Текст книги "Сердце змеи (СИ)"

Автор книги: Aldariel

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== Сердце змеи ==========

Когда Гортвог увидел её впервые, она явилась к нему в обличье прекрасной женщины: высокой и крутобёдрой, с широким волевым подбородком, говорившем о гордом нраве, и нежной оливковой кожей, не перечерченной ни единым шрамом. Ей не удалось его одурачить. Женщины из плоти и крови не возникают из пустоты, и даже Гортвог – юнец, едва разменявший семнадцать вёсен, с кровью лихой и горячей, как огненный сок, – понял, что его видение неблагое.

Лицо незнакомой красавицы-орчанки сочилось блудливой улыбкой бретонской девки. Глаза её были глазами змеи.

Гортвог, ночующий в одиночестве с той поры, как старшие братья ушли, поднялся с ложа, выпрямился во весь свой немалый рост и с угрозой навис над пришелицей.

– Прочь, дух, – проговорил он глухо. – Нет у тебя над детьми Малаката власти.

Но демоница с ликом оркской красавицы не испугалась и не пошла на попятную. Наоборот, она подалась Гортвогу навстречу и прошептала томно:

– Убей своего отца! Убей и возьми всю власть в свои руки, ибо иначе тебя и твой клан ждёт забвение!

Тогда-то Гортвог и понял, что перед ним – демон-обманщик из тех, что слышат твои потаённые мысли и облекают их в пышные словеса, чтобы потом незаметно переплести их с ложью.

Демон, только и ждущий того, как ты дашь слабину.

– Убей своего отца! – повторила тёмная гостья, и с каждым произнесённым ей словом зимний мороз словно бы проникал сквозь стены, свивался змеёй на груди. – Ты должен на это решиться, Гортвог гро-Нагорм, ты же и сам прекрасно об этом знаешь!

До споров с даэдровой тварью сын Малаката не опустился. Без слов он прогнал ее, наотмашь хлестнул по красивому злому лицу… или, верней, попытался хлестнуть: Гортвог был быстр и внезапен, но демоница легко, точно танцуя, ушла из-под удара и, рассмеявшись, истаяла в полумраке.

Но миновало немного времени с той достопамятной встречи – горы Друадах не успели сбросить густую овчину снега, – как Гортвог гро-Нагорм и правда убил своего отца. Не потому, что того пожелала какая-то лживая демоница: просто таков был единственный путь, предусмотренный Кодексом Малаката.

– Малох, – наставляли когда-то Гортвога вместе с другими орчатами, – нам заповедовал так: судьбы наших вождей едины с судьбами клана. Пока крепостью правит тот, кто телом могуч и духом силён, будут крепки наши стены, и не погаснет огонь в наших кузнях, и всякое дело у племени спориться станет, и не оставит орков племени Минат удача. Но коли вождь немощен или вовсе – увечен, то жди беды! Всё племя ослабнет под властью такого вождя, и стены начнут крошиться от ветра, и кузни покроются коркою серого льда, и даже у самых искусных любая работа станет валиться из рук. Не будет за слабым вождём удачи.

Поэтому и повелось в орочьих крепостях, что сыновья вождей, возмужав, вызывали отцов на смертельный бой: лишь самый могучий воин достоин власти, ибо ему больше всех благоволит Малакат. Лишь победитель право имел вести за собою племя.

Доблесть бойцов угодна была Малоху. Во славу его проливали кровь поединщики. Тот, кто был удачливей и сильней, становился вождём над своим народом, ну а проигравший, коль дрался честно, в посмертии заступал на службу к Отцу. Этим законам оркские крепости следовали свято, и именно так Гортвог гро-Нагорм потерял старших братьев: Гарзок вызвал на бой вождя и пал от его руки, смертью своей доказав, что рука эта как никогда крепка, а Гаротмук – умер для крепости, выбрав изгнание.

