Текст книги "Rendez-vous II. Прости, прощай (СИ)"
Автор книги: _Asmodeus_
Жанр:
Короткие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Ее ладонь ложится на мое плечо, но лишь сжимает ткань рубашки и, когда я отстраняюсь, снова слабо притягивает меня к себе, а я уже поддаюсь этому маленькому импульсу. Делает она это не раскрывая глаз. Ее руки обвиваются вокруг моей шеи. Чтобы это сделать, ей приходится слегка приподняться, отчего пиджак спадает с острых плеч.
Поцелуй выходит слишком жадным и злым, чтобы быть правдой. Когда он разрывается, я ощущаю на своих щеках такой же лихорадочный румянец, как и на ее лице.
Джейн приоткрывает глаза и снова опускается обратно, но вместо того, чтобы накинуть пиджак обратно на свои плечи, встряхивает его и расстилает на полу беседки, откидываясь на спину:
– Обними меня, пожалуйста, – она замолкает, без всякого выражения смотря вверх.
Какое-то время молча смотрю на нее сверху вниз, но опускаюсь рядом, крепко ее обнимая, подбородком прижимаюсь к чужой пахнущей лавандой макушке, чувствуя на своей шее теплое дыхание.
========== Часть 4 ==========
Мерный стук копыт нарушил вязкую влажную тишину пригорода, жадно поглощавшую все звуки своим вездесущим беззубым ртом. Любой отголосок живого – будь то шорох или птичье щебетание – будто замирало на месте, звучало глухо и кратко. Казалось, звуки вязли в застывшем безветренном воздухе, как в воде.
Деревья уныло опустили свои пышные зеленые головы. Солнце затерялось за хмурыми грузными тучами и лишь изредка выглядывало, чтобы бросить один единственный взгляд на землю, отразиться в стылой глади словно замедлившей свой ток реки и снова обиженно скрыться, будто бы отворачиваясь от нас.
Несмотря на наступивший полдень, широкая дорога была пуста. Стоило городской брусчатке остаться позади, как суетливую, похожую на гомонящий пчелиный рой, первую летнюю ярмарку сменило собой многозначительное молчание пригородной деревни. Ее в свою очередь сменили редкие, разбросанные по зеленым полям и холмам дома-одиночки, а, когда и они скрылись вдали, перед нами уже расстилались бесконечные, еще не тронутые всеразрушающей рукой человека, поля.
Далеко впереди виднелась мутно-синеющая от тумана кромка леса, а еще дальше – таинственные манящие своим величественным станом горы. Одному Богу было известно, сколько дней и ночей мы потратим, чтобы добраться хотя бы до этих величавых гигантов, – что уж говорить о южных границах.
– Ты сегодня как-то подозрительно молчалив. Даже на тебя не похоже.
Я рассеяно оглянулся, будто мой спутник выдернул меня из неглубокого сна.
Робин ехал немного позади и, широко зевая, потягивался в седле, поднимая к небу худые бледные ладони.
– Не спал ночью, – я придержал свою лошадь и тронулся, лишь когда мы с ним поравнялись.
– Думал?
– Вроде того.
– Ты это, друг мой, брось, – парень снова с хрустом потянулся. Вот уж кто точно спал этой ночью без задних ног. Лошадь под ним недовольно всхрапнула, но продолжила ровный ход. – Неча тут мыслительную деятельность разводить, когда твои мечты наконец начали сбываться. Сам же говорил, как хочешь маршальскую перевязь получить и пошугать уродов этих от наших границ. А они в последнее время совсем обнаглели.
Я вяло ухмыльнулся, вглядываясь в лицо своего друга. Робин был смуглым, темноволосым и курчавым и напоминал мне барашка.
– Мечты мечтами, а уезжать из дома всегда печально.
– Печальнее всю жизнь перебирать бумажки.
– Так там тоже бумажки будут.
– Так там зоть и бумажки, но хотя бы с каким-то будущем. Сестрица твоя, вон, коронуется на днях, Первого Маршала тобой сменять, чтоб ты в столице оставался, несподручно, да и мало кому такая преемственность по вкусу придется.
