Текст книги "Танго в шкафу (СИ)"

Автор книги: Aino Aisenberg

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Слабость.

Давно привык видеть их лица: бледные и равнодушные в свете настольных ламп. Руки с коротко остриженными ногтями, безучастный взгляд двух льдин на белой равнине крайнего севера. Они, как белые ситцевые киты, тонущие в бумажных океанах.

Стерильные, бездумные, бессердечные.

Я почти смирился с мыслью, что одинок и идти мне некуда, кроме крошечной комнатушки, спрятанной в чреве одного из многоквартирных домов на западе Лондона. И это не плохо. Каждый день, когда я трезв, могу видеть закаты. Разноцветное безумие в небе. Алые цветы. Вдыхать шлейф духов ветра, когда он врывается в комнату сквозь старые рассохшиеся рамы.

Но я не смотрю. Когда я трезв – это значит лишь то, что не нашлось денег на наркоту.

И тогда вечер застает меня в пути к одной из маггловских клиник, где раз за разом я предъявляю поддельный документ, спасающий меня от страшных ломок – справку, которая дает мне право на укол морфия.

…

Закончив заполнять карточку, тучная медсестра выплывает из-за стола и подходит ко мне, сидящему на кушетке. Любая из них, каждый раз разных, понимает – той болезни, что указана в карточках, не существует, и я… просто пришел за дозой.

Молчу на немой вопрос, взглядом указывая на оголенное предплечье. Тень брезгливости торопится проскользнуть по лицу медсестры, но женщина все же берет меня за руку. Серая змея медицинского жгута привычно сжимает сосуды, и я доволен. Всё это значит, что скоро станет легче, пересохнет струйка пота, бегущего по спине, уймется дрожь больше похожая на землетрясение.

Прежде, чем сделать укол, медичка задерживает взгляд на моем лице и, стараясь придать голосу твердости, торопится предупредить:

– Ты только здесь не отрубайся. Уходи потом поскорее.

Я киваю, не в силах думать ни о чем, кроме шприца, наполненного прозрачной жидкостью.

Она все медлит и ведет по венам, чуть нажимая, разыскивает ту самую, верную. И это больно, я знаю, что…

– Все выжег, ни одной не осталось, – озвучивает она за меня и, хмурясь, ослабляет шнур, – давай другую руку.

И в каждом жесте, взгляде, слове ее брезгливость. Она бы сама сейчас вытерлась дезинфицирующим тампоном, она бы даже вымылась, прополоскалась изнутри, но не может вслух высказать своих мыслей. Под печатью на моей справке тонкая неровная подпись: профессор Блейз Забини.

Большая шишка.

Бывший школьный приятель – маговская шлюха, торгующая смертью и в мире волшебников, и среди простецов. И если среди чародеев подобное карается поцелуем дементора, то среди магглов спрятаться не в пример легче. Да и прибыльнее.

Он не берет с меня денег то ли из жалости, то ли в своих целях, а может быть понимает, что взять с меня нечего, ведь имущество Малфоев конфисковали сразу после смерти матери и ареста отца, а я… так и остался на улице…

Один.

Сначала все шло вроде бы неплохо. Помогали старые друзья, приятели, у которых можно было перекантоваться неделю-другую. Нотты, Креббы, Гойлы – все они избежали правосудия, и они относились ко мне – сыну старых друзей, как к дорогому гостю и… через некоторое время намекали, что пора бы уже и честь иметь.

Я имел ее до тех пор, пока не встретил в одном из баров школьного друга Блейза Забини. В отличие от меня, донашивающего старые мантии и костюмы, приятель выглядел франтом. Деньги у него тоже водились, причем немалые, судя по тому, как плотно был набит объемный кошелек золотыми галеонами.

Чувство зависти змеей зашевелилось в животе, хотя Забини не вызывал во мне столь острой неприязни, как остальные, чьи родители избежали ответственности. Ведь вся семья приятеля, так же обескровленная, отбывала немалый срок в Азкабане. Он сам избежал подобной участи лишь потому, что в момент финальной битвы находился в Хогвартсе.

Глядя, как я давлюсь очередной порцией дешевого виски, и видимо перехватив мой взгляд, путешествующий по его тарелке, он, внимательно оглядев меня с ног до головы, протягивает меню.

