Текст книги "Вечная сказка (СИ)"
Автор книги: AlmaZa
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Вечная сказка
https://ficbook.net/readfic/983563
Автор:
AlmaZa (https://ficbook.net/authors/65607)
Фэндом:
EXO – K/M, Lu Han (кроссовер)
Пейринг или персонажи:
ЛуханОЖП
Рейтинг:
NC-17
Жанры:
Романтика, Ангст, Мистика, POV, AU, Songfic
Предупреждения:
Смерть основного персонажа, ОЖП
Размер:
Миди, 46 страниц
Кол-во частей:
7
Статус:
закончен
Описание:
Короткий сон переходящий в вечность. «И даже смерть не разлучит вас». Они умирали десятки раз, потому что жизнь не может соединить их так, как небеса.
Публикация на других ресурсах:
Ссылку киньте, если что
Примечания автора:
Сюжет полностью вдохновлен песней Глории Треви «Psicofonia», собственно сюжет – это её перевод. Видела заявку, примерно напоминающую то, что захотелось написать. Надеюсь, если люди, желающие почитать о любви сквозь время в разных жизнях, прочитают это – им понравится.
(Раньше это был просто ПВП-драббл, но я решила изменить его и продолжить)
Авторская обложка №1 https://cs7050.vk.me/c624219/v624219632/2a4a5/_qXvBZi5mrk.jpg
№2 http://cs622827.vk.me/v622827632/2a4e2/MEb8oJbuhXE.jpg
№3 http://cs625630.vk.me/v625630632/34d63/tY6OdX7IGKQ.jpg
Обложки от Dan Cake
http://cs625630.vk.me/v625630632/36703/AXbvECaT8QI.jpg
http://cs625630.vk.me/v625630632/3670c/bDkFi00EwXs.jpg
Содержание
Содержание
1
Часть 2
Часть 3
Часть 4
Часть 5
Часть 6
Часть 7
Часть 1
Лунный свет розоватым лучом падал на неровный круг лесной чащи. Сквозь ветви он переплелся кружевом на серебрящейся траве, до этого укутанной ночным покрывалом. И тогда из глубины мрака, рассеянного тонким, но ярким месяцем на небе, вышла она.
Лухан протянул руку перед собой, но пространство обманывало его, играя в иллюзии, и сияющая девушка его грёз шмыгнула меж деревьев. Он двинулся следом, но почему-то не получалось передвигаться так же быстро и легко, как она. Ноги раздвигали высокий папоротник и спотыкались о корневища, волнами бугрящиеся из земли. Они как будто не существовали для неё. Поэтому он гнался, словно за тенью. Но она была не ей, а живой и дышащей. Лухан ускорился, но от этого лишь чуть не упал. Какой чародей заколдовал это место? Или его? Или её?
Тонкий, как звон колокольчика, смех, поманил его глубже, ещё, дальше. Молодой человек сделал шаг, и ветка хлестнула его по лицу. Обвисающая крона ивы преградила путь, и пришлось раздвинуть её, подобно занавеси. Перед взором расстелилась опушка, искрящаяся волшебными огоньками светлячков. Лес кончился и из-за склона, обрывающего опушку, внезапно появились лучи солнца, первые, нежные, ещё не горячие. Они обрисовали её силуэт, восходя за её спиной. Девушка подняла ладони вверх, открываясь, распахиваясь для него. Лухан смелее поспешил вперед и, наконец-то, ухватился за её пальцы, не веря счастью, что настиг, поймал. Как редко это получалось у него! Как постоянно он желал этого…
Лукавая усмешка тронула её губы и растаяла быстрее утренней росы. Парень окончательно стер её поцелуем, который так жаждал получить. Она обмякла в его руках и позволила получить награду за этот бег, за изматывающее преследование, которое он совершал из раза в раз. Девушка потянула его вниз, и они опустились на поляну, которая внезапно перестала быть колючей и тернистой; пушистая, как мех, удобная, как перина, трава покорилась их телам. Лухан лег на спину и, поняв, что земля не холодна и не остра, перевернул возлюбленную на лопатки. Она улыбнулась теплее, проведя рукой по его золотящимся в блеске солнца волосам. Молодой человек опустил ладони на её бедра и стал пальцами подбирать белоснежный подол, ничуть не оскверненный и не запачканный. Под ним уже не было белья. Возбуждение парня усилилось, и он бережно развел колени девушки в стороны. Ложась между её ног, он целовал алые губы; дыхание замирало от наслаждения и пальцы крались всё дальше, забравшись из складок ткани в чувствительные потаенные складки девичьего тела. Она прогнулась в спине, не сдерживая стон. Его плоть рвалась сквозь тонкую белую материю льняных штанов, и он расстегнул её, обнажаясь. Девушка завела ноги ему за спину, призывая, зовя, прося. Ему не требовалось даже намека на то, чтобы войти в неё, не то что мольбы!