Орки не так уж и редко покидали родные кланы. В крепости нравы суровы – не всякому по душе и по росту. Только вождям дозволялось иметь жён и детей; дочери их отдавались в супруги вождям других кланов. И несогласные – уходили, ибо Кодекс учил не неволить сестёр и братьев, не брать их в рабство и не удерживать силой. Уходили и красавицы-орчанки, что не желали служить разменной монетой в сделках вождей, и сильные, молодые орки, мечтавшие о семье, и сыновья, у которых не поднялась на отца рука. В города уходили: кто поудачливей – в кузнях работать, а остальные – на самую стыдную службу, куда никого другого и не завлечь было толком.

Самые смелые шли служить под знамёна Дракона, кровью надеясь купить к себе уважение. Только вот Гортвог видел: мало в том толка. Орки – и клановые, и городские – были в глазах надменных людей и эльфов не лучше животных, которых порой прикармливают от скуки или из корысти. Ценят, пока те приносят пользу – но никогда не станут относиться как к равным.

Воин и сын вождя Гортвог, нередко сопровождал торговцев и кузнецов клана Минат в окрестные поселения и навидался в странствиях всякого. Он и подростком легко выделялся в толпе – и размахом плеч, и немалым ростом. Прохожие оборачивались ему вслед, рассматривали Гортвога с липким и унизительным любопытством, словно бы веря, что он не замечает их взглядов. Орков в Хай Роке считали дикарями, что немногим отличались от гоблинов или лесных зверей, и про себя презирали, не забывая, впрочем, побаиваться. За глаза говорили всякое, сочиняли себе небылицы одна другой краше – и то, что орчанки настолько прожорливы, что порой поедают своих же младенцев; и то, что все орки живут в нечистотах и друг на друга гадят, когда сношаются; и то, что кланы крадут и уродуют человеческих женщин, чтобы бедняжки домой не могли вернуться. Но и в открытую люди болтали немногим меньше: разве же звери поймут, что их оскорбляют? Куда им там, свинским детям…

Орки умели ковать лучшие во всем Тамриэле доспехи. Но этого было мало, чтобы к ним относились как к равным безрукие неумёхи, платившие за орочью сталь звонким золотом. И стоит ли удивляться, что Гортвог – юнец, едва разменявший семнадцать вёсен, с кровью лихой и горячей, как огненный сок – с трудом мирился с подобной несправедливостью?

Обиды, нанесённые лично ему, Гортвог гро-Нагорм всегда сносил легче, чем те, что выпадали другим оркам. Он много думал о том, как можно помочь своим братьям и сёстрам – всем, а не только родичам из племени Минат, – но так и не нашёл ответа. Кодекс Малоха учил уважать своего врага, но ничего не говорил о том, как научить врагов уважению.

Гортвог никогда не считал себя трусом, но это пугало – знать, что Малакат здесь ему не помощник. Обычаи, завещанные Отцом, лучше каменных стен защищали кланы от бед, и в мире, как и на войне, у каждого орка было своё место.

Первая среди жён вождя была матерью очага: владычицей над кладовыми, хранительницей ключей и всем припасам хозяйкой. Вторая по старшинству всегда становилась супружницей кузни – и выбиралась не за красу, но за искусность.

Мать свою, непревзойдённую мастерицу, Гортвог уважал превыше всех прочих орков. Сама того не зная, она научила сына быть вождём.

– Даже из лучшей заготовки не получится доброго меча, если поторопиться, – наставляла она. – Сталь закаляют с терпением и любовью. Но мало сковать добрый меч, нужно за ним ухаживать правильно – и упражняться, и угощать его кровью. Иначе не будет толку. Так же и с телом, Гортвог, и с волей твоей, и с умом. Не будешь трудить их и вскоре покроешься ржой. Малох не терпит праздности.

