Текст книги "Человек, который читал мысли"

Автор книги: Зиновий Юрьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Обождите, Дэвид. Через час начинается пресс-конференция Стюарта Трумонда. Вы ведь знаете, что он добивается переизбрания в сенат от нашего штата. Он хороший парень, и я хочу, чтобы отчет с пресс-конференции дали вы. На первую полосу.

Сенатор Трумонд, медленно поворачиваясь всем телом, обвел взглядом журналистов и сказал:

– Если у вас есть вопросы, джентльмены, валяйте.

Несколько десятков журналистов, заполнивших небольшой зал для пресс-конференций отеля "Хилтон", на мгновенье оторвались от блокнотов. Никто из них не торопился вскочить со своего места: пресс-конференция – старинный ритуал с давно известными церемониями. Ведущий конференцию почти всегда знает, о чем его спросят, а задающий вопрос знает, что на его вопрос ответят. И если иногда журналисты и наступают друг другу на ноги – в прямом и переносном смысле слова, – то лишь потому, что хотят попасть в телеобъектив.

Но на пресс-конференции сенатора Трумонда телекамер не было и задавать вопросы никто не торопился. Наконец кто-то спросил:

– Что входит в ваше меню, сенатор? Во время избирательной кампании вам приходится много выступать...

– Яйца, бифштекс и горячий томатный суп.

– Какое у вас кровяное давление?

Вопросы теперь следовали один за другим.

– Любите ли вы тепло укрываться в постели?

– Как вы относитесь к моде на дамские брюки?

– Любите ли вы животных?

Перед присутствовавшими на глазах вырисовывался ярчайший портрет серьезного политического деятеля. Глубокие вопросы вскрывали тайники души сенатора и выворачивали ее наизнанку. Еще бы! Любовь к томатному супу и терпимое отношение к дамским брюкам – ради одного этого стоило устраивать пресс-конференцию.

У сенатора почти не двигалась шея, и при каждом вопросе он поворачивался к журналисту всем телом. Он был грузен и походил на угрюмого медведя.

– Еще вопросы, джентльмены? – спросил он, и Дэвид услышал бесплотный звук его мыслей: "Слава богу, кажется, обошлось благополучно... ни одного вопроса о минитменах..."

– Будьте добры, сенатор, – сказал Дэвид, – расскажите, как вы относитесь к тем, кого называют минитменами?

"Паскудник, – зло подумал сенатор, и Дэвид почувствовал, как в нем поднимается ярость, – подожди, захватим власть, мы тебе покажем..."

– Я поддерживаю всех тех, кому дороги наши великие традиции! – патетически воскликнул сенатор.

"...Сюда бы пяток наших минитменов с оружием, они бы тебе объяснили..."

– Я хочу спросить, сенатор, поддерживаете ли вы людей, называющих себя минитменами, которые, насколько известно, тайно накапливают оружие и тренируются в стрельбе?

– Я не видел ни одного минитмена, не разговаривал ни с одним минитменом, и вообще я не уверен, существуют ли минитмены или созданы фантазией безответственных журналистов, – решительно сказал сенатор и закончил: Благодарю вас, джентльмены.

– Мне очень жаль, мистер Росс, – сказал редактор "Клариона", – но теперь я вижу, что с вами что-то произошло. Вы врываетесь и с торжественным видом объявляете, что Стюарт Трумонд – минитмен. Я знаком с сенатором много лет, он мой близкий друг, кротчайший человек.

– Он тайный минитмен, мистер Барби, – настойчиво сказал Дэвид. – Я не могу этого сейчас доказать, но я уверен в этом, как в том, что вы – хозяин "Клариона".

– Зато я вовсе не уверен, что вы и впредь будете его сотрудником, Росс. Мне кажется, что вы сами понимаете почему.

– Я думаю, что сумею доказать связь Трумонда с минитменами. Во всяком случае, после окончания избирательной кампании.

Рональд Барби пристально всматривался в Дэвида. "Похоже на колдовство. На протяжении двух суток мальчишка дважды приносит такую информацию. Он не мог ее получить и получил. Сначала этот ювелирный магазин, теперь – сенатор. Ни один посторонний не мог знать о тайных встречах Трумонда с минитменами, ни один. Сенатор рассказал мне, но мы друзья, сенатор знает, кому можно доверять. Но этот Росс – уму непостижимо! Более того, он становится опасным... Уволить и предупредить сенатора, чтобы он был поосторожней..."