Лухан осторожно подвел к лону член и надавил. Она была невинна. Он был первым, он знал это. Её мышцы напряглись, принимая напор, тугой, жадный, безысходный. Он продолжал давить, пока девственность не натянулась до предела и не стала рваться, извлекая крики из девушки. Она кричала ввысь, не жалуясь, не сопротивляясь – просто принимая любовь в её жестоком животном обличье. Молодой человек вошел до конца, не отводя глаз от лица любимой, изменившегося десятки раз за то время, что он совершил путь от входа до самого упора. Сначала боль, потом неприятие, потом расслабление и вот, почти удовольствие. Ресницы трепетали и увлажнились в тот момент, когда он сделал ей особенно больно, но теперь всё отходило в прошлое. Теперь всё для наслаждений было готово и их ничто уже не могло остановить.
Парень сжал её в своих объятьях, приподняв и посадив на себя. Её длинные волосы рассыпались по спине, и он запустил в них руки, переведя их с лопаток. Его губы опалили её скулы, виски и спустились поцелуями к ямочке у края рта. Она закрыла глаза и принимала его ласки, слегка сдвигая лицо и подставляя уста. Их языки впервые коснулись друг друга. Впервые в тысячный раз, как и каждый их миллионный первый раз, который будет оставаться таким, пока не станет правдой. Он надавил на её бедра, прижимая к себе, начиная двигаться. Изящная фигурка запорхала на нем, подобно мотыльку. Всё ещё в белом платье… Лухан потянул его вверх и оно, как крылья ангела, взмыло в небеса. Каким-то волшебным образом он сам остался совершенно гол. Его грудь прижалась к её груди без преград, хотя она у неё колыхалась, то в стороны, то вверх и вниз, отчего её затвердевшие соски терлись о него, доводя до экстаза.
Они вновь упали. Лежа на боку, молодой человек закинул на себя одну её ногу и сильнее вонзился в неё фаллосом. Страсть и жажда обладания не отпускали разум, и он ускорялся, горячась и расходясь. Хотя разум был уже третьим лишним. Инстинкты затмили всё: прелесть утра, свет солнца, необходимость дышать. Только её красота и желанное соитие. Вот и всё. И весь мир за пределами этой сказки, где его руки сжимают её грудь, губы покрывают плечи поцелуями, а живот трогает её живот. Пульс стучит в унисон, даже если такого не может быть. Даже если они не единое целое, а лишь мужчина и женщина – тут, сейчас, в этом странном, но понятном сне, они существо слившееся, неразлучное.
Лухан лег сверху и фрикции его стали ещё энергичнее. Она воскликнула его имя, и воздух поймал слово, передав его эху. Парень чувствовал, как её прохладные пальцы касаются его плеч, но глаза его всё ещё были в её глазах, загадочных, далеких, близких только для этих минут. Он был рядом с ней, но не возле. Это ломающее расхождение! Как так происходило, что когда ты находишься вдали от человека, ты можешь думать, что он всё-таки с тобой? Это сумасшествие, тайна, но они были и не были вдвоем.
Молодой человек забился, подойдя к пику и закусив нижнюю губу. Она приподнимала ягодицы от земли, чтобы он мог входить каждый раз до предела. Она молила о беспощадности. Она хотела быть добитой его похотью. Он был именно тем убийцей нежности, который растаптывал всё наносное, что могло отвлечь от пламени вожделения. Он был милосердным только для удовлетворения и подчинялся, служил сейчас лишь ему. Девушка закричала, забившись под его стальной хваткой. Лухан кончил в её лоно, безмолвно выдохнув в её уста и накрыв их последним поцелуем.
Яркий свет пробудил его и Лухан открыл глаза. Это настоящее, бесцеремонное солнце ворвалось в окно и обрушило его из мечты в реальность, в странную комнату с накрытыми белыми простынями предметами мебели. Старинный рояль был единственным, на чем лежала пыль, а не ткань. Черный лак потрескался на углах и отскочил маленькими кусочками, расходящимися от прорех трещинами сморщинившись, как старик. Лухан подошёл к зеркалу, с которого полотно съехало на половину и висело на овальной раме. Он увидел тень себя, прозрачную и невесомую, лишь абрис человека с просматриваемыми чертами молодого юноши. Он был призраком, обитавшим в этом брошенном доме, веками ломавшем его судьбу так, что он застрял в нем навечно, силой какого-то проклятия. Разделенный с ней, той, которая должна была быть где-то рядом, потому что в прошлой жизни они умерли вместе, но, как и всегда, почему-то отсутствовавшая… сколько это будет длиться? И почему в этот раз Лухан не вырвался из мира мертвых, а она возродилась вновь? Он знал, чувствовал, что возродилась… но где же? Где, кроме его сна, в котором он ещё в силах ощущать что-то физически, она обитает?