Гортвог гро-Нагорм себя не жалел и праздности не предавался. Он смотрел, слушал, учился – и с каждым прожитым днём всё верней понимал, что отец был плохим правителем. Что толку от могуты тела и силы духа, если она не поможет братьям и сёстрам? Если тебя за животное держат заносчивые бретонцы? Если в тебе нет страсти бросить им вызов?

Он не вошёл ещё в полную силу, этот юный и дерзкий орк. Подле отца Гортвог был – слепая щеня, которую целая жизнь отделяет пока от матёрого волка. Ждать бы ему и учиться, покуда есть время… Но когда очередной сенешаль очередного даггерфолльского лорда приехал договариваться о новой поставке доспехов, Гортвог забыл об осторожности. Подобного унижения он давно не испытывал. Бретонец сторговал шедевры оркских кузнецов за смешные деньги – Гортвог немало городов повидал на своём веку и знал, какими должны были быть честные цены, – а вождь, гордый и сильный вождь не разглядел обмана.

И Гортвог не выдержал. Слепая, беззубая щеня вызвала на поединок волка – и победила.

Их бой был недолог и не особо зрелищен. Иного не ждали в племени Минат: слишком уж неравны были силы. Конечно, средь сверстников Гортвог гро-Нагорм выделялся и ростом, и размахом плеч, но куда же ему – юнцу, которому не исполнилось и семнадцати вёсен! – тягаться со старым вождём?

Отец – сильнее, опытней и искусней, но на стороне Гортвога была решимость, огнём струящаяся по жилам, и зимний мороз, что чешуёй сковал ему грудь. Он не имел права проиграть.

Казалось, всё племя собралось в тот день на крепостном дворе. Его расчистили поутру от снега, и небо, тяжёлое зимнее небо заледенело, словно бы предвкушая битву, и не встречало бойцов ни льдистой крупой, ни белыми хлопьями.

Орки клана Минат были тогда небесам под стать: строгими и холодными в бессловесном своём ожидании.

– Что же, малец, не терпится место моё занять? – смеялся отец, поигрывая мечом.

Гортвог не ответил. Он знал этот меч, помнил, как мать ковала его в подарок вождю. Долго варила железо с чёрным углём, глиной укутывала тигель. Не понукала свою заготовку ни воздухом, ни водой, давая ей отдохнуть, а потом приласкала молотом, счистив с металла рыхлую корку. Сталь расковав, умыла её настоем из “Малакатовых слёз” – и на готовом мече проступили змеиные петли узоров, что серебрились от кончика и до рукояти.

Такой благородный клинок и пёрышко на лету разрежет, и руку отрубит, как было с Гарзоком. Руку, а следом – и голову.

Но Гортвог не боялся повторить судьбу старшего брата. В тот день он вообще ничего не боялся. Он вышел на бой в кольчуге и без щита, с одной лишь секирой, и настороженно ждал отцовской атаки: право на первый удар всегда доставалось вождю. Поле для боя – квадрат на двенадцать локтей, очерченный вбитыми в мёрзлую землю кольями. Тот, кто заступит за грань – бежал, и его не зазорно бить в спину. Кодекс Малоха учил чествовать бога кровью и не страшиться смерти. Истинные сыны Малоха не избегали боя.

Битва Гортвога началась ещё до того, как противник нанёс первый удар – в тот краткий миг, когда назначено было время их поединка, и старший сын вождя впервые взглянул в глаза матери. Ужас плескался в них, ужас и горе. Отчаянье.

В тот день супружница кузни быстро оправилась, спрятала боль за бесстрастием. Однако на поединок сына и мужа явилась она, как на битву, облачённая в полный доспех, и серебрился её до блеска начищенный нагрудник. Гортвог без труда нашёл мать в толпе, в первых рядах – высокую, статную, широкоплечую. Мощную, как скала.

– Что же, Гортвог, пусть примет тебя Малакат, – глухо проговорил отец, утратив былую весёлость. Нет доблести в победе, что достаётся тебе без борьбы, так учит детей своих Малох. Вот вызови Гортвог отца спустя пару вёсен!..