– Да, мистер Барби, я понимаю почему.

Он не был ни убит, ни ошарашен. Просто события разворачивались слишком быстро – он не успевал осознавать их и как-то к ним подготовиться.

Мир угрожающе надвигался на него со всех сторон глухой стеной. Что он сделал? Ничего. Он просто вдруг стал слышать чужие мысли. Он чувствовал себя вчерашней газетой, подхваченной ветром на улице.

ГЛАВА, КОТОРАЯ ПРИЧИНЯЕТ ДЭВИДУ НОВЫЕ НЕПРИЯТНОСТИ

Капитан Фитцджеральд не выносил загадок и тайн. Он любил ясность и четкость, когда причина и следствие – впереди причина, за ней следствие стоят друг другу в затылок по команде "смирно".

Он не выносил неясных преступлений, они мучили его, как слишком узкий воротничок,-давили и не давали спокойно дышать. Он был великолепным полицейским, и неясных для него преступлений в городе почти не было. Другое дело, что, став ясным, преступление не обязательно становилось раскрытым. Иногда Фемиде лучше не снимать повязку с глаз: и ей спокойнее, и окружающим меньше хлопот.

Поэтому Руффи и его работа, "Великое Ювелирное Ограбление", как его назвали газеты, навсегда останутся тайной и дадут, кстати, возможность требовать увеличения бюджета полиции.

Но тем не менее Эрни Фитцджеральд чувствовал себя несчастным человеком он буквально задыхался, он не мог ни на чем сосредоточиться, он думал только о Дэвиде Россе.

Дэвид лежал, вытянувшись, не в силах оказаться по какую-то сторону зыбкой грани между сном и бодрствованием.

Когда прозвенел звонок, он вздрогнул и с трудом вышел из оцепенения. "Должно быть, Прис", – подумал он равнодушно и открыл дверь. Перед ним стоял капитан Фитцджеральд с чемоданом.

– Добрый день, Росс, – сказал он весело. – Простите, что я пожаловал к вам. Позвонил в "Кларион", говорят, вы там больше не работаете. Что случилось?

– А вам что за дело? Приехали меня утешить?

– Ну, ну, Росс... Что вы на меня дуетесь? Я просто сообразил, что забыл отдать вам корреспондентскую карточку. Вот она, держите.

– Она мне больше не нужна.

– Не унывайте, такой парень, как вы, долго без работы не останется.

"Трам-тара-там-там, там-тара-там-там", – услышал вдруг Дэвид.

– Вот, кстати, посмотрите, – продолжал капитан, открывая чемоданчик. Тускло поблескивая вороненой сталью, в нем лежал автомат.-Нашли под сиденьем одной из тех машин. В "плимуте". Держите. Хороша штучка?

"Трам-тара-там-там, там-тара-там-там", – беззвучный голос капитана распевал изо всех сил.

"Ну и кретин", – подумал Дэвид и потянулся к автомату.

"Есть! Взял!" – мысленно завопил капитан и, схватив автомат, сунул в чемодан.

"Отпечатки, я оставил отпечатки на автомате", – вдруг стремительным метеором мелькнула пугающая мысль. И Дэвид, не успев сообразить, что делает, выбросил вперед правую руку. Он не был боксером, но восемьдесят килограммов его веса, сосредоточенные в одном кулаке, заставили капитана качнуться назад, и только стена не дала ему упасть.

Фитцджеральд был профессионалом, и пока кулак Дэвида описывал свою короткую траекторию, он успел вытащить пистолет. Он не выронил его, даже ударившись затылком о стену.

– Не спешите, Росс, – хрипло пробормотал он, держа в одной руке чемодан, в другой – направленный на Росса кольт. – И не делайте глупостей, я еще жив и могу случайно нажать на спуск... Дэвид, я не знаю, как это у вас получается, но вы умеете читать мысли. Это звучит дико, но я не наркоман, и я трезв. Только что я убедился сам, окончательно...

– Убирайтесь к черту, – сказал Дэвид.