– Да не нужна мне такая преемственность – доверие людей подрывает. Наш Первый Маршал хорош, а мое место оно уже не здесь.
– Доверие? – Робин чуть склонился в мою сторону, его тонкие губы растянулись в ухмылке, а на щеках появились ямочки. – Это да, важная штука. Полностью согласен, просто не могу уже смотреть на твою кислую рожу.
– Ну так и не смотри, – я отмахнулся. Мы не виделись уже больше года, и не мог не признаться себе в том, что мне очень не хватало этого его дружелюбного панибратства.
– Давай рассказывай, что тебя так сильно беспокоит.
Я слабо улыбнулся, коротко пожав плечами, но не ответил. Снова перевел взгляд на дорогу, думая над ответом. Наш путь лежал по извилистому маршруту, так как прямые пути за многие века заросли уже таким плотными и дикими лесами, что туда не то что с лошадью – взрослый человек на своих двоих и то не всегда пролезет. Хотел кто-то недавно прорубить по Огниву прямой маршрут, но суеверный народ стал сопротивляться, а предложившего вырубку министра, куда-то сослали – с тех пор о нем никто и не слышал.
– Думаю, еще не время.
– И когда, по-твоему, будет время? – Робин замялся, видимо поняв, что сболтнул чего-то лишнего. – Ну и ладно. Как созреет – расскажешь, а пока донимать не стану, – он улыбнулся, в его карих глазах блеснул выглянувший между облаков солнечный свет.
Мы уже подъезжали к ломаной, извиыающейся змеей тропке, уходящей глубоко в лес. Она делала крюк и огибала далекие горы с правой стороны.
Лес был уже многие годы пустынен и дик – в нем никогда на моей памяти не водилось никаких хищных зверей: лишь насекомые и мелкие зверьки вроде мышей, белок и ежиков. Огниво пожирало путников само. Не клыками и когтями, но трясинами и непролазным мраком, будто кто-то или что-то утягивало людей во тьму.
Сворачивать с приметной дороги, рассекающей лес на неравные части, было опасно – в дремучей чаще заплутать можно было, едва сойдя с тропы. Бывало такое, что караваны купцов не могли разминуться, кто-то отступал за деревья, уступая другому дорогу, и попросту исчезал. Правда, никто не знает были ли то сказки для детей или реальные истории, но испытывать судьбу желающих особо не находилось. После нескольких таинственных исчезновений путешественники решили занимать себя менее опасными местами и проходили по Огниву с большой осторожностью и даже страхом или огибали, увеличивая свой маршрут на неделю.
– Ты боишься Леса? – я придержал лошадь и, стащив перчатку зубами, протянул руку вперед, касаясь жесткой коры.
– Как по мне, так это самое безопасное место в Де Данслис, – Робин задумчиво запрокинул голову назад, окидывая взглядом стремящиеся к небу верхушки елей. – Гиганты! Ни хищников, ни разбойников. Тишина и покой.
– Ты веришь в магию?
– Опасные вопросы, ваше-ство, вы мне задаете, – пожурил парень, пригладив гриву своего коня.
– Ответь.
– Думаю, что-то в этом мире от нее еще осталось.
– Мы едем через Каменный Брод, – я снова тронулся с места, внимательно вглядываясь в камни на дороге. – Здесь редко кто ездит, в последнее время торговцы облюбовали переправу в той стороне, а то разъезжаться неудобно и опасно.
– Так говоришь, будто веришь.
– Даже не знаю, верю ли, но осторожность не помешает.
– Понимаю тебя. Неизвестность всегда страшила больше открытых врагов, ничего-то не меняется.
– Вера – та же страшилка, подумай, – въезжаю в Лес первым, не глядя махнув своему спутнику рукой. Вперед.
– Уровни восприятия, дружище. Когда-нибудь Человек объяснит все на свете, – несмотря на скептический настрой, голос Робина звучит слегка неуверенно и приглушается. – Вот же будет разочарование…
– Я предпочитаю волнение перед неизвестностью ложному всезнанию.