Попусту тратить время – гневить Малаката, и вождь не стал больше ждать. Без слов он рванул вперёд, и узорчатый меч устремился Гортвогу в живот. Оба поединщика знали: горе ему, если пропустит один-единственный удар. Второго уже не понадобится, и не убережёт Гортвога даже сплетённая матерью кольчуга. Нет в племени Минат орков, равных по силе вождю, а уж с таким мечом от его ударов и вовсе не будет спасу.

Сталь встретила сталь: меч, отбитый скользящим ударом, хищно блеснул у Гортвога перед лицом, уходя вверх. Орк едва устоял на ногах. Будь у Гортвога противник слабее, то следом его, потерявшего равновесие, можно было поймать на топор, чтобы коротким ударом рассечь ему грудь и живот. Но отец, казалось, даже не покачнулся – а сам Гортвог чуть не вылетел за освящённое битвой поле.

Если он станет парировать и отбивать, то неизбежно проиграет, истратив силы.

– Восславим же сечей Малоха, восславим же клан Минат! – рыкнул отец, смеясь.

Гортвог не ответил, берёг дыхание. Солнце, показавшееся из-за покрова туч, улыбалось ему холодной змеиной улыбкой.

Длинный отцовский меч снова свистнул, целя ему по ногам, но Гортвог мягко отпрянул вбок и ушёл из-под атаки. Клинок птицей взмыл вверх, к не защищённому сталью бедру, и Гортвог, отведя удар в сторону, попытался и сам достать отца по ногам – тщетно. Вождь был не только силён, но и быстр, как ветер…

Так они и кружили друг подле друга, словно уличные танцоры на Огненном фестивале.

Гортвог ждал правильного момента, чтобы ударить.

Его отец ждал, когда Гортвог устанет ждать.

Но солнце сыграло против юного орка. Пробившись сквозь облака, оно хлестнуло его по глазам, заставило отвлечься. Левая нога скользнула по мёрзлой земле, не найдя опоры, и Гортвог упал на колено, едва не выпустив секиры из рук. Отец улыбнулся, как солнце, яростно и светло. Меч взмыл у Гортвога над головой, но он успел вскинуть руку, и страшный удар прошёлся по кованому обуху его секиры.

Секирное лезвие тотчас скользнуло вверх и почти что вгрызлось противнику в руку. Отец отскочил, спасая от стали пальцы, и Гортвог смог подняться на ноги; он глянул на небо и понял, что правильный момент уже близко.

Отец ударил почти без замаха, резко – и меч чуть было не пропорол Гортвогу бок. Но он успел отскочить, успел уйти влево. Отец, неотступный, последовал и… замешкался на мгновение: солнце, сверкнув в до блеска начищенном нагруднике жены, ослепило его.

Взвилась змеёй секира в руках Гортвога, и всю свою ярость вложил он в этот удар. Тяжёлая злая сталь разорвала вождю горло, разрезала шейные позвонки. Тело, словно не осознав свою смерть, задёргалось страшно, обдало Гортвога кровью и только потом осело на землю.

И тогда новый вождь вскинул победно руки, а через мгновение, что для Гортвога продлилось вечность, племя ответило торжествующим рёвом.

Победа пьянила его, юнца, окроплённого отцовской кровью. Он почти не запомнил тот день, и только последние ночные часы тенью остались в памяти. Под бледными звёздами мудрые женщины племени говорили ему о дарах, которыми наделены вожди – о силе, уме, здоровье, выносливости чресел, – и оплетали Гортвога чарами и оберегами.

Мудрые принесли одну из живущих с ведуньями змей и отсекли ей голову, слив в чашу всю кровь. В зелье добавили огненный сок, что мать очага перегоняла из трав и кореньев, а после – сердце змеи и её желчь. Гортвог осушил эту чашу до дна, едва поборов тошноту.