– Вы сделали большую ошибку. Это серьезная улика, любимая улика присяжных. Когда они слышат "отпечатки", они больше не сомневаются. Все они так устроены. Им хочется уйти домой, нырнуть в бассейн, или поехать к любовнице, или выпить холодного пива. А тут их донимают: виноват или не виноват некто Дэвид Росс. Да какой может быть вопрос, когда наша славная полиция нашла автомат с его, понимаете, отпечатками пальцев? С семи до половины девятого вас видели только полицейские, и вы не докажете своего алиби. А теперь перейдем к будущему. Вы умеете читать мысли.

– Что вы хотите, капитан? – спросил Дэвид медленно и устало.

– Я хочу, чтобы вы работали вместе со мной.

– В качестве детектива? Своих мозгов не хватает?

– Вы глупец. Росс. Вы даже не понимаете, что у вас в руках или, хотите точнее, в голове. Вы хоть представляете себе, что значат деньги?

– Не хватает еще ваших нотаций. Ладно. Мне не из чего выбирать. Согласен. Но с одним условием – уходите. Я устал.

"Только бы уйти от них, не слышать этих больших и маленьких змей, копошащихся в чужих головах, только бы суметь заткнуть уши". – Дэвид вспомнил, как обрадовался тогда в больнице своему нежданному дару, и невесело рассмеялся.

ГЛАВА, В КОТОРОЙ ДЭВИД НЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ, НО ИГРАЕТ ГЛАВНУЮ РОЛЬ

Сенатор Стюарт Трумонд чувствовал себя глубоко несчастным. Человек действия, он вынужден был то и дело одергивать самого себя, соблюдая наложенную помощниками епитимью, чтобы поддерживать в глазах избирателей образ кроткого, рассудительного, старого Стью.

Он ненавидел негров. Это был инстинкт охотника за "черным деревом" и рабовладельца, переданный четырьмя поколениями южан. Но вместо того чтобы гоняться за ними, науськивать собак и держать в руках винтовку, он вынужден был публично призывать к порядку и терпимости.

Он не мог видеть людей с востока страны, этих либералов и профессоров. Они казались ему чем-то вроде кислоты, которая разъедает мир, в котором он родился и который хотел сохранить. Это был мир четкий и ясный, великолепный в своем застывшем совершенстве, мир, в котором черное было черным, а белое – белым, без полутонов и оттенков. Это был мир, в котором сила осознавала себя и считала себя мудрой уже потому, что была силой. Но ему приходилось, играя предписанную ему роль доброго Стью, жать руки всем этим людям и говорить о пользе просвещения.

И поэтому, подобно преподавательнице воскресной школы, уезжающей раз в неделю в другой город, чтобы тайно напиться там или подцепить проезжего коммивояжера, он вкладывал всю свою неизрасходованную ненависть в любовь к минитменам. Эти люди, тайно накапливающие оружие и тренирующиеся в стрельбе по мишеням, на которых изображены люди, были его страстью, его гордостью и любовью. Он отлично понимал их, всех этих отставных полковников, пожилых леди, готовых выкалывать зонтиком глаза во имя господне, солидных бизнесменов и прыщавых, разочаровавшихся в жизни юнцов – они ненавидели так же, как он. Ненависть к тому, что интеллигенты и красные называли прогрессивными идеями, объединяла их. Но их единство держалось до поры до времени в глубокой тайне, и, кроме ближайших к себе людей, в которых он был уверен больше, чем в себе, никто не мог знать об отношениях сенатора Стюарта Трумонда к минитменам.

Вот почему вопрос корреспондента "Клариона" на пресс-конференции заставил сенатора всполошиться.

– Но вы понимаете, Ронни, – сказал сенатор, – этот щенок прямо задал мне вопрос о моем отношении к минитменам. Почему я и попросил тут же позвонить вам.

– Я скажу вам больше, Стью, – ответил владелец "Клариона". – Когда я вызвал его, он сказал, что уверен в вашей связи с минитменами и сможет доказать ее.

– В нем случайно нет негритянской крови?

– Нет как будто.

– Он не еврей? Не красный?

– Да нет, англосакс, Дэвид Росс. Мы считали его обыкновенным парнем.

– Сволочь! Что же делать, Ронни? Нельзя же сидеть и ждать, пока он напакостит нам. Мой соперник Пратт, эта розовая свинья, поможет ему опубликовать статью, и... Знаете что, пригласите-ка его сюда. Прощупаем его: может, все это пустой блеф?