– Угощаю, Малфой, – приглашает он.

– Спасибо, друг, – ответил я, и будто оправдываясь, быстро добавил, – сейчас дела идут не очень хорошо. Пока вся эта шумиха вокруг нашей фамилии не утихла, я не могу даже работу найти.

Голос мой звучит жалким, и хотя я пытаюсь придать тону гордости, у меня плохо выходит. Друг смотрит, и во взгляде его проскальзывает что-то холодное, непонятное, вслух же он говорит:

– Работу говоришь? С каких это пор Малфои встали на биржу труда?

– Редко читаешь газеты, Блейз, – горько усмехаюсь я, – иначе бы узнал, что я последний из Малфоев, оставшийся на воле.

Остаток ужина помню смутно, лишь несвязные хмельные фразы и длинная очередь бутылок. Я был пьян, но не от количества спиртного в крови. Слишком уж сильно напомнил тот вечер, прошлую мою жизнь, и так же не деликатно указал, что прежнего меня уже никогда не будет.

Закуски сменялись новыми блюдами, и обоняние тревожил аромат любимых приправ. И когда чуть позже за столом оказались две ярко-накрашенные ведьмы, которые были бы не прочь поехать вслед за щедрыми господами, я с трудом вспоминал под женскими руками, путающими мои волосы, что не могу провести с ней время в роскошных спальнях Малфой-Мэнора.

Это противно, и маской ярость проступает на лице. Мне нужен лишь повод, и когда эта тварь говорит что-то о моей худобе, я помню, как звонко прозвучала пощечина, в опустевшем к этому времени кабаке.

Блейз извиняется и, озираясь по сторонам, тянет меня за рукав.

– Какого черта, Малфой?! – шипит он.

Последнее, что вижу – двух громил, двинувшихся к нам. Забини вполголоса что-то говорит одному из них. Тот согласно кивает, а я вижу какой-то сверток, мелькнувший между их рук.

В себя я пришел лишь в карете. На лице приятеля читалась ярость. Он беспрестанно курил и едва слышно матерился.

– Блейз, извини, – сказал я.

– Ты всегда был идиотом, Малфой, – выругался Забини, – что за привычка привлекать к своей павлиньей заднице внимание? Пойми ты, старые времена ушли и уже не вернутся. Хорошо сейчас будут жить только те, кто научился прятаться и делать свои дела тихо.

Мы ехали молча какое-то время, пока он не спросил:

– Куда тебя забросить?

Я попытался навскидку назвать первый попавшийся адрес, ведь признаться в том, что я живу «нигде», мне не позволила бы гордость. Но затянувшаяся по вине моего незнания географии Лондона пауза сказала это за меня.

– Можешь пожить у меня какое-то время. Ненадолго, а так… пока Пэнси в отъезде.

Я нашел в себе силы кивнуть… на слова меня не осталось: «Значит… Пэнси трахается с Забини»?

Квартира, которую занимал он, оказалась более, чем просторной. Пройдясь босиком по ковру с высоким ворсом, я невольно отметил, что ощущения теряются довольно быстро, и я уже не помню, как пахнет достаток. Но в этих комнатах я снова ощутил знакомый аромат.

Тем временем Блейз распахнул окно и снова закурил – но на этот раз не длинную тонкую сигару, а что-то короткое, белое. В воздухе запахло жженой травой и немного летом, чуть-чуть парфюмом Блейза и его потом.

Еще со школы от него часто разило потом…

Увидев вопрос в моем взгляде, приятель рассмеялся и протянул мне короткую самокрутку:

– Попробуй… отличная штука, Малфой. Тебе точно понравится.

…

Первый вдох, и я погружаюсь в белый туман. На вид ничего необычного, но я не могу двигаться, находясь в нем. И это, черт возьми, здорово, я давно не отдыхал. Я не мог вдохнуть с тех пор, как остался один.

Еще гуще ледяная изморось внутри – где-то крыльями бабочки моей щеки касаются ресницы девушки: «Я все еще люблю тебя», – шепчет она, а мне не хватает нот, чтобы узнать ее голос. Протягиваю руки, но она ускользает, и я бегу, а ноги увязают в густом киселе тумана. Спотыкаюсь и падаю.