– Горек вкус власти, – шепнула ему напоследок старшая вдова старого вождя. – Не оступись, Гортвог гро-Нагорм.

Когда он впервые переступил порог покоев вождя, то демоница, одетая только в короткий войлочный поддоспешник и латный нагрудник, уже ждала его, сидя на ложе, и улыбалась всё с той же развязностью. Длинные мускулистые ноги, широкие крепкие бёдра и тень, что скрывала…

Гортвог с превеликим трудом отвёл свой голодный взгляд и встретился с гостьей глазами.

– Чего тебе надо, демон? – спросил он, чувствуя, как пылает его лицо.

Она поднялась, шагнула навстречу – высокая, невероятно высокая, выше Гортвога на полголовы – и, нависая над ним, проворковала:

– Ты внял моему совету, Гортвог гро-Нагорм, но это – только начало. Ты знаешь, что ждёт тебя дальше? Корона! Объедини племена и кланы, Гортвог гро-Нагорм, возьми под опеку орков-изгнанников. Вырви для них судьбу, которой они достойны – вырви, даже если придётся вывернуть мироздание!

– Не притворяйся, что имеешь надо мной власть, отродье Обливиона. Не ради тебя я пошёл на…

– Нет, славный вождь, – перебила она с усмешкой, – ради меня, ради власти и силы. Ради твоего народа – и ради их силы. Я буду приглядывать за тобой, славный вождь. Не подведи меня.

В гневе Гортвог попытался схватить её за плечо, но его пальцы встретили лишь пустоту – проклятая демоница вновь ускользнула, развеялась мглистым туманом. Однако речи её, речи о честолюбии и борьбе, крепко запали Гортвогу в сердце. Нет, не ради неё он свергал своего отца, но ради народа. И разве честно бы было остановиться на полпути?..

Гортвог гро-Нагорм ковал своё королевство долгие годы.

– Сталь закаляют с терпением и любовью, – наставляла его прежде мать, и Гортвогу по сердцу пришлись эти уроки.

Он не торопился, был осторожен, но никогда – боязлив. Встречался с другими вождями, заключал союзы, даже взял себе в жёны дочь одного из соседей – но больше всего полагался на городских сородичей. Люди и эльфы привыкли видеть в орках животных и относились к ним соответственно. Они не стеснялись вслух обсуждать при оркских слугах самые сокровенные тайны. Да разве же свинские дети что-то поймут? А орки, неприхотливые, согласные на самую низкую работу и оттого – вездесущие, с радостью делились услышанным со своим вождём.

Их вождь был щедр, ибо он понимал: знание порой куда как ценнее золота. Но и золота у Гортвога водилось в избытке – в делах он был хваток. Многие кланы видели его правоту, но многих он просто перекупал, спасая от существования впроголодь. И пусть даже тихо, неуверенным полушёпотом, а об Орсиниуме снова заговорили.

Но всякий меч должен время от времени угощаться кровью, и Гортвог гро-Нагорм был готов побаловать свой клинок. Cреди всех вождей, стоящих на пути у Орсиниума, он выбрал идеального противника. Шадэк гро-Зурзаб показал себя неумным правителем: жадный, жестокий и сильный дурак – прекрасное сочетание! Он был удобен своим бретонским соседям, но недостаточно полезен, чтобы они его защищали. И с другими вождями Шадэк никогда не водил дружбы.

Богатыми дарами Гортвог переманил к себе одного из родичей своего врага, и тот передал вождю ложную весть. Шадэку поведали о слабо охраняемом караване племени Минат, что направлялся на ярмарку в Сентинель. И жадный дурак купился, устроил засаду – и сам же угодил в расставленную Гортвогом ловушку.

Стоило отдать ему должное: Шадэк гро-Зурзаб не отступил, когда вместо кузнецов и караванщиков схлестнулся с лучшими бойцами племени Минат. Командовал он умело, да и воины у него сражались славно, Малоху в радость. Но Гортвог не хотел впустую терять союзников, и поэтому, найдя в гуще схватки своего идеального противника, стал к нему прорубаться.