Проведя по зеркалу невесомой рукой, которая прошла сквозь него, Лухан в отчаянии бросился к окну, потревожившему его покой тем, что пропустило солнце. Он не мог открыть его, не мог распахнуть двери, не мог покинуть этот дом. Будь ты проклято, несчастное место! «Если ты не выпускаешь меня, то верни в эти стены её. Верни её мне, о небо!» – опустился на ветхие половицы коленями призрак и безслезно зарыдал, пряча бледное лицо в бестелесных ладонях.
Часть 2
Сбежав из дома на вечер после ссоры с родителями, я бродила по окрестностям, как любила это делать. В порванных на коленях джинсах, кедах, с феничками на запястье, каждая из которых имела для меня свой особый смысл, я шаталась по району, изучая глаза домов – темные днем окна, зашторенные и раззанавешенные, большие и маленькие, приоткрытые в жаркий полдень и закрытые. Я любила переходить от современных кварталов к более старым, где духом былых времен дышал каждый кирпич, каждая крыша, каждый карниз, особенно если они были обломаны, прогнили или частично обвалились.
Вон тот кургузый дом стоит тут лет пятьдесят-семьдесят. Ему требовался ремонт, но он явно не был нужен кому-либо. Вон тот пенсионер с заколоченными ставнями точно отжил своё. Жмурясь на солнце, я купила бутылку минеральной воды и продолжила путь по дороге, то возвышающейся, то опускающейся на холмах города. Я бывала тут и раньше, хотя в последний раз давно. Кое-какие детали я уже не узнавала. Один особняк дождался благодетеля и вокруг него деловито выстроились леса. Рабочих сейчас не было, зеленая сетка висела там, где сохла штукатурка. Тротуар повел меня вниз. Ох уж эти родители! Иногда мы совершенно не можем найти общий язык, и потом мне часами не хочется возвращаться в их общество. Иногда мне хочется свой собственный дом, но семнадцать лет – маловато для самостоятельности. И всё же, ничто не мешало мне быть мечтательницей и гадать, какими были прежние хозяева покинутых семейных гнездышек, а, может, там и не жили семьи, а лишь одинокие и мрачные люди? Могла бы я жить одна на целых двух или трех этажах? В настоящем замке? Нет, замков тут не было. По крайней мере того, что принято ими называть. Самым напоминающим нечто подобное пожалуй был… я остановилась, задрав голову, чтобы сделать последний глоток и, опустошив бутылку, завертела её в руке. Да, вон тот домище! Серый, обвитый плющом и глициниями, сиреневыми и розоватыми. Мне эти цветы кажутся волшебными. Они как меховое манто дворянки, лежат на козырьках и свисают с них гроздьями. И окна у этого дома удивительно целые… Но что это?
Мне показалось, что в одном из них кто-то есть. Я видела светлеющее лицо, которое простояло несколько секунд за стеклом и исчезло. Там тоже идёт реконструкция? Или покупатели нашлись и изучают то, что намерены приобрести? Я подошла к ограде, разделяющей дорогу и дом. Между ним и оградой пролегали метры нестриженого газона, запущенного, разрушившего выложенную когда-то ровно плиткой дорожку к главному входу продирающейся в щелях травой. Двери казались неотворяемыми уже целое столетие. Пожалуй, этот великан был самым долгожителем. По архитектуре можно было предположить, что он возведен в начале двадцатого века. Неужели уцелел по время войн и революций? Я взялась за прутья, чтобы приблизить лицо, но вдруг что-то словно вошло в меня через руку и я, теряя сознание от сильного гула в ушах, закрыла глаза…
С пугающим жужжанием моторов, самолёты проносились над самыми крышами, едва не задевая их своими животами. Если бы высунуться было возможно, то в кабинах завиднелись бы напряженные лица летчиков. Когда они обстреливали бегущих солдат, но на их губах уродливо расплывались улыбки. Я зажалась в самом дальнем от окон и глухом углу комнаты, в которой всё было перевернуто так, словно врывались грабители, но никого, кроме меня, не было, с тех пор как родители с младшими братьями и сестрами сбежали в укрытие. Я не последовала за ними. Я ждала. Даже сейчас, когда на улице грохотали выстрелы и бомбежка, я смотрела на дверь, не отрывая глаз. И она открылась.