– Не знаю, не думаю, уж слишком он уверенно говорил. Сейчас попробуем.

Редактор "Клариона" нажал на кнопку интеркома и попросил мисс Новак во что бы то ни стало разыскать Росса.

Через несколько минут ее голос проворковал из динамика:

– К сожалению, я не смогла его найти, мистер Барби. Он не ночевал дома, и вчера видели, как он выходил с вещами.

Приятели переглянулись. Сенатор длинно и изысканно выругался:

– Он смотал удочки. Но мы должны найти его и заткнуть глотку... О, у меня идея. У нас тут есть один парень, член нашей организации. У него частное сыскное бюро. Я уверен, что на него можно положиться.

– Мисс Присилла Колберт?

– Да, – ответила Присилла, – что вам нужно? – Она плотнее одернула свитер, глядя на долговязого мужчину с прилизанным пробором на маленькой птичьей головке.

– Простите, что я вас беспокою, мисс Колберт. Меня зовут Юджин Донахью. Частное сыскное агентство Донахью и Флисс. Вот моя карточка. Я бы хотел узнать у вас, где сейчас можно найти Дэвида Росса.

– А... А для чего он вам, позвольте узнать?

– Видите ли, это тайна одного клиента, я не могу разглашать ее. Но вам... Насколько я понимаю, его хотят пригласить в одну из телевизионных компаний на востоке страны.

– Да, да, конечно, – кивнула Присилла. – В Нью-Йорке без него и шагу не могут сделать и тут же обращаются в сыскное бюро Донахью и Флисс. В высшей степени правдоподобно. Как и версия капитана Фитцджеральда, который искал Дэвида еще вчера. Только не для телевидения, а чтобы дать ему материал для статьи.

– Но вы же знаете, где он?

– Увы, мистер Донахью и Флисс, не знаю. То же я сообщила капитану Фитцджеральду.

"Значит, полиция тоже ищет его, – размышлял сыщик, влезая в машину. Странно, что Эрни Фитцджеральд лично вынюхивает, где он. При его возможностях я бы не вылезал из кабинета. Ладно, может быть, это и к лучшему. Поговорим с ребятами из управления..."

Юджин Донахью не блистал аналитическими талантами и при слове "дедукция" поморщился бы, как от прокисшего пива. Шерлок Холмс, Перри Мэзон и Эркюль Пуаро могли не волноваться, что его подвиги затмят их литературно-детективную репутацию. Но его неповоротливый ум компенсировался чисто бульдожьим упрямством.

Он позвонил сержанту Кэтчкарту, и они договорились встретиться в баре у Чарли. Это был любимый бар полицейских и судебных репортеров, и там можно было спокойно поговорить.

Кэтчкарт уже сидел за столом, держа сигарету в углу рта. Стол перед ним был пуст. "Сроду на закажет выпивку, если знает, что кто-то ему должен поставить", – подумал Донахью.

– Ну что, Юдж? – спросил сержант и кивнул на стул рядом с собой. Соскучился по мне?

– Виски?

– Я консерватор. Как всегда.

– Ты знаешь Дэвида Росса из "Клариона"?

– Угу, – промычал сержант в стакан.

– Как к нему относятся ваши ребята?

– Обыкновенно.

"Ничего не знает. Полиция Росса не ищет. Иначе этот бы знал", – подумал Донахью.

– А как ты думаешь, я могу сегодня застать вашего Фитцджеральда? Он мне нужен.

– Сегодня, безусловно, нет.

– Занят?

– Вчера улетел куда-то. Кажется, в Лас-Вегас. Билл слышал случайно, как он звонил жене.

– Что, поиграть захотел?

Сержант Кэтчкарт пожал плечами. Он находил, что для одного стакана виски вопросов было слишком много, и выразительно посмотрел на стол.

– Еще два виски! – крикнул сыщик. В конце концов расходы ему сейчас оплачивают, можно и не жаться.

– Так зачем он махнул в Лас-Вегас?

– Не знаю, – рассмеялся сержант. – Ей-богу, не знаю.

Донахью пожал плечами, расплатился и пошел к телефону. Спустя пять минут он ехал в аэропорт.

Билл Пардо, крупье казино "Тропикана" в Лас-Вегасе, сидел в кабинете администратора. Он уже в третий раз вытирал платком лоб, хотя эйркондишн работал исправно. Большой клетчатый платок превратился во влажную тряпку, и он лишь размазывал по лицу пот.