Меч, скованный вот уже год как покойной матерью, сеял смерть. Жестокость к врагам Гортвога редко обременяла: с чистой душой он вспарывал глотки, пробивал кольчуги и жалил сквозь сочленения латных доспехов. К Шадэку он прорубился, потеряв и щит, и осторожность: Гортвог, забрызганный кровью, с ошмётками мозгов на доспехах, был страшен… но вражьего вождя это ни капли не испугало.

Гортвог понимал, что пред ним был опытный воин. Опытный, сильный, но высокомерный, раз не надел шлема. Не привыкший к поражению, а, значит, почти беззащитный перед обманом.

И Гортвог замешкался, словно бы оступившись на скользкой от крови траве. Шадэк с готовностью бросился навстречу, ударил чуть наискось, метя в зазор между наплечником и шлемом, но Гортвог встретил противника на полпути. Его клинок сбил атаку, направил вражеский в землю, а после – змеёй взвился вверх, к шее. Удар почти отсёк Шадэку голову; тяжёлое тело рухнуло Гортвогу под ноги.

– Шадэк гро-Зурзаб пал! – рявкнул он, вскидывая над головой меч. И битва наконец прекратилась.

С обозом врагов шла и бронница племени – супружница кузни, вторая вдова вождя. Она напомнила Гортвогу покойную мать и красотой, и статью, и шириной плеч… вот только лицо его матери никогда не пестрело багровыми синяками.

– Ты можешь починить мне щит, сестра? – спросил мастерицу Гортвог на привале. – Я заплачу тебе тридцать дрейков.

– Стыдно, вождь! – воскликнула она, поджимая губы. – Ты меня освободил, всех нас освободил! Я не возьму с тебя платы.

– Не надо, сестра, лишнее это. Мой щит пострадал, когда я сражался против Шадэка. Не возьмёшь с меня денег, и выйдет, что он тебя снова неволит.

Да, именно так Гортвог гро-Нагорм встретил свою вторую жену…

Удача его с той поры не покидала. После победы над Шадэком гро-Зурзабом Гортвог прослыл среди сородичей настоящим героем, борцом с угнетением и несправедливостью. Орки, особенно орки из городов, спешили встать под его знамёна – из любви, из корысти, а порой из страха.

В триста девяносто девятом году орки Гортвога возродили своё королевство. В четыреста семнадцатом император Уриэль уравнял Орсиниум в правах с Вэйрестом, Даггерфоллом и Сентинелем.

Когда знаменитая бретонская новеллистка Менина Гсост захотела написать объёмный роман об орочьем короле и его молодом королевстве, Гортвог с охотой пригласил её в Орсиниум. Он был гостеприимным хозяином, щедрым на встречи и на истории, а на страницах, исписанных восхищённой Мениной Гсост, вскорости ожила красивая, яркая сказка. А главное – выгодная для орков сказка. Чего же ещё желать?

Весь Тамриэль узнал, что земли для своего королевства Гортвог гро-Нагорм получил, выиграв судебную тяжбу – и выиграв дуэль! – у лорда Бовина Вэйрестского. Стойкость и благородство, проявленные орочьим правителем, будоражили сердца не меньше, чем вымышленные подробности этого судьбоносного поединка. Однако так и осталось тайной то, что купчую, позволившую Гортвогу довести дело до суда, он выторговал за немалые взятки, шантаж, угрозы и одно в крошку раздробленное колено. Такая правда была не нужна ни королю Орсиниума, ни даже Менине Гсост.

Общий язык с бретонкой Гортвог нашёл ещё до того, как успел открыть рот. В её беспокойных глазах, обведённых углём, он за мгновение прочитал историю, что так жаждала быть написанной – историю, взращённую слухами и наивными представлениями.