Лухан вошёл, всматриваясь внутрь со страхом, боясь, что никого не найдет и не увидит. Но в то же время, в его взгляде на миг промелькнуло успокоение, что он не увидел развороченные трупы и мертвецов, с пулей во лбу. Кусая костяшки пальцев дрожащих рук, я вынырнула из-за стула, которым на всякий случай прикрывалась, если разлетятся окна и полетят осколки. Бросаясь вперед, я зарыдала, обхватив Лухана за плечи, переведя руки на шею, утыкаясь в его закопченное от вездесущего в разгромленных улицах дыма лицо, пыльную шею. Из-под каски виднелись отросшие и свалявшиеся волосы, цвет которых было не разобрать, но я помнила, помнила!
– Ты вернулся, господи, ты вернулся! – зашептала я, целуя каждый доступный сантиметр, даже его воротник и одежду. Меня ещё нервно трясло и я омывала слезами пахнущее гарью и порохом обмундирование.
– Почему ты здесь? Почему ты до сих пор здесь?! – схватил он меня за лицо и поднял его, желая посмотреть с упреком, но он растаял в слезы, тоже навернувшиеся на его глазах. Лухан бросился целовать мои щеки, я цеплялась за его запястья, закрывала веки, и из уголков глаз лились слезы.
– Разве я могла уйти? Разве я могла уйти… Я думала, что если я это сделаю, то ты вернешься и не сможешь найти меня. Что мы никогда уже друг друга не найдем…
– Я нашёл бы тебя где угодно… только бы ты была цела… тебе нужно уйти отсюда! Здесь небезопасно. Все давно в убежище…
– Теперь можно, теперь можно, – повторяла я, оглушенная счастьем его присутствия, не слышащая уже рокота войны совсем рядом. Я не хотела думать больше ни о чем, только бы Лухан оставался рядом. Я едва выжила этот год без него, после того, как его призвали на фронт. Я прожила десятилетие ада за его отсутствие, и смерть уже была милее разлуки.
– Идём, – взяв меня за руку, он осторожно вывел нас из квартиры. Подъезд превращался в труху, ступеньки кое-где провалились, все краски стали коричнево-серыми от постоянно поднимавшейся при сотрясании бомбами земли, клоками выгнутые перила, словно оплавленные, выбоины цемента и куски кирпича. Всё хрустело и шуршало под ногами. Я смотрела вокруг, как слепая, впервые увидевшая свет. Я три дня не выходила наружу, доедая последние крохи еды и воды, потому что трубы давно пробили при обстреле, и вода не подавалась в ставшие руинами постройки.
– Почему ты не переоделся в гражданку? – посмотрела я на плечо, затянутое в зеленоватую униформу военного. – Если ты наткнешься на японцев, тебе будет конец, а так… гражданских могут взять в плен... почему ты не переоденешься?
– Я китайский солдат! – обернулся он ко мне, ступив на порог подъезда. – Я никогда не стану прятаться и скрываться! Это честь и гордость, что я защищаю свою страну!
– Лухан, посмотри вокруг… какая гордость?! Мир горит в огне… тысячи погибли!
– И половина моего взвода! – дернул он меня за руку, так что я налетела на него. Он обнял меня, прижав к груди. – Я видел столько смерти… уверен, что ты тоже… разве теперь что-то имеет значение? Ты рядом. Мне ничего уже не страшно. Ничего.
– Я люблю тебя, Лухан, – дребезжащим голосом прохрипела я. Мы с минуту простояли под дверным косяком. При любых обвалах и крушениях – это самое безопасное место. Но во время войны таких мест нет. – Скорее, нужно уйти в убежище… ведь больше идти некуда?
– Нет, надо дождаться подкрепления, дня два или три, и, возможно, наши оттеснят японцев, – мы осторожно побежали, пригибаясь и прячась за столбами с оборванными линиями, за перевернутыми машинами и раскуроченными тумбами, на которых когда-то висели афиши. На тротуарах валялись убитые люди. Большинство не были военными, это были просто те, кто попадал под пули, под осколки, под ненависть врага. Я боялась вглядываться, чтобы не увидеть знакомых. А ещё хуже – родных. Лучше я буду верить в то, что они добрались до укрытия, спаслись.
