Текст книги "Эликсир Забвения (СИ)"
Автор книги: Ахум
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
========== Часть 1 ==========
Часть 1
Я сидел в траве, прислонившись к гладкому древесному стволу напротив явного входа в Иафах. За этим входом был отдельный мир, существующий по своим законам, подчиненный строгому распорядку, заведённому самым рациональным из людей, которых я знал – моим другом Шурфом.
– Шурф, – прошептал я, сомкнул веки и невесело улыбнулся: сколько дюжин дней – или вечностей – назад я был счастливым слепцом! Вот уж воистину, многия знания – многия печали. Или, может быть, всё это морок? Чьё-то нелепое колдовство, которое – рано или поздно, так или иначе – развеется? Тогда сколько мне этого ждать?
Больше всего на свете я не любил не понимать, не любил быть зависимым и беспомощным, но сейчас…
Я видел, как в кабинете Великого Магистра зажегся свет. Я прекрасно знал, что Шурф, как и все угуландцы, отлично видит в темноте, но при свете заполнять самопишущие таблички было куда удобнее. Издалека его силуэт казался нечётким, размытым – в тумане, в дымке… Мой морок, моё наваждение.
Сердце болезненно сжалось. Шурф. Я любил его.
Я смотрел на его фигуру, склонившуюся над столом, и не мог насмотреться. Мне казалось, что я могу сидеть так вечность, глядя на него.
Сейчас, выстраивая ретроспективу всего случившегося, я могу лишь смеяться. Только смеяться, пожалуйста, Грешные магистры, пусть только смеяться, иначе мне не сдюжить, иначе моё сердце разлетится на куски, разобьется хрупким стеклом на миллионы крохотных острых осколков.
Я никогда не считал себя приверженцем однополой любви, хотя, впрочем, противником тоже никогда не был. По большей части мне было всё равно. Кто и кого любит, касалось меня в совершенно нулевой степени.
Я закрыл глаза. Когда это случилось в первый раз? Когда Шурф рассказывал мне об отличительных характеристиках ранней поэзии в период правления вурдалаков Клакков – рассказывал обстоятельно и дотошно, именно так, как он умеет? Тогда я вдруг обнаружил, что мне это чертовски интересно. Я смотрел на него, открыв рот, как первоклашка на своего учителя. А потом, откуда ни возьмись, на меня напало удивительное красноречие: я рассказывал ему всё, что помнил о поэзии своей далёкой придуманной родины, делился рассуждениями относительно ямба и хорея, приводил примеры амфибрахия, удивляясь тому, что вспомнил не только такое слово, но и то, что оно означает. Теперь уже Шурф смотрел на меня с интересом – видимо, не ожидал обнаружить в моей обычно дырявой и беспутной башке такой кладезь странных знаний.
Кажется, именно тогда я впервые залюбовался им: как он смотрел на меня – да я готов был из кожи вон вылезти, чтобы только его удивить! Я выуживал из своей услужливой по такому поводу памяти кучу терминов и их толкований, приводил сравнительные отличия дактиля от анапеста и упирал на то, что белый стих – это самая что ни на есть поэзия, кто бы что ни говорил!
Мы читали друг другу стихи, спорили и соглашались, делились нашей очарованностью теми или иными строками, находили много похожего в наших вкусах и пристрастиях. Соглашались, что можно сколько угодно анализировать любое стихотворение с точки зрения литературной ценности, но на самом деле ценность любого произведения сводится только к одному – цепляет или нет.
Грешные магистры, это было волшебство! Это и была та самая магия – истинная, неприкрытая, самая сокровенная на свете. Мы тогда наслаждались, упивались этим удивительным родством и тем, как нам легко друг с другом.
Я помню, что расстались мы, только когда ему, Главе Ордена, прислал зов кто-то из Старших Магистров, справляясь о здоровье и тактично сообщая, что совещание, назначенное на ранний утренний час, уже началось, а его, Великого Магистра, который, к слову, никогда не опаздывает, ещё нет на месте.