Леди Менина Гсост хотела поведать читателям о благородном и чистом душой дикаре, бросившем вызов порочному, лживому миру, и Гортвог гро-Нагорм не стал ей противоречить. В её беззащитных глазах, серо-прозрачных и чистых, как горные родники, он очень быстро сумел разглядеть похоть. Не всякая из его жён смотрела на него со сравнимым жаром, и будь та бретонка немного покрепче телом…

Но леди Менину Гсост легко было обхватить в поясе пальцами и следом сломать пополам, точно сухую тростинку. Гортвогу нравились совершенное иные женщины: рослые, статные, сильные, смелые – встречающие угрозу, ощерившись клыками. Таких он всегда выбирал себе в жёны или в любовницы, и только такие могли удержать его интерес и выдержать его ласки. Поэтому леди Менина Гсост осталась лорду Гортвогу лишь другом, тогда как он для неё – сладкой, полузапретной мечтой.

Гортвог открыл бретонке очень и очень многое, однако о гостье с глазами змеи он ни разу не упомянет. Не одинока здесь будет Менина Гсост: её достославный герой не рассказал об этом ни жёнам, ни даже матери – женщине, которую он уважал и ценил превыше всех прочих. Не для чужих ушей этот его рассказ, не для чужих умов. Не для чужого суда…

В последний раз демоница явилась к нему в тот день, когда Гортвог, провозглашенный Советом Племен королем всех орков, впервые вступил в отстроенную намедни тронную залу. И змееглазая гостья уже ждала его, застыв пред пустым троном, – нагая, но в короне и с секирой на поясе, – и шрамы, испещрявшие сильное, гибкое тело, были даже прекраснее, чем её спелые груди.

Она протанцевала к Гортвогу, почти невесомо коснулась губами его щеки, и орк не подумал противиться этой ласке. Довольная, демоница шагнула назад, упёрла руки в бока и протянула мягко:

– Ты хорошо восславил меня, Гортвог гро-Нагорм, я довольна… А Малаката ты ради меня предашь?

Гортвог тогда не сдержался, взъярился, рванул вперёд – но лицезмейная ведьма с легкостью перехватила его занесенную для удара руку. Цокнув языком, она проговорила негромко:

– Напрасно ты всё ещё споришь со мной, мой славный король. Но ничего, даэдра умеют ждать.

И демоница, выпустив его руку, ушла, растворилась, скрылась в тенях… а Гортвог ненавидел себя за то, что был с ней согласен. Да, Малох-Малакат – бог отверженных, бог изгнанников. Он учил своих детей не бороться за счастье, но лишь выживать. Учил подчинению.

“Орки, – считал Гортвог, – заслуживают лучшей участи”.

– Орки, – говорил Гортвог своим удивлённым советникам, – это дети лорда Тринимака. Он обманул демона Боэтию, забрав его силы, и сделал своих детей лучше и чище, чем их порочные, хилые кузены. В Орсиниуме мы будем чтить Тринимака, наделяющего нас властью – а не Малоха, обрекающего нас на бессилие.

И Гортвог видел: с каждым лукавым словом лицо демоницы, укутанной в покровы теней, всё сильнее сочилось липкой, блудливой улыбкой.

Только Боэтия знала, что от рождения бьётся в его груди змеиное сердце.

Комментарий к Сердце змеи

Незадолго до Бетонской войны император отправляет королеве Даггерфолла Минисере письмо, рассказывающее об артефакте Мантелла; через некоторое время Гильдия воров крадёт это письмо и продаёт его королю орков. Гортвог гро-Нагорм использовал документ, чтобы добиться у императора расширения автономии Орсиниума, а также сумел извлечь немалую пользу из Деформации Запада, приняв в событиях The Elder Scrolls II: Daggerfall деятельное участие.

Менина Гсост – автор внутриигровой книги “Как Орсиниум перешёл к оркам”.

