Текст книги "Путь (СИ)"

Автор книги: Акили

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

========== Пролог. Старшие и младшие ученики ==========

Фух! Тренировка не началась, а я так устал. Слишком поздно вспомнил про время, поэтому пришлось бежать бегом, чтобы не опоздать, да ещё с огромной сумкой на плече. Лучше уж устать так, нежели во время наказания за опоздание. Тренер всегда говорит, что опоздание есть неуважение к учителю. А за неуважение он привык карать нещадно так, что тело болит в три раза больше, чем после обычной тренировки. Уж лучше бегом, чем отжиматься, носиться, делать жуткие упражнения. И почему я до сих пор не бросил?

Этот вопрос я задаю себе каждый раз, когда вхожу в тренировочный зал, переодеваюсь в форму, встаю на своё место в строю в ожидании учителя. Сегодня я встал в строй одним из последних. Ещё бы шесть минут – и мне конец! Мы с друзьями считаем, что он слишком давит на нас, но вслух сказать это ему никто не решится. Не верю, что его гоняли так же, когда он учился.

– Как будто он из нас спецназ делает! – негромко возмущался мой друг, стоявший всегда справа от меня, потому что я был на пару сантиметров ниже его. Даже в построении у нас был жёсткий порядок!

– Я слышал, его тренер так же делал, – отозвался парень слева, но мы пропустили его слова мимо ушей.

– Никто тебя и не заставляет ходить, – не глядя на него, отозвался я.

– Ну, конечно! Потом отец мне голову оторвёт за то, что я не посещаю проплаченные занятия. Если бы бесплатно было, как для некоторых…

Я знаю, о ком он говорит. Я и сам не перевариваю их. А ради чего, собственно, я прихожу сюда снова и снова? За меня тоже родители платят, но я смогу уйти, если захочу. Но не ухожу, а упорно терплю все жуткие испытания, которым тренер нас подвергает. Иногда мне кажется, что я просто иду сюда по привычке, которую выработал в течении этих двух лет. Учиться я начал в десять. И с тех пор по инерции в один и тот же час три раза в неделю начинаю складывать форму и снаряжение в спортивную сумку (причём тренер никогда не предупреждает, когда оно понадобится, поэтому приходится таскать с собой всё каждый раз), иду по улице в знакомом направлении, постоянно про себя жалуясь на тяжесть, что несу на плече. Прихожу в спортивный центр, поднимаюсь на второй этаж мимо вахты (ключ всегда берёт первый пришедший ученик и открывает зал).

Переодеваюсь в раздевалке, гадая, какие тяготы придётся выносить сегодня. Вхожу в зал, где разминаются такие же, как я, младшие ученики.

Нас едва набралось семнадцать человек. Девчонок не много. Оно и понятно! Какая девчонка выдержит ТАКОЕ? В начале набора было больше человек на двадцать. За первые два месяца бросить успели восьмеро. Слабаки здесь долго не задерживаются. И вот прошло два года, а мы всё ещё носим скромное звание младших учеников, повторяем изученные техники, стойки, удары.

Многие с умилением смотрят на слегка изогнутые мечи, висящие на стене. Их сталь поблёскивает от источников света, тонкое лезвие упирается в узорную гарду. А руки так и тянутся к длинной рукояти, перетянутой кожаной лентой. Он редко достаёт их, а ведь именно ради этого многие из нас терпят адские тренировки. За два года мы брали в руки мечи раз двенадцать, не больше. И то деревянные, обычно просто махаем бамбуковым синаем, который и на меч-то не очень похож. Это, кажется, настолько мало, а ведь как хочется!

Нельзя передать то захватывающее чувство, когда ладонь соприкасается с жёсткой рукоятью, а на гладком лезвии отражается блик от ламп или дневного света за окнами, находившимися под самым потолком большого зала. Сразу ощущаешь себя не просто младшим учеником, а воином, которому под силу всё! Потому что меч – олицетворение силы и благородства. И многие, только к ним в руки попадает меч, начинают нещадно рубить воздух, воображая себя самураем на поле битвы. Можно ли их винить… даже если меч далеко не настоящий, а лишь облегчённая подделка.