Каменный берег и дышит холодное море. Я руками рву каменный ковер побережья – булыжники черные, с ярко-желтыми вкраплениями, словно кто-то обрызгал их солнечной краской.

Пока я любуюсь замысловатыми узорами, туман рассеивается – вижу солнце. Впервые за много месяцев, а может быть и лет, надо мной небо раскрыло синюю пасть и обнажает в улыбке редкие белые зубы облаков.

Снова вижу ее. Тонкая девичья фигурка совсем далеко. Но будто на старой фотопленке силуэт засвечен золотистыми лучами, и я не могу узнать ее. Да и знаю ли? Кричу что-то ей вслед, но она не оборачивается, а лишь ускоряет шаг. А когда я поднимаюсь на ноги и бегу, в попытке догнать, нас снова разделяет стена тумана.

…

В себя прихожу ближе к полудню. Во рту и голове гадко.

Спина покрыта испариной ото сна на не застеленном кожаном диване.

Стеклянный столик перед моим импровизированным ложем хранит остатки вчерашней вечеринки. Видимо мы с Блейзом раздавили еще одну бутылку Chivas Regal – передо мной два залапанных бокала, картонка из-под пиццы и разломленная плитка шоколада.

Пергамент.

«Драко, привет. Меня сегодня не будет, да и завтра, возможно, тоже. Так что оставайся за хозяина и чувствуй себя как дома. Я предупредил хозяйку, что ты поживешь у меня, чтобы она не пугалась. И, да, Малфой, чтобы от тебя не шарахались люди, возьми денег из ящика моего письменного стола и купи себе что-нибудь переодеться. На тебя смотреть противно.

Блейз».

И день обещает стать отличным, когда я медленно избавляюсь от похмелья, лежа в огромной чистой ванной, затем пью зерновой кофе в ресторанчике, примыкающем к дому. Уже к вечеру на мне красуется новый костюм цвета грозовой тучи и ботики из светлой кожи. Внешне я напоминаю себя прежнего.

Этой же мысли придерживается и Блейз, когда появляется на следующий день. Он выглядит усталым, и от него снова несет немытым телом. Развалившись в кресле, он смотрит на меня, а потом знаком приглашает присесть.

– Смотри, что нужно делать, когда ты сильно устал, Драко.

Я наблюдаю за манипуляциями его ловких длинных пальцев с осторожностью. Сначала на темной поверхности стола появляется горка белого порошка, мелкого, точно сахарная пудра. Приятель аккуратно делит ее на несколько ровных коротких линий. Взгляд его становится жестким и нетерпеливым. Когда все готово, Блейз достает из нагрудного кармана короткую золотую трубочку, инкрустированную мелкими зелеными камнями.

Наклонившись к столу, он вдыхает порошок через трубочку. Дрожь волной пробегает по телу мужчины, и он откидывается на спинку дивана: «Твоя очередь, Малфой».

Я не решаюсь и тогда он, приоткрыв глаза, злобно смотрит на меня: «Что все еще находишь в себе силы бороться за чистоту своих взглядов? Даже теперь, когда все виноватые в твоем положении мертвы, либо отсиживаются в тюрьме? Брось, не будь дураком. Это», – он указывает на порошок на столе, – «символ новой жизни. Все остальное – в твоей голове, Драко».

И тогда я понимаю, что отказываться в моей ситуации недопустимо. Цветной фольгой блестят обрывки школьных воспоминаний. Я думаю о том, что Забини всегда были свойственны вспышки неконтролируемого гнева, вот и теперь его зрачки сужены, а ноздри раздуваются от частого дыхания – верный признак того, что он вот-вот потеряет самообладание. Я лишь успеваю спросить, что это, когда руки уже тянутся к золотой трубочке.

– Кокаин, маггловский наркотик, – роняет Забини, – это поможет тебе раскрепоститься Малфой.

– Раскрепоститься? Зачем?

Но все последующие вопросы теряют смысл, потому что в комнате вдруг становится необыкновенно жарко, а все предметы мгновенно теряют резкость, как и лицо Забини, оказавшееся рядом с моим. Он смотрит на меня, и ухмылка кривит его губы:

– Это всегда так, в первый раз, приятель. Потом привыкнешь.

