Текст книги "Семёновы"
Автор книги: Алекс-Мари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
2
«Он приехал! Приехал! Приехал…» – эти мысли крутились в голове Ольги с тех пор, как Настя сказала, что видела Антона. Внешне она была спокойна, и даже можно сказать заторможена, то есть выглядела как обычно. Но внутри… Что творилось у нее внутри, знала только сама Ольга.
Всю свою жизнь Ольга прожила в мечтах. Она плохо помнила себя маленькую, совсем маленькую, когда она была у родителей одна, но обрывочные воспоминания, которые то ли память, то ли сон, у нее были. Она помнила, как отец с матерью возили ее в город на елку, и там ей подарили большой синий пакет, в котором лежали конфеты, яблоко и апельсинка. Возвращаясь назад, сидя на заднем сидении, маленькая Олюшка открывала пакет и тихонько нюхала его содержимое. Ей казалось, что это самый прекрасный запах в мире. Время от времени мама поворачивалась к ней, улыбалась и предупреждала, чтобы она не ела конфет, потому что скоро будем дома, сначала нужно пообедать. Но Оля все-таки потихоньку вытащила, развернула и съела маленькую карамельку с клубничным вкусом, а бумажку сунула в варежку. Пока конфета была во рту, она старалась не шевелиться, чтобы не привлечь внимание. И только когда последние сладкие слюни были проглочены, девочка откинулась на сидение и вздохнула, счастливая своим детским счастьем.
Ольга до сих пор обожала запах конфет. Сладкое она не ела, не боясь за фигуру, а просто так, потому что не любила, но запах свежих конфет напоминал ей о том счастливом моменте.
А потом родились близнецы и в доме стало шумно. Кроме того, с рождением детей маленькую Ольгу переселили в отдельную комнату, а ее место около теплого маминого бока заняла вечно ревущая Настя. Артём был намного спокойней, поэтому спал в детской кроватке, но Настя ни на секунду не отпускала от себя маму, теряла ее и ревела громко, пронзительно, от чего сбегались все вокруг. Потом выяснилось, что у Насти пупочная грыжа, а спустя какое-то время на нее надели стремена11
Стремена Павлика – используется для вправления и фиксации врожденного вывиха тазобедренного сустава в функционально выгодном положении до полного созревания сустава (Википедия)
[Закрыть], оказалось, что у ребенка подвывих бедра. Все эти испытания только ухудшали Настин характер, она росла капризной и требовательной. Ко всему этому еще добавились растущие зубки. В общем, первые два года маленькая кричащая девочка полностью занимала все мысли своих родителей. Двое других детей старались занять себя сами. Артём, научившись ползать, частенько преодолевал два порога и приползал к Ольге, она охотно давала ему свои игрушки, развлекала его как могла. Когда дорогу в комнату освоила Настя, Ольга осознала, что дорогие ей вещи нужно прятать подальше. Так у нее появился тайничок – уголок за массивным креслом, куда маленькая хулиганка забраться не могла.
И только вечером, когда малыши были намыты и уложены, мама приходила к старшей дочке. Она ложилась рядом с Олей на кровать и рассказывала ей разные истории, читала книжки и просто поглаживала темноволосую головку дочери. Ей было ужасно стыдно, что она уделяет мало внимания Ольге, но, казалось, девочка все понимала и не жаловалась. Со временем эти вечерние посиделки превратились в традицию, дети росли и становились самостоятельными, а связь между старшей дочкой и матерью крепла день ото дня. Чтобы быть ближе к маме, Ольга старалась всегда находиться рядом, помочь, принести, подать. Она рано научилась вести домашнее хозяйство, что не могло не радовать мать. Все в старшей дочери было хорошо, кроме одного – Ольга была слишком замкнута. Казалось, она совершенно не нуждается в людях. В школе девочка училась неплохо, а вот друзей так и не завела, кроме соседского Антошки, мальчишки смышленого, но шумного и очень озорного.
Что привлекало этих двоих друг в друге, понять было невозможно, но они часто гуляли вместе, Антон скакал вокруг Ольги, а она задумчиво шла, вычерчивая на ходу прутиком что-то на пыльной земле. Часто можно было видеть, как идут из школы эти двое. Иногда раньше из-за поворота было слышно Антошкин звонкий голос, рассказывающий очередную фантазию.