Вскоре ровно в положенное время в коридоре раздались негромкие шаги. Мы специально держали дверь открытой, чтобы всегда слышать его приближение. Мы быстро выстроились в ровную шеренгу по росту. Кто-то пытался проскользить по нескользкому деревянному паркету и вклиниться в своё место. Все стояли, как по струнке, когда вошёл наш учитель в своей как всегда наспех поглаженной форме в восточном стиле. Как и когда она у него умудряется мяться, никто не знал. Он даже не взглянул на нас, хотя это только нам так казалось. Если бы кто-нибудь хоть чем-то нарушал наш строй (к этому «чему-то» относились невыпрямленная спина, вольная поза), он живо это замечал и наказывал нарушителя приседаниями. Мы по обыкновению поприветствовали учителя, и он принялся расписывать наше сегодняшнее занятие.

Нам и без того было не слишком весело на его уроках, а тут он как всегда смёл с наших лиц остатки хорошего настроения: сегодня мы снова повторяем пройденное, выполняем силовые упражнения. В который раз я спрашиваю себя, что я вообще здесь делаю и зачем терплю это, когда из последних сил отжимаюсь на кулаках после нескольких и без того тяжких упражнений. Но я терплю, ежесекундно повторяю себе, что не покажу ему своей слабости, докажу, что я достоин большего, чем быть младшим учеником. Что я ничуть не хуже их…

Чувствую, как раскраснелось от напряжения и покрылось потом моё лицо и всё тело. Половина учеников уже попадали без сил и лежали на животах, жадно хватая ртом воздух. Но я не сдамся. Я смогу. Ещё раз. А теперь ещё. Я не проиграю! На секунду я поднял голову, когда в который раз выпрямил уже одной только силой воли свои руки. Я заметил, как он посмотрел на меня и неслышно усмехнулся. Над чем он смеётся?! Хотел бы я посмотреть, как тренируются они. И вот ещё последний раз… У меня едва хватило сил, чтобы не упасть, будто подстреленный, как многие ученики, а спокойно сесть, растереть свои раскрасневшиеся кулаки и хрустнуть костяшками пальцев, разминая их.

Я хотел посмотреть ему в лицо, чтобы мысленно сообщить ему: «Я это сделал! Я могу стать лучшим твоим учеником!». Но я видел только, как учитель исчез за дверью в малый зал. Мы там не тренируемся, и мало кто туда заглядывал.

Говорят, что там всякое снаряжение и прочее барахло. Зачем ему понадобилось туда посреди тренировки? Я почувствовал досаду, что он не увидел… не захотел увидеть, как я достойно закончил упражнение. Зато другие с немым восторгом восприняли лишнюю свободную минутку и посвятили её бесцельному отдыху, развалившись на полу. Я же растирал уставшие мышцы и глубоко дышал, как он нас учил, чтобы быстро восстановить силы.

Через пару минут он вышел, неся большой кусок грубой материи, в которую было что-то завёрнуто. Все с любопытством смотрели. Раньше он никогда ничего не выносил для нас из той комнаты. Наконец, он резко развернул материю, с нашей стороны послышался всеобщий восхищённый вздох. В ней лежали закреплённые петлями мечи. СТАЛЬНЫЕ! Не знаю, насколько они соответствуют настоящему оружию, но они не деревянные, которые мы покупали для тренировок и каждый раз таскали с собой, а именно стальные. Вроде тех, что висели для украшения на стене, только чуть меньше.

Похоже, кодати – подумал я. Однолезвийный клинок малой кривизны, длиной где-то 60 сантиметров. Если я правильно помню, их использовали в X-XVII веках. Переводится как «короткий меч». Благодаря многократной ковке, имел узор, напоминавший фактуру древесины. Этот меч длиннее вакидзаcи, который носили самураи в паре с катаной, но короче и легче неё. Хотя он и имеет преимущество в скорости перед катаной, которой мы восхищались, глядя на стену, но с ним почти невозможно атаковать. Он и именовался «меч-щит», потому что служил лишь для защиты. Я бы примерил такой на поясе!