Коротко ударяют в виски крошечные молоточки, и я вынужден слушать стук собственного ускорившегося сердца. Это выплескивает новую порцию адреналина в кровь – рука Забини на моем колене.

– Ты что делаешь, извращенец? – я все еще способен на крепкий захват, который и применяю на Блейзе.

– Хочу поближе посмотреть, что ты там видишь.

Выдыхаю, понимая, что становлюсь параноиком. Ну почему я подумал, что ему нужна моя задница? По всей квартире Блейза разбросаны вещи Пэнси. Да и вообще. У меня никогда не было причин сомневаться в ориентации приятеля.

Некоторое время мы молчим, а я чувствую действие наркотика. Наверное, меня не сильно кроет, но порошок дарит ощущение полной расслабленности. Свет и тепло. Я понимаю, что веду себя, как неблагодарная сволочь. Ведь Блейз просто мой приятель.

– Прости, друг, – обращаюсь я к нему.

– Забудь. Все нормально…

Но я понимаю, что сцена еще не доиграна, когда его широкая черная ладонь ложится на мой затылок:

– Зачем ты отрастил волосы? Это традиция?

Я упрямо стряхиваю руку Блейза, не чувствуя однако такого резкого раздражения. При упоминании о традициях я вынужден вспомнить об отце. Черная бархатная лента, которую носил он, когда еще был на свободе, теперь вплетена в мои волосы, и пальцы Блейза уже пытливо ощупывают ее, разыскивая узел. Нет сил признаться – причина в банальной нехватке средств на парикмахера, к которому я привык, и нет сил, чтобы оттолкнуть Забини. Черной змейкой развязанная лента уползает по плечам.

Он совсем близко, а я не могу сопротивляться. Странная апатия придавила меня к месту. И тело мужчины уже сверху. И кажется, нет пути назад.

Нет, не кажется.

И здесь скажу. Я никогда не представлял, что такое может произойти со мной.

…

Когда я пришел в себя первый раз, долго скребся мочалкой в душе, местами сдирая кожу до крови. Мне хотелось отмыться от всех последних событий. Но слишком уж долго не происходило в жизни ничего хорошего, и все это дерьмо въелось под кожу. Слезы бессилия что-либо изменить разъедали щеки. Мне просто нужно уйти.

И я покинул Блейза.

Чтобы вернуться тем же вечером.

Мне некуда больше пойти.

Он встретил меня без ухмылок и шуток, по-хозяйски проникнув руками под свитер.

– Это надолго, Малфой. Я хотел тебя еще со школьных времен. Это исполнение желаний. Ты для меня, а я… Я буду выполнять твои капризы.

Капризы.

Сначала был только порошок, но потом он перестал дарить столь яркие грезы, и я чувствовал Блейза. Он понимал, что мне нелегко смириться с этим, и предлагал какие-то новые снадобья. Мы курили, нюхали и пускали что-то по венам, он не говорил, что это, а посмеиваясь, уточнял: «Тебе это знать совсем не обязательно, пока я рядом».

И я решительно упустил тот момент, когда эпизоды, еженощно происходившие между нами, стали обыденными, и не заслуживающими внимания. Важным моментом стало только одно – наркота.

Блейз не зависел, несмотря на то, что употреблял чаще и больше, я же нырнул в это дерьмо полностью. Короткие вспышки сознания между дозами, и я вновь и вновь нахожу темнокожую руку в своих волосах или штанах.

Хуже всего то, что я перестал задумываться, насколько это противно и не приемлемо с моральной точки зрения. Узнай мой отец о том, что единственный отпрыск древнейшего семейства Англии пускает в задницу своего школьного приятеля за дозу маггловского зелья, он свернул бы мне шею своими руками.

Но отец заключен в Азкабане, тело матери в могиле дожирают черви, они же поселились и в моей голове, отравляя мозг.

Хуже стало, когда Блейз стал терять интерес. Сначала в наших разговорах намеком появилась Пэнси, и угрозой нависло ее возвращение. Стыдливо пряча глаза, приятель обещал снять квартиру и обеспечить меня средствами на то, без чего я теперь не мог обойтись.