– Оль, слыш, Оль? – то и дело переспрашивал мальчишка. Ольга кивала ему, и он продолжал дальше. Флегматичная девочка выросла в спокойную уравновешенную девушку, а Антон так и остался шустрым и бойким. Ровесники дразнили его за дружбу с Ольгой и обзывали "слышолем", но внешне поверхностный Антон не предавал старой дружбы. Когда дневные прогулки плавно стали вечерними, мать забеспокоилась. Она не понаслышке знала о бойкости деревенских парней, и даже пыталась говорить с дочкой, но Ольга только отмахивалась, и Наталье ничего не оставалось, кроме как наблюдать со стороны. А со стороны было все тихо-мирно. Тем более, Ольга редко задерживалась допоздна.
"Приехал!" Радость, неудержимое ликование заполняло Ольгу. Она почти не глядя обрывала черные крупные ягоды, односложно отвечая сестре. Может быть, пока она тут сидит, он уже пришел и ждет ее… Хотелось соскочить и бежать, но девушка продолжала размеренно обрывать черные ягодины. Сестра что-то спрашивала, Ольга отвечала, но не слышала, все мысли ее были рядом с ним.
Она любила Антона давно, даже сама не помнила, когда это чувство появилось. Но любовь эта была для Ольги постоянным страданием. Она жгла изнутри. В детстве она боялась, что Антон перестанет с ней дружить, и найдет вместо нее компанию резвых пацанов. Позднее, когда у мальчишки вдруг заговорили смешными, срывающимися то на писк, то на бас голосами, а у девчонок появились под школьными блузками очертания тонких лямочек, она боялась, что другая девушка привлечет внимание Антона. Это был самый ужасный кошмар ее отрочества. Симпатичных и шустрых девчонок в классе было много, а Антошка, с его конопушками на курносом носу и светлыми волосами, был не только симпатичным, но и общительным. Часто Ольга со своего места смотрела, как он хохотал на задней парте в компании одноклассниц, придумывая и тут же выдавая неуклюжие шутки. Девчонки охотно смеялись, давали себя приобнять по-дружески. Ольга завидовала, но к ним не шла. Насколько Антон был для всех своим, настолько она, Оля, была для всех чужой.
Школа кончилась, и они расстались, как ей казалось, навсегда. Хотя, конечно, не навсегда, и встречались они довольно часто, все-таки учились в одном городе. Но вдали от нее у Антона появились новые друзья, о которых она ничего не знала, новые дела и новые привычки. Он изменился, и она не могла понять, к худу это, или к добру. Вроде бы ничего не происходило, но все же Ольга чувствовала, что ее, нет, их жизнь, изменится. Он все еще хотел на ней жениться. И каждый раз говорил об этом. Но домик, о котором они мечтали, сменился городской квартирой. И малыш, розовощекий и милый, как с открытки, был отодвинут на неопределенный срок.
А она так хотела ребенка! Маленького пухлого ребеночка, тепленького и сладко пахнущего! И обязательно похожего на Антона. В своих мечтах она то шла по дорожке с коляской, то кормила грудью чудесного младенца. А теперь Антон поступал в аспирантуру. Ненавистное слово! Аспирантура представлялась Ольге чудовищем, пожиравшим ее мечты. Очнувшись от невеселых мыслей, Ольга разровняла ягоды, чтобы горка сверху не просыпалась на землю, подняла ведро и пошла в дом. Настя хотела было возразить, но смолчала.
Вечером отец затопил баню. Девчонки – красные, распаренные, сидели в предбаннике и сушили волосы.
– Все, не могу больше, – Настя, задыхаясь, кое-как накинула халатик, и набросив на голову полотенце, выскочила на улицу. Она с детства не переносила банный жар, поэтому мама мыла ее последней, в почти остывшей бане. Став постарше, она стала ходить в баню с Ольгой, но это было для нее мучением. Единственное, что ей нравилось, это как Ольга мыла ей волосы. У сестры были на удивление ласковые руки. Она аккуратно перебирала запутанные пряди, не дергала, как иногда случалось у матери, а разбирала, расчесывая вьющуюся копну пятерней. Ольга заваривала какие-то травки, и всегда ополаскивала отваром волосы и себе, и Насте. А потом они лежали на полках и разговаривали. Правда, сейчас это случалось редко, но Настя дорожила этим, поэтому, несмотря на дурноту, продолжала мыться вместе с сестрой.