Уже само появление настоящего меча произвело фурор. Учитель осторожно вынимал каждый меч из тряпичных петель и отдавал подходившим ученикам. Он не смотрел, кому именно что давал – они все одинаковые. Лишь они имели свои собственные мечи. Есть много разновидностей. Я мечтаю хотя бы об обычной классической катане. Я много чего вычитал, пока изучал этот вопрос. Иногда катану называют «дайто», меч с изогнутым клинком. Длина лезвия от 60 до 75 или даже 100 сантиметров, а толщина сужается от рукояти к острию от полсантиметра до толщины волоса! Да я не поверил, когда прочитал об этом впервые! Держа его в руках, можно почувствовать, что центр тяжести такого меча смещён к острию. Это облегчает рубящие удары и утяжеляет упражнения с ней. Масса катаны зависит от длины, но в среднем составляет килограмм. А где-то написано, что даже четыре килограмма! Это ж надо такое таскать!

Не хочется признавать, но я им страшно завидую!

Я получил в руки свой кодати. По сравнению с деревянным, он тяжелей. Странно… а я-то думал, я сильней. Кто-то уже вынул свои клинки из ножен и разыгрывал неуклюжую битву самураев, стуча ими, как палками. Неужели, они успели забыть и то, чему он нас учил? Под строгим взглядом учителя все прекратили свои бессмысленные кривляния. Что-что, а взглядом вышибить всю дурь из учеников он всегда умел.

Не знаю, мог ли он так делать, когда ещё был спортсменом, лучшим в своём деле. Травма, полученная им несколько лет назад, вынудила его бросить большой спорт. Некоторое время про него вообще ничего не было слышно. Ходили разные слухи насчет того, что с ним случилось. Кто говорил, что он лечится за границей, кто – что он вообще запил. А потом он вдруг снова появился и занялся тренерской работой. Не уверен, были ли у него до этого ученики…

Все с нетерпением ждали, что нам скажут делать с мечами. Догадки были самые разные. Кто-то думал, что мы начнём изучать совершенно новую технику, другие считали, что будем добивать старую, но только с настоящими мечами. Третьи размечтались, что им позволят поучаствовать в настоящей битве. Но не тут-то было. Он редко баловал нас подобными подарками. Другое дело – они. Нам было велено взять кодати за рукоять, вытянуть руку вперёд и стоять. Мы проделывали это с деревянными мечами, но стальные были не в сравнение тяжелей, а тут ещё надо было поднять одну ногу, положить ножны на носок и стоять так.

Задача была ясна, но не проста: удержать равновесие и не сгибать руку с мечом. Это было новое упражнение взамен старого. Прошло совсем немного времени, когда многие начали пошатываться, балансировать свободной рукой, а их вытянутые руки дрожали под тяжестью клинка. Кто-то уже тихо жаловался, что это тяжело. Все привыкли стоять так до одурения с деревяшками, но сейчас это казалось непосильным. И у многих, наверно, ветром пролетала мысль бросить всё и свалить домой.

Учитель не обращал внимания ни на чьи жалобы, будто вовсе их не слышал. Моей он не услышит. Я стиснул зубы и терпел, как терпел всегда. Убеждал себя, что мы наконец-то продвинулись дальше, что он доверил нам стальные клинки спустя столько времени. Может, он, наконец, повысит нас в звании? По крайней мере, меня. Ведь я его лучший ученик!.. среди младших. Я всегда исполнял все его приказы, никогда не жаловался и не просил поблажек. Я никогда не опаздывал (сегодняшний день был случайностью). Неужели они настолько лучше, чем я?

Тут дверь скрипнула. Все, кроме учителя, повернули головы. Я почувствовал в мышцах ещё большее напряжение, нежели раньше, а по телу пробежали мурашки. Казалось, мышцы вот-вот разорвутся, как перетёршиеся канаты. Моё терпение было на пределе, а тут ещё… Я думал о них, постоянно сравнивал себя с ними, но никогда не жаждал их лишний раз увидеть. Скрипнула дверь и в зал тихо вошли они – старшие ученики…

Учитель повернулся к ним и каждого вежливо поприветствовал, назвав по прозвищу – они склонили головы. Носить прозвища дозволялось только им. Не знаю, что они значили (а звучали они совсем просто), выбирали ли они их или учитель сам назначал. Вот только иметь прозвище считалось большой привилегией. Второе имя служило подтверждением второй натуры – воина… и что-то вроде посвящения в старшие.