На проверку квартирой оказалась небольшая, зловонная комнатка в западном квартале Лондона. Я трансгрессировал на истертый ковер, сжимая в руке тяжелый чемодан, наполненный подарками Блейза, как НЛО на детскую площадку. Слишком контрастной казалась обстановка к хоромам Забини.

Сначала он посещал меня часто, оставляя после себя немного денег и зелья, так, чтобы хватило до следующего раза. Потом он стал появляться все реже и реже, находя меня в полубессознательном состоянии после очередной ломки. Он тогда становился рядом со мной на колени и, шепча слова извинения, сам вводил мне дозу, а потом долго не уходил, оставался рядом, согревая собственным теплом. Он неизменно говорил тогда:

– Жуткая дыра – это место. Давай поищем что-нибудь приличнее, Малфой?

Но дни шли, а ничего в моей жизни не менялось, кроме того, что все это понемногу становилось существованием.

Потом Блейз пропал почти на месяц, и когда он появился у меня вновь, я был на грани жизни и смерти. Он дотрагивался до меня, и лицо его выражало отвращение:

– Во что ты превратился, Малфой?

– Не забывай, это ты сделал меня таким, – зло зазвучал мой собственный голос, усиленный действием смеси кокаина и героина, расплавляющим теперь вены изнутри.

– У тебя всегда был выбор.

– Уйти на улицу?

– Начать работать. Делать дела. Как я.

– Работать? Ты же сам говорил, что Малфои не созданы для работы.

– Работать на меня, Драко! Но лишний раз я убеждаюсь: как был ты идиотом, так им и остался. Я давал тебе деньги, давал порошок, но ты даже не начал барыжить, а я надеялся, черт тебя дери, что ты слезешь с меня, Малфой.

– Я не лез к тебе и на тебя.

– Ты должен был как-то платить.

– То есть…

– В любом случае, – перебивает меня Забини, – я вынужден уехать. Мои дела в Лондоне идут не так, как я рассчитывал, а посему мы с Пэнси улетаем во Францию.

– Ты бросаешь меня здесь одного?

Блейз садится в кровати и взъерошивает кучерявые волосы – это выдает в нем раздражение.

– Я могу оставить тебе тысячу или пару тысяч, но тебе это не даст ничего. Ты просрешь эти деньги, не умея зарабатывать на них, и окажешься в том же дерьме, что и сейчас. Знаешь, Малфой, когда я отселил тебя сюда, я надеялся, что хотя бы убогость этого места заставит тебя шевелиться, но нет, ты готов нырнуть на самое дно, лишь бы не оставаться верным своим идиотским убеждениям.

Он был прав.

Он во всем, мать его, оказался прав. И когда, молча, ушел, хлопнув дверью, и когда все же оставил на обеденном столе пачку мятых банкнот – вытащив из кармана все, что там было:

– Я не могу тебе помочь, Малфой, и никто не сможет. Пока ты не проснешься сам.

Безнадежность.

Теперь берег моего одиночества пах ею.

А еще немного тухлым мясом и спиртом.

Я не мог спрятаться от действительности даже в наркотическом бреду.

Да, и мне было одиноко настолько, что я надевал старую мантию и гулял по магическим кварталам, спрятав лицо в капюшоне. Пару раз я встречал знакомых и тогда, протянув руку для приветствия, я получал вежливый кивок, и все мои псевдо друзья спешили покинуть место встречи, не поинтересовавшись даже, почему я так выгляжу. Я видел в их глазах страх.

Блейз во всем оказался прав. И в том, что деньги закончатся быстро. Хотя на случай ломок у меня была справка о несуществующей болезни, и я получал дозу морфия в маггловской клинике, но мне было нечего есть, и нечем платить за квартиру.

Хозяйка грозилась выставить меня за долги и не делала это только потому, что боялась тех ребят, что заходили ко мне по вечерам.

Я нашел способ сводить концы с концами.

Сложный. Неприемлемый для старого Малфоя. Для нового это входило в привычку.

Наркота становилась все более дешевой и гадкой. У меня начали крошиться зубы и выпадать волосы. За полгода такой жизни я стал похож на старика – тощего и зловонного. Смотреть на собственное отражение в зеркале становилось противно.

Все чаще и чаще морфий, и призрачнее видения.

Те временем на город опустилась осенняя непроглядная мгла.