– Почему же сразу ложному? – Робин удивленно приподнял тонкие темные брови. Я этого не видел, но достаточно хорошо его изучил.
– Какое мне удовольствие доставит открытие чего-то вроде… – задумчиво повожу плечами, склоняя голову набок, – ну, например, секрета Огнива? А вот его загадка… Это нечто особенное. Неприкосновенное. Почти священное.
– Ты мыслишь, как боголюбцы, или мне только показалось? – пробормотал мой друг, прыснув от смеха, я тоже улыбнулся в ответ.
– Некоторые открытия, наверное, не должны быть совершены, как думаешь?
– Я все еще не могу тебя понять.
– То ли ещё будет. Знал бы ты, какие мысли мне иногда приходят.
– Уважь.
– Представь, если бы все в мире были равны.
– И как?
Я поморщился:
– Да никак, это невозможно.
– Ваше Высоч-ство, да что вы говори-ите?
– Не юли, – я тихо фыркнул. – Просто человеческий фактор сильнее этого. Кто-то копит, кто-то тратит. Кто-то проигрывается, кто-то выигрывает. В таком случае нужно будет упразднить все азартные игры и соревнования, чтобы, не дай Бог, кто-то не стал лучше другого. Чтобы у всех всего было в равном количестве, значит кто-то должен высчитывать по каким-то факторам долю для каждого, но тогда тот, кто высчитывает, будет на ступень выше остальных, так как это неравенство, когда кто-то один заведует чем-то, чем не заведуют остальные…
– Ты рассказываешь про какой-то Ад, перестань, – Робина аж согнуло пополам от беззвучного смеха.
– Я потерял мысль. С чего мы начали?
– С открытий.
– Точно. Вот смотри, ну откроют они тайну Леса. Допустим?
– Ну, допустим.
– И тут же часть этого Леса снесут к чертям. Это разве хорошо?
– Нехорошо, – согласился с моей мыслью друг.
– Вот и я так думаю. С другой стороны – купцам ближе. Но что эти купцы такого хорошего сделали, чтобы им путь на пару дней сокращать? Все же они за наживой едут, а так у нас, вон, и переправа восстановит свою работу.
– Мысли читаешь, – парень блаженно улыбнулся. – Вон у нас мост все никак не может построиться, а хотят-то – разводной, чтобы реку не перекрывал, а то из-за подвесного только проблемы сплошные.
– Я рад, что ты проглядываешь жалобы.
– Да я в них живу! Герда каждый день приносит мне по стопке и говорит, мол, читай. Ну я и читаю, кратко тезисами выписываю их содержание и передаю вам с Дженеврой.
Я поморщился, благо моего лица мой спутник видеть не.
– Так вот, как у вас дела делаются. А я-то думал, как так быстро все прочитывается.
Робин продолжил:
– Джейн больше никого до этого не допускает, будто секрет какой, что оттуда на днях кто-то навернулся…
Ребенок. У меня будет ребенок.
Сосредоточившись на ускорившемся биении своего сердца, ощущая, как по мере удаления от Ла Круа какая-то невидимая нить постепенно все сильнее натягивается и в конце концов просто рвется.
Робин замолк, наш разговор оборвался, и мы продолжили наш путь в звенящей тишине таинственного Огнива.
========== Часть 5 ==========
– Стой, Вильгельм, подожди! – мое запястье обхватили тонкие пальцы – я застыл, заслонивлись от слишком яркого света зажженного фонаря. – Что с тобой?
– Все в порядке, – собственный голос показался мне глухим и каким-то неестественно низким, я прокашлялся, глаз отдал пульсирующей болью. Натянутая, едва начавшая заживать кожа на рассеченной губе снова треснула. Кончиком языка я ощутил вкус крови.
Отец, несмотря на мягкий покладистый характер, в моменты раздражения делался настоящим тираном. Будучи эталоном морали и нравственности для своих людей, в отношениях со мной он не имел в своем характере никакой сдерживающей терпимости. Вероятно сказывался его преклонный возраст, потому что в моей памяти еще были живы воспоминания о его заботе и участии, но в какой-то момент его словно подменили. Стоило мне нарушить одно из установленных им правил, как мягкий, надтреснутый от возраста тембр моментально взлетал вверх, а рука опасно заносилась для удара.