И я давно мечтаю, когда и меня наградят вторым именем. Сколько бы я ни перебирал разные, ни искал что-то подходящее в книгах по истории, самурайских фильмах, я не мог найти того, что смог бы по праву считать своим вторым именем, второй натурой, второй душой. Какая душа была у этих людей…? я не могу определить этого по прозвищу. Потому что, каким бы простым оно ни казалось, оно имело свой потаённый смысл, знать который мог далеко не каждый. И я не знал.

Поздоровавшись с ними, учитель снова повернулся к нам. А они тихо прошли за его спиной. На каждом из них была такая же униформа, как на учителе. В руках они держали свои мечи, которые младшие ученики провожали завистливым взглядом. Старшие отошли в уголок и расположились на небольшой площадке возвышением в одну ступеньку. Оно было похоже на сцену или площадку для поединков, но сейчас там у боковой стены располагался телевизор и DVD-проигрыватель. Только эти два предмета нарушали атмосферу в зале, в остальном напоминавшем зал в школах боевых искусств Востока.

Я не мог повернуть головы и посмотреть, но, кажется, они вставили в проигрыватель диск и, судя по тихим звукам, смотрели какие-то поединки, толи фильм такого характера. Меня это так взбесило, что я на время позабыл, что мои мышцы трещали по швам! Они имеют всё, о чём бы я мог мечтать! Не отрицаю, что, возможно, они хорошие воины, и они были его первыми учениками всего каких-то четыре года назад, а им уже тогда было по четырнадцать! Но они не переживали тогда то, что сейчас терпим мы. Каждый раз. Тренировка за тренировкой.

Никто их тренировок никогда не видел. Даже учитель оставляет им зал, а сам уходит с нами. Неужели он им настолько доверяет? И что же? Я чуть ли не со скоростью света бежал сюда, чтобы не опоздать. МЫ валимся с ног от усталости из-за этих адских тренировок! А ОНИ… приходят, когда захотят, садятся смотреть телевизор, будто они в кино пришли! Переговариваются, смеются, глядя на нас свысока! Он им даже слова против не скажет! Они имеют на поясе великолепные мечи. Носят свои прозвища, как корону!

Было дело, когда одна из наших девчонок как-то размечталась вслух, какое у неё будет прозвище, а учитель, смеясь, сказал, что она только младшая ученица, и обернулся через плечо, преисполненный гордости, где сидели его старшие ученики. Помню, как задело меня это, даже учитывая, что это не надо мной он тогда смеялся. Но они… сделали вид, что не услышали ничего. И за всё, что учитель для них делает, они даже не платят ни гроша! Это нечестно!

– Достаточно! Можете отдыхать, – сказал учитель, и все повалились на пол от усталости. – Я же сказал: «Достаточно!» – повторил он, обращаясь ко мне.

Я слишком ушёл в свои мысли, даже не заметив, что пересёк все свои пределы. Я не мог обратно согнуть руку, я чувствую сильную боль. Учитель заметил это по моему лицу. Я даже благодарен упражнению. Он подумал, что лицо такое красное и почти перекошенное от напряжения в мышцах. Какое-то время так и было, но потом оно таким стало из-за гнева.

– Разотри руку сам, – говорил он, потирая её своей прохладной ладонью и потихоньку сгибая.

– А они тоже так делали до посинения? – спросил я, указывая на старших учеников и пытаясь скрыть раздражение.

И он не ответил мне, а только усмехнулся!

– А что они там такое смотрят, интересно? – сказала одна из учениц, выворачивая шею, пытаясь разглядеть изображение на экране.

Тренер окликнул одного из них по прозвищу.

– Дети интересуются, что вы там «такое» смотрите, – учитель слегка передразнивал голос своей ученицы.

Дети!

– Это записи соревнований, – невозмутимо ответил старший ученик.