Иллюстрация (Боэта, частичная нагота): https://pp.userapi.com/c850124/v850124051/41830/feSxG2EAz1U.jpg

========== Лёгкий выбор (комментарии на полях) ==========

Истина – тень на мощёном внутреннем дворике; рябь на зеркальной глади судьбы, оставленная могучей крепостной Башней. Её не ухватишь пальцами, не вымеришь на весах, не заключишь в стеклянную колбу – можно только вглядываться, кусая губы. Что толку браться за линейки или другие хитрые приспособления, если в зависимости от времени суток, точки обзора и множества других не столь очевидных факторов нервно-неровная башенная тень может принять пугающе разные очертания?

Какая из этих теней – настоящая? Вправе ли мы вообще говорить о “настоящем”?

Среди бретонцев, народа пылкого и тяготеющего к трагическим сюжетам, бытует поверье, что на заре времён даэдра Боэтия была влюблена в Лорхана – и не простила ни Ауриэлю, ни Тринимаку его погибели. У бурных чувств неистовый конец!

Стоит ли удивляться, что в Хай Роке Боэтия наделена таким романтическим ореолом? Бретонцы любят истории о потрясениях и кровавой мести, и то, что в этой истории мстят и сотрясают основы не люди, но боги, лишь придаёт ей приятные пряные нотки.

Как бы то ни было, а теологи и натурфилософы Сиродиила, услышав подобное, справедливо возмутятся: негоже приписывать сущностям надмирового порядка человеческое мышление и человеческие мотивы! Персонифицировать их, искать сродство между ними и людьми – это, конечно, неистребимое свойство смертного разума, но слепо полагаться на данный подход не следует: наивная, искусственная псевдо-тождественность лишь затрудняет познание, сбивает с пути.

Красочные метафоры – небесполезный инструмент, если используется в меру, однако злоупотреблять его обманчиво универсальным изяществом всё же не стоит…

А впрочем, что понимают эти имперцы в путях даэдра? Данмеры, даже самые сдержанные и миролюбивые, презрительно кривят губы, сталкиваясь с подобными рассуждениями. Клетка из смертной логики, выкованная с благословения Джулианоса, не способна вместить в себя истину; понятийный аппарат, выпестованный в пыльных кабинетах и отработанный в гулких лекториях, отчаянно не соответствует реальности.

Эти законы только мешают, туманят глаза и разум – потому что надмирное существует вне смертных чувств и смертных рамок, и, чтобы приблизиться к истине, надо самому от них освободиться: выкорчевать всё ложное, иллюзорно незыблемое и самоочевидное. Боэта, что извивается сладострастно с девяносто девятью любовниками, куда ближе к сути даэдрического Князя, чем строгий, выхолощенный принцип, выведенный из ложно-логических постулатов.

Так или иначе, а Боэтии люб Лорхан… Шор, Шезарр, бешеный кот Лорхадж или же Сеп-змея, как называют его йокуданцы. Он, совершивший Первопредательство, придал движение Колесу, вырезав Спицы из костей своих павших братьев и сестёр – и сотворил мир таким, каков он есть.

Боэтии люб Лорхан и любы те, кто хранит в сердцах его вечно голодный змеиный дух: умеющие ниспровергать, жаждущие ломать и перестраивать, бесстрашно бросающие вызов судьбе; Принц Полей выбирает их себе в не-герои охотнее прочих.

А что до Гортвога гро-Нагорма, то между верностью старым устоям и новой, свободной от тягостного стыда судьбой – равно для себя и для своего народа – он выбирает второе.

И это – самый лёгкий выбор из всех возможных.

Жаль только, что милость Боэты нельзя подарить или передать по наследству: Князь по-своему дорожит своими не-героями, но всякий покой ему быстро прискучит…

К добру или к худу, а Гортвог не увидит, какая судьба постигнет созданное им королевство – его торжествующее змеиное сердце перестанет биться намного раньше.