Ольга посидела еще чуть-чуть, потом встряхнула головой и вышла из бани. После жаркой парной, казалось, все тело дышит. Она, как в первый раз, напитывала в себя все ароматы вечернего сада. Пройдя мимо вишенных кустов, Ольга закинула в род красную ягоду и сморщилась, вишня еще не дозрела.
В комнате царил беспорядок. Шкаф был открыт, и ворох разноцветной одежды валялся у Насти на кровати. Сама Настя, в розовом с тонкими бретельками лифчике и таких же трусиках, крутилась у зеркала, прикладывая к себе наряд.
– Лёль, как, а? – она вопросительно посмотрела на сестру. Ольга пожала плечами. По ее мнению, Насте шло все. Настя восприняла этот жест как равнодушие и насупилась.
– Тебе вечно все равно, – буркнула она, бросила на кровать тунику и полезла в шкаф в поисках чего-то прекрасного и одновременно дополняющего ансамбль.
Ольга долго не выбирала, вытащила из кучи сарафан, салатово-зеленый, с мелкими розовыми цветочками. Он очень нравился Антону. Она сняла халат, встряхнула его и повесила на спинку стула. Надев сарафан, Ольга повернулась спиной к Насте.
– Застегни…
Настя потянула замочек вверх, одновременно приподняв чуть влажные волосы.
– Счастливая, – вздохнула она завистливо. У Ольги была маленькая грудь, поэтому лифчиков сестра почти не носила. Настя же к двадцати годам имела полноценную "тройку", и среди ее расходов была статья на нижнее белье.
Ольга чуть улыбнулась, поправила платье и посмотрелась в зеркало. Фигура у нее была, конечно, не как у Насти, но все же очень хорошая. Единственное, что ее огорчало, это малый рост. Но тут уж ничего не попишешь, ростом она вышла в маму. А Тёмка с Настей вытянулись выше нее, отцова порода.
Настя наконец-то определилась с нарядом. Она то так, то этак поворачивалась у зеркала, молча восхищаясь сама собой.
– Тёмыч где? – спросила она, без брата родители запрещали ей соваться на деревенскую дискотеку.
– Не знаю, – ответила Ольга. Она сидела перед столиком и сосредоточенно подводила правый глаз.
Настя выбежала из комнаты. Вскоре послышался разговор на два голоса. Артём вовсе не планировал провести вечер в деревенском клубе. Сомнительное удовольствие.
– Тёмчик, ну на пару часиков! – Настя заискивающе протягивала слова, заранее зная, что брат все равно уговорится. Артём обреченно вздохнул, тоже догадываясь, что сестра не отстанет.
– Ладно… – вздохнул он, – но, чтобы к двенадцати домой! Поняла? Я тебя там ловить не буду, уеду и добирайся, как хочешь!
Настя активно закивала, подскочила, обняла брата за шею и повисла запищав. Артём снисходительно терпел ее скачки, потом подхватил на плечо и вынес из комнаты. Вскоре послышался вопль:
– Эээй!!! Я же помнусь вся!
Очевидно, брат не совсем вежливо кинул сестру на диван. Следом зазвучал смех отца, свидетеля "кучи-малы".
– Па-ап! Скажи ему!
Наталья стояла у косяка и смотрела, как играют ее взрослые дети. Ей казалось, что время не просто идет, оно мчится. Горько и грустно было от осознания, что продлится ее счастье недолго, вот уж скоро и Оленька уйдет со двора, а там и Настюша. Артёмка, кажется, еще не дорос до серьезных отношений, но и он когда-нибудь обзаведется семьей.
От этих мыслей слезы сами потекли. Дети увидели и подскочили, наперебой спрашивая:
– Мамочка, что случилось?!
– Ничего, мои хорошие, ничего. – Наталья утирала лицо и улыбалась, глядя в обеспокоенные глаза детей. – Все хорошо!
Она погладила их по головам.
– Настасья! – нарочито строго сказала мать, – смотри мне, веди себя прилично, слушайся Артёма!