Они привыкли к вниманию и любопытству младших, поэтому реагировали весьма равнодушно, воспринимая это как должное.

– На прозвище откликается, как на своё имя, – заключила ученица, усмехнувшись.

– Не так долго осталось, и мы получим свои прозвища, – с уверенностью заявил самый младший из нас, ему только недавно исполнилось девять, он всегда мечтает больше всех нас вместе взятых.

– «Не так долго»! – посмеялся тренер. – Вам до них ещё далеко.

Они делали вид, что ничего не слышали и продолжали переговариваться насчёт увиденного на экране, но я-то знаю… что они всегда ловили каждое слово, когда речь шла о них.

– Два года! – не унимался младший.

– Гораздо дальше, – проговорил учитель, и его голос как-то изменился, стал более приглушённым.

– Почему? Мы столько платим за ваши тренировки, а они всё имеют просто так…, – начал кто-то.

Учитель резко сверкнул глазами на того, кто это сказал, и тот тут же замолк, будто его заставили это сделать силой взгляда.

– Никто ничего не имеет просто так, – он взглянул в окно.

Когда он не смотрел ни на нас, ни на них, он всегда смотрел в окно, хотя из него было видно лишь небо и иногда солнце. Кажется, в такие моменты он находился далеко от нас.

Внезапная перемена в его голосе привлекла внимание и старших учеников.

– Вы не доказывали ничего, когда пришли. Вы попали сюда, прежде всего, благодаря деньгам родителей, – сказал он, на пару секунд прикрыв глаза.

– А они…? – осторожно начала другая ученица, она была одной из самых слабых в нашей группе.

Кто-кто, а уж она держалась и терпела всё именно из-за того, что за это заплачено. Но… вопрос, который она задала, волнует долгое время и меня. Что в них такого, чего не было в нас? Почему они здесь? Мы шли по этому пути, с трудом неся бремя всех тренировок. Возможно, кого-то и подстёгивали родители, но не меня. А они? Что заставило и удержало их на пути?

– Кто-нибудь знает, какой была их первая тренировка? – спросил учитель, переведя взгляд на нас, он заранее знал, что никто не ответит.

Старшие ученики уже не делали вид, будто не слышат. Они переглянулись, а потом снова уставились на экран, но на их лицах уже не было беззаботности и веселья. Они были почти каменными, словно что-то разом стёрло все их положительные эмоции.

Младшие ученики мысленно вернулись на два года назад на свою первую тренировку. Мы тогда приходили с родителями. На нас ещё не было формы и мы, кто в чём, осматривали огромный зал. Его пол и стены из дерева, имеющего текстуру тёмного дуба, а большие окна располагаются под самым потолком. И тогда я впервые увидел клинки, висящие на стене, и поклялся себе: «Я получу такой». Наша первая тренировка длилась всего час. Мы учили элементарную стойку, а глаза так и тянулись к мечам. Тренер нас не гонял, только слегка поправлял наши движения. А через час мы, наивные и счастливые, побежали к родителям, прося, чтобы они купили нам такие же мечи, что висят на стене. Следующие тренировки были куда сложней, но мы справлялись. Даже самых слабых он, как мог, тянул за всеми. И вот дошло до того, что мы получили в руки на некоторое время настоящие мечи, хотя и не такие, о каких мечтали.

Сначала нас вело вперёд наше самолюбие, стремление заполучить красивую дорогую игрушку, и ради неё мы терпели все наказания. Потом те, кто не находил в этих тренировках иной цели, уходили, а я оставался, сам не зная, почему я это делаю. Наверное, я не хотел проигрывать остальным, кто был чуть старше или младше меня. Потом, когда мы познакомились со старшими учениками, я не хотел проигрывать им. И сейчас не хочу. До этой минуты я стремился доказать, что не хуже их. Держал себя одной мыслью: «Я не проиграю ИМ».

А что держало их?

========== Часть 1. Отвратительная погода ==========

Путь Ворона

Сегодня поистине неудачный день. Мало того, что в школе пришлось несладко, так ещё и дома родители наорали за то, что я, понимаете ли, поздно пришла. Точнее, наорала только мама, папа промолчал. А молчание, как говорится, знак согласия.

