Текст книги "На «Литке» к острову Врангеля"

Автор книги: Зинаида Рихтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

На ушаковской карте косы северного берега занимают несравненно меньшее пространство, чем на старой, и тянутся они не в долготном, а в широтном направлении. Раньше предполагалось, что на севере горы подходят к самому берегу; в действительности же, как установлено Ушаковым, они начинаются в 25 километрах от берега, который представляет собой ровную тундру.

Собираясь на остров Врангеля, Ушаков подобрал прекрасную библиотеку, много редких книг, и это очень помогло ему в его работах на острове. Комната отеплена, стены покрыты толем, войлоком, а поверх – японскими циновками. В углу собственноручно сложенная Ушаковым кирпичная плита. Незнакомому с печным делом Ушакову пришлось много повозиться с устройством печи, но вышла она на славу и не дымила. Полярной зимой в отепленном домике все же было холодно. Зинаида Афанасьевна поверх привычного тонкого белья и легких городских платьев, с которыми трудно было расстаться, как с памятью о далекой культурной городской жизни, надевала шерстяное белье, меховую шубку и торбоза, меховой капор. На стене висит календарь, написанный от руки, на котором колонисты отмечали крестиками каждый ушедший день. Календарь их расходился с нашим на один день.

Берег о. Врангеля к ю.-з. от бухты Роджерса

В комнате доктора Савенко мое внимание привлекло крошечное зеленое растеньице, вывезенное из Японии и благополучно перенесшее три полярных зимы.

Комната Павловых больше похожа на юрту или ярангу. Жене Павлова – эскимоске Анне – редко удается водворить порядок, так как у Павловых постоянно останавливаются в гостях эскимосы, приезжающие с западной и северной стороны. Семьи Ушаковых и Павловых жили в тесной дружбе. Комнаты их были расположены рядом, и дверь никогда не запиралась. Дети Павловых, особенно старшая Юлька, все время вертелись у Ушаковых, полюбивших их, как своих. Жизнь на острове, совместные поездки и охота связали Ушакова и Павлова узами необычайной дружбы. Ушаков нашел в Павлове незаменимого помощника, знающего полярные условия и быт эскимосов, и верного друга, на которого он мог положиться во всем. Павлову очень не хотелось расставаться с уезжавшим Ушаковым, но последний уговорил его остаться, так как новой колонии было бы без него на острове плохо.

Павлов с семьей решил не уезжать и остаться на острове. Остаются также все эскимосы и промышленник Скурихин. Скурихин отправляет с нами свою жену и приемную дочку, которую пора отдать в школу. Один Скурихин будет чувствовать себя свободнее. У него больше времени будет для охоты.

Охота на острове идет беспрерывно круглый год. Зимой охотники, несмотря ни на какую погоду, объезжают капканы, расставленные на песцов. Песцовая охота продолжается с ноября по март, захватывая начало апреля. На медведей самая горячая охота осенью, когда они выходят на берег, и весной, когда самки оставляют берлоги.

Полярного медведя трудно свалить одной пулей, но и раненый он почти никогда не бросается на человека. Лишь когда врангелевские охотники убили медвежонка и неосмотрительно повесили снятую с него шкуру на палатки, в их отсутствии медведица-мать изорвала палатку в клочья.

Между прочим, эскимосы считают, что убитый зверь принадлежит тому, кто его первый заметил, а не тому, кто убил его.

Зимой белые медведи приближаются к самому дому, а песцы забегали даже в сени. Ушаков убил одного медведя у самого крыльца.

Таян, постоянный спутник Ушакова на охоте, молодой, хорошо грамотный, развитой эскимос. На материке был проводником, сопровождал всевозможные экспедиции.

– Довольны ли были эскимосы начальником острова? – спрашиваю я Таяна.

– Начальник – большой человек. Он все знает. В первый год, когда мы приехали, он сам повез эскимосов на западный берег, в бухту Сомнительную. Ночь застала нас в пути. Никто не знал острова, не знал, где надо повернуть к берегу. Начальник смотрел на часы и приказал: «поворачивайте», и мы вошли в бухту Сомнительную. Как начальник узнал, где надо повернуть – эскимосы не понимают. Начальник сам запрягает собак и погоняет их в пути. Он все делает, как эскимос, лучше самих эскимосов.

