Текст книги "Страдания среднего возраста (СИ)"

Автор книги: Злата Прага

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Глава 2. Магия денег

Глава 2. Магия денег

Женщина умнеет, если наслаждается зрелищем драгоценных камней.

Иоанна Хмелевская

Всё проходит. В этом заложена великая грусть и великая радость. Кто-то ненавидит любые финалы – хоть счастливые, хоть страшные. Я в юности занималась в легкоатлетическом манеже и обожала финишную прямую. Лишь несколько раз я достигала финиша первой, но до сих пор замираю при воспоминании того чарующего ощущения победы, когда врезаешься грудью в алую ленточку, разрывая и снося её разгорячённым телом, превратившимся в сплошное стремление. Как жаль, что этот жар, это горение со временем остывает! Но самое худшее – не прийти вторым или последним, что в сущности одно и то же, самое невыносимое – сойти с дистанции. Недостигнутая цель – отсутствие завершённости, дисбаланс жизни и личности, ненавистное многоточие! Нет результата – и словно не было вовсе усилий и стремлений, потому что они перечёркиваются и от стыда словно сворачиваются в жалкий клубок ноля. Вот этот ноль я с юности ненавижу. Либо плюс, либо минус – дайте мне любое свидетельство того, что я жила, что всё это было! Иначе я рассыпаюсь в прах!

И вот около полудня второго июля я выхожу из ванной, как потрёпанная собака, не в силах ни собраться, ни собраться с мыслями. Вчера всё завершилось так нелепо, что я не чувствую конца, не вижу точки, и мне плохо.

– Ма-ам! – раздаётся сиплый рык моего медвежонка с телячьими глазами.

Радует только то, что хоть сыночка повеселился вволю – его внесли в квартиру под утро четверо менее крепких и накачанных друзей.

– Да, золотой мой, – также сипло отзываюсь я, – ещё раз с днём рождения.

– Угу, и тебя. Есть чё хлебнуть?

Я молча наливаю мальчику рюмочку рассольчика и большую кружку грейпфрутового сока. Видимо, сочетание этих напитков обладает магической силой, потому что сыночка удовлетворённо охает и обводит этот мир, сосредоточенный в нашей солнечной гостиной, уже вполне осмысленным взглядом. Мне, честно говоря, и смотреть ни на что не хочется. Достаточно того, что утром я ещё раз посмотрела на платье, вернее, на то, что от него осталось.

– Есть чё поесть?

Вот хоть война, хоть материн позор, а растущий организм должен питаться, и я, махнув рукой на оказавшуюся бессильной перед природой и судьбой диету, встаю жарить заведённые на скорую руку оладьи…

***

В воскресенье Викуся участливо протянула мне шоколадку.

– Ну, как ты?

– Нормально. Но, клянусь вешалкой, Ленуся мне за эту подставу ещё заплатит. Фиг на платье, но бабки и в Африке бабки!

– Да фиг на бабки! Слушай, мои в субботу все дома были, не поговорить, но твой-то совсем маньяком оказался! – шепчет Викуся, оглядываясь на подсобку.

– В смысле? Да и не мой он вовсе, – поморщилась я при мысли о тролле.

– Да твой! Всю дорогу свой пиджак нюхал и шептал чушь какую-то!

– Какую именно чушь, – уточнила я, тоже переходя на шёпот и оглядываясь на подсобку, в которой копошилась Ленуся.

– Что-то вроде: «мама-мия», «роза», «бахча» и «Бахчисарай». И всё носом своим в пиджак зарывался и обнимал его, маньяк! – завершила Викуся трагически, – слушай, а при чём тут бахча?

Я нахмурила лоб, что-то такое вспоминая, встала с шаткой табуреточки, которую никак не могли заменить за последние лет пятнадцать, и достала с полки духи Ленуси, которыми мы с Викусей в пятницу набрызгались ей назло.

– Нотки дыни, гибискуса и сандалового дерева, – прочитала я на упаковке.

– Нотки дыни. Вот тебе и бахча, – протянула Викуся.

Мы переглянулись и расхохотались.

– Чего ржёте, кобылы? – поинтересовалась коровоподобная Ленуся.

– Бахча, – загибаясь от хохота, – пропищала Викуся.

– Ага, бахчисарайская, – закатывалась я.

– Дуры, – пожала плечами Ленуся, скрываясь в подсобке.

Колокольчик над входом тоненько тренькнул, и в «Торжество» вошёл тролль с малой свитой. Мы заткнулись и вытянулись по стойке «смирно».