О таких говорят «в тихом омуте водятся черти». Его заместители и помощники – статные, как на подбор, сухие старички, важные и серьезные, во время таких вспышек гнева лишь безучастно наблюдали за происходящим и приподнимали острые подбородки, иногда кивая в знак согласия.
За время правления Феодоссия Второго ‘Светлого’ государство Де Данслис не приняло участия ни в одной войне и официально не участвовало ни в одном вооруженном конфликте в других странах. На публичных выступлениях Его Величество скорбно говорил своему народу о том, что сила их земли не в кулаках, а в той мирной стороне силы, которая предпочитает оборону прямому нападению.
Феодоссий с юности рьяно выступал на стороне религиозного развития, строил скромного убранства церкви, храмы и часовни. За первые двадцать лет его правления появилось огромное количество церковно-приходских училищ, где можно было получить дешевое среднее образование; были созданы сотни общин, материально поддержаны несколько разных религиозных культов, а люди, принадлежащие к ним – вне зависимости от вероисповедания – особенно старейшины, коих насчитывалось более двух сотен, стали одними из самых уважаемых в Де Данслис людей.
Феодоссий долго не мог определиться, какой из религий отдать предпочтение, и в итоге решил не выбирать. После смерти своей жены он приблизил к себе трех религиозных деятелей – по одному от каждой веры – и сделал их своими советниками.
Однако после скандального ухода нашего брата Джорджа в монахи и его публичного отказа от престола, отец изгнал своих советников из страны, отдал приказ об уничтожении всяких упоминаний старшего сына в рукописях и документах.
С тех пор отец взялся за наше с Джейн воспитание с особым усердием, уже не питая никаких иллюзий насчет нашего «самообразования», которым он называл обучение у ряда учителей, приходивших к нам исправно каждое утро кроме седьмого дня недели.
Тем временем его вспыльчивость, так исправно контролируемая на публике, с возрастом лишь усугублялась. С некоторых пор он предпочел лично присутствовать на наших с Джейн занятиях, считая, что так контролирует процесс обучения, не осознавая, что своим присутствием и постоянными комментариями в адрес несовершенства стандартных учебных процедур лишь мешал. Однако никто из нас не имел никакого права выказывать своего к этому отношения.
Что до нас, Джейн, как вторая по возрасту, была его любимицей. Единственная дочь. Пожалуй, этим она была обязана своей внешней схожести с нашей бабушкой по отцовской линии. Ко мне же отец постепенно начал относиться с настороженной холодностью, будто я был нежеланным бастардом, а не его законнорожденным сыном.
Меня отличал бонзово-рыжий, почти багряный цвет волос, доставшийся мне в наследство от кого-то из старших родственников. Пожалуй, кроме веснушек, между мной и отцом во внешности не было более ничего общего, однако суть наших сложных отношений с ним лежала в другом.
Если обходить его болезненную суеверность по отношению к цвету моих волос (по причине которой меня так и не покрестили), то с самого рождения на мне было поставлено страшное клеймо.
Он считал меня убийцей моей скончавшейся от родильной горячки матери.
Я выдернул запястье из чужой хватки и снова попытался уйти.
– Да подожди же ты… – Джейн осторожно повернула к себе мое лицо, другой рукой подняв фонарь повыше, чтобы лучше рассмотреть следы побоев. Я покорно посмотрел ей в глаза, устало выдыхая.
– Теперь довольна?
Чтобы ей не пришлось вставать на мысочки, я склонился к ней. Дженевра нахмурила темные брови, холодным пальцем опасливо касаясь расползающегося по скуле синяка.
В ее темных испуганных глазах отражался огонь свечи, хрупкая ладонь скользнула в мои волосы, и, задув свечу, оставляя нас в кромешной тьме коридора, девушка притянула меня к себе, крепко обняв за шею. Мне пришлось склониться еще сильнее вперед, лбом утыкаясь в ее плечо.