– Вы знаете, мистер Лейнстер, я работаю уже одиннадцать лет, у меня есть опыт. Но я не пойму, в чем тут дело. Этот тип играет только за моим столом.

– Ну и что, Билл? Может быть, ему нравится ваша физиономия. У вас на редкость одухотворенное и интеллигентное лицо.

– Вначале он болтался по всему казино, как старый холостяк на школьном вечере, а потом, словно решился на что-то, сел за мой стол. Я играл, как всегда, подготовленными картами, а он выиграл.

– Сколько?

– Долларов пятьсот.

– Многовато.

– Не в этом дело. Я же знаю его карты. Он без раздумий прикупает к девятнадцати. И вдруг осторожничает на двенадцати или тринадцати, словно чует, когда ему идет десятка или картинка. Вы представляете? У меня впечатление, что не я знаю карты, а он...

– Гм... И как вы это объясняете?

– Самое удивительное случилось вчера. По ошибке я распечатал неподготовленную колоду. Начал тасовать и почувствовал, что колода не подготовлена. Сменить уже не мог, начал играть. А он, понимаете, вдруг стал играть по самой маленькой. Кончилась эта колода, я взял другие карты, а он снова увеличил ставки. У меня просто голова кругом идет. Я знаю, что это глупость, но у меня впечатление, что он играет уверенно только тогда, когда я играю обрезанными картами.

– Но вы понимаете, что этого не может быть?

– Вот я и говорю, что этого не может быть. – Администратор казино пожал плечами и поправил под подбородком бабочку.

– Он один? – спросил он.

– Да, один, насколько я заметил. Вчера его, правда, подцепила Клер, вы ее знаете, эта крашеная блондинка.

– Казино, Билл, называют храмом случая. Случая оставить свои деньги у нас. Поэтому не будем ничего оставлять на волю случая. Я надеюсь, вы поняли меня?

– Для меня это вопрос чести, вопрос профессиональной гордости. Я должен узнать, как этот кретин проделывает свои штучки.

Администратор вдруг посмотрел на крупье испытующим взглядом.

– Я надеюсь, Билл, что вы откровенны со мной? Насколько мне помнится, у вас семья.

– Трое детей, сэр. Одиннадцать лет честной службы...

– Хорошо, действуйте.

Сидя в такси, которое везло его с аэродрома в Лас-Вегасе в гостиницу, капитан Фитцджеральд щурился от яркого солнца Невады.

Кто мог подумать, что этот сумасшедший со своим сумасшедшим даром начнет выкидывать идиотские штучки вроде требования о предупреждении налета? Или это телепатия сделала его чудаком? Репортер и проповедник – комбинация не совсем обычная. Удрал из города. Может, потому, что знает себе цену и не хочет делиться? Эх, если бы он понял, как они могли бы работать вместе! Миллионеры, они бы стали миллионерами...

– Ваш отель, мистер, – сказал шофер, и капитан взял в руки чемоданчик.

Он не хотел обращаться за помощью в местную полицию. Это было его дело, его личное дело, в котором он был полицией, прокурором и истцом, и чем меньше людей знают о нем, тем лучше.

Капитан стоял перед зеркалом и брился. Обычно в эти минуты он священнодействовал, прислушиваясь к шороху, который производило лезвие, срезая его жесткую, как металлическая щетка, щетину. Но сейчас он даже не смотрел в продолговатое зеркало над раковиной. В глазах стояли такие картины... Вот он небрежно достает из кармана чековую книжку. Не выхватывает ее, словно полицейский пистолет. Он достает ее неторопливо, сначала полезет не в тот карман – только бедняки знают, в каком кармане у них лежат жалкие гроши...

Он вышел в огромный холл "Тропиканы" и наклонился к портье, сидевшему за своей конторкой.

Тот поднял остренькую бесцветную мордочку и вежливо осведомился:

– Добрый вечер, что угодно?

– Да вот, ищу приятеля. Дэвид Росс его зовут,

– Одну минуточку... К сожалению, его у нас нет.

Капитан достал фотографию Росса и прижал к ней пятидолларовую бумажку. Бумажка тут же исчезла, растворилась в пространстве.

– Знакомое лицо, – задумчиво сказал портье. Капитан сунул ему еще одну купюру.

