Текст книги "Любовь смерти (СИ)"
Автор книги: Acher
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Так вот что он имел в виду…
– Нет, не надо, – мотнул головой Джон. – Не хочу говорить ему, что я живу с тобой. Он меня вообще прибьет. Вы же с ним виделись в морге, он знает, кто ты. И знает, как я с тобой познакомился. Неважно, где ты живешь и насколько там хреново, я потерплю.
Там действительно оказалось хреново. Больше, чем хреново. Во-первых, тесно. Во-вторых, в нормальном жилище должно было быть хоть что-нибудь кроме голых стен, кровати, шкафа и стола. А больше не было вообще ничего. У людей за жизнь накапливались хоть какие-то мелочи – бесполезные статуэтки, подаренные на праздники дальними родственниками, безделушки, фоторамки. А это оказался второй морг. И отсюда хотелось только развернуться и уйти.
– Ну, я… привыкну, – только и смог сказать Джон с тяжелым вздохом.
Это далось легче, чем он думал. Рекс позволял обустраивать жилище по своему вкусу. И вскоре создалось ощущение, что здесь все же есть живые люди. Кажется, это пришлось по вкусу и ему самому.
У Рекса была невыносимо пустая и бессмысленная жизнь. И он был рад, что в ней появилось хоть что-то, чем он мог заполнить ее.
Наверное, впервые в жизни Джон ощущал желание о ком-то заботиться. А кто-то, в свою очередь, пытался заботиться о нем. Как умел. И от этого было тепло. Было приятно проживать дни, наполненные смыслом. Кошмары никуда не ушли, но они больше не имели значения. Реальность стала важней.
Шли дни. Недели. Месяцы. Похожие друг на друга, тихие, умиротворяющие. Иногда Рекс разговаривал. Иногда даже улыбался. Но было достаточно того, что он просто рядом. Что он просто есть.
Они могли просто валяться в постели вечерами, обнимать друг друга и молчать. Или ходили куда-нибудь, чтобы молчать там. Многое Джон научился понимать без слов. Кроме самого главного. Но даже когда он спрашивал об этом, а Рекс отвечал, все равно ничего невозможно было понять.
Они расписались по-быстрому, без церемоний, никому об этом не сообщив. Просто так было удобнее. Просто они проживали вместе одну жизнь. А это существенно упрощало волокиту с документами. Это все еще не значило абсолютно ничего. Они отметили это символическим обедом в дешевом кафе.
Месяцы превращались в годы. Менялась жизнь вокруг. Но все оставалось прежним. Как будто они застряли в одном бесконечном дне. Чтобы что-то понять. Чтобы что-то исправить. Что-то очень важное. Для них обоих. Что-то, ради чего вообще было это все.
Уснув однажды, Джон увидел больше, чем раньше. Больше, чем разрозненные куски. Они наконец собрались воедино. И он смог увидеть картину целиком.
Они стояли друг напротив друга. На поле, устланном мертвецами. И было странное чувство дежавю. Повелитель мертвых вскинул руки – и мертвецы встали. Джон бросился к нему, но они перекрыли путь. Ледяной человек усмехался. Обжигал ледяным взглядом. Смотрел с превосходством, с непоколебимой самоуверенностью. А потом развернулся и пошел прочь. Скрылся в толпе. Оставив бороться со смертью.
Они никогда не произносили слов. За них говорили взгляды. И поступки. Бесконечные попытки убить друг друга. Продемонстрировать свою силу. Это всегда было чем-то большим. Судьбой?
Ледяной человек нес смерть с собой. Везде, куда бы ни приходил. Вряд ли он вообще мог вообразить, что когда-нибудь она настигнет его самого.
Он рассыпался в прах. И вместе с ним ушло все, к чему он приложил руку. Все закончилось. Смерть покинула мир, забрав с собой бессчетное количество живых. Но что осталось после нее?
– Знаешь, мне сегодня приснился очень странный сон, – начал Джон, раздумывая, стоит ли об этом говорить. Ведь он столько лет об этом молчал. – Про север, про крепость, про холодную метель и битву льда и пламени. Там были мы с тобой. Летали на драконах. Мой дышал огнем, а твой льдом. Ты воскрешал мертвецов. Ты пришел, чтобы убить мальчика на инвалидной коляске.
Рекс посмотрел на него тяжелым взглядом. От этого сделалось немного не по себе. Как же на самом деле надоело, что он предпочитал общаться невербально. Играть в гляделки, как ледяной человек из сна. Иногда им стоило бы говорить.
За столиком в летнем кафе в жаркий день было тепло, но от этого взгляда почему-то обдало холодом. И Джон ощутил, что снова теряет ощущение реальности. Снова стирает грань между реальностью и сном.
Наверное, стоило обсудить это с психотерапевтом, а не с Рексом. Он никогда не желал говорить о проблемах в отношениях. От него скорее можно было дождаться действий, чем слов. Но именно их так отчаянно не хватало.
Рекс так ничего и не ответил. Молча встал, отошел к прилавку и пару минут спустя вернулся с мороженым в руке. Протянул его Джону все так же молча и сел обратно. Вот что он хотел этим сказать?
Он был похож на это гребаное мороженое. Такой же ледяной. Вот только ни хрена не сладкий. Впрочем, если полить его сиропом…
Во сне он действительно был похож на мороженое. Если бы он выглядел так, как там, возможно, секс с ним в жару был бы в разы приятнее…
Черт, какая же чушь лезла в голову.
– Скажи что-нибудь, – решительно потребовал Джон. – Что ты об этом думаешь?
Рекс едва заметно пожал плечами.
– Рано или поздно всегда находится тот, кто побеждает смерть.
От его чуть хрипловатого голоса бросало одновременно и в жар, и в холод. Жаль, что Джон так редко слышал его. Из-за этого потрясного ощущения до него не сразу дошел смысл.
– Я не говорил, что ты умер там.
– Иногда, чтобы жить, стоит умереть.
Не было никакой разницы, говорил он или молчал. Его невозможно было понять. Они были вместе уже черт знает сколько лет – а он так и остался загадкой. А ведь с другими он говорил еще реже. Холодный, бесчувственный – как вообще угораздило вляпаться в него и не выбраться до сих пор?
– Почему стоит? – безнадежно уточнил Джон, не надеясь на понятное пояснение.
Но Рекс неожиданно протянул руку и накрыл его ладонь своей, чуть подавшись вперед. Впериваясь в него ледяным взглядом голубых глаз. Джон едва не выронил мороженое от неожиданности – пальцы дрогнули и ослабли на мгновение, едва удержав его. Во всем мире остались только голубые глаза напротив. Ледяные, нечитаемые глаза. И голос, от которого мурашки бежали по коже, прошелестел, словно свист морозного ветра:
– Ради любви.
Ничего ты не знаешь, Джон Сноу. Ничего ты не знаешь. Ничего.
– Что было, когда ты подошел к мальчику на коляске? – спросил Джон, не замечая, как дрожит голос.
Достаточно было уже того, что его не смутил вопрос.
– Девочка.
– Да, там была девочка.
– Она напрыгнула сзади. Я схватил ее.
– Дальше. Что было дальше.
– Она вонзила мне в сердце нож.
Это было слишком. Он не решался спросить об этом столько гребаных лет. Потому что боялся услышать ответ.
– Что это значит? Что я вижу во сне? Кто ты? Кто я?
– Я смерть.
– Ты человек. Обычный, хоть и странноватый. Ты человек.
– Я смерть, которой судьба дала второй шанс.
– Это действительно происходило?
– Да.
– Когда?
– Давным-давно.
– В чем смысл?
– Я прожил тысячелетия в пустоте и холоде. Я не видел жизнь. Я не чувствовал ее. Она перестала существовать для меня. И мне казалось, что станет легче, если она перестанет существовать для всех. Потому что я отчаялся стать прежним.
– Ты говорил мне о надежде. Я помню, ты говорил.
– Я всегда знал, что происходит. Я знал, кто ты, когда впервые увидел тебя.
– Мы были врагами. Мы хотели друг друга убить.
– Ты был единственным живым человеком, кого я видел так близко среди бескрайнего льда. Кто так на меня смотрел. В этом было нечто особенное. Я не мог говорить с тобой. И ты не стал бы слушать. Но ты что-то значил для меня. Я цеплялся за это. Это было моей надеждой. И ты пришел. И заговорил со мной.
Похоже, там он заигрывал еще хуже, чем здесь. Оживляя мертвецов. Выпендривался единственным, что умел. Как будто хотел что-то доказать ему этим извращением. Именно ему. Именно на него он смотрел, когда делал это. Каждый раз.
А ведь он ни на кого больше так не смотрел. Так, как на него. Это пугало, пугало даже здесь, в этой жизни. Потому что Джон не знал, как это понять. Что это значит. В этом ощущалась опасность. Потому что он ничего об этом не знал. Никогда ты ничего не знал, гребаный Джон Сноу.
Джон нервно рассмеялся, не сумев сдержаться. Все это время не он, а мир сходил с ума. Ему не показалось. Он оказался прав.
– Ты нашел рядом со мной то, что желал обрести?
– Да.
– А я? – беспомощно спросил Джон, ощущая весь абсурд происходящего. – Я что нашел рядом с тобой? Мне всю жизнь снились кошмары о том, как ты пытался убить меня. Убить весь мир. Там мне хватало сил с этим бороться. Я был воином. Я шел до конца. А здесь я бездельник и неудачник, сидящий на лекарствах из-за того, существование чего даже невозможно доказать.
– Я обещаю не умирать, пока не искуплю это.
Как же это было… Как же он…
– Я все еще сплю, – нервно выдохнул Джон, отдергивая руку и отворачиваясь, чтобы избежать взгляда ледяных глаз. – Это не может быть правдой. Ты не можешь быть…
– Король Ночи. Так меня называли тогда.
– Я никому этого не рассказывал. Может, я разговаривал во сне, а ты услышал. Я не знаю, мне все равно.
– Спроси о чем угодно.
– Как ты оживлял мертвецов?
Он снова не ответил словами. Только повторил тот самый жест. Вряд ли это можно было как-то сформулировать во время сна, чтобы он услышал. Но что-то мешало верить. Может, ощущение, что реальность оказалась страшнее, чем он себе представлял.
– Если бы я вернулся туда сейчас, – начал Джон, понимая, что его голос звучит вконец отчаянно и измученно. – Со всей своей памятью. Если бы мне удалось приблизиться к тебе. Если бы я обнял тебя, когда ты стоял там среди мертвецов – это изменило бы что-нибудь?
– Я этого не знаю. Этого не произошло.
Почему-то именно сейчас нестерпимо захотелось поцеловать его. И Джон поцеловал, перегнувшись через стол. Этой жизни было недостаточно.
– Если бы я попросил тебя сделать меня таким же, как ты, ты сделал бы? – прошептал он, глядя на него в упор.
– Сделал бы.
– Это изменило бы что-нибудь?
– Да.
– Когда я умру, я смогу вернуться туда?
– Нет. Это уже произошло.
– Что будет, когда мы умрем?
– Я этого не знаю.
– Я не хочу начинать все сначала.
– Невозможно дважды прожить одну и ту же жизнь.
– Я найду тебя, куда бы мы ни попали.
– Там будет лучше, чем здесь.
Он снова поцеловал его так крепко и целовал так долго, что вскоре их выгнали из кафе. Они шли по улице, держась за руки. В молчании, таком многословном, таком ярком и чувственном. Там, среди льдов, где он был Королем Ночи, с ним было еще труднее взаимодействовать. Они были разных видов. Из разных миров.
То, что было между ними, Джон до сих пор не решался назвать любовью. Разве так выглядела любовь? Но как она тогда выглядела?
Им было хорошо друг с другом. Они были вместе не потому, что так распорядилась судьба, не потому, что друг от друга зависели. И уже несколько лет Джону не хотелось кого-то еще. Этого было достаточно. Достаточно, чтобы жить что угодно, как бы ни выглядела эта жизнь. И любая другая. Он сомневался в себе и своем психическом здоровье, регулярно сомневался в реальности происходящего. Но никогда не сомневался в своих чувствах к молчаливому повелителю мертвых. До которого давно уже хотелось добежать не ради того, чтобы убить.
Это было единственной реальностью, которую он признавал.
Это всегда было спокойной ледяной заботой друг о друге. Повседневной, бытовой романтикой на каждый день. Нежностью – хотя до встречи с Рексом Джон не мог представить, что станет называть что-то вроде этого нежностью. Никто из них никогда не говорил другому, что любит его. Нет – Рекс сказал. Сказал, что стоило умереть, чтобы обрести надежду на любовь.
Для него это была любовь.
– Что ты чувствовал там? – спросил Джон, пытаясь понять. Если он вообще мог это понять.
– Опустошенность.
– Было ли что-то… или кто-то… что могло бы заполнить пустоту в твоей жизни?
– Это не было жизнью.
– Что тебе было нужно?
– Это было невозможно.
– Теперь уже не важно. Чего ты на самом деле хотел?
– Стать тем, кем я был. Стать живым.
– Что значит быть живым? Что такое быть живым? Теплым, с кровью в жилах и нервной системой? Ты был живым, пока мы не встретились в этой жизни? Ты чувствовал себя живым?
Рекс остановился. Замер. Кажется, он был ошеломлен. Кажется, ему нужно было переосмыслить всю свою жизнь. Но по его лицу по-прежнему ничего нельзя было прочитать.
– Если этого недостаточно, может, это вообще не имеет значения? – осторожно произнес Джон, заглядывая ему в глаза. – Может, не в этом смысл?
– Это тоже было невозможно, – наконец ответил Рекс, измучив его долгим молчанием. – Обрести любовь во льдах. Мое прикосновение убивало. Я смерть.
– А если бы кто-то захотел стать тебе подобным?
– Никто не пошел бы на это добровольно. Таких не нашлось за тысячи лет. Никто не променял бы тепло и жизнь на холод и смерть.
Потому что он даже не пытался что-то изменить. Не верил, что в этом есть смысл.
Да, наверное очень сложно было бы полюбить его таким, каким он был. С ним у любого вряд ли нашлось бы что-то общее. Но если бы Джон вернулся туда сейчас, зная все, что знал сейчас…
– Пошли со мной, – решительно позвал он и потащил Рекса за руку. К карусели на детской площадке. Если он и в детстве был таким же угрюмым… Не стоило ли наверстать?
Рекс уселся на карусель, озираясь в растерянности. Джону же было весело. Он сел рядом и раскрутил карусель, помогая себе ногой. На них пялились дети, столпившиеся вокруг. И их родители, недовольные тем, что взрослые дядьки оккупировали детскую площадку.
– Тебе понравилось? – с улыбкой спросил Джон, когда их все же выгнали и оттуда.
– Это как… летать на драконе, – ответил Рекс.
Ему что, больше вообще не с чем было сравнить?
Джон поцеловал его под ближайшим деревом, отойдя чуть в сторону от дороги. Чтобы на этот раз никто к ним не приставал.
– Давай по мороженому, – предложил он. Жара и так была адской, а после катания на карусели он еще и порядочно вспотел.
От созерцания Рекса, поедающего мороженое, в голову приходили странные мысли. День уже не стал бы более сумасшедшим, поэтому Джон не нашел причин ими не поделиться.
– Ты не чувствуешь себя каннибалом?
Рекс посмотрел на него. Потом перевел взгляд на мороженое, кажется, догадавшись, что он имеет в виду. И неожиданно усмехнулся. По-прежнему скупо и странно, одним уголком губ.
– Ты можешь сравнить меня с чем-то хорошим? Ты считаешь, что я похож на что-то хорошее?
Забавно. Что он услышал именно это в его словах. Что именно это было важно для него.
– На что угодно можно смотреть под разным углом. Нет ничего абсолютного. Просто в твоей жизни не было альтернативных точек зрения. Тебя не научили иначе на себя смотреть.
– Разве на это можно как-то иначе смотреть?
– Можно. Если бы ты все еще был Королем Ночи, я бы не мучился сейчас от жары.
Он рассмеялся. Джон совсем не был уверен, что это был именно смех. Звенящий, как натянутая струна, почти беззвучный. Жуткий, но такой долгожданный. Им давно надо было обо всем этом поговорить.
– Я не виню тебя за кошмары. Я не ненавижу то, что случилось со мной. Может, и тебе стоит перестать переживать об этом? Это в твоей голове. Выброси это – и оно исчезнет. Зачем это тебе? Теперь у тебя есть что-то другое. Теперь это не все, что у тебя есть.
Он улыбался. Как-то очень странно, криво – он же совсем этого не умел. И задумчиво смотрел вдаль. Может, даже мечтательно. Джон хотел уже спросить о его мыслях, когда он заговорил сам:
– Помнишь, давным-давно ты говорил, что путешествовал? Я хочу посмотреть мир. Я видел так мало. Бесконечные снега и этот город. Я хочу знать, как бывает по-другому. Как можно по-другому на все смотреть.
Как здорово, что он этого захотел.
========== Часть 5 ==========
Пожалуй, после этого дня все переменилось. Откровенный разговор расставил все на свои места.
Рекс стал разговорчивее. Иногда он даже пытался улыбаться. Джон очень надеялся, что он чувствует себя счастливым, оказываясь в прекрасных местах, в которых никогда не мечтал побывать. Это было заметно по каким-то едва уловимым косвенным признакам. Они провели вместе так много времени – но Джон до сих пор не был уверен, что правильно понимает его. А это было так важно. Научиться понимать. Без слов, без движений. По взгляду холодных, ничего не выражающих глаз.
Мира не существовало, когда они находились вдали от цивилизации. Но при этом они узнавали его во всей красе. И в этом была свобода. Джон ощущал, что он вообще не нуждается в человечестве. Что вполне мог бы пожертвовать им ради того, что сейчас имел. Здесь в этом не было нужды – но там, во сне, он больше не сражался на стороне живых. Он сделал выбор. И не чувствовал, что мог бы о нем пожалеть. Человечество не делало его счастливым, не давало того, что он обрел с Рексом. Человечество накладывало ограничения. Человечество было страшнее, чем Белые Ходоки.
Было здорово сидеть с ним под раскидистым деревом на высоком холме и смотреть на просторы внизу. Леса, поля и бескрайнее небо с плывущими по нему облаками. Джон скользил по ним взглядом, гадая, на что они похожи. Но ничего не приходило в голову. Облака как облака.
Он думал о разнице между «не о чем поговорить» и «нет смысла говорить». С Рексом это часто было просто не нужно. Было достаточно сидеть сейчас, держа его за руку, чувствуя, что он рядом. Испытывать чувства, море чувств. С ним всегда было хорошо и спокойно, он никогда не выходил из себя, и казалось, что все контролирует. В нем не было страстей, не было ярости. Может, только ледяная, рассудительная ненависть – и в большей степени к самому себе.
Рад ли он был, проживая эти солнечные, теплые дни? Чувствовал ли какую-то разницу? Или сами по себе они вообще не имели для него ценности? Он вообще не обращал на это внимания, пока был один. Потому что не умел это жить. Он уже не знал, что с этим делать, даже когда это обрел. И вспоминал только сейчас. Понемногу, осторожно, пытаясь понять, правильно ли с этим обращается. Как когда-то с любовью. Джону приходилось объяснять ему простые, очевидные вещи. Насколько же Рекс на самом деле разучился жить, если не понимал таких вещей?
– Ты никогда не был намеренно грубым. Мне всегда казалось, что ты просто не умеешь жить. Не умеешь общаться. А там мне казалось, что ты зло. Я рад, что смог увидеть это по-другому. Понять тебя.
– Тебе не нравится грубый секс?
Почему он именно об этом спросил?
– Ну, я мог бы потерпеть, – нехотя ответил Джон. – Но это все-таки не мое. Никогда не было мое.
– А если бы я просто связал тебя?
– А если бы я тебя?
– Нет, не стоит.
– Почему?
– Я все еще помню день, когда стал Королем Ночи. Помню ту беспомощность и страх. Мне будет неприятно к этому вернуться. Со мной уже не может произойти ничего страшней. Но это не имеет значения.
– Переживи это по-другому. Со мной.
Почему-то Рекс не стал спорить. Почему-то он настолько ему доверял, что позволил привязать себя к дереву. Обычно он пялился на него вообще в любые моменты – но сейчас сидел, закрыв глаза. Сейчас он смотрел не на него, а вглубь себя. И видел перед собой Детей Леса. И вспоминал, как в сердце вонзалось драконье стекло.
Джон уселся на его бедра и положил руки ему на плечи. Было немного не по себе. Они общались взглядами – а сейчас по его лицу совершенно ничего невозможно было понять.
Когда они не смотрели друг другу в глаза, казалось, что они теряют друг с другом связь. Когда Джон не мог посмотреть ему в глаза, он чувствовал, будто утрачивает способность с ним взаимодействовать. Будто они безмерно далеко. Будто между ними вообще ничего не существует. И это было пугающее и неприятное ощущение. Когда Рекс делал так – это означало, что ему действительно плохо. Только так он вообще мог показать, насколько ему плохо.
Джон обхватил его лицо ладонями, погладил по впалым щекам. Припал к губам в поцелуе. Рекс ответил через несколько невыносимо долгих мгновений. И наконец все же открыл глаза.
Он оставался неподвижен, пока Джон ласкал его. Только следил взглядом. Только вздрогнул на мгновение, когда Джон приложил ладонь к его груди напротив сердца. Но по-прежнему молчал. Не просил остановиться и прекратить.
Наверное, впервые Джон ощутил к нему острое сочувствие, настоящее понимание, через что он прошел. Как ему было плохо. Лишиться всего, потерять свою жизнь, потерять самого себя. Остаться в пустоте и одиночестве. Ему некуда было идти, нечего делать, он стал оружием в чужих руках. Никто не заслуживал такой участи.
Но не было больше ни пустоты, ни одиночества. Были они вдвоем. И если бы Джон был там – там, где с ним случилось это – если бы не смог этому помешать, он сказал бы им: «Сделайте меня таким же». Он бы обнял его, окутанного отчаянием, ощущающего себя мертвым. Он бы сказал: «Ты не один. Ты никогда не будешь один».
Может, он научился говорить это взглядом. Может, Рекс читал его мысли. Может, ему просто стало тепло от объятий, от того, как Джон двигался на нем. Он подался вперед, впиваясь в его губы. В этом была бушующая ледяная страсть. Холодная, рассудительная, трезвая. Надежная и продуманная. Длиною в вечность. Потому что у него не было мимолетных чувств, которым он мог поддаться. У него были другие – глубокие, расчетливые, четкие и ясные, о которых он всегда мог сказать, если начинал говорить.
Джон никогда не мог сформулировать свои чувства к нему. Да почти ни к чему не мог. Он не был ни в чем уверен, ничего не понимал и не умел анализировать. Чувства Рекса были чистыми, как нетронутый снег. Искренними – казалось, лгать он вообще не умел или не видел смысла. Да и как можно было солгать, если почти всегда молчал? Сколько же прекрасных качеств таилось в ледяном Короле Ночи. Сколько такого, чего не было ни в ком из живых людей.
Он не умел жить. Не умел любить. Но чувства и желание научиться помогали ему. Этого было достаточно. Признавший себя мертвым больше не считал себя таковым. Он поверил в то, что жизнь принадлежит и ему. Что он имеет на нее такое же право. Что «быть живым» это не «быть теплым». Это совсем о другом.
Он хотел снова стать человеком. С тех самых пор, как в его сердце вонзилось драконье стекло. Не понимая, чего хочет на самом деле.
Король Ночи, повелитель мертвых из снов, всегда отчаянно хотел только одного – вспомнить, каково быть живым.
Джон уткнулся ему в лоб, улыбаясь. И ему улыбались в ответ. Он видел что-то новое во взгляде Рекса. Облегчение? В его голове окончательно пала стена, отделяющая от веры в то, что счастье возможно и для него.
– Ты же знаешь, что я люблю тебя? – тихо спросил Джон, и это прозвучало невероятно глупо. Когда он что-то говорил, это постоянно звучало глупо. Впрочем, он бы не сошел за умного, даже если бы все время молчал, как Рекс.
Отчего в нем вдруг проснулась эта самокритичность?
– Я чувствую это. Об этом не обязательно говорить.
Да. Пожалуй. Это просто не имело значения. У них было взаимопонимание без слов. Наконец было. Может, еще было куда расти, может, всегда было, куда расти. Джон хотел овладеть этим в совершенстве. Способностью говорить с ним без слов. И понимать, что говорит он.
Наверное, он уже тогда готовился к этому. Уверовав, что это произойдет. И посвятил этому всю свою дальнейшую жизнь.
Забавно – он не ждал, что когда-нибудь, спустя еще пару десятилетий, они умрут в один день, и никому из них не придется хоронить другого. Так везло очень малому количеству людей.
Они сидели рядом и держались за руки, пока падал самолет. И смотрели друг другу в глаза. Не было страшно, не было сожалений. Джон улыбнулся до того, как провалился во тьму.
Когда он очнулся, перед ним был потолок темной и непривлекательной комнаты. А на теле множество шрамов. И рядом красная женщина. Это ведь она сказала, что ночь темна и полна ужасов? Она просто ни черта в этом не понимала. Ее глупая и жестокая религия затмила ей последние мозги.
Забавно. Что в какой-то мере они умерли оба. Но Джон все еще ощущал себя живым.
Он терпеливо жил дальше. Он знал, что произойдет. Знал, когда настанет момент действовать. Так, чтобы не проиграть.
Он так долго представлял это в своей голове, что совсем не чувствовал растерянности, стоя перед Королем Ночи среди мертвецов. Разделенный с ним расстоянием. Вокруг полыхал огонь и гибли люди. А они снова смотрели друг другу в глаза.
– Стой! – крикнул Джон, когда Король Ночи начал поднимать руки. И он действительно остановился. – Ты меня понимаешь? – наверное, он понимал. Только не мог ответить сам. – Послушай меня.
Джон бросил меч с полной уверенностью в том, что делает. И пошел вперед. На этот раз его никто не останавливал.
Он неотрывно смотрел в голубые глаза. Даже когда поравнялся с ним. Этим он мог сказать больше, чем чем-то другим. В этом было больше информации, чем в словах, правильную формулировку для которых частенько очень сложно было подобрать. Слова путали. Взгляд не лгал.
Губы Короля Ночи были холодными, когда он коснулся их. Он и правда как будто лизал мороженое. Или фруктовый лед. С привкусом морозной свежести. Джон улыбнулся, когда подумал об этом. И ощутил, как когтистые руки вцепились в его плечи. Как тогда, в прихожей, в их первый раз.
Это сработало.
Холод распространился от губ по всему телу. И Джон перестал ощущать контраст. Он скинул мех, оставшись в одних штанах – в нем больше не было нужды. Он умер – умер как человек, как Король Ночи когда-то, он стал таким же, как он.
– Я не хочу тебя терять, – шепнул он, и его голос прозвучал как свист морозного ветра. – Ты там умрешь. Отступи, не ходи туда, отправь мертвецов, чтоб они ослабли, чтоб от них никого не осталось. Нужно больше времени. Нужно, чтобы умерли все.
Когда мертвые встали, Джон непроизвольно придвинулся к Королю Ночи поближе. К этому привыкнуть, пожалуй, было тяжелее всего.
– Черт, я все еще их боюсь, – удрученно буркнул он, прижимаясь уже вплотную. Быть Белым Ходоком и бояться вихтов – это было больше позорно или смешно?
Король Ночи обнял за плечи. В его холодных объятиях сразу стало тепло. Спокойно и безопасно. Они так и стояли несколько долгих минут, пока продолжали умирать живые люди. Вместе. И ничто больше не имело значения. Мир становился безопасным для них.
Когда никого не осталось, Король Ночи взял его за руку и повел за собой. К мальчику на инвалидной коляске, который был когда-то его братом. Теперь все было иначе, и это уже ни для кого не имело значения. И никто не был этому удивлен.
Когда пал Трехглазый Ворон, пришла Долгая Ночь.
Джон всегда любил север. Бескрайние снега, природные просторы. Все это было так близко ему. Еще тогда, с одичалыми – он хотел навечно остаться за Стеной, мешал только долг. Теперь ничего этого не было. Он больше не чувствовал себя принадлежащим этому миру. Он стал свободен. Именно так он смог обрести то, чего всегда хотел.
Рекс считал, что кому-то придется пойти на жертву, чтобы быть с ним рядом. Но Джон не чувствовал, что ему пришлось чем-то жертвовать. Близкие… Прожив другую жизнь, он перестал их таковыми считать. Наверное, это же произошло с Браном. Наверное, Бран понимал его.
Джон не шел на жертвы ради любви, как ему пришлось бы с Дейенерис. Наверное, с кем угодно – потому что его место было там, за Стеной, но теперь он не видел себя рядом с одичалыми. Хотя и с Иггритт среди льдов ему было хорошо и тепло – и он все еще мог вспоминать об этом с теплом. Потому что он чувствовал себя свободным. Потому что именно такой любви он всегда для себя хотел. Вольной. Но в голове было столько дерьма о долге и чести… Он сам просрал то, что имел. Но это был совсем другой он.
Король Ночи обернулся к нему, и Джон попытался улыбнуться. Но среди вихтов и Белых Ходоков, среди мертвых, где он один казался живым, было по-прежнему неуютно. Он стоил того, чтобы отдать ради него жизнь. Всю, которая только существовала. Пусть бы ее вообще не осталось во всем мире. Если живые могли убить его – пусть их не будет. Пусть не будет никого. Только тьма и холод. Не кровь и плоть делали их живыми. Не свет и тепло.
Когда Король Ночи подцепил когтистым пальцем его подбородок и привлек к себе, нестерпимо захотелось, чтобы вся его армия отвернулась. Когда драконы пялились на его секс с Дейенерис, он и то чувствовал себя менее неловко. Драконы сошли бы за кота – а коты делали так постоянно. Но вихты и Белые Ходоки скорее походили на людей.
– Пошли в замок, – удрученно предложил Джон, надеясь, что вся эта толпа не попрется за ними. Но Король Ночи, похоже, понял, что он имел в виду. И приказал им оставаться здесь.
Джон ждал от него грубости. Как тогда, в первый раз. Ведь нынешний он ничего не помнил. Он был совсем другим. Прежним. Как задолго до встречи с ним. Но, когда они зашли в какие-то покои и остановились друг напротив друга, Король Ночи почти с нежностью огладил его обнаженные плечи. И даже его когти не причинили вреда.
Джон робко дотронулся до его щеки. И скользнул рукой к наростам, образующим корону. Почему-то очень захотелось лизнуть хотя бы один. Как это было глупо.
Без доспехов он выглядел таким же тощим, как и там. В его ледяных мускулах чувствовалась стальная сила. Но он не хватал за руки, не прижимал к поверхностям. Он вел себя странно. Он ласкал как тот, другой.
Наверное, если бы Джон все еще оставался человеком, он получил бы обморожение, трахаясь с ходячей мороженкой. Именно об этом он почему-то думал во время прелюдии – до того было странно. Он был счастлив, он предчувствовал вечную любовь – но это все равно было странно. Очень, мать его, странно. Но так хорошо.
Так хорошо обнимать его в процессе и потом, когда они уже расположились на кровати. Сколько чертовых тысяч лет Королю Ночи была недоступна банальная кровать? Одинокий, несчастный, окруженный мертвецами. В какой-то мере он, конечно, сошел с ума. Любой бы сошел. Но он сохранил острый, цепкий ум и способность познавать новое. Он смог познать то, о существовании чего забыл давным-давно. Он узнал любовь, когда увидел ее. И в глубине души Джон гордился тем, что смог показать – смог так, чтобы он разглядел. Он в совершенстве овладел умением общаться без слов. У него ушла на это вся жизнь.
«Все я знаю», – огрызнулся он в ответ на фразу рыжей бестии, всплывшую в сознании. «Теперь знаю. Что был дураком и не желал разглядеть за смертью любовь. Потому что не представлял, что в чьем-то другом восприятии она может выглядеть так странно».
Он не представлял, что кто-то ледяной и мертвый вообще может быть способен на любовь. Это вообще никому и никогда, наверное, не приходило в голову. В сознании назойливо замаячил термин «дискриминация». Ксенофобная дискриминация Белых Ходоков.