Вообще не люблю ходить в школу в такую погоду: сыро, холодно, ветрено, будто сейчас осень, а не весна. Ещё больше не люблю 1 апреля. Многие люди разучились смеяться по-доброму. Вот и сегодня мне в сумку подложили резинового таракана. Им, понимаете ли, хотелось повеселиться! Я ждала чего-то подобного, так что, пожалуй, своей сдержанной реакцией подпортила кому-то веселье. Наивные, я не боюсь насекомых.

Ещё не люблю уроки физкультуры, потому что терпеть не могу чувствовать себя самой слабой… хотя я и есть самая слабая. Уже после элементарной разминки в теле ни капли энергии. Но это ещё ничего. Хуже, когда знаешь, что всё только начинается. Как я это не люблю…

Можно написать целую энциклопедию из того, чего я не люблю.

Сегодня играли в футбол. Стоит ли говорить, что я вошла в одну из команд только из-за отсутствия других кандидатов. К мячу я даже подходить боюсь, потому что кто-нибудь обязательно грубо толкнёт, подставит подножку, как из чужой команды, так и из своей. А если мяч вдруг покатится ко мне, мне начинают кричать со всех сторон, что с ним делать. А когда я с этим не справляюсь, кричать начинают на меня. Вот ведь…

Но сегодня было хуже. Один из одноклассников кому-то послал высокий пас, а на пути у этого мяча случайно, понимаете ли, оказалась я. Он больно ударил меня в живот так, что я упала на колени, обхватив себя руками. Никто не жалел меня. „А зачем? – наверное, думали они. – Она ведь сама виновата! Нечего было стоять на пути и путаться под ногами“. Игра продолжалась, как ни в чём ни бывало. Я отползла в сторонку, силясь уйти, но боль не позволяла мне даже встать с колен. Я пыталась, терпела, но ничего не вышло, подступили слёзы. Никто не подошёл. Понимаете? Никто! Но я не буду плакать. Они не увидят моих слёз никогда! Не покажу, хоть убейте! Может, я не могу встать после физического удара, но я всегда встаю, как бы меня не били морально. И моё сердце уже претерпело немало.

После урока кто-то обвинил меня в проигрыше команды. А я что? Просила их брать меня? Или я, понимаете ли, у них талисман неудачи? Оставшийся учебный день я ходила чуть ли не согнувшись вдвое. Всё надеялась, что боль пройдёт, что это всего лишь удар. В меня случайно попали или специально прицелились? Пожалуй, из-за этого вопроса было так больно, а вовсе не от синяков.

После уроков все ушли домой. Я долго стояла над своей курткой, зная, что смогу надеть её с трудом. Боль ещё не отступила. А прийти домой и показать там свою слабость… не хочу. Что мне от их вечного „осторожней в следующий раз“? Я хочу сказать: „Мне больно, понимаешь?“. Да ни черта никто не понимает! Я лишь услышу в ответ: „Пройдет“. И все. Неважно, будут ли меня жалеть дома, неважно, насколько я слабая. Никто об этом не узнает… Если все уже не знают, просто не говорят… Только через пару часов я смогла полностью выпрямить спину, расправить плечи и, терпя покалывание в месте удара, выйти со спокойным выражением на лице, означающем: «Ничего не случилось. Всё, как обычно„… правда… сегодня просто отвратительная погода.

Вот из-за этой пары часов на меня и наорали. А что? Я была в школе. Какая разница им до остального?

В своей комнате, закрыв дверь, сняла свитер и осмотрела своё тело. „Синяк“ – мелькнула равнодушная мысль. Потом погасила свет и долго смотрела в окно на тёмную ночь. Всё небо было практически чёрным за исключением почти погасшего зарева у горизонта. Фонарь у нашего окна уже два дня не работал, и единственным источником света была луна. Бледная и почти круглая. Я ничего не имею против потёмок. Нам ли боятся темноты? Ведь там никто не видит, как из наших глаз текут слёзы.

За дверью слышны голоса. Опять они за свое!