Мы всегда встречались в этой почти заброшенной части поместья, где по моей просьбе отец разрешил отвести мне комнату. Вероятно, от того что опасался непосредственной близости. Ему часто грезилось, что я горю желанием забрать у него власть, о чем он подробно рассказывал, вычитывая меня за очередную провинность.
«Я все знаю, щенок, ты хочешь моей смерти, но не дождешься, я все знаю.»
Я же с детства шарахался от любой мысли о троне Де Данслис как от чумы, в некоторой степени напуганный словами отца, но, в остальном, просто боящийся принять на себя такой груз ответственности.
Мы всегда знали, что королем станет Джордж, и это казалось нам чем-то предопределенным, поэтому, когда он ушел, мы, откровенно говоря, сильно растерялись. Его всю жизнь воспитывали как первого наследника. Кого интересовали принц и принцесса на несколько лет младше него?
На прощанье Джордж крепко нас обнял и, кажется, тихо попросил прощения. Я никогда не забуду тот день, когда он уехал. Прижавшись лицом к толстым прутьям решетки в окне, я долго наблюдал за его удаляющейся фигурой. Когда-то в будущем, через десять лет или больше, я получу от него первое письмо, но до тех пор для меня он будет оставаться лишь еще одним мертвецом – вторым на моей памяти.
Я медленно осел на пол, опускаясь перед сестрой на колени, теперь обнимая ее за бедра, щекой прижимаясь к ее животу. Я успокаивался. Ярость, воспламенившаяся после моего разговора с отцом, постепенно угасала. Он уехал, я не увижу его еще несколько недель.
Какое счастье…
Чужие пальцы перебирали мои волосы, едва ощутимо почесывали за ухом, накручивали длинные пряди.
Я прижался кончиком носа сквозь легкую ткань к ее пупку, осторожно, боясь испачкать ее ночную рубашку кровью.
– Он снова был недоволен твоими успехами в учебе? – Дженевра успокаивающе покачивалась из стороны в сторону.
– В том числе, – выдохнул я, в раздражении на отца пальцами сминая ткань на ее бедрах.
– Тшш, успокойся, – снова усыпляющие поглаживания вгоняют меня в негу.
– Я неуважительно повысил свой голос в обращении к Его Величеству, не сделал должной паузы после этого обращения и не склонил в покорности голову во время его святейшей речи…
– Не выдумывай, – мне отвесили легкий подзатыльник. – Что на самом деле произошло, Вильгельм?
Я тихо хрипло хохотнул, глубоко вдыхая ее запах, на какое-то время замолкая. В абсолютной тишине звук движения кадыка при сглатывании показался слишком громким.
– Я… упомянул Джорджа. Не помню, как именно, но его имя сорвалось у меня с губ словно само собой. До этого отец был даже доброжелателен.
– А ты?
– А что я? – мои руки скользнули по ее ногам вниз, и я ощутил, как она мелко задрожала и отступила на шаг назад.
– Ты не мог постоять за себя?
– Я уже говорил, что никогда не подниму руку на своего отца, тем более… Он старик. Он же от одного моего удара отправится к праотцам, о чем ты?
– Да я не о том, дурной. Ты мог как-то защититься.
– Ты ошибочно предполагаешь, что от ударов человека его комплекции можно как-то защититься, не нанеся ответный удар. Иногда мне кажется, что он бьет меня в каком-то истеричном исступлении, – я открыл глаза и медленно поднялся на ноги, едва различая фигуру сестры в полумраке.
– Он боится тебя, – она прижала ладони к груди.
– А я его – нет, – я сделал шаг к Джейн и молча поднял ее на руки, до боли сжимая пальцами ее бедро и завладевая сухими губами.
Я не делал с ней подобного никогда, но сейчас какая-то исступленная ярость, страсть и желание двигало мной, буквально наполняя с ног до головы.