– Да, да, вспоминаю. Шестой этаж, шестьсот сорок два. Сейчас, правда, его нет. Благодарю вас, сэр.

ГЛАВА, В КОТОРОЙ ДЭВИД СНОВА ВЫХОДИТ НА СЦЕНУ

Реклама давно перестала быть заповедной вотчиной художников. Целые исследовательские институты с огромным штатом психологов и физиологов, специально оборудованными лабораториями занялись выяснением вопроса, какого цвета следует изготовлять коробки для стирального порошка, чтобы в сознании покупательницы помимо ее воли возникал образ благоухающей пены, как заставить купить белье или мебель, консервы или машину именно этой фирмы.

Но существует одна отрасль, которая может позволить себе смотреть на рекламу свысока. Это игорная промышленность. Игорные автоматы – эти однорукие бандиты с заманчиво торчащей хромированной рукояткой и вечно разинутой для монеток пастью, ипподромы и рулетки – всем им незачем обременять себя огнями скачущих вывесок или покупать полосы в респектабельных газетах. Сама жизнь работает на них; все вокруг вопиет, просит, умоляет, грозит, взывает: купи. Игорному бизнесу остается лишь молча предложить: выиграй, разбогатей, добейся успеха.

В разные эпохи разные религии имели свои святые места, к которым нескончаемым потоком тянулись пилигримы. Теперь "меккой" для миллионов стали Рено, Лас-Вегас, Лейк-Тахо. Сюда прилетают и приезжают со сладкой надеждой и уезжают убежденные, что в следующий раз им наверняка повезет. Если бы только шарик рулетки остановился не на 34, а на 33... Если бы за длинным столом шмен-де-фера остановиться на шести, а не прикупать еще карту... Но владельцы казино и отелей в столицах азарта, гангстеры и киноактеры, отставные политические деятели и миллионеры сознают свой долг перед обществом. Никто не может упрекнуть их, что они просто-напросто обирают приезжих. Они платят десятки тысяч долларов модным певцам, импортируют из Парижа прямо в пески Невады знаменитый парижский стриптиз "Лидо", в котором представительницы десятка стран символизируют собой единство обнаженных ног, бедер и бюстов.

Дэвид вышел из "боинга-707" и вздрогнул под мягким и сухим ударом невадского солнца. Оно изливалось на землю физически ощутимым густым потоком, и тени казались островками спасения.

Пока он добрался до гостиницы, рубашка прилипла к спине, пиджак начал казаться чугунным. Зато номер встретил его прохладой, которая казалась нереальной после сухого зноя улицы. Он переоделся и сошел вниз пообедать. Он не слышал оживленного гула ресторанной публики, не обращал внимания на то, что ест. Он думал о том, что Фитцджеральд прав, ему нужны деньги.

У него не было четкого плана. Он знал лишь, что нужно много денег, чтобы уйти, исчезнуть из того мира, где капитан Фитцджеральд рассматривает увеличенные фотографии отпечатков его пальцев, снятых с автомата. Капитан знает, что такое вещественные доказательства, прямые улики, он сумеет передать свою уверенность суду присяжных... Дэвид расплатился и вошел в игорный зал.

Он остановился в дверях, оглушенный гулом, В первую секунду он не мог понять, откуда он исходит, и огляделся. Лица игроков были сосредоточены, они молчали, лишь изредка бросая отрывисто:

"Карту, еще карту". И тут же вспомнил: он СЛЫШАЛ мысли всех этих людей, мысли необычайно напряженные, и звук их мыслей был похож на гул разъяренной толпы.

В зале играли в блэкджек, род американского "очко", и, сидя за вогнутой стороной столов, банкометы бесшумно и точно, как катапульты, выбрасывали карты игрокам.

Он подошел поближе к одному из столов. И вдруг понял: несмотря на свою странную способность читать чужие мысли и видеть образы, плывущие в чужих головах, он имеет столько же шансов выиграть, как и любой из этого потеющего от волнения стада. Ведь банкомет сначала сдает карты играющему, а потом себе. Что толку, что Дэвид будет знать, какие у банкомета карты, если не сможет изменить свои?

Неужели тупик? Изо всех способов заработать деньги, читая чужие мысли, Дэвид выбрал только один – казино. Ему казалось, что здесь, в анонимной атмосфере напряженного азарта, ему легче всего будет обзавестись деньгами.