Эскимосы больше всего ценят в человеке силу, ловкость, находчивость. Они с величайшим презрением относятся к слабым и неприспособленным.

– О, с ним всегда что-нибудь случается, – с снисходительной улыбкой отзывался о докторе Савенко тот же Таян. – То с нарты свалится в снег, то запутается в постромках, упадет и ушибется.

Мать Таяна – Инкали, пожилая эскимоска, с черной челкой до бровей, хорошая портниха и обшивала всю колонию. Во время стоянки «Литке» у нее не было отбоя от заказчиков. Всем хотелось увезти на память об острове туфли работы Инкали.

* * *

Сегодня, приехав на остров рано и заглянув в ярангу Таяна, я застала его семью еще в постели за утренним завтраком.

Как и все чукотские яранги, яранга Таяна покрыта моржовой кожей.

Большая семья Таяна еще нежилась в общей постели в «пологе» (по-эскимосски «агра») и лишь одна из женщин приготовляла чай на примусе. Эскимосы спят в палатке совершенно голыми. Несколько голов, высунувшихся из-под спущенной в виде занавеса шкуры, следили за приготовлением чая. Женщина накрошила на деревянном блюде моржовое мясо, перемешала его с жиром и, разлив чай в разрозненные чашки и жестянки из-под консервов, заменяющие недостающую посуду, поставила завтрак перед самым пологом палатки. Окончив завтрак, мужчины и женщины принялись одеваться, не проявляя при этом ни малейшей стыдливости.

Обычно в яранге эскимосы снимают с себя всю одежду. Мужчины остаются совершенно голыми, а женщины – в кожаных трусах, напоминающих купальные. Выходя наружу, они надевают меховые комбинации с широким воротом, но как бы ни было холодно, они всегда для свободы движения оголяют одно плечо и руку.

Прежние обитатели о. Врангеля не оставили почти никаких следов своего пребывания. В большинстве это были люди, случайно попавшие на остров: экипажи раздавленных вблизи острова судов, либо посланные на поиски пропавшей экспедиции.

В 1911 г. на острове Врангеля спасся экипаж «Карлука», судна экспедиции Стефансона, под командой известного капитана Бартледа, сподвижника Пири. Дрейф «Карлука» прошел севернее Геральда. Судно было раздавлено льдами в 80 километрах к северу от Геральда. Опытный капитан Бартлед успел заблаговременно выгрузить продовольствие и высадить экипаж на лед. Экипаж раздавленного судна благополучно добрался до острова. Устроив колонию, Бартлед с одним эскимосом на собаках пустился по льдам к Чукотскому берегу, чтобы дать знать о случившемся в Америку. Он благополучно добрался до северного сибирского берега и оттуда перебрался в Америку. Экипаж «Карлука» провел несколько месяцев на острове и был снят подоспевшей спасательной экспедицией.

В 1921 г. Стефансон высадил на остров оккупационный отряд, состоявший из возглавлявшего отряд сына известного канадского профессора Аллана Крауфорда, американца Нейта, еще двух американских граждан и эскимоски, взятой ими с собой в качестве кухарки. Судьба этого отряда оказалась трагичной и в свое время о ней много писали в газетах. Продовольствия отряду было оставлено всего лишь на 6 месяцев; не имея лодки, они не могли охотиться на морского зверя, между тем в продолжение двух лет ни одно из посылавшихся судов не могло подойти к острову. Прибывшая, наконец, на остров спасательная экспедиция нашла на нем эскимоску и труп Нейта. Крауфорд с другими американцами, отчаявшись в приходе спасательного судна, оставив заболевшего цынгой Нейта, отправились пешком на материк и оба, очевидно, погибли.

На смену погибшему отряду тем же Стефансоном была высажена другая колония, состоявшая из эскимосов. Начальником колонии был американец Уэльс. Отряд этот был снят в 1924 г «Красным Октябрем», судном гидроэкспедиции Давыдова, который водрузил на острове Врангеля советский флаг.

Площадь острова – 7000 квадратных километров, и почти две трети этой площади занимают горы. Некоторые из их вершин, как например, Пик Берри, достигают высоты в 750 м над уровнем моря; встречаются исполинские порфировые и гранитные скалы.

Климат на острове Врангеля, говорит Ушаков, очень суровый, зима тянется десять месяцев; из них два месяца длится полярная ночь, и солнце совсем не показывается. Морозы достигают —60°, часты страшные метели. Зимой на острове – мертво. Изредка пролетит ворон с белыми от инея бакенбардами, редко встретится след медведя. Тишина. Слышен только скрип снега под полозьями, да собственное дыхание. Мороз настолько крепкий, что на снегу тяжелые нагруженные нарты оставляют лишь блестящую полоску.

Налетит снежная пурга, и охотники по нескольку дней блуждают близ дома. Однажды в пургу чуть не погибло несколько эскимосов. Они заблудились, возвращаясь с охоты, и начали уже, голодая, есть ремни.

Окончание полярной ночи, восход солнца – важное событие на острове. Все оживают. Летом остров совершенно преображается, прилетают птицы: пуночка – первый вестник весны, за ней прилетают кайры, чайки, гуси. Летом на острове масса птиц. Один охотник в день иногда убивает штук 200 гусей. Набитой птицы на одной нарте не увезти. Колония отъедалась, делала запасы дичи и птичьих яиц.

За 7 дней, проведенных нами на острове Врангеля – с 29 августа по 5 сентября, – разумеется не было возможности осмотреть весь остров. Далеко отходить от колонии нельзя было, не рискуя остаться на нем; кроме того, все время дул сильный ветер. Отправившийся было в глубь острова в сопровождении Таяна геолог Кальянов на следующий день вернулся обратно.

Приходилось довольствоваться рассказами Ушакова и рассматриванием его отличной коллекции фотографий с видами острова.

* * *

Второй день дует свежий нордовый ветер. Сильная зыбь, но выгрузка продолжается. На берегу выросла гора из всевозможных грузов. Едва были выгружены строительные материалы, как началась постройка радиостанции и бани на косе.

Дом-радиостанция построен по плану Наркомпочтеля. Он очень красив, основателен, высок, с огромными окнами, но не приспособлен для полярной зимы: потолки слишком высоки, окна и двери слишком велики. Старые колонисты утверждают, что в нем зимой нельзя будет жить. Придется окна забить досками, завесить шкурами. Рациональнее было бы вместо одного большого дома поставить несколько полярных домиков, которые требовали бы меньше топлива. При радиостанции – квартира из трех комнат. В старом доме будет жить начальник острова с женой, доктор и кладовщик с семейством. В новом – радисты и наблюдатель.

Г. А. Ушаков выезжает на обследование о. Врангеля

Эскимосы с величайшим интересом наблюдают за выгрузкой и постройкой дома. Постепенно стягивается к колонии все население острова. Сегодня прибыли эскимосы с северной стороны, первые заметившие «Литке».

* * *

Дни нашего пребывания на острове Врангеля проходят в торопливой и лихорадочной работе. Все чувствуют себя, как на фронте в ожидании внезапного наступления. Пропустившие нас льды каждую минуту могут вновь окружить нас и запереть на годы в полярной бухте.

На берегу кипит строительная горячка. Чайки с пронзительным криком кружатся над быстро воздвигающимися новыми постройками. Строители сбросили полушубки и поминутно отирают пот с лица. День совсем летний. Перекликаются мотористы, то и дело подвозящие с «Литке» всевозможные грузы. Из кают-компании извлечены даже мягкие кресла – они будут оставлены на память колонистам.

Дом-радиостанция, крошечная баня и пакгауз уже почти готовы. Из широких окон выросшего в несколько дней нового большого дома открывается студеный простор Северного океана.

Воспользовавшись первым солнечным днем, решаю подняться на одну из ближайших гор. Почва местами совсем не оттаяла. Кое-где лежит снег. Приходится далеко