Когда в комнате, захлопнув дверь, я рывком опрокинул Джейн на свою кровать, она удивленно ахнула, ощутив мои губы на своей шее. Не знаю, о чем она думала в тот момент, когда, прижимая ее руки к подушке, я целовал ее грудь, низ живота, когда касался губами ее колен, с напряженной осторожностью разводя их в стороны, слыша ее прерывистое частое дыхание, ощущая на себе ее испуганный, но затянутый каким-то новым для нее, живым желанием взгляд…
Произошедшее между нами той ночью не шло ни в какие сравнения с предыдущими нашими почти невинными развлечениями. Той самой ночью началось полное и бесповоротное мое падение.
========== Часть 6 ==========
…Но в какой-то момент все стало еще хуже, чем бывало ранее.
Как тебе известно, мать моя умерла, едва я появился из ее чрева. Несколько докторов пытались вытащить ее с того света, но было уже поздно. Так и сложилась наша маленькая традиция забывать о моем дне появления из-за недельного траура по королеве Мэри. Сколько помню себя, всегда день моего рождения ассоциировался у меня с черным цветом и горящими свечами в церкви. Мою мать похоронили в часовне в пригороде, ее тело до сих пор покоится в одном из пяти гробов в фамильном склепе, в который можно попасть лишь с обратной стороны здания, и только в ту святую неделю, которую официально объявляли черной по всему королевству.
Отец свою супругу всегда очень любил и ценил, как рассказывал мне Джордж. Мы с ним и Джейн, помнится, проводили немало времени вместе. Он покинул нас, когда мне было восемь, а Дженевре – десять. До этого времени мы успели завязать очень тесную дружбу и проникнуться к нашему брату таким восхищением, каким только младшие дети в семье способны проникнуться к старшим.
Эта часть моей семьи всегда создавала у меня ощущение спокойствия и поддержки, чего нельзя сказать о других моих родичах, толпой обступивших трон престарелого, обожавшего поклонение отца.
Джордж уехал, едва ему исполнилось восемнадцать, не предупредив о своих намерениях никого из нас, лишь ставя всех перед фактом своего отречения от трона. Это повергло в шок нас с Джейн и в гнев нашего отца. С тех пор он еще сильнее пристрастился к вину, а редкие его минуты спокойствия сменились подозревающим, отдающим паранойей молчанием.
Вечер своего двадцатидвухлетия я проводил в своей комнате, читая книги. Рано утром мы вставали в часовню, по всему замку зажигались свечи, и возносились на разных языках молитвы. В этот день мы освобождались от всех занятий, включая фехтование, поэтому какое-то время я тренировался в своей комнате, исключительно для собственного развлечения, нежели для практики, и на тот момент моя шпага покоилась рядом со мной на соседнем кресле у камина. Меня одолевала сонливость и скука, я уже давно не держал обиды за упущенные праздники, однако в эти слишком свободные и длинные дни, похожие один на другой, я не мог найти себе никакого применения.
На шкатулке было аккуратно выгравированы мое имя и оплетающая его большая лилия. Как мне рассказывали, эту шкатулку готовила заранее своему еще не родившемуся ребенку моя мать.
Поздний осенний вечер ознаменовала вспышка грома и стук ливня по закрытым ставням, слабо тянущийся из окон холод заставлял подрагивать и пригибаться уютные огоньки зажженных ближе к вечеру свечей и пламя в камине. Тогда, поежившись от дохнувшего холода, я вытянул ноги перед огнем, ощутив, что начинаю зябнуть в собственной комнате.
Я полагал, что так и засну в тепле, однако из коридора послушался глухой звук шагов и возни. Одним скорым движением я закрыл шкатулку, оборвав мелодию на середине, и прислушался к приближающемуся гомону. С ворами я сталкивался не единожды – они двигаются совершенно бесшумно, пугаясь даже своей собственной тени; прислуга же в нашем доме никогда лишний раз не нарушала тишину. Едва ли в этом королевском доме ты бы встретил даже шаркающего старика, что уж говорить о таком злом утробном рычании, которое уловил мой слух в опасной близости от дверей в комнату.