Я помню, как он смеялся – Шурф, не на Тёмной Стороне, не в Мире моих Пустынных Пляжей, а тут, в Ехо, на крыше Мохнатого Дома, смеялся оттого, что впервые за невозможно долгое время настолько увлекся, что о чём-то забыл и куда-то опоздал. И виной тому оказался я, сэр Макс, который не иначе как заколдовал его всеми этими словечками, принесёнными из другого Мира. И я смеялся с ним вместе. Мы поднялись с подушек, разминая затёкшие от долгого сидения ноги, и я как-то неловко поставил ступню, едва не грохнулся… Он среагировал молниеносно – схватил меня за шкирку, придержал под локоть, поставил на место, не дав упасть – и скользнул по руке к ладони, совсем легко, почти незаметно, на секунду задержав мою руку в своей, но меня тогда словноогнём обожгло. Он тут же отдёрнулся. В смятении я попытался заглянуть ему в глаза, но он не смотрел на меня, смущённо и сухо попрощался – и шагнул в свою резиденцию.
А я остался, растерянно глядя на свою ладонь. Это было так необычно… и приятно. Странное тепло его узкой ладони – мне вдруг захотелось прислониться к ней щекой.
Я помню, как тряс своей горемычной башкой, как гнал от себя эти крамольные мысли, как стеснялся их.
Потом мы довольно долго не виделись, кажется, пару дюжин дней – то он оказывался занят, то у меня находились дела. И это странное прикосновение забылось и стёрлось, затерялось незаметной песчинкой, осталось просто секундой среди таких же секунд прошлого. Странных и разных, плохих и хороших, но прошедших.
А потом неожиданно образовалось это задание. В общем, в связи с делом, которое в то время распутывала наша славная организация, мне срочно нужно было научиться задерживаться в воде чуть дольше, чем среднестатистическому горожанину с полным отсутствием магических способностей. И, разумеется, кому как не Шурфу следовало обучить меня этой премудрости? Он мог не просто задерживаться в воде надолго, но и спать там сутки напролёт, если бы у него на это было время.
По такому поводу мы отправились на побережье тёплого Ташера.
Вообще-то сначала я пару раз окунулся в холодную воду Хурона, но очень быстро стало ясно, что температура воды, не имеющая никакого значения для сэра Лонли-Локли, для меня имеет значение практически решающее.
Шурф скривился, будто съел лимон, увидев, как я в очередной раз вылез из воды, стуча зубами и пытаясь что-то пробормотать посиневшими от холода губами в своё оправдание.
Окинув критическим взглядом дрожащего меня, он взял меня за руку – и через секунду мы оказались в жёлтых песках, под лучами ласкового солнышка. Я сразу же с наслаждением повалился на этот самый песок, впитывая его теплоту всем телом, и сквозь мокрые ресницы увидел, как Шурф возвышается надо мной белоснежной башней. Он взглянул на мою фигуру, распластанную на песке, и в его серых глазах что-то жарко полыхнуло. Я тут же сел. Этот взгляд был случайным, не адресованным мне, прорвавшимся сквозь щиты и кордоны, о которых я, вероятно, даже и не подозревал.
– Ну что, Макс, тут лучше? – спросил он ровным голосом, полностью совладав с собой.
– Ага, – только и смог вымолвить я, не глядя на него, вскочил на ноги и побежал в тёплую воду. Мне вдруг стало неловко оттого, что на мне только местные плавки, которые были очень похожи на обычные шорты из мягкой ткани.
«Да ладно, ерунда какая, – тогда я рассуждал здраво и трезво, – просто примерещилось. Это у меня от холода, наверное».
И мы продолжили моё обучение, а проще говоря – форменное истязание, правда, теперь уже теплой водой. Всё-таки Шурф был прирождённым учителем, я восхищался его хладнокровием и терпением: он возился со мной, как любящая бабушка с глуповатым внучком. Он ни разу не показал своего раздражения или неудовольствия моей непроходимой тупостью, а просто методично и медленно, из раза в раз, спокойно объяснял, что я должен делать для того, чтобы задержаться в этой треклятой воде.
– Позволь воде войти в твоё тело, – говорил он, – отдайся ей, доверься, позволь ей полюбить тебя.
Я раздражался куда больше, чем он, потому что все слова, которые он произносил, были мне вроде как знакомы, но общий смысл сказанного ускользал от меня. Что это вообще значит – «позволь воде полюбить тебя»?