Наше перемещение сопровождалось грохотом, отдаленными криками надрывных голосов, то ли идущих в атаку, то ли предсмертных – я даже языка не понимала, наш он или чужой? Где-то в соседнем переулке разносился скрип танковых гусениц. Меня бросало от него в холодный пот, потому что он обычно сопровождался выстрелом и огромный разряд разносил в щепки стены, раня десятки жителей.
– Нам нужно на ту сторону, – указал Лухан на параллельно идущие здания. – Бомбоубежище же там?
– Кажется… – согласилась я. Он дернулся туда, но я поймала его за руку. – Постой. Может, не пойдём туда? Можно укрыться где-нибудь ещё…
– Ну, ты чего? – улыбнулся он мне, проведя ладонью по щеке и скуле. – Это самое надежное место из оставшихся. Осталось немного пройти. Идём.
– Лухан… – нехотя пошла я за ним. Покореженная дорога зияла ямами. Да, теперь тут могла бы пройти только специальная техника. Не то, что раньше, когда я с подружками спешила на танцы в атласных туфельках, когда вон там на углу продавали сладости, когда вместо тусклой дыры, подобной пасти окаменелого чудовища, красовалась витрина цветочного магазина. Когда в городе царила жизнь, а не смерть.
Вдруг совсем рядом с Луханом проскочила со свистом пуля и ударила в фонарный столб.
– Снайпер! – закричала я и потянула возлюбленного назад. Он развернулся, чтобы бежать, но в этот момент вторая пуля ударила ему точно в грудь. Туда, где застегивалась пуговица на кармашке, туда, где билось сердце. Наблюдая с разрывающимися от ужаса глазами, как он выгибается в спине и падает назад, я всё ещё держала его за руку и тянула к себе, но вес его тяжелеющего тела не поддавался и я, заорав его имя, повалилась сверху, прикрывая собой Лухана от каких-либо ещё бед. Но было поздно. Я не хотела понимать, но чувствовала, что поздно.
– Беги… пожалуйста, беги! – попросил он меня, упав на спину, прямо посередине дороги, открытой всем ветрам.
– Нет! – замотала я головой. – Нет, я без тебя никуда… я сейчас подниму тебя, и мы пойдём вместе…
– Беги… – повторил он, бледнея и закатывая глаза, я затрясла его, приводя в чувства. Нет, это всё не на самом деле! Такого не может быть! Я ждала его, так ждала целый год… я… я всего дважды целовала его до этого, я не могу вот так потерять его!
– Лухан, прошу, давай, найди в себе силы, пойдём… я умоляю тебя… помнишь, помнишь, ты писал мне, что женишься на мне, когда вернешься? А про детей? Ну как же… – я снова плакала, но уже беззвучно. Ресницы мокли и мешали мне четко видеть его лицо, и я терла глаза, чтобы они не застилались этой завесой. Слыша меня, Лухан слабо улыбнулся и его взгляд остановился. – Лухан! Лухан! Нет, прошу… пожалуйста!
Около нас, где-то возле бывшей булочной, раздался сильнейший удар, после того, как над головами пронесся очередной самолет. Выброшенная из него бомба, наверное, должна была обезвредить остатки солдат, находящихся где-то неподалеку, но не попала в цель и разорвалась за моей спиной. Сотни острых осколков вонзились в меня и один из них, разрезая плоть, прожег мне сердце, спасая меня от более ужасной боли смертью. Все картины происходящего оборвались вместе с этим метким попаданием.
Я открыла глаза, осознав, что не свалилась с ног. Рука отпустила прут, за который взялась. Ошарашенная, я отстранилась от ограждения. Жар и холод волнами обдавали меня. Я прижала ладони к щекам. Они были мокрыми. Когда я успела заплакать? Я… я же была той девушкой, которая бежала вместе с солдатом! И я так остро ощущала боль! Я осмотрела себя, убеждаясь, что в порядке. Почему мне казалось, что я не просто знаю их, а что они – это часть меня? И Лухан… голова заболела при попытке воссоздать его лицо. Но я ведь только что его видела! Воспоминания терялись так стремительно, что стало жутко. Я посмотрела на дом, с которого всё началось. Я ведь хотела рассмотреть его получше… был ли он одним из тех разбомбленных во время войны? Тогда его отстраивали заново, хотя и не меняли изначальной задумки. Кто же был в окне? Не знаю, сколько я простояла здесь, но никто так и не вышел, а нутро по-прежнему выглядело нежилым.
Не в силах противостоять бессознательному порыву, я закинула ногу на каменный фундамент ограждения и, оглядевшись, чтобы никто меня не засек за вторжением в частную собственность, принялась перебираться на территорию вокруг молчаливого особняка, манящую полуденной дремой и бликом лучей в наблюдательных окнах.