– Ну мам, – досадливо махнула головой дочка, – я и так всегда…
– Так уж и всегда! – покачала головой Наталья, – а в прошлый раз кто ночью явился с драными коленями? Полночи тебя искали, непутевую!
– Ой! – Настя отмахнулась, – это Серый вез и в лужу заехал, я же рассказывала!
– У тебя вечно, то серый, то белый, – продолжила ворчать мать, удаляясь в кухню.
Настя подхватила сумочку, махнула головой брату и танцующим шагом вышла из дома.
В сельском клубе было как всегда – не продохнуть. Сюда съезжалась вся молодежь с округи, место было популярным. Настя соскочила с мотоцикла, сунула брату шлем и побежала к кучке девчонок, стоящих неподалеку. Подружки начали обниматься и пищать, от чего Артём заулыбался. Он присел на деревянную скамейку, стоящую почти в глубине кустов, и осматривался по сторонам. Не то что бы ему было некомфортно, но этот отдых казался ему скучным. Конечно, наполовину это было связано с тем, что Артём был парнем стеснительным и подвигов не искал. Но они, эти подвиги, как назло, вечно искали его сами. Чего только стоил последний раз, когда к нему подошла совершенно пьяная девица и попросила покараулить, пока она пописает в кустах. От смущения он не знал, куда деться, но честно стоял спиной к девушке. А потом она хотела поблагодарить его единственным известным ей способом, и даже успела обмусолить ему губы. Кое-как избавившись от деревенской куртизанки, Артём долго ощущал запах дешевого алкоголя, исходящий от него.
Вот и сейчас, казалось бы, прилично одетые девушки и парни мило беседовали, но он знал, что к полуночи эти люди превратятся в "дрова".
Насте пить было категорически запрещено. И она честно соблюдала условие, знала, что родители не шутят. Артём следил, как девчонки хихикали и стреляли по сторонам глазами, потом всей кучкой они направились внутрь здания, Настя, обернувшись, поманила Артёма, мол пошли с нами, он отрицательно покрутил головой и махнул ей тоже – иди!
Время до полуночи тянулось. Артём успел прогуляться по окрестностям, как всегда, увидел старую картину – писающие мальчики, дерущиеся, как два оленя в брачный период, парни, и визжащий объект внимания обоих. Он два раза заходил в душный клуб, чтобы убедиться, что все хорошо. Обычно Настю не надо было искать, она всегда танцевала близко к сцене, окруженная толпой вожделеющих юношей. Вот и сейчас, сестра отчаянно крутила бедрами и размахивала руками, а рядом топтались пятеро разного калибра молодых людей. Артём постоял немножко, его пару раз толкнули в спину, и он вышел.
Вернувшись на "свою" лавочку, он обнаружил, что она занята. Двое, сплетясь как змеи, самозабвенно целовались. Он еще немного походил вокруг клуба, погода была хорошая, воздух, как теплое молоко, тихо шевелил волосы. Вернувшись ко входу, Артём глянул на часы и с удовольствием отметил, что веселиться сестре осталось двадцать минут. Вдруг из распахнувшихся дверей вышел нетрезвый бугай лет двадцати семи, а под рукой у него была ни кто иной, как Настя. Она не вырывалась, но было видно, что эта компания была ей неприятна и она мечтала поскорее избавиться от него. Это был Леха, всем известный местный задира и пьяница. Леха был женат и даже имел двух малолетних детей, но продолжал пить и шататься по клубам.
– Настюха, – икая пробубнил мужчина. – ты такая клевая девка!
Артём подскочил к паре и одним движением выдернул сестру из рук пьяницы. Тот не ожидал такого и на мгновение потерял равновесие. Он, качаясь, недоуменно начал крутить головой и грязно ругаясь, искать, кто нарушил его покой. Артём дожидаться конфликта не стал. Быстрыми шагами он удалялся от клуба, толкая перед собой напуганную сестру.
– Эй, ты, ***, – хрипло закричал мужик, – а ну стой!