– Макс, ты слишком напряжён, – Шурф уселся прямо на песок в своём безупречно белом одеянии и похлопал рукой напротив, – садись.
Я сел, снова вдруг остро ощутив свою наготу.
Мой друг, ни слова не говоря, начал постукивать по песку палочкой, отбивая ритм и приглашая меня подышать на шесть счётов, на восемь, на одиннадцать…
Сосредоточившись на дыхании, я обнаружил, что раздражение покидает меня. Вдо-о-ох. Вы-ы-ы-ыдох. Я снова приоткрыл веки – и увидел, как его рука, державшая прутик, размеренно двигается. Его пальцы смыкались на этой тонкой веточке – длинные, тонкие. Красивые пальцы – такие хочется рисовать, такие хочется целовать…
«Да ты охренел что ли, Макс!» – рявкнул я на себя.
– В чем дело? – спросил Шурф, от которого не укрылась эта моя вспышка: ну конечно, дышал-дышал спокойно… и тут на тебе!
– Всё хорошо, – я попытался скрыть смущение, но, кажется, мне не очень удалось, – просто злюсь, что у меня не получается оставаться на дне так же долго, как у тебя.
Сэр Лонли-Локли понимающе кивнул, улыбнулся краешком губ и… и не купился на мою уловку:
– Конечно, это тебя тоже раздражает, но сейчас, я полагаю, это было что-то иное. Что же, Макс?
– А, чёрт! – я покраснел до кончиков волос и разозлился ещё больше. – Не знаю я, Шурф, не зна-а-ю! Не мучай меня. Давай уже закончим с этим морем, ты же видишь, у меня ничего не получается!
– У тебя всё получается, – спокойно парировал он и встал, – пойдём вместе, не нужно так волноваться.
И, пока я растерянно на него смотрел, он снял мантию, скабу – и остался в белье, которое было сродни моим купальным шортам, только короче.
Он взял меня за руку и повёл в воду. Мы дошли до того места, где у меня над водой оставалась торчать только голова, а Шурфу вода доходила до груди. Высоченный же, чёрт!
– Смотри, Макс, – мягко проговорил он, не выпуская мою руку, – мы с тобой сейчас погрузимся в воду вместе. Я буду держать тебя, не бойся, я не дам тебе захлебнуться. Просто доверься – мне и воде, доверься… Всё будет хорошо. Дыши, давай, дыши…
Я медленно вдохнул на десять, выдохнул, снова вдохнул – и осторожно опустился в воду, не закрывая глаз, цепляясь за его ладонь, как за спасательный круг. И там, в воде, я продолжал чувствовать тепло, исходящее от него. И вот уже воздух в моих легких почти закончился – ещё полсекунды, и я не выдержу, всплыву, чтобы сделать вдох… Но Шурф мягко удерживал меня, был рядом со мной в воде, глядя прямо в глаза, улыбаясь – и я вдруг понял, что ничего страшного не произойдёт. Я останусь тут, в этом тёплом море, с ним. В тот же миг что-то мягко щёлкнуло внутри меня, словно бы переключился тумблер. Я продолжал находиться под водой, не имея ни малейшего понятия, за счёт чего я дышу и как существую, вроде, жабры-то у меня не выросли? Или?.. Да нет, ерунда! Мысль о жабрах так рассмешила меня, что я вдруг почувствовал острую нехватку кислорода, всплыл наверх, закашлялся, засмеялся… и тут же очутился у Шурфа в объятиях.
– Ма-акс, – мягко распекал меня мой наставник, – ведь всё же получилось, зачем ты отвлекаешься на ненужные мысли?
А я продолжал хихикать, раздумывая над тем, где же спрятаны жабры Великого Магистра, раз он такой отличный подводный житель.
Увидев его серьезное лицо, я в приступе хохота уткнулся ему в плечо, думая о том, что надо бы поискать за ушами, тут же представил, как я заглядываю за уши Шурфа в поисках жабров – и расхохотался ещё сильнее, почти повиснув на нём.
– Макс… – в его голосе что-то неуловимо изменилось.
Я замер. Мы стояли в воде, касаясь друг друга телами. Я поднялся на цыпочки, чтобы оставаться над водой, держа руки на его плечах, дотрагиваясь подбородком до его ключицы, виском касаясь его щеки… В одну секунду у меня перехватило дыхание, а в груди разлился кипяток, когда я осознал, насколько мы близко сейчас друг к другу.