– Э, дядя Тарик, – первой опомнилась Викуся, – рады вас видеть. Можем мы что-нибудь для вас предложить? Можем чем-то помочь?

– О! – он словно не ожидал нас тут увидеть и явно обрадовался встрече.

– Здравствуйте, Виктория, добрый день, мой, ангел, – чуть поклонился он мне, – но помощь нужна не мне, а моей, гм, племяннице, – и он вытолкнул из-за спины столь прозрачное существо, что я не сразу рассмотрела, кто это.

В центре узкого прохода между рядами стоек с одеждой стояла тонкая и звонкая девушка лет восемнадцати, миловидная, с красиво уложенной чёрной косой, добрыми чёрными глазами, в джинсиках и чёрной маечке, под стать нам, но худющая, как трубочка для коктейля.

– Испортила на выпускном платье шампанским, попыталась отстирать и отгладить и испортила окончательно. Расстроилась, бедняжка. А я сказал, что это не повод для расстройства. Правда же? – обратился он к нам за поддержкой.

– Ну, конечно, не повод! – тоном знатока согласилась я, – у нас прекрасный выбор платьев. Можем подобрать похожее, или совсем новое, для разнообразия.

Девчонка смущённо улыбнулась. Викуся окружила её вихрем заботы и утащила выбирать наряды и в кабинку. Охрана выдвинулась за периметр бутика.

У кассы остались только мы с Тариком.

– Прекрасны, как утренняя роза, – шепнул он.

– Или как дыня, – не удержала я рот на замке.

Он хитро на меня глянул и вдруг широко улыбнулся.

– А вы знаете, мой ангел, как красивы дыни ранним утром, покрытые горным туманом и капельками росы, золотящиеся в первых лучах солнца тёплыми янтарными боками с тонкими изумрудными прожилками?

– Н-не, – обалдело вымолвила я, не подозревая в тролле такой поэтичности.

Мы уставились друг на друга и вдруг смущённо улыбнулись. Не было у него никакой бородавки!

– Мама работала на бахче нашего соседа. Я до сих пор помню этот божественный и родной запах. Мама была сущим ангелом. Как вы.

– Ну, что вы. Какой там ангел! Как ваша голова?

– Болит. Ей не хватает ласковых женских рук.

– В нашей травматологии…

– Нет-нет! Никаких травм! Это душевная рана!

Я метнула на него взгляд из-под ресниц такой же тонкий и острый, как они.

Он уже вжился в роль базарного милашки, этакого соблазнителя с гор, и плотоядно оглядывал мою рабочую форму, пытаясь угадать за ней формы тела.

– Мы, кажется, закончили! – звонко сообщила Викуся.

Мы обернулись. Девчонка вышла в тёмно-голубом коктейльном платье с изящной белой вышивкой по бокам, подчёркивающим стройность, и жемчужной отделкой широкого круглого ворота.

– Отлично! – одобрила я.

– Хорошо, – кивнул Тарик.

Я отбила ему чек. Он протянул мне две бумажки, с которых я должна была сдать ему три.

– Не стоит. Купите себе с Викой вкусненького к чаю, – отказался тролль от сдачи, – может, и меня пригласите, – и он уставился на меня с ожиданием.

Чуда что ли ждал, дурак старый?!

– Э-э, мы с Ликой не пьём чай, дядя Тарик, – влезла Викуся, – мы пьём кофе в шоколаднице напротив центра с двух до полтретьего, по нечётным дням недели.

Старик прищурил глаз, кивнул и вышел.

Я с молчаливой укоризной посмотрела на подругу-предательницу.

– А чего? И тортик закажем, – и Викуся сгребла мои денежки, – йогуртовый…

***

Удивительно, но Тарик приволокся к двум в кафе и даже слопал кусок торта. Викуся хихикала, глядя, как он пялится на меня, когда я облизывала ложку.

– Э-э, Анжелика Николаевна, – начал он и вдруг взмок, – я и мои люди некоторым образом повинны во вчерашнем, то есть уже в позавчерашнем инциденте, так что я счёл возможном предложить вам скромную компенсацию за причинённые вам, гм, неудобства. Вот, – выдохнул он и выложил на стол чёрный бархатный футлярчик, мягко откинув крышку.

Теперь выдохнули мы с Викусей. На чёрном бархате переливаясь гранями в блеске оправы из мелких бриллиантов светился загадочным мягким светом крупный рубиновый кулон в форме капли на золотой цепочке.

