ты была? – возмущенно встал он в проходе.
– Гуляла, – бросила я, стянув кеды и приготовившись пойти дальше, но папа не пропустил.
– Ты время видела?
– Видела… – пробормотала я, опустив глаза.
– А совесть у тебя есть?! – он посторонился, видя моё нетерпение. Я поспешила шмыгнуть внутрь, к своей спальне. – Где ты гуляла? Ты будешь со мной говорить или нет? Куда ты пошла? Не смей больше пропадать так надолго! Ты меня слышала? – Я захлопнула дверь своей комнаты и, прислонившись к ней спиной, перевела дыхание. Мои строгие родители терпеть не могут, когда я не отчитываюсь о том, где и как провожу время. В прошлом году они даже умудрились пару раз проследить, точно ли я хожу к подруге и веду себя прилично. Стыдясь того, что меня встречают из гостей, я перестала посещать одноклассниц и предпочитала звать их в гости сюда. Но как мне было объяснить то, что я буду ходить в заброшенный дом и шатаюсь по нему часами? Пытаться рассказать правду и думать нечего. Мой отец вызовет экзорциста, а мать психиатра. Но это всё неважно, я не буду упоминать и словом о Лухане. Наша любовь осилила столько испытаний. Неужели я не справлюсь с регулярными побегами из дома?
Примечание к части *Конфуций