– Ш-ш-урф… – голос не слушался меня.
И я сделал то, что было единственно возможным, словно все другие выборы враз исчезли, уступая место главному, единственному: я коснулся губами края его скулы, подбородка, прихватывая капельки воды…
Он наклонился ко мне, пытаясь что-то сказать, объяснить, прошептать, проговорить прямо в мои губы – и я позволил ему, впустил, доверился. Он был мягким и нежным, как вода, таким же тёплым, текучим и настойчивым.
Моё сердце подскочило куда-то к горлу и забилось пунктиром, выстукивающим «SOS».
Его руки скользнули вниз, по моему затылку, и дальше, на спину. Он прижимал меня к себе, и я не сопротивлялся. В этот миг я не думал. Ни о чём. Я чувствовал. Его. Всего. Так близко, как не было никогда.
Повинуясь его лёгкому усилию, мы вместе погрузились в воду. Это было что-то головокружительное – его прикосновения, смягчённые нежностью воды, его губы с привкусом морской соли, его руки, трогающие, ласкающие меня…
Я не знаю, сколько прошло времени, но когда мы снова оказались над водой, мне было легко, и никакой нехватки кислорода я не ощущал, только… Только вот смотреть ему в глаза я решительно не мог, запоздало задавая себе вопросы, на которые не находил ответов – что это было вообще? Откуда? Как?
– Ш-шурф… – я отстранился. Нужно же, чёрт возьми, хоть что-то сказать!
– Всё хорошо, Макс, нам просто нужно время, чтобы это понять. Принять или отказаться.
Я махнул рукой: конечно, я могу сколько угодно волноваться и переживать о случившемся, я это делать умею, можно сказать, мастерски, но… Мы с ним вышли из воды и упали на жёлтый ташерский песок. Мне было хорошо. Я смотрел в чистое, синее, уже сумеречное небо, чувствовал, как тело моё наполняется какой-то лучистой звенящей энергией, как мне становится легко и сонно, как думать совершенно ни о чём не хочется. Не хочется разбираться и анализировать, предаваться рефлексии и ненужным раздумьям. Хочется просто впитать в себя этот дивный вечер, запечатлеть в памяти этот случайный пляж, эту влюблённую в меня воду и губы моего друга, целующие меня. Я повернулся к нему и так, словно это давно было само собой разумеющимся, положил голову ему на грудь, привалился к его боку, достал из-под рядом лежащего лоохи уютный клетчатый плед, накрыл нас, обнял Шурфа – и тут же провалился в сон.
Я помню, как проснулся от того, что замёрз. Тоненький плед, который я вытащил из Щели между Мирами, слабо удерживал тепло, я стучал зубами, кутаясь в него и пытаясь понять, где я и что со мной происходит. Шурфа рядом не было, меня обнимала тёмная ташерскася ночь, а чуть поодаль горел небольшой костерок, возле которого и сидел мой Магистр. Я хотел было что-то сказать, но застыл в изумлении: он сидел, погружённый в свои мысли, невидящим взглядом смотрел на пламя, в одной скабе, складки которой мягко облегали его фигуру. Отсветы огня мелькали, изменяя тени, и в этой игре света его лицо казалось словно высеченным из самого дорогого мрамора. Растрёпанные чёрные волосы рассыпались по плечам, а серые глаза глядели куда-то в дальние дали, недоступные сейчас для меня. Он был красив настолько, что показался мне просто наваждением, ведь такой красоты не может быть на самом деле. О ней стоит слагать песни, писать стихи, рисовать с неё картины…
Я бы мог смотреть на него бесконечно, но совершенно некстати почувствовал, что в горле у меня першит – видимо, эксперименты с водами Хурона дали о себе знать, да и сейчас я тоже замёрз. Я слегка закашлялся, и этот звук вывел Шурфа из задумчивости.
– Ты проснулся?
– Можно к тебе? – робко спросил я. Мне по-прежнему было немного неловко рядом с ним.
Шурф кивнул. Я подошёл поближе и сел рядом, вытянул вперёд руки, греясь у костра.
Он глянул на меня – раз, другой.