– Чего ты промолчал? Надо было сказать ей! Или я не права?! – даже с кухни мамин голос хорошо слышно.

– А чего ты хочешь от меня? Сама воспитала её такой, а я теперь виноват? – папа всегда так на всё отвечает.

– А ты мог бы и поучаствовать в воспитании своей дочери! Тебя же нет вечно! А смотри, какой она стала. Думаешь, она поняла все, что я сказала? Да пропустила мимо ушей! Ходит где-то, шатается, дома бардак. „Девочка“ называется!

Я заткнула уши подушками и сжалась в комок у дивана.

– Нет меня вечно! А деньги зарабатывать тебе кто будет?

Замолчите.

– Мне! А еда в холодильнике сама появляется? Или, может, мы с ребенком будем через день питаться. Знаю я твою работу. По кабакам постоянно шляешься! А потом удивляешься, чего она к тебе, как к чужому?

Прекратите.

– От меня ты что хочешь? Думаешь, она меня слушать будет? Вон, пусть из школы пятёрки приносит и хватит.

– Я делаю всё для неё, стараюсь из неё человека сделать, а ей наплевать на всё! И в кого она такая выросла!

Перестаньте.

– Надо было её с малолетства к порядку приучать, а не сюсюкаться, как ты. Девочка!

– Ага, значит, я виновата…

Хватит!

Такое длилось обычно минут тридцать, потом заканчивалось, ни к чему не приходя, и возобновлялось по малейшему поводу.

Когда воцарилась тишина, я отняла подушки от ушей. Все равно и сквозь них все слышу. Взглянула в окно. На мгновение что-то заслонило луну и пронеслось так быстро, что едва можно было уловить это взглядом. Ворон… Он сел на ветку дерева, что находилось возле моего окна… Он такой же чёрный, как ночь. Не оттого ли его считают символом зла, несчастий? Разве он виноват, что он небелый? Наверное, он привык, что люди предпочитают ему белоснежных голубей, и просто живёт, как умеет.

Птицы – удивительные создания. Они могут всю жизнь просидеть в клетке, и всё равно они будут петь. Они могут выносить холод и сырость, но всё равно свободно летать… как бы ни давила на них непогода.

Ворон некоторое время качался на ветке. Почти неслышно вспорхнул. Пронёсся перед луной, а затем растаял в сумраке ночи, что была под цвет его перьев.

…Ворон расправил крыло, и на мгновенье заслонил им полнеба…

Путь Волка

– Опять подрался? – с наездом сказал мне отец, стоило мне только появиться в дверях квартиры.

От него можно услышать или нечто подобное или вообще ничего. Будто роль отца состоит в одном только контроле. Нет бы на рыбалку пригласить или про женщин поговорить. Какое там! Ни тебе „привет“ или „как прошёл день?“. Хотя… по моему виду уже можно догадаться, что день прошёл отвратительно. Вот тебе и 1 апреля. Ещё с самого утра ничего весёлого оно не предвещало.

Началось с того, что я, как обычно, встал раньше положенного, чтобы зайти за своей девушкой и проводить её в школу. Не скажу, что у нас неземная любовь, но прогулки с ней и обязанность оберегать её стали моей привычкой. Когда я предложил ей встречаться, я не особо надеялся на какой-то ответ. Просто предложил и всё. А она так же просто сказала: „Да“. Я ещё подумал: „И это всё? Ведь должно же быть что-то ещё!“. Вот так и ходим вместе. Тоска. Да такая, что по дороге купил для неё тройку гвоздик, чтобы хоть было не всё, как вчера или неделю назад… Не знаю, как долго это будет продолжаться. Наверное, до тех пор, пока она не заявит мне, что нашла другого, или я не заявлю про другую. Но с моей стороны это вряд ли случится, я не подставлю так девушку.

Вообще слабый пол вызывает у меня потребность защищать его. Не представляю, откуда во мне столько альтруизма, может, фильмов насмотрелся, но так уж получается. Как инстинкт – защищать свою стаю… Самому смешно. Хотя девушка, когда я рассказал ей как-то об этой черте своего характера, заявила, что это всего-навсего чувство собственности.