Он вытер выступивший на лбу пот и перешел в другой зал. Вокруг нескольких рулеток стояли кучки людей. "Делайте ставки", – говорил крупье, и шарик рулетки с легким звоном начинал кружиться по слившимся в один призрачный круг клеткам колеса.

"И здесь то же, – с ужасом думал Дэвид. – Какое у меня будет здесь преимущество? Никакого. Крупье не знает заранее, где остановится шарик. Ему это даже безразлично, ведь казино все равно снимет часть общей суммы, проходящей через рулетку".

Шмен-де-фер и баккара заставили его прислониться в изнеможении к стене. Он потратил почти сто долларов на дорогу сюда, чтобы убедиться в крахе своих надежд. Ему всегда не везло, ему не повезло даже с этим проклятым даром, который пока что отнял у него все и ничего не дал взамен, даже шанса на выигрыш.

Он вернулся в первый зал. Гул чужих, жадных, молящих и торжествующих мыслей раздражал его, как никогда.

– Что не играешь, приятель? – спросила его платиновая блондинка с густо наложенной на ресницах краской. – Уже выиграл все деньги? Тогда ты мне нравишься.

– Еще не все, – криво усмехнулся Дэвид и подумал: "По крайней мере с этой проще и честнее, чем с Присиллой. Не будет говорить о любви и думать при этом о своем Тэде".

– Тебе должно повезти сегодня, – сказала блондинка и подмигнула ему, встретимся попозже.

– Обязательно, – ответил Дэвид.

Он стоял у одного из столов и внезапно услышал чьи-то мысли, поразившие его своим спокойствием и даже ленивой, привычной уверенностью на фоне других, потных и молящих. Он поднял голову и понял, что это мысли банкомета. Он ловко и небрежно держал в левой руке колоду, а правой сдавал очередному игроку. Но про себя он называл те карты, которые швырял уверенно игроку. Он знал карты! Должно быть, они были краплеными, банкомет точно знал, что он сдает своему сопернику.

Дэвид почувствовал, как у него забилось сердце. Он посмотрел на банкомета: равнодушное, скучное лицо. "Еще один ходит вокруг, как рыба около крючка. Сейчас клюнет", – слушал Дэвид его мысли. Он пошел к кассе и получил за сто долларов целую пригоршню разноцветных пластмассовых фишек с гербом казино.

Он сел за стол и принялся ждать своей очереди. Ему вдруг стало смешно. Он сидел прямо напротив банкомета и думал о том, что вряд ли тот мог представить, в какую игру они будут сейчас играть. Банкомет знает, какие карты он сдает Дэвиду. Дэвид знает о том, что тот знает, и знает, какую следующую карту получит.

– Десять долларов, – сказал Дэвид, стараясь унять биение сердца. В руках у него была тройка.

"Так, сдам ему восьмерку", – подумал банкомет, и Дэвид получил восьмерку, У него было одиннадцать очков.

"Сдаю семерку. Итого, у него восемнадцать. Больше не возьмет, – подумал банкомет. – А что, интересно, идет мне? Ага, двойка!"

– Еще одну карту! – сказал Дэвид, ему показалось, что голос охрип и дрожит от волнения.

– Даю, – сказал банкомет и подумал: "Берет при восемнадцати, отчаянно играет..."

– Девятнадцать, – механически пробурчал банкомет и ловко подвинул толчком к Дэвиду десятидолларовую фишку.

"Пожалуй, теперь лучше будет остановиться более традиционным образом", подумал Дэвид.

– Прошу! – сказал банкомет Дэвиду и на мгновение поднял на него сухое, блеклое лицо, лицо человека, проводящего вечера в накуренном помещении.

– Десять, – сказал Дэвид и положил перед собой фишку. – Две карты.

Теперь у него на руках было пятнадцать, и он услышал голос шулера, ощупывавшего очередную карту: "Дама".

"Дама, как и любая картинка, – десять очков, – подумал Дэвид, – у меня будет перебор, но так надо".

– Еще одну, – сказал Дэвид и постарался изобразить на лице досаду, когда он бросил карты и подвинул банкомету фишку.

Справа от него сидела немолодая уже женщина, и на лице ее была написана такая неприкрытая жадность, что Дэвиду стало неловко за нее.