– Да ты, похоже, простыл? – вот ведь, поди от него скрой хоть что-нибудь.
– Всё-таки я ещё не совсем угуландец, – процедил я сквозь зубы, чувствуя, что к першению в горле присоединился и насморк, – я не умею наслаждаться водой и воздухом любой температуры. Мне тёплое всё подавай.
– Посиди спокойно, – он подошёл и сел у меня за спиной.
Я тут же начал крутить башкой, дабы узреть, где это там Шурф и что он делает.
– Ма-а-акс, – протянул он, – ты часто беспокоишься по сущим пустякам. Оно того не стоит, поверь. Неужели ты думаешь, что я могу причинить тебе вред? Я просто хочу быстро вылечить тебя. Поэтому посиди, пожалуйста, спокойно и не мешай мне.
Я замер в ожидании. Как-то раз, кажется, Шурф уже проделывал со мной подобный фокус. Он просто ускорил болезнь настолько, что минуты за три я прочувствовал все симптомы классической простуды, от насморка до жара с головной болью и болью в горле… и это тут же закончилось. Как и не было ничего. Осталась только небольшая усталость, которая тоже в свою очередь прошла.
Шурф не спешил вставать, я знал, что он сидит за моей спиной, чувствовал это. Мне казалось, что по позвоночнику прокатываются волны. Он не двигался после того, как закончил меня лечить, только убрал руку, которую пару минут назад положил мне между лопаток. Он просто сидел за моей спиной. Я это знал. Так близко – стоило мне отклониться чуть-чуть, совсем немного – и его тёплые руки обнимут меня. Но я медлил, сидел истуканом и ждал, ждал, и готов был расплакаться от злости и досады на себя. Я сам не знал, чего хочу. Далось ему это лечение, вурдалаки его раздери! Ну, простыл и простыл. Чай, не помер бы!
Я казался самому себе ужасно нелепым, несуразным и глупым, и ещё мне было невозможно стыдно. Я так ждал, так хотел, чтобы он угадал и понял, понял то, что неясно мне самому – и, конечно, осознавал, что это совершенная бессмыслица. А он просто сидел за моей спиной, настолько близко, что я чувствовал тепло его тела. И мысленно дотрагивался до него, проводил пальцами по лицу, касался век, щёк, соскальзывал на шею, впитывал подушечками пальцев его тепло, сцеловывал руками нежный перламутр его кожи, гладкой, как самый нежный шёлк, тёплой и живой. Задерживался на ключицах, легко проводил ладонями по груди, почти не касаясь, просто чутко чувствуя его тело, которое отзывалось на мою ласку, слышал, как дыхание его становится прерывистым, когда он тоже дотрагивается до меня…
– А, чёрт! – я вскочил на ноги. – Да что ж ты будешь делать-то, а! Твою ж мать!
Бред! Просто бред! Что я творю? Что ты творишь со мной, Шурф?!
Мне хотелось ругаться, злиться, треснуть его…
А, к чертям! К драным вурдалакам это всё!
Ни слова не говоря, не оборачиваясь, я шагнул с ташерского пляжа прямо в гостиную Мохнатого дома, просто сбежал. Хорошо, что там никого не было. Просто прекрасно! Потому что сейчас я являл собой совершенно жалкое зрелище – в купальных шортах и пледе, всклоченный и злой.
Я пнул ни в чём не повинный диван и бессильно опустился на него. Что всё это значит? Прямо перед моим носом маячил этот глупый вопрос. Что? Что я делаю? Зачем? Ведь он не давал мне никаких намёков, ничего такого, он просто вылечил меня от простуды!
Ну да, а до этого? Это не он целовал тебя в этом грешном море, да? Тогда что?
Я перескакивал с одного на другое, я метался и маялся всеми этими вопросами без ответов. Нет уж, я так не могу. Не могу и не хочу.
Ответ, по всей видимости, продолжал чинно сидеть на том самом пляже, будь он неладен.
«Шурф, ты ещё там?» – я послал ему зов, спрашивая, кажется, ерунду.
«Если ты имеешь в виду, нахожусь ли я всё ещё на пляже в Ташере, то да», – ответил он настолько спокойно, что я стиснул челюсти.