Сырая осень. В ее завершении небо собралось выплакать все слезы, что сдерживало месяцами. Я заблудился где-то в этих ноябрях.

Земля расправила вены деревьев точно в ожидании дозы, как и я. А ее все нет, я вижу красные капли крови, падающие на мостовую. Это не листья, а жажда. Если ее не утолить, они свернутся, почернеют, так же, как жизнь внутри меня.

…

Но грязное покрывало осени сменяет чистый, белый лист зимы. Можно писать историю заново, да сломалось перо. Растекаются кляксы.

В один из декабрьских вечеров, похожий на другие, словно брат-близнец, я возвращаюсь к себе. Я получил инъекцию в маггловской больнице, и мне, можно сказать, повезло. Удалось раздобыть мелочи на еду. И теперь я прижимал к себе бумажный пакет с сэндвичами.

Мороз крепчал и ледяными пальцами забирался под пальто. Я ускорил шаг, но все равно чувствовал, что буквально заледенел. Оставалось пройти всего пару кварталов, но на следующем перекрестке можно было сократить дорогу, пройдя массив по диагонали. Недолго думая, я свернул на внутреннюю дорожку. Тихо и совсем темно. Фонари, которые скудно освещали улицы этой части города, еще не зажглись, и я шел, не думая ни о чем, кроме того, как не растянуться на скользкой дороге.

За этим я и не заметил, как ко мне подкрались сзади. Чья-то огромная лапа легла на мой рот, и я почувствовал тычок под ребра. Задыхаясь, я выронил пакет. Громила, который поддерживал меня, что-то пробормотал.

– Ты уверен, что это не Эрни? – раздался сиплый голос.

– Торчок какой-то, – пробасил великан.

– Ну и брось его, валим отсюда.

Хватка ослабла, и пока я сползал на землю, увидел быстро удаляющиеся спины в темных куртках.

Не знаю, отчего это так, но сил вставать, а тем более идти у меня не осталось. Я лежал, понимая, что могу замерзнуть насмерть. И вдруг многолетняя усталость огромной каменной плитой придавила меня к земле так, что я понял, что давно не могу подняться. Пришел мой час – из положения на коленях – переползти себе тихо в могилу.

Я лежал и смотрел в небо, которое в ответ глазело на меня миллионом своих ясных глас. Становилось все холоднее, от дыхания перестали подниматься облачка пара, и нестерпимо захотелось спать.

Проповедь.

– Мистер, эй! Мистер, – слышался резкий женский голосок над ухом, —откройте глаза. О, Мерлин, о… что же делать?!

Я не планировал возвращаться в подлунный мир, но обращение к Мерлину посреди маггловского квартала Лондона заставило меня разодрать веки.

– Грейнджер?

– Малфой?!

Между ее лицом и моим носом меньше фута, и она наклоняется еще ближе, обжигая своим дыханием и запахом какой-то выпечки.

– Что?! О, как ты здесь оказался? Тебе плохо?

– Мне отлично, просто заебись, – отозвался я, чувствуя, как изнутри меня наполняет неожиданно-проснувшаяся злоба.

– Ступай, куда шла, оставь меня!

– Но я просто не могу поверить… ты здесь… в не магической части Лондона… у которой репутация самого криминального района. Послушай, неужели ты…

Взгляд Грейнджер оценивающе скользит по моему лицу и одежде, и здесь надо вспомнить, что она совершенно не глупа и тут же понимает что к чему. За несколько мгновений ее лицо меняет целую палитру чувств. Но совладав со всеми ними, в ней остается лишь хорошо мной изученный за годы совместного обучения образ отличницы, везде и во всем пытающейся поступить по совести.

– Давай я помогу тебе встать, Малфой. Тебе, наверняка нужен врач. Я могу вызвать скорую помощь.

И эта формальная вежливость буквально выводит меня из себя. Если бы у меня оставались хоть какие-то силы, я бы врезал ей хорошенько, но вслух лишь вырывается:

– Что, Грейнджер, каково видеть своего поверженного врага? Мне-то этого никогда не узнать, Золотое Трио всегда на высоте.

– Я никогда не считала тебя своим врагом.

– Какая жалость, а я считал.