Как бы то ни было, этот коридор последние несколько лет оставался нежилым, поэтому стоило хотя бы перестраховаться, поэтому я кинул скорый взгляд на шпагу, прикидывая, с какой скоростью смогу ее при надобности схватить, и начал, было, медленно подниматься на ноги, как дверь, по привычке не запертая мной до полуночи, распахнулась с такой силой, что стоящие на комоде в канделябре свечи мгновенно погасли.
Я уже и не помнил, когда в последний раз кто-либо помимо двух-трех служанок, отвечавших за чистоту в покоях, и Джейн заходил в мою комнату, но мне всегда казалось, что, будь у меня мать, она бы любила меня навещать. Вернее, мне хотелось, чтобы так оно и было.
Однако сейчас моим глазам открылась неожиданная, заставившая меня на некоторое время опешить картина: не очень твердо стоявший на ногах отец оперся о дверной проем спиной и рывком затащил в комнату Дженевру, чья растерянность легко читалась лишь по распахнутым в удивлении глазам и большей, нежели обычно, бледности лица.
– Моя милая Джейн, смотри! Смотри! Вот он – убийца твоей матери. Перед тобой! Сейчас! – он стальной хваткой держал сестру за предплечье, тряся перед собой сжатым до побеления костяшек кулаком. Джейн перевела испуганный взгляд на меня и, видимо, прочитала в моих глазах что-то, что заставило ее едва заметно отрицательно качнуть головой. – Думаешь, я не знаю, какие грязные слухи ты распространяешь за моей спиной, щенок. Выкатил бельма свои проклятые, – буквально выплюнул он в мою сторону, с ненавистью и страхом смотря на меня, будто желая ринуться в бой, но одновременно этого сильно опасаясь.
– О чем ты говоришь? – я в примирительном жесте поднял ладони, однако внутренне напряженно ждал момента атаки. – Я не понимаю, о чем идет речь.
– Все ты знаешь и понимаешь, – на какой-то момент мне показалось, что от его дыхания до меня добрался запах алкоголя. Отец всегда предпочитал сладкое вино, однако сейчас он явно превысил свою меру.
Но я не имел ни малейшего понятия, какой проступок мне вменяли в вину. Мне подумалось, что это играет пьяный угар, ведь, как известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке…
*
Робин слушал меня внимательно, не перебивая и не задавая вопросов; он молча, несколько сконфуженно смотрел в огонь костра, из которого вырывались яркие крошечные искры и водил обгоревшей палкой по пеплу.
По коридору из деревьев пробежал холодок, и юноша передернул плечами, впервые за все время моего долгого рассказа, пользуясь паузой, подавая голос:
– И что же тогда произошло? Я многое слышал на этот счет, но ничему не верил, этот случай наплодил множество слухов, – он хмуро поджал тонкие губы.
– Я схватился за шпагу, когда он выхватил из ножен свою. Только вот, видать, перенервничал старик, да в какой-то момент просто повалился на пол без сознания, сильно ударившись лицом. Позже врачи говорили, что, приступ у него случился какой-то от сильного напряжения и, что второй такой же он мог уже не перенести.
– Однако, – протянул мой друг, со смурным видом ковыряясь в рассыпающихся ветках.
– Мы с Джейн испугались, в чувство пытались его привести, позвали врача. Как бы то ни было, боялись мы, помимо смерти отца, последствий этой смерти для нас. Кажется, эта мысль возникла в наших сознаниях одновременно, в момент, когда тело отца упало на пол. В наших глазах, как мне подумалось, отразился одинаковый страх перед неизвестностью.
Невольно стушевавшись, Робин посмотрел на меня:
– Слушай, я все хотел задать тебе один вопрос, – он задумчиво почесал небритый с неделю подбородок большим пальцем.
– Ну? – все мое красноречие уступило накатившей усталости.
– Скажи, а почему в тот момент, когда ты увидел Джейн в часовне, ты так быстро и легко для себя осознал, что влюблен? Я не буду спрашивать на тему вашего родства хотя бы потому, что меня подобные вопросы жутко конфузят.