Моему дивану досталась ещё пара пинков перед тем, как я, два раза вздохнув, попытался успокоиться, чтобы попасть именно туда, на тёплый пляж золотых ташерских песков, а не вляпаться куда-нибудь в другую реальность, а то с меня станется…
Я появился возле кромки воды, совсем рядом с его костром, который сейчас догорал. Силуэт Шурфа был едва различим в меркнущем, неясном свете еле теплящегося огонька.
– Шурф, – начал я, заводясь с пол-оборота, – я не знаю, что это, я не знаю, как ты это делаешь – и делаешь ли, но… но это должно прекратиться.
– Макс, погоди, – он тоже встал, – погоди.
– Ч-ч-что – погоди? – я закипал, меня трясло, мне казалось, что он… ну, я не знаю, специально подколдовывает, что в нём говорит кровь его эльфийских предков. – Я… Ты меня…
– Я ничего с тобой не делал, Макс, – в его голосе послышались стальные нотки. – Неужели ты мог подумать, что я… Да я никогда не стал бы ничего делать против твоей воли!
Мой праведный гнев тут же угас. Да что это я, в самом деле? Как я мог подумать-то такое?
– Прости, я… Я не знаю, что на меня нашло! Прости, Шурф, я дурак, ты ведь знаешь…
Он стоял напротив меня, склонив голову, глядя себе под ноги.
Какой же ты идиот, Макс! Ну как ты мог подумать, что Шурф – твой Шурф, который столько раз прикрывал тебе спину, мог…
Мне стало так стыдно и так жаль – я наговорил ему такой ерунды!
Совершенно не понимая, что делаю, я шагнул к нему навстречу – и в тот же миг он раскрыл мне объятия. Я утонул в них так легко и просто, словно именно там мне всегда и было место.
Он целовал меня, и сейчас его поцелуй не был тем нежным прикосновением, которое случилось в воде – он целовал меня жадно и жарко, и я чувствовал, как отдаю и отдаюсь. Я задыхался. Я растворялся…
Внезапно он отстранился, выставив вперёд обе руки.
– М-а-а-акс… – его шёпот срывался на хрип, голос дрожал.
А я – я тонул, увязал в этом солнечном омуте, в этом водовороте жгучей и сладкой патоки, чёрной смолы, слепого огня.
Я сделал шаг ему навстречу.
– Нет, – его глаза сверкнули сталью, – нет!
– Да! – я взял его вытянутую руку, переплёл наши пальцы и поднёс к губам, глядя на него и улыбаясь.
– Макс, нет! – крикнул он, отдёрнув руку, и тут же развернул меня спиной к себе, крепко прижал. – Нет, слышишь?!
Он прижимал меня так сильно, что я совершенно не мог пошевелиться и едва мог дышать.
– Ш-ш-урф…
– Ш-ш-ш-ш… – он пытался успокоить меня, себя, нас обоих. Он держал меня крепко и не думал выпускать.
И я расслабился в его руках, перестал сопротивляться. Пусть держит. Я закрыл глаза, чувствуя его сильные руки. Одной он обхватил меня поперёк груди, вторая легла где-то внизу живота.
Я спиной чувствовал его тепло, его тело, такое горячее сейчас, даже сквозь ткань одежды. Горячее… Я чуть отклонил голову назад и потёрся о его подбородок затылком, просто так, безотчётно, как кот трётся о ноги хозяина.
– Я больше не могу, Макс, – с этими словами он развернул меня, но не резко, а очень мягко, я бы даже сказал, плавно.
Мы стояли друг напротив друга.
– Я не могу, Макс…
Я улыбался. Я знал, что он сдастся. Потому что все мои желания сбываются. Рано или поздно, так или иначе. И этому желанию суждено было сбыться сейчас.
– Не бойся ничего, – я сделал то, чего мне так давно хотелось – просто погладил его по щеке, медленно, втрагиваясь, соскальзывая по шее к ключицам, ощущая подушечками пальцев – ровно так, как мне совсем недавно мечталось. – Шурф…
И больше не осталось никаких мыслей. Больше не осталось вообще ничего – кроме него, его рук, его губ, его тела и тепла. Он прикасался так, как меня не трогал никто и никогда, его волшебные пальцы, казалось, дотрагивались не только до моего разгорячённого тела – они трогали мою душу, словно мягко перебирали струны, прикасаясь к моей плоти так правильно, так гладко…
Он уложил меня на тот самый клетчатый плед. Его губы спускались ниже, по шее, задерживаясь на точке пульса.
Он стянул с меня шорты и тут же сам остался без одежды. Его кожа была бархатистой и горячей, мы лежали на боку, я трогал его лопатки, острые, словно начинающие пробиваться крылья, проводил рукой вдоль его позвоночника, отчего Шурф выгибался – и целовал, целовал его.
Он легонько меня толкнул и перевернул на живот.
Я инстинктивно втянул голову в плечи, опёрся на руки.
– Всё хорошо, Макс, доверься…
Я дрожал крупной дрожью.
Он целовал меня в макушку, съезжая вниз, между лопаток, поглаживал ладонью, пробегаясь пальцами, словно огненным пунктиром, ещё и ещё. Его тёплые руки успокаивали. Он сел на меня сверху, я спиной и ягодицами почувствовал его член – и тут же снова сжался. Да что это я, я же сам, сам…
Он легко и будто бы случайно провёл рукой по ягодицам. Ещё… ещё. Я всем телом ощущал, как от его рук расходятся волны жара, и непроизвольно подался ему навстречу, открываясь. Ч-ч-ч-ёрт… Что же я делаю? Он легонько дотронулся до ануса, и я дёрнулся, словно от электрического разряда. Это было так чувствительно! Я застонал и приподнялся на коленях, мне было уже не стыдно, я хотел… Пожалуйста, пусть он сделает так ещё раз! В следующий миг я едва не задохнулся от его ласки – он прикоснулся ко мне там губами. Это почти невесомое касание заставило меня выгнуться натянутой струной и застонать, прикусывая костяшки пальцев. Он нежно гладил горячим языком вокруг входа, дразня меня, я вцепился в плед, как в спасательный круг – и в тот же миг он легонько надавил и вошёл в меня одним пальцем.
Шурф… Что ты делаешь со мной, что же ты делаешь? Это было нечто за гранью близости, это было что-то, что мне и присниться не могло. Моё тело горело, моё тело желало – его, моего друга. Мои смятенные мысли вьюном крутились вокруг слова “невозможно”.
Мне хотелось не думать, просто не думать, не знать, не верить, не сомневаться… Не ждать. Отменить прошлое и будущее, потому что и то, и другое сейчас изменится. Раз и навсегда.
Я упёрся лбом в жёлтый песок. Пот струился по вискам. Это было настолько ярко – очень чувственно, очень приятно, странно, немного тянуще и непривычно.
Я слышал, как он дышит – какая там, к вурдлакам, гимнастика, он едва сдерживал стоны, его дыхание сбивалось на бессильный хрип.
Он лёг на меня сверху, я лопатками ощутил его напряжённые соски, едва заметно потёрся о них, чуть покачиваясь – и в ту же секунду услышал его стон.
– Что же ты творишь со мной? – кажется, он почти злился.
И раздвинул мне ноги. Я снова уткнулся лбом в песок. Я ждал… Ждал.
– Макс?
– Да.
И больше не говоря ни слова, он приставил член к отверстию моего ануса. Мне вдруг стало страшно.
Но он не вошёл в меня, а просто обнял, почти лег сверху – и мне стало теплее, уютнее и безопаснее.
Одна его рука оказалась у меня под подбородком, мы с ним раскачивались, спокойно и мерно, как в лодке, и он медленно входил в меня – плавно, почти незаметно.
Я вцепился в его руку, мне было не столько больно, сколько волнительно. Я ощущал его внутри себя, он входил аккуратно, мелкими толчками, чуть покачиваясь, так же, как и присутствовал в моей жизни – безболезненно и плавно, нестерпимо ярко и невозможно чувственно, где-то на самом её краю – и одновременно в самом центре, оставляя место другим людям и заполоняя всё собою… Шурф.
В какой-то момент я почувствовал, что он вошёл глубоко, что он во мне, что мы с ним стали одним. Он замер, и я, повинуясь странному безотчётному порыву, нежно коснувшись его запястья языком, прокусил тоненькую венку. Он вскрикнул, но не от боли.
Мой рот наполнился вкусом его тёплой крови – солёным, как морская вода, нежным, как самый божественный нектар, пьянящим, тёплым… И в тот же миг он постепенно начал двигаться во мне.
Это было так удивительно, так странно. Я закрыл глаза, полностью отдаваясь ощущениям. Его гладкий член скользил во мне – плавно, мягко, убыстряясь, а я теребил ранку на его запястье, слизывая выступающие капельки крови. Этот вкус обволакивал нёбо, щекотал мне язык…
– Да, Шурф, да, – я стонал, уже смутно различая, где я, а где он.
Когда он коснулся моего члена, я вскрикнул – настолько это прикосновение было обжигающим.
– Ещё, – шептал я, чувствуя на губах его кровь, упиваясь этим вкусом, – ещё!
Почти в тот же миг я не столько услышал, сколько ощутил его крик. Он выгнулся, сделал несколько сильных толчков и замер, и тут же я ощутил, как, вторя ему, волна оргазма прокатывается по моему телу. Я задыхался, мне не хватало воздуха, я плавился в этом миге, плыл в нём, я впитывал его жаркую власть, его топкую горечь, его невозможное счастье и боль, подчиняясь этому мигу, желая его, смиряясь.
Через пару секунд Шурф почти лёг на меня, удерживаясь на локтях. Мы оба были абсолютно мокрыми и все в песке.
========== Часть 2 ==========
Часть 2
Почему я не умер тогда? Это было бы так логично, так правильно и прекрасно: в тот самый миг, когда он развернул меня к себе и я встретился с взглядом его серых глаз, в которых было столько любви и невероятной горечи. Я смотрел на него в недоумении, не зная, ничего не понимая.
– Ш-ш-ш-ш, – он приложил палец к моим губам, – всё хорошо.
Он гладил меня по влажным волосам, дотрагивался до лица, прочерчивал линию бровей, ресниц.
– Я люблю тебя, Макс, – шептал он, и в его голосе была боль.
Откуда? Мне хотелось что-то сказать, но я не знал, что, я не понимал – ведь только же, вот сейчас…
Он закрыл глаза, и лицо его словно подёрнулось дымкой. А через миг – будто и не было ничего, так, привиделось.
Он улыбался. Совершенно открыто.
– Пойдём в море, – сказал он, – мы все в песке.
Чтобы было не так темно, мы развесили над водой грибные светильники и плескались как дети, смеясь и отфыркиваясь. Тёплый прибой ласкал нам ступни, вода как нежная туника влажной тканью окутывала наши тела. Шурф катал меня верхом, как мальчишку, заплывая далеко в море, мы качались на волнах, лёжа на спине, взявшись за руки, глядели в чёрное звёздное небо – и это было так прекрасно, что я не знал, всё это – на самом деле или чудится.
Почему я не умер тогда? Это было бы идеально – держа его за руку, лёжа на тёплых волнах. Почему я не пожелал этого тогда? Лучше смерти мне и не придумать.
Наступило утро, мы предстали пред светлые очи Джуффина Халли, и, кажется, я всё никак не мог перестать глупо улыбаться, а Шурф, напротив, был серьёзен и собран.
Великий Магистр сдал меня с рук на руки шефу, отчитался о «проделанной» работе и о моих – вполне сносных – успехах относительно длительных погружений, сослался на множество дел в Ордене и, наскоро со мной попрощавшись, исчез.
Что-то странно кольнуло – так, невзначай – и тупой занозой засело в сердце. Но я быстро отвлёкся на объяснения Джуффина – он рассказывал о предстоящем задании, и я искренне попытался вникнуть в суть дела. И у меня это даже получилось.
Следующие несколько дней были забиты под завязку: мы старательно отлавливали довольно слаженную и шуструю банду умников, освоивших длительные погружения. Умники повадились нападать как на простых горожан, катавшихся на лодочках по Хурону и разлекавших подружек речной прогулкой, так и на небольшие суда, отплывающие из местного порта.
За этими рабочими хлопотами, отнимавшими у меня практически всё время, мы почти не говорили с Шурфом. Он сам, по собственной инициативе, не прислал мне зов ни разу. Я несколько раз обращался к нему, спрашивая, как дела, неизменно получал ответ, что всё благополучно, и снова углублялся в работу.