Пущенная мною шпилька возымела должный эффект – глаза Грейнджер становятся щелками, и она шипит в ответ:

– С каких это пор Малфои предпочитают маггловские зелья?

– С тех самых, как грязнокровки стали править миром.

Она дышит часто и поверхностно и, кажется, готова плюнуть мне в лицо, а мне безразлично, ибо старая, почти забытая злость горячей волной вернула в тело жизнь и способность ненавидеть ее до последнего вздоха. Но Грейнджер вдруг делает вещь, мною никак не предполагаемую. Встав на колени рядом, она ловко просовывает руку мне под спину и изо всех сил тянет, пытаясь усадить. Этот жест обескураживает настолько, что я хватаюсь за ее плечи, чтобы обрести опору и встать. Через несколько минут и дюжины неловких попыток, получив пару синяков от ее рук и локтей, я все же оказываюсь в вертикальном положении.

Ноги дрожат, и она, видя это, все еще поддерживает меня за плечи:

– Куда тебя доставить, Малфой? – вопрошает она, а я лишь веду плечами.

– Идти мне собственно некуда.

Тогда я чувствую, что рука ее вплетается в мою, и тут же туннель трансгрессии затягивает меня в свое чрево. В его тесноте я ориентируюсь только на сбивчивое дыхание Грейнджер. И вот мы посреди небольшой комнаты с жарко-натопленным камином.

Она усаживает меня в кресло и стаскивает обувь. Мне стыдно, когда из дырявых носков показываются пальцы, но она будто не видит этого. Тихо ругаясь, девушка борется с пуговицами моего пальто, узлами на шарфе и перчатками. Стащив с дивана огромный колючий плед, она заворачивает в него мои ноги, заклинанием разогревает чайник.

Сегодня в знакомом театре сумасшедших – отличная постановка – старая школьная неприятельница готовит раскаленный кофе и приносит его мне на маленьком подносе. Рядом с чашкой посыпанные сахаром пончики. И пока она со всем этим возилась, немного сладкой пудры осталось у нее на носу. Но Грейнджер не видит – слишком встревожена, и говорит, говорит что-то:

– Ты дерьмово выглядишь, Малфой, – это единственное что слышу я, и она, пожалуй, первая из знакомых, кто сказал это вслух. Что ж она всегда была отвратительно прямой и честной.

– А ты совсем наоборот – похорошела, – скалюсь я, – приударил бы за тобой, сложись обстоятельства по-другому.

– Издеваешься, да?

– Скорее проверяю, насколько сохранилась способность иронизировать, – отвечаю я с набитым ртом, – скажи лучше, зачем ты меня сюда притащила.

– Знаешь что? – она начала терять терпение, – было бы глупо оставить тебя там, в сугробе под кайфом. Сегодня очень холодно, и до утра бы ты точно не протянул.

– Но я с успехом протянул бы ноги.

– Это было твоей целью?

– Некоторые вещи, Грейнджер, лучше оставить так, как есть и не трогать.

После этой фразы она долго молчит и сморит, как я один за другим уничтожаю ее дурацкие пончики. Она дважды подливает кофе и предлагает спуститься и купить что-нибудь мясное в ресторанчике напротив. И хотя мой желудок салютовал восторгом при слове «мясо», засранец Драко лишь дернул носом и сказал:

– Не смею тебя больше задерживать, ты была очень любезна и можешь уже вернуть мою одежду и показать, где здесь выход.

– Я постелю тебе на диване, – предлагает она каким-то странным тоном, будто не позволяя отказаться, да я и не против. Бессилие внутри все равно не дало бы подняться с места. Она это понимает, но вежливо просит остаться, оставляя иллюзию права на выбор.

– Ну, хорошо, я тебя не стесню, уберусь завтра утром. Ты, наверное, даже проснуться не успеешь.

…

Я ошибся, и она успела не только проснуться, но и встать рядом со мной, что-то помешивая в маленькой цветастой кружке.

– Доброе утро, как ты себя чувствуешь?

– Спасибо, что напомнила – говенно, – слабо отзываюсь я, понимая, что меня уже полностью отпустило. По совести сказать, те дозы, что я получал в больнице, не соответствовали моим потребностям, и дарили лишь временное облегчение. Никаких иных миров, иллюзий, бреда – просто временная возможность отдохнуть от ноющей боли во всем теле.