Сегодня я пришёл на место немного раньше обычного. Наверное, задумался и, не замечая того, ускорил шаг. Выход из кирпичной арки вёл прямо к её подъезду. Я резко остановился, когда увидел её у подъезда с другим парнем. Он схватил её за руку. Я узнал его – это её бывший, тот, что был до меня. Я часто видел его на улице и предпочитал не встречаться с ним. Просто не люблю связываться с уличной шпаной. Они редко ходят по одному. Я не слышал, о чём они разговаривали, но было видно, что он её не желал отпускать.

Я подбежал и врезал этому наглецу по физиономии. Кулак сильно саднило. После моего удара он отшатнулся, а она вскрикнула.

– Что ты делаешь?! – дёргала меня за рукав.

Он вытер кровь из-под носа, повернулся ко мне. В его глазах горела такая ярость, будто он сейчас меня на куски порвёт. Я едва успел увернуться от его удара, подставив руку, а другую всадил ему в живот. Мои гвоздики упали в грязную лужу. После второго удара, который согнул его пополам, он больше не замахивался на меня.

– Идиот! Ты что творишь? – кричала она мне.

Я творю? Это, типа, я обидчик, а он – невинная жертва?

– Ну всё, ты попал! Ещё пожалеешь, – бросил он мне, а потом ей. – А с тобой я потом разберусь.

И, с трудом выпрямившись, зашагал прочь от нас, наступив на мокрые цветы. Не думаю, что он сильнее меня, кроме силы у него вообще ничего нет. Я пожалею… нет, я не пожалею. Может первый удар и был сгоряча, зато второй я нанёс специально. Мне, наверное, придётся заплатить за это. Но я не пожалею. Не хочу жалеть.

– Ну что ты смотришь?! – шипела она на меня. – Кто тебя вообще просил его трогать?!

– А его – тебя? – холодно заметил я.

Она печётся о нём, а не обо мне.

– Знаешь, что теперь будет?!

Ещё бы я не знал! Притронувшись к нему, я фактически подписал себе смертный приговор. И пусть.

– Зато тебя не тронут, – я попытался её успокоить.

– Идиот!

Это что? Сегодня моё имя?

– Не подходи ко мне больше и не звони! – бросила она мне и зашагала в сторону своей школы.

Я сделал шаг за ней, всё ещё потрясённый, как легко она меня бросила.

– Исчезни! – крикнула она и, задрав высоко подбородок, скрылась за аркой.

Радость от победы над соперником вдруг стала на вкус как поражение. Я всё ещё стоял на месте и тупо пялился в арочный проход. Не думал, что наши отношения закончатся так и столь скоро. Мне ли страдать? Я не любил её уже давно. Посмотрел на грязные растоптанные гвоздики. Как там говорят? Пришла весна – завяли помидоры? Неважно.

В школе я сидел в ожидании того, что сегодня могло случиться. Даже не помню, какие уроки сегодня были, не говоря уже о том, что опять схлопотал „неуд“. Я знаю, что он это дело так не оставит и сделает всё, чтобы стереть меня с лица земли. Может, я действительно идиот, что добровольно втянул себя в это? А я мог иначе?

Когда занятия кончились, я посмотрел в окно: перед крыльцом стоял он…, а с ним ещё четверо. Что ж так мало? Я думал, их будет больше. Подстёгивая своё самолюбие, я представлял, как поставлю их всех на место, но умом я понимал: мне повезёт, если я приду сегодня домой. Они заметили меня, скрестили руки на груди и сделали довольные лица, изобразив гримасы устрашения. И что же? Я должен бежать через чёрный выход, о котором они, видимо, не знали? Я должен прятаться? Но почему? Правда на моей стороне. Другое дело, станет ли это мне щитом?

Все одноклассники разошлись по домам. А компания, стоявшая у крыльца, всё ещё была там. Они стояли, переминаясь с ноги на ногу, косились друг на друга. Мне так хотелось стереть с их лиц эти ухмылки. Я хотел драться и в то же время не хотел. Те, кто дерётся с ними, да ещё и получает от этого удовольствие, сами такие, как они. Пошёл я отсюда.