– Я не могу, – выразила я свой восторг стоном отказа.

– А я не могу принять ваше «не могу», – отрезал Тарик, – примерьте! Пусть это будет мой подарок на ваш испорченный день рождения.

Метнув благодарный взгляд на излишне болтливую подругу, я застегнула цепочку с подвеской на шее. Своё отражение я увидела в глазах Викуси и тролля и немного погордилась, и порадовалась за себя.

– Но я, правда, не могу принять такой подарок, Тарик, – взмолилась я.

– Ангел мой, не обижайте меня. Вам очень идёт. Подходит к помаде.

Викуся хмыкнула. Я поняла намёк и, хлопнув бюстом о столик, дотянулась и прикоснулась губами к его щеке. Хм, а чисто выбритый, он был мягким и тёплым, и приятно пах тонким мужским парфюмом. Какие там нотки?

– Спасибо, Тарик! Право, не стоило.

– Вы стоите всех сокровищ мира, мой ангел, и потому бесценны. За дружбу? – и он поднял крошечную кофейную чашечку.

– За дружбу, – за двоих отозвалась Викуся.

Мы выпили кофе и переглянулись. Я нахмурилась, уловив что-то этакое. Эти двое явно плели за моей спиной интриги.

– Нам пора на работу, – сказал я и встала.

– Виктория, удачи, – попрощался тролль с Викусей.

Короткова быстренько убралась на улицу.

– Дорогая, мы не могли бы с вами поговорить? – обратился тролль ко мне.

– Нам пора на работу.

– Ангел мой, такая женщина, как вы, не должна работать! Именно это я хотел вам сказать.

– Э, Тарик, кажется вы не совсем…

– Я совсем, ангел мой! Я уже точно совсем! Поедем, а?! – и он ухватился за мою руку своими двумя волосатыми лапами.

Вот чёрт! Я ушам и глазам не поверила.

– Спятил? – грубовато спросила я, уже точно понимая, что спятил.

– Ангел мой!

– Значит так, – я ловко отцепила и сняла с шеи кулончик, – чтобы в диаметре ста километров мне не попадался, а то я тебе такого ангела покажу, что дьявол милее станет! Не прикасайся ко мне!

Отодвинув свой стул так, что соседние посыпались, я выскочила на улицу и гордым крейсером пронеслась мимо Викуси сквозь толпу в торговый центр.

Вскоре туда припёрся его охранник и молча положил мне на кассу чёрную бархатную коробочку, развернулся и ушёл. Он ушёл, коробочка осталась, и я через какое-то время убрала её от греха к себе в сумочку, пока Ленуся не увидела.

На Викусю я не смотрела, лишние разговоры пресекла. День прошёл в напряжённом молчании…

***

Вечером разразилась гроза.

Сначала сынуля с виноватой мордой вымогал из меня ещё денег.

– Я рожу, что ли?! – рявкнула я.

– Не родишь деньги, считай, что не рожала меня, потому что меня убьют. Ну, не виноват я, что эти лоси снесли барную стойку и кокнули музыкальную аппаратуру, – нудел Толька.

– Раз ты не виноват, чего ты платить должен?! – бушевала я.

– Так я же беседку заказывал!

– Но гуляли-то все! Пусть скидываются твои лоси!

– Мам, ну, рассосались все!

– Нет, это не твои дружки, а наши с тобой деньги рассосались!

– Мам!

Потом в дверь позвонили. Я забрала у соседки конверт, который для меня принесли ещё в пятницу, да она уехала на дачу и не передала.

– Чего там? – проявил заботу Толик, оттягивая продолжение разговора.

Там было извещение о том, что мы с ним пятнадцать лет не платим налог за квартиру, в которой проживаем. Ах, мама! Уехала к сыну и забыла про дочь! Ну, откуда мне было знать и помнить про такие мелочи?

Мы с сыном стукнулись головами, рассматривая сумму долга.

– Я с них стрясу, мам, – растерянно пообещал сын.

– Не спасёт, – вздохнула я, – а до десятого ещё и квартплату платить…

***

С понедельника по среду мы с сыном оплатили его долг за разгул в шашлычке и заплатили за квартиру, но на оплату налога за пятнадцать лет со всеми штрафами денег не было.

– Может, займём? – предложил сынуля.

О, мой бедный наивный оптимист!

– У кого? В нашем окружении сумасшедших нету, слава богу.

На этом месте я чуть запнулась, но тут же отогнала мысль, как муху.

– Может, кредит возьмём?

– Взять кредит, чтобы тут же его отдать? И ещё три года тянуть кабалу? Никакой радости! Нет уж!

– Ну, я не знаю. Вообще, мне тут работу предложили. Только придётся пойти на подлог.

– Что?! Нет. Нет, сын, ни за что! Если ты ещё куда-то вляпаешься, наш бюджет не выдержит и треснет, как моё платье!

– Какое платье?

– А, это я так, к слову. Никакого подлога! А что за работа?

– Да как мечталось – дальнобойщиком. Но там же только с двадцати одного года. А на категорию я сдам – в армии научили, целый год грузовик водил.

Я про грузовик уже не слышала, уставившись на сына изумлённым взглядом. Господи, неужели это я его родила? Неужели это моя плоть и кровь, часть от части меня? Ну, как можно мечтать стать дальнобойщиком?!! Ужас какой-то!

– Мам! Ма! Ты заснула что ли? Отомри!

Отомри! Да лучше бы мне умереть! Целый год эта глупая армия, от которой его некому было отмазать, какой-то дурацкий грузовик, и вездеходы какие-то дурацкие, бронетранспортёры бесконечные, танки, длинномеры с брёвнами, и вот, пожалуйста – достойный финал – дальнобойщик! Я для этого его родила?!

– Так как, мам? Накинем мне годик? Смогу зарабатывать! А то в ПАТП денег мало платят, а за рейсы больше будут накидывать. Да и грузовик лучше автобуса.

Я страдальчески оглядываю своего мальчика. Накинуть годик! Он, конечно, не женщина, но увеличивать свой возраст ради денег просто глупо. И опасно. Знаю я, как трудно быть дальнобойщиком. Всякие налёты и захваты грузов, и аварии всякие, да и на деньги ещё могут кинуть. А потом по бабе в каждом городе. Нет!

– Нет! – говорю я вслух, – ни за что!

– Так, а как тогда?

– Продадим что-нибудь.

Сын неуважительно крутит себе у виска, бросая этим камень в мой огород.

– Ой, мам, помнишь наш любимый мультик? Чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное, а у нас денег нет!

– Зато есть кое-что, не очень нужное или же очень ненужное, зато роскошное. Точно денег много стоит.

Я с тяжким вздохом достаю и ставлю перед сыном чёрную коробочку. Мы с ним с восхищением смотрим на гранатовую каплю. Надежда вспыхивает в нас алмазными праздничными бликами.

– А это откуда?

– От верблюда, – и я мрачно захлопываю коробочку.

О, мой кулон! А я только привыкла к мысли о том, что он у меня есть, и даже прикинула, куда и с чем я смогу его носить…

***

– Тарик, дорогой. Могу я-таки тебе что-то нашептать, дружище?

– Слушаю тебя, Яша, шепчи, друг, прямо в трубку шепчи.

– Я-таки подумал, что тот наборчик с рубинами, который ты просил меня почистить, тебе очень пригодится для некой дамы, и я-таки его почистил после магазинной пыли. Ха! За такую стоимость он мог умереть в той витрине, если бы не твоя щедрость! Надеюсь, дама стоила твоего корыстного бескорыстия?

– Ближе к делу, Яша! Что такое?

– Я-таки уже приблизился, да ты перебил. В один из моих ломбардов поступил чудесный кулон с того рубинового набора.

– Врёшь!

– Новости врут! А Яков Малевич говорит то, что знает. Рубиновая капля в окружении алмазных брызг на золотой цепочке. Сдал молодой парень.

– Паспортные данные?

– Я-таки догадался записать, Тарик, и ты пиши, дружище. Анатолий Алексеевич Малинин…

***

Закрыв бутик, мы вышли в холл торгового центра и синхронно покачали спины, отерев ещё руками поясницы. Ах, какими мы трое были двадцать лет назад! Даже Ленуся была хороша, а уж мы с Викусей – просто фемины. Как же сложно входить в новый статус, в котором в принципе существуют затекшие поясницы!

– Девки, а давайте в кафе посидим? – вдруг предлагает Ленуся, – я выпивку оплачу.

Мы с Викусей тревожно переглядываемся. В нашей троице Ленуся вечно на отшибе, не сложилось у нас с ней такой душевной дружбы, как с Викусей. Да и такие предложения не в духе вечно прижимистой Ленки.

– Да не коситесь вы! Никакой подставы! Ну, просто, хреново мне! Блин, столько лет втроём тряпками торгуем! Можете вы хоть раз мои сопли выслушать?

Мы переглядываемся снова и киваем. Спускаемся вниз и переходим дорогу. Кофейня уже опустела, и мы занимаем столик в дальнем углу зала. Коньяк, кофе, мартини, сыр и оливки, безе с эклерами, фруктовая нарезочка, и мы, склонившись голова к голове, тихо шепчемся о своём, о женском.

– Хорошо вам, сучкам, у вас всё сложилось, – начинает Ленуся, – у Вики этот Генка твой малохольный, девчонки, свекровь с огородом, ты, блин, дура, в мать-одиночку играешь, а сама то на море, то на турбазы ездишь с кавалерами. А мне, представляете, не везёт. Ну, нет у меня изюма какого-то, как у вас. Меняю мужиков, а они все какие-то пресные попадаются, словно их с детства не досолили, не доложили в них перца. Вот и не прикипела ни к кому. И вот наконец попался один.

– Ну, хоть не два, – пытается шутить Викуся.

– Да двух таких я бы не выдержала, – вздыхает Ленуся, – понимаете, мне уже тридцать девять, пора как-то устраиваться. Лёнчик скоро нас всех выгонит, наберёт молодых девок в бутик. А нам, старым кобылам, куда деваться?

– За себя базарь, – призываю я её к порядку, – особенно за кобыл.

– Ой, да ладно! Молодуха прямо! Короче, встретила я одинокого богатого мужика, и он, в принципе, открыт для брака. Ну, квартира там, машина, дом за городом с камином, ещё система автомоек и семья богатая, все на понтах.

– И в чём проблема? Жени его на себе, – сказала Викуся, втягивая в совершенный алый ротик зелёную оливку со дна бокала после выпитого мартини.

– А вот не знаю! – горестно вздохнула Ленуся, – стоит ли?!

– Что не так? – коротко спрашиваю я.

– Понимаете, – вздыхает Ленуся, – он помешан на идеальности. Всё вокруг должно быть совершенным: идеально чистым, идеально белым, идеально красивым, идеально прожаренным, чёрт бы его побрал!

– Трудно соответствовать? – вздыхает Викуся со смешанными в равных долях злорадством и сочувствием.

– Да какое там соответствие! – махнула рукой Ленуся, замахивая полбокала коньяка, – я вкладываюсь в эти отношения, как банк в промышленную инвестицию, отдаю больше, чем могу. Я постоянно что-то решаю и организовываю, что-то придумываю, чтобы при наших встречах всё дышало романтикой, а сама выматываюсь так, что уже не могу этой долбанной романтикой насладиться!

– А как в постели?

Молодец, Викуся! Зрит в корень.

– Да хорошо, блин, в постели! Но я и в постели не могу уже расслабиться, всё думаю, как вовремя всё сделать. Скоро уже изображать начну, не смогу нормально расслабиться!

– О, господи! А может, накручиваешь?

– Ага! – огрызнулась Ленуся, – ездили на тех выходных в отель. Я поехала туда первой, сняла номер, приготовила свечи, лепестки роз, заказала ужин, музыку настроила, потом облизывала его всю ночь, ещё и расслабон в сауне устроила, с маслами всякими массажик, а он потом меня до дома подкинул и говорит у подъезда: «Всё было прекрасно, Леночка! Как всегда!» Дебил! Что он знает про мои «как всегда»?! Как всегда я пашу, как лошадь! А пахать уже сил не осталось! Пожить хочется! А от всех этих приготовлений я устаю хуже, чем от вредных клиенток в бутике. Ей богу, девчонки! Я на нём, как на работе! Никакого кайфа!

Мы вздохнули.

– А ты как думала богатого мужика удержать? Это тоже работа! Это нечеловеческих усилий требует, если хочешь пожить по-человечески, – сказала я.

– А может пошлёшь? Ну, на кой такая каторга? – предлагает Викуся.

– Ага! Пошлёшь! Пошлёшь – потом не найдёшь! – стонет Ленуся.

Бе-едная! Нам с Викусей её почти жалко.

– А главное, девки, я всегда такие пресных и пресыщенных терпеть не могла, ну, таких вот, утончённых, а с этим же жить придётся, и себя от него прятать!

– А сможешь? Особенно годами? Себя прятать тоже работа, – говорю я.

– Да это-то у нас, у баб, в крови. Смогу. Тут весь вопрос в цене вопроса.

– Отдашься или продашься? – уточнила Викуся.

– Проблема в том, что отдаваться хочу я, ему это словно фиолетово, пресному типу! А вот продаться, да, очень хочу, но ведь цена – все выходные, будни и праздники всей оставшейся жизни!

– Ну, говорят, что соль – белая смерть! – философски замечает Викуся.

– А недосол ведёт к кретинизму, – огрызнулась Ленуся.

Мы переглянулись и прыснули. Выпив ещё раз за женскую солидарность, посоветовали Ленусе не дурить. Я вспомнила про страшную тень госпенсии.

– Изюма в тебе нет, это точно, – сказала я, – зато есть фунт инжира с финиками. Такое не каждый оценит. Если он оценил, всё не так безнадёжно. И не ставь себя в это приниженное состояние! Веди себя так, как в рекламе! Подумаешь, богач какой! Ведь ты этого достойна! Пусть радуется, что такому пресному пентюху в галстуке такая знойная баба досталась! Учи его ценить тебя. За тебя!

Мы ещё раз выпили и решили расходиться. Ночь дышала свободой!

Как прекрасно расплатиться с долгами! И как ужасно остаться ни с чем. Вот нет в мире гармонии! Нет долга, нет кулона. Нет никакой радости. Одно хорошо – дождик прошёл, освежил город, а то от пыли задохнулись уже. Я устало брела с девичника, шаркая по асфальту кроссовками и старательно обходя лужи.

– Добрый вечер, ангел мой! – раздался голос тролля.

Я подняла голову. Дядя Тарик стоял передо мной во всём великолепии: в белом костюме, сияя лысиной и начищенными ботинками, дорогой заколкой для галстука и золотой коронкой.

– Привет, – выдавила я испуганно.

Вот потребует сейчас отдать дорогущую цацку, а цацки-то тютю!

– Разрешите вас проводить?

Я кивнула и тут же оказалась в объятиях тролля, который ловко и ухватил меня под руку, и облапил под задницу. До моего дома мы дошли быстро, чего там идти-то – два дома через дорогу. У подъезда он кивком отпустил крадущуюся за нами в темноте охрану.

– Очень жаль, когда красивые женщины вынуждены работать, и в одиночку справляться с жизненными трудностями, – сказал он, – и особенно жаль, когда они вынуждены расставаться с красивыми вещами, которые должны их украшать ещё больше, – и он протянул мне на ладони чёрную коробочку, щёлкнув крышкой.

Рубиновая капля оказалась перед моими глазами, и в них вдруг всё подозрительно поплыло и заблестело, как лужи после дождя. Мало того – раздвоилось и растроилось, в том смысле, что передо мной оказались сразу три капли – кулон и серьги. Набор был изумительно глубокого красного цвета и словно манил прикоснуться к нему. Я опустила голову.

– Ты должна была сразу обратиться ко мне, мой ангел, но я не оставил тебе номер. Он в этой же коробочке. Позвони, если снова окажешься в затруднительном положении. Только не продавай больше мои подарки, дорогая. Некрасиво.

Тарик взял в свои руки мою и, поцеловав, оставил в ней коробочку. Молча кивнув, растворился в ночи…

***

– Опять?! – ахнула я, выслушав в бутике рассказ Толика спустя ещё два дня.

– И опять, и снова! И в этот раз они переполнили чашу моего терпения! Мать, я уволился.

Я замерла как вешалка с одеждой посреди магазина и с ужасом посмотрела на сына. Ясно, в кого он такой красавец и такой тупица! Вылитый папочка! Уволился он, видите ли, не найдя на работе справедливости! Как будто такая вообще есть в природе! А вот как мы вдвоём протянем на одну мою зарплату? Раньше как-то умудрялись, но тогда он был подростком, а теперь это взрослый парень, и разрешения ни на что уже не спрашивает. Ишь, уволился он! И просто поставил меня перед фактом, как будто я пустое место. А завтра вообще женится на какой-нибудь пигалице, и они станут диктовать мне условия!

Мне вдруг стало так грустно, что я перестала играть главную роль в жизни сына, что слёзы сами собой хлынули из глаз. А слезливость – это уже старость?

– Мам! Э-э, мам, не плачь! Ну, не могу я этого выносить! Мам!

Сын вдруг подхватил меня на руки и закружил.

– Пусти, оглашенный! Уронишь! – очнулась и завопила я.

– Не уроню! А ты не реви! Лучше худей! – и сын снова меня закружил.

Так нас и застал Тарик, войдя в бутик со своей племянницей. Толик осторожно поставил меня на пол.

– А у вас весело, – будничным голосом заметил Тарик, оглядывая моего сынулю так, словно прикидывая, сейчас его покалечить или отложить это на ночь.

– Как раз грустно, дядя Тарик, – высунулась из-за кассы Викуся, – у нашей Лики сына с работы уволили, она распереживалась, вот мальчик её и веселит.

– Сын? – Тарик снова бегло оглядел моего Толика и обернулся ко мне.

Я быстро кивнула, испугавшись за ребёнка. Как бы злобный тролль не съел моего мальчика!

– А что была за работа, что мама так расстроилась? – поинтересовался Тарик.

– Да водила я! Водитель автобуса. А там платят всё равно мало, вот я и ушёл. А мать просто не хочет, чтоб я дальнобойщиком устроился, – отрапортовал Толик.

– Ну, рано или поздно мы все отдаляемся от матерей, – заметил Тарик.

Я с мольбой взглянула троллю в глаза, сжав руки в замочек под грудью.

– Хотя, лучше позже, чем раньше, – пробормотал Тарик, уставившись на мою грудь, – я вот как раз водителя ищу личного. Ты как водишь? Хорошо?

– Да вроде хорошо, – пожал сынуля богатырскими плечами, – на доске пару раз висел.

– На какой доске? – взметнул брови вверх Тарик.

Словно огромные лохматые жуки на лоб наползли.

– Да на почётной, – пробасил мой сыночка.

– Ну, если на почётной, – усмехнулся тролль, скривив губы-змеи, – заезжай завтра ко мне в офис, поговорим. Только позвони сначала.

– А номер?

– У мамы есть мой номер. Или уже нет? – чуть скосил он на меня нос.

– Есть, – пискнула я.

– Ладно тогда, я пошёл, – радостно сказал сын, – пока, тётя Вика, пока, мам!

– Пока, милый. Увидимся вечером.

Толик уже пошёл было к двери, но уставился во все глаза на ту трубочку от коктейля, которую снова привёл в «Торжество» Тарик.

– Э, а мы с Лидонькой опять к вам. Летом у девочек столько событий. У подружки свадьба, – сказал Тарик, – нужно ещё одно платье.

– Конечно, дядя Тарик! Мы сейчас подберём! – и Викуся с готовностью подошла к Лидочке.

Сынуля вздохнул, подмигнул девчонке и вышел. Трубочка вдруг смущённо улыбнулась и отвернулась к платьям. Мы с Тариком встали у кассы.

– У сына проблемы, а ты опять не звонишь, – с мягкой укоризной сказал Тарик тихо, – а если бы я Лиду к вам не привёл? Опять бы пошла в ломбард?

– О проблеме сына я узнала только что. Работу он бы сам нашёл, но спасибо.

– Ой, не надо мне «но» и не надо твоё «спасибо»! Просто помог. А то уедет, ты расстроишься, загрустишь, и бедному Тарику останется только утопиться.

– Ой, не надо мне твоих «утопиться»! За сына спасибо, правда, только не прибедняйся.

Мы помолчали. Потом он спросил тихо.

– Носишь?

– Что? А, да. То есть нет. В смысле, куда мне его носить-то?

– В театр пойдёшь? – интимно спросил тролль, заглядывая мне в глаза.

– Какой театр, Тарик?! И так весь день, как в театре без антракта!

– Тогда на ужин. Ужинать же тебе надо? Обязательно надо кушать!

– Поужинать я и без рубинов могу, – лукаво улыбнулась я.

– Не можешь! Обязательно надо украситься. Завтра заеду. Наденешь.

– Тарик!

– Тс-с! Лидочка!

Викуся подвела к нам Лидочку в милом розовом платье в пол.

– Очень тебе идёт! – улыбнулась я ей, – только поправиться бы чуть-чуть!

Девчонка смущённо улыбнулась. Они с Викусей отошли заворачивать платье, мы с Тариком повернулись к кассе.

Платье стоило одну бумажку, он протянул мне три.

– Молчи. Не говори ничего. Купишь себе платье на завтра. К помаде!

Он чуть повернулся ко мне боком. Я украдкой его чмокнула, ощутив знакомую мягкость щеки и уже знакомый изысканный микс древесно-цитрусовых ноток бергамота и апельсина. Он кивнул девочке и пошёл к выходу, она за ним. Один из охранников двинулся к нему и зацепил ногой за стойку.

– Тарик!