Слева беспрестанно курил совсем еще молодой человек, лет, наверное, двадцати трех – двадцати четырех.

– Вам? – спросил банкомет Дэвида.

– Двадцать пять, – ответил Дэвид. На руках у него была четверка, – Еще две карты.

"Прибавляет, – подумал банкомет. – У него четверка, сдаю короля и тройку. Всего семнадцать. Вряд ли возьмет еще. Ага, там снова четверка".

Дэвид старался изобразить внутреннюю борьбу – вытер лоб платком, закурил.

– Еще карту! – сказал он громко, прижал карту к тем, что уже были у него, и принялся томительно-медленно выдвигать ее.

– Блэкджек, очко! – крикнул он и, словно спохватившись, добавил: Простите...

Шулер чуть заметно пожал плечами, он привык ко всему. Процессия обнаженной человеческой жадности проходила перед ним ежедневно.

Через полчаса Дэвид уже выиграл около сотни долларов. Соседи с завистью поглядывали на него, а белокурая вечерняя охотница снова появилась около стола и улыбалась ему, заговорщически подмигивая.

"Парень намесил теста, – услышал он, – надо не упускать его из виду. Новичкам всегда везет".

Он решил играть крупнее и поставил семьдесят пять долларов. Валет и король дали ему двадцать очков.

Банкомет взял себе три карты. "Пятнадцать, следующий идет туз, будет перебор. Надо передернуть", – подумал он.

Дэвид непроизвольно подался вперед, пристально следя за пальцами шулера и слыша; "Может заметить, черт с ним. Все равно все спустит".

Когда у Дэвида было уже больше пятисот долларов, он встал из-за стола – на сегодня хватит, нельзя слишком привлекать к себе внимание.

– Ну, что я говорила? – кивнула ему блондинка и внимательно проследила взглядом путь бумажника, который Дэвид положил во внутренний карман пиджака.

– В правом, в правом, – усмехнулся он.

– Что в правом?

– Бумажник.

– А, вот ты о чем, – рассмеялась она, – мог бы и не говорить, сама видела.

– И я видел, что ты видела.

– И я видела, что ты видел, что я видела... – Она снова рассмеялась. – Так мы никогда не кончим. Пойдем лучше в бар выпьем. Меня, кстати, зовут Клер.

– А меня, зови меня... ну... Эрни.

– Эрни так Эрни. Какое мне дело? Не под венец же мы идем.

– Мне так тоже показалось.

Виски шевельнулось теплым мягким комком в желудке, и Дэвид почувствовал, как усталость медленно выдавливается из него, вытесняемая алкоголем, выигрышем и близостью этого доступного веселого существа, не скрывающего своей заинтересованности в его "тесте".

"По-моему, торговаться не будет... И парень ничего, похож на Кирка Дугласа..." – лениво думала девушка, и Дэвид рассеянно кивнул ей.

– Ты что киваешь?

– А... просто приятно на тебя глядеть и гадать, о чем ты думаешь. За твое здоровье!

Дэвид проглотил виски. Черт с ней, с Присиллой, с ее Тэдом, с "принципиальным" мистером Барби, его "Кларионом"! Черт с ними, с этими двумя трупами на тротуаре у ювелирного магазина Чарлза Майера. Что он, апостол Павел? Почему он должен думать обо всех?

– Выпьем еще, Клер? – спросил он.

– С удовольствием, – кивнула она, поглядывая на карман пиджака, откуда он вынимал бумажник.

ГЛАВА, КОТОРАЯ ЗАВЯЗЫВАЕТ СУДЬБУ ДЭВИДА В КРУТОЙ УЗЕЛ

Они сидели в ресторане и смотрели на эстраду. Певица, раскинув руки под микрофоном, пела песенку о подушке, наклонившись так, что грудь ее в глубоком вырезе была видна каждому.

– Как ты думаешь, – спросила Клер, – если испортится микрофон, кто-нибудь заметит?

– Пока она стоит в такой позе, вряд ли. Видишь ли, в каждой профессии есть свои приемы. Уважающий себя нищий не станет стоять с протянутой рукой, он будет что-нибудь продавать – шнурки для ботинок или спички. Та, на эстраде, вместо шнурков поет, да еще грудь. За одну только грудь без пения платят меньше, вот и все.