Артём даже не обернулся. До мотоцикла осталось каких-то метров двадцать, как вдруг на него обрушилось что-то тяжелое и ударило в бок. Кто бы мог подумать, что с трудом передвигающий ноги, пьяный человек, способен так быстро двигаться. Он налетел на Артёма, уронил его и начал пинать не глядя, попадая по спине, голове, животу. Настя выронила сумку и истошно закричала. Она рванулась на помощь, пыталась оттаскивать пьяного дебошира, но тот сосредоточенно месил ногами уже не сопротивляющееся тело. На крики сбежался народ. Злобно пыхтящего Леху оттащили. Настя упала на колени рядом с братом. Рыдая, она прикрывала его собой. На худом теле Артёма не было живого места, футболка в крови и земле, лицо разбито. Юноша молчал, и Настя в ужасе прижала ухо к его груди – сердце билось. Она кричала и звала на помощь, кто-то уже звонил по мобильнику, пытаясь объяснить, что произошло. Услышав звук сирены и издалека заметив маячки, многие решили убраться подобру-поздорову, особенно приятели Лехи, понимая, что вместе со "скорой" подъедут и стражи порядка. Народ расступился, из подъехавшей машины выскочили трое в медицинской одежде, плачущую девушку отодвинули и склонились над распластанным телом.
3
Спать на стуле было неудобно, поэтому Настя время от времени роняла голову, вздрагивала и просыпалась. Каждый раз она вставала и подходила к Артёму, лежащему на высокой кровати. Настя наклоняла голову и слушала, как бьется его сердце. Необходимости в этом не было, юноша был весь обвешан проводами и датчиками, если бы сердцебиение нарушилось, аппараты мгновенно бы отреагировали. Но Насте нужно было услышать стук Темкиного сердца, как подтверждение, что он жив и рядом. Она плохо помнила то, что было после приезда скорой. Клочками всплывало в памяти то одно, то другое. Вот они долго едут в трясущейся машине. Артём лежит на носилках и ей кажется, что он не дышит. Вот она в приемном покое, сидит на холодном стуле. Вот ей зашивают бровь, оказывается Леха успел садануть кованым ботинком и ей. Окончательно она пришла в себя, когда спустя пять часов вышел доктор и начал рассказывать об операции. То, что он говорил, было ужасно.
Сейчас нужно было ждать и надеяться. Так сказал доктор. Настя опять присела на стул, как вдруг дверь распахнулась и в палату вбежала мать. Она бросилась к кровати, рыдая упала на тело сына, как будто пыталась вытянуть из него всю боль. Следом в двери вошли отец и Ольга. Оба были бледны. Мать продолжала рыдать, наглаживая тело изувеченного сына. Отец подошел, пододвинул стул и почти насильно усадил ее рядом с кроватью. Она так и не отпустила руку Артёма.
Настя встала, и все трое повернулись к ней, словно она возникла из ниоткуда, и они ее только что заметили. В глазах самых близких людей Настя прочитала обвинение. Именно ее винили они в случившемся. Да что тут говорить, она и сама чувствовала то же. Отец подошел, обнял ее. И тут она начала плакать. Весь страх, который она пережила за эту ночь, выливался соленым потоком. Отец гладил ее по голове, стараясь не задеть повязку. Ольга так и осталась стоять возле матери, очевидно не могла решить, кому ее сочувствие нужнее. Пытаясь рассказывать, Настя то и дело передергивалась от воспоминаний, в мозгу снова и снова возникали картинки – вот пьяный бугай заносит ногу над ее братом, вот она видит, как из полуоткрытых губ Артёма стекает струйка крови, вот он, восковой и неподвижный, лежит на носилках в машине "скорой помощи" и кажется, что не довезут. Не довезут…
– Мамочка, прости меня! – девушка, рыдая, протягивала руки.
Мертвенно-бледное лицо матери на секунду исказилось болью и гневом.
– Не надо было тебя брать… – как бы сама с собой проговорила она, – … беду ты принесла в нашу семью…
– Наталья! – крикнул отец, и Настя испугалась. Отец никогда не повышал на мать голоса, по крайней мере дети этого не слышали. А сейчас он крикнул так, что кровь застыла в жилах. Настя изумленно подняла глаза и увидела, что Ольга тоже перепугана до смерти. Мать смотрела на Настю огромными глазами, закрывая рот ладонью, словно пыталась удержать сказанное, и тут до Насти дошло, что материны слова относились к ней.
– Что значит брать?.. – почти прошептала Настя. Все молчали, и она переспросила вновь: – что значит – не надо было брать?!
– Дочка… – мать снова говорила своим родным голосом, – ничего не значит… Прости меня, сболтнула сама не знаю что…
– Пап? – Настя повернулась к отцу. Тот, похоже впервые в жизни, не знал, что сказать. Родители беспомощно переглядывались, надеясь, что второй начнет говорить.
Настя стояла, оглушенная свалившимся на нее откровением.
– Я что, не родная вам?!
Мать снова начала плакать, а отец обнял Настю за плечи и посадил на свободный стул.
– Ты нам самая что ни на есть родная, – сказал он и Насте снова захотелось плакать, уже от облегчения, – наша младшенькая. Но родила тебя не мама.
В этот момент стало понятно, что такое "гробовая тишина". Ольга стояла в углу палаты со стаканом воды, которую так и не донесла матери. Ее трясло мелкой дрожью, и вода в стакане чуть рябилась. Отец посмотрел на мать, и она, поняв, что молчать больше нельзя, печально кивнула.
– Андрей привез меня в роддом ночью, – тихо проговорила она. – Наш тогдашний фельдшерский пункт и роддомом-то назвать было нельзя, три койки да родовая. Работал там тогда Иван Иосифович, царствие ему Небесное, добрый человек, хороший доктор. Привез меня Андрей, сдал доктору на руки, а сам домой, Олюшка маленькая была еще. Родила я Темушку быстро, молодая была, сильная. А утром надо кормить, а его все не несут. Встала потихоньку и пошла искать сыночка. Пришла в детскую, а там тихо, спит сыночек. Зашла я, смотрю, а рядом, в коробушечке какой-то еще ребеночек лежит. Удивилась, матери-то нет. Тут санитарка зашла, заругалась на меня, что хожу, где не положено. Я спросила, чей ребенок. Оказалось, за день до меня нашли его на крылечке больницы. Вышла санитарка воду выплеснуть, чуть ребенка не облила, хорошо, что запищал. Когда развернули, оказалось ребеночек только что родился, еще пуповинка кровила, нитками перетянутая. А матери непутевой и след простыл. Иван Иосифович велел оформить младенца, да вот все еще руки не дошли.
Артёмушка у меня был спокойным, сосал мало, а спал много. А второй все время плакал. Однажды ночью слышу – плачет и плачет. Пошла посмотреть. Санитарка спит, голову на стол положила. Я зашла, она от скрипа двери проснулась, заворчала. Чего бродишь? – спрашивает. Я говорю – уснуть не могу, плач мешает. Она зевнула, говорит – чует девка, что скоро в казенный дом поедет. И так мне жалко стало маленькую, что я подошла, взяла на руки и к груди приложила. Малышка сначала не поняла, что такое, она и запаха такого не знала, а потом как вцепилась и сосала долго, пока не уснула.
И стала я двоих кормить – своего засоню и маленькую сиротку – тебя, дочка. Тогда в роддоме долго лежали, по неделе, а то и больше. Ты за это время поправилась, щечки наела, привыкла. Спали вы с Темушкой в одной кроватке, доктор разрешил, так говорит, и теплее, и веселее. А потом приехал папка наш, я ему все и рассказала. И решили мы тебя себе взять. А что, по виду и не скажешь, что не родная. Хорошо, что документы на тебя не оформили, так и записали – Семеновой Анастасией Сергеевной. Сюрприз был для всех. И никто до сих пор не знает правды, кроме деда.
Настя слушала материн рассказ и не чувствовала, как слезы капают на сложенные на коленях руки. Она так и видела – молодую мать, Артёмку в голубых пеленках и себя, брошенную сироту без роду-племени. Когда мать замолчала, она медленно, как во сне встала. Голова кружилась, то ли от боли в виске, то ли от всего вываленного на нее в это ужасное утро.
– Настюша, доченька, ты прости меня, – взывала мать, но тщетно. Девушка двигалась в сторону двери, мечтая только об одном – выйти скорее из этих стен, вдохнуть воздуха. Ольга протянула руку, коснулась сестры, но Настя посмотрела на нее, как на чужую, и она поспешно убрала руку.
– Настасья – позвал отец, но и его она проигнорировала.
Настя вышла в коридор и пошла все быстрее и быстрее, в конце побежала, видя перед собой только прямоугольный выход наружу.