Я резко дёрнула Тарика к себе, а Викуся дёрнула к себе Лидочку. Вешалка рухнула, придавив охранника ворохом тряпок.

– Мой добрый ангел, – улыбнулся мне тролль, поправляя пиджак.

Ленуся с Викусей высвободили охранника из вешалки.

Тарик наконец вышел со своей Лидочкой, а мы с Викусей провожали их долгими взглядами.

– Ну, и когда? – спросила Викуся.

– Никогда, – отрезала я.

– Дура.

– Сама такая.

– Обе такие, – констатировала Ленуся, – идите в подсобку, новую партию надо отпаривать.

Мы вздохнули и пошли работать…

***

На следующий день с утра Лёнчик обнаружил недостачу.

– Опять товар проср-ли, курвы? Или воруете? – ласково уточнил хозяин.

Не дождавшись ответа, молча раскидал недостачу на троих и закрыл бутик на учёт. Мы провозились до ночи. Про ресторан с Тариком я вспомнила, увидев его машину у подъезда.

– Забыла? – грустно спросил он.

– Забыла, Тарик, извини. Лёнчик нас на учёт закрыл.

– Недостача?

– Да. Раскидал на троих, учёт провёл, но ничего не нашёл. Вроде всё на месте, – и я тяжело вздохнула.

– Устала? – он погладил меня по плечу.

– Ужасно, – вздохнула я.

– Ладно. Отдыхай. До завтра?

– До завтра. Ой!

– Что опять?

– Завтра я не могу. Мы с Толиком к Вике едем на дачу. Мы у неё грядки копаем, окучиваем, а она нам потом огурцы в банках даёт, варенье, картошку.

Тарик подошёл ко мне вплотную.

– Ангел мой! Ну, какая картошка, а?

– Тарик, я…

– До завтра, мой ангел. Отдыхай.

Тарик сел в машину, хлопнув дверцей.

Обиделся. Пусть! Подумаешь, принц выискался! Пусть катится! Он уехал, а я вдруг ощутила одиночество и подняла голову. На тёмном, словно бархатном небе, бриллиантами сверкали звёзды…

***

Следующий день разделил мою жизнь на «до» и «после» встречи с Тариком.

К рубиновому гарнитуру я надела облегающее бордовое платье и чёрные туфли на шпильках с тонкими ремешками, заколов волосы в изящную шишку.

Положив чёрную лаковую сумочку на белоснежную скатерть, чуть улыбнулась Тарику. Моему троллю совсем крышу снесло. Не дав мне даже поесть для приличия, он тут же озвучил мне своё явное скрытое желание.

– Я дважды был женат, мой ангел, и сейчас состою в третьем браке. Однако в последние, гм, пару лет, как бы это сказать, у меня возникли некоторые проблемы. Я лечился, конечно, но при этом ни одна из моих жён и, гм, подруг, не могла возродить во мне мужчину. Это сделала ты, дорогая.

– Да уж, – смущённо буркнула я, вспомнив, как плюхнулась на него, и как потом с него вставала.

– Да, возможно, это получилось несколько, гм, нетривиальным способом, но главное, получилось. И мне безумно хочется в этом убедиться. Окончательно, так сказать, удостовериться.

– Ну, и удостоверься с женой.

– Но это ты, а не она вызвала во мне такую, гм, бурю эмоций.

– Тарик! Послушай!

– Слушаю, дорогая.

Я растерялась. Всё это время он попросту затыкал мне рот, но вот теперь дал право голоса, и я не знаю, что сказать.

– Едем, – и он встал, решительно отодвинув стул.

– Куда?

– Какая тебе разница? Это вопрос географии. Едем со мной.

– Погоди!

Я уставилась на него гневными глазами. Он спокойно смотрел на меня.

– Три жены, ещё какие-то подруги, а я кто? Наложница?

Тарик лукаво улыбнулся.

– Ты мой ангел, дорогая! Мой волшебный добрый ангел, на появление которого я уже не надеялся. Ты не будешь ни женой, ни подругой, ни наложницей. Ты будешь моей госпожой, дорогая, и моим ангелом-хранителем.

– Но я…

– Ты замужем? – мягко спросил он.

– Нет.

– Кто-то есть?

– Да нет у меня никого! Толька только.

– Кстати, хороший парень. Открытый, честный, как ты сама. Возит меня уже два дня. Вежливый такой, весёлый.

– Лучший комплимент матери – комплимент её детям. Спасибо, Тарик.