– Я могу чем-то помочь? – тепло спросила она, и этот ее добрый тон снова поднял во мне волну раздражения.

– Можешь! – со злостью каркнул я, – если дашь денег на дозу и уберешься.

Как ни странно я не увидел в карих глазах и намека на раздражение, скорее жалость, что, кажется, еще хуже. Я со стоном попытался подняться с дивана, но слабость была такой, что я не смог даже скинуть с себя плед. И тогда Грейнджер, кивнув каким-то своим мыслям, вдруг села рядом, чуть задев мою ногу через одеяло.

Она едва коснулась моего потного лба кончиками пальцев, затем откинула одеяло, так, чтобы освободить руки.

– Заверни рукава, – скорее не просьба, а требование.

И я послушно показываю запястья.

Лицо ее строгое, но не злое, складки у губ выдают скорбь:

– Я так понимаю, ты играешься с этим уже давно.

– Точно не знаю сколько, потерял счет времени с тех пор, как остался один. Оно мне ни к чему.

Грейнджер достает из-за пояса палочку и, проведя по воспаленным дорожкам, шепчет заклинание. Становится немного легче, если бы не следующая ее фраза, я готов бы был поверить, что она может избавить меня от боли совсем:

– От маггловских наркотиков у магов нет зелий. Я лишь могу облегчать твою боль слегка. Но тебе придется терпеть ее еще долго.

– А с чего это ты решила, что я хочу, чтобы ты помогала?

Глаза девушки округляются, выдавая удивление:

– А разве я оставила тебе возможность отказаться? Тебе, может быть, есть куда пойти? Работа? Деньги? Или, скажи мне, ты можешь хотя бы украсть, чтобы выжить?

И тут она попадает в самую точку. Мое положение подразумевало подобные нечестные занятия, но родители столь глубоко заложили в моем воспитании понятия о дурацкой порядочности и собственной исключительности, что я скорее бы умер, чем опустился до такого.

– Вот, выпей, это тоже не будет лишним, – она протягивает мне кружку с дымящейся жидкостью.

– Прежде, чем попробую, скажи, что это за зелье.

– Это куриный бульон, Малфой. На тебя смотреть противно.

…

Вечером Грейнджер другая. Страшно раздраженная, она возвращается с работы и швыряет в угол свое немодное, старое пальто. Что-то бормоча под нос, она проносится мимо меня, не удостоив даже взгляда, лишь роняет сквозь зубы:

– Ты живой?

А я действительно жив, но с трудом, какая-то гнида насыпала между венами раскаленный песок, и мне чудилось, что тушка Драко Малфоя поджаривается на медленном огне.

В обратную сторону она проходит, облаченная в домашнее платье, где-то перепачканное углем, где-то усаженное жирными пятнами. На третьем круге по комнате этот вихрь, наконец, замечает меня и, не проронив ни слова, подходит. Прочтя над предплечьем заклинание, она стукает о прикроватную тумбу чашкой с бульоном и уходит.

– Можно было и спросить, как я сегодня, или хотя бы просто поздороваться.

Молния взгляда, и она захлопывает дверь, отделяющую ее спальню, от комнаты, где лежу я.

Мыши.

На следующий день под кожу кто-то запустил целую стаю мышей, и они рыскали там, внутри, царапая вены когтями. Когда и этого стало мало, они вгрызались в плоть, терзая ее, раздирая и уничтожая. Я с ужасом смотрел на собственные руки, но не видел ничего кроме бледной кожи.

Терпеть становилось невозможно, дальше без дозы прямой путь на тот свет. Я пытаюсь встать и понимаю – сука Грейнджер приковала меня к дивану заклинанием.

Вечером разговорчивость так и не вернулась к девушке, да и мне было не до дружеских бесед – тело выворачивало наизнанку и разбирало по костям, а потом складывало обратно в случайном порядке. Возможно, я выл или матерился, потому что Грейнджер, наконец, все же подошла ко мне.

Вместо заклинания и бульона, который все равно не полез бы в сжавшееся горло, на лбу оказалось прохладное мокрое полотенце, а пальцы девушки едва заметно коснулись моего затылка. Кажется, я слышал глупость: «Все будет хорошо»…