– Не знаю. Я много на этот счет думал, что-то даже писал в свой дневник, но вырывал из него страницы и сжигал, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не вычитал. Мне почему-то всегда казалось, что только она сможет унять всю мою боль, но в итоге эта связь стала простой повседневной привычкой… последние полгода мы друг другу врали.
– Ты ошибся?
Кивнув, я приложился к фляге с ромом. Лес погрузился в бархатную тишину ночи.
========== Эпилог ==========
Дорогой дневник!
Я пишу это письмо в нескольких экземплярах, некоторые из которых, вероятно, передам своим детям в будущем, как единственное доказательство бедствия, постигшего королевский дом Де Данслис, свидетелем коего я в силу некоторых обстоятельств явился. Одно из писем я намеренно оставлю перед своим отъездом, чтобы прочтено оно было в обязательном порядке, однако спустя некоторое время, так как сильно беспокоюсь о душевном состоянии моего двоюродного брата, в последние несколько дней впавшего в сильный внутренний кризис после смерти его сестры и моей кузины Дженевры Ирэн.
Как бы то ни было, сейчас я пишу это не только с намерением передать некоторую известную мне информацию потомкам, но и оповестить Вильгельма, которому письмо вручат лично в руки, о нескольких известных мне деталях их семейного дела в силу того, что имею в нем несколько большую осведомленность, нежели они могли изначально подумать. Во всяком случае, все мои клятвы, непреднамеренно данные их отцу несколько лет назад по чистой случайности, не имеют больше для меня никакого значения. Невольно своим молчанием я спровоцировал не ожидаемые мною страшные последствия, ныне обернувшиеся во вред всей королевской семье, сильно сократившейся за последние несколько лет.
Не вижу смысла тянуть, поэтому изложу все вкратце. Начну я со своего приезда сюда и его на то причин.
В завещании мужа покойной королевы Мэри, скончавшегося менее года тому назад, содержалась просьба в отношении меня: Его Величество, взвесив, как он писал, все свои опасения и длительные размышления, решил, что после его смерти, любимая его дочь Дженевра должна найти себе достойного мужа из семьи высоких кругов. Собственно, тем самым дворянином, на кого заранее возложена была плчетная ответственность, оказался именно я.
Однако, несмотря на приятное отношение ко мне Феодосия Светлого, я не позволил себе усомниться в реальных его мотивах и намерениях, из-за тщательного сокрытия которых народ Де Данслис так скоро лишился столь мудрой правительницы.
Однажды Его Величество гостил в наших краях и, сведя со мной дружбу, взял слово молчать о главном его секрете, раскрытие которого позже должно было стать, как я понимал на тот момент, главным мечом правосудия для «покушенцев» на престол. Не зная, что эта тайна станет моим оружием против моего же двоюродного брата, я охотно поверил монарху и дал ему слово молчать вплоть до его смерти. Однако по приезде в Ла Круа, около полугода тому назад, я обнаружил большое количество удививших меня неожиданностей. Дженевра с тех пор, как мы виделись в последний раз, сильно поменялась, но дело было вовсе не в том. Наша давняя, начавшаяся еще с детства дружба помогла нам несколько возобновить сошедшие на нет отношения, но дело было вовсе не в них.
Довольно быстро я заподозрил наличие у Джейн серьезных проблем со здоровьем. Приехал я со своими людьми, среди которых было несколько потрясающе талантливых медиков, поэтому долгими уговорами в течение нескольких довольно тяжелых недель мы все же склонили Ее Величество к обследованию. На удивление, несмотря на хорошее и регулярное питание, моя кузина оказалась сильно истощена. Сначала я, было, подумал на какую-то болезнь, тем более, обычно покорная повелению отца, ныне она настаивала на временном переносе нашей с ней свадьбы. Я не видел в этом ничего страшного, единственное, что вызывало у меня беспокойство – состояние ее здоровья, поэтому, дабы осторожно понаблюдать за ним, я решил остаться на нужное количество времени, хотя изначально у меня появилось желание уехать, чтобы заранее не быть в тягость дому, который должен был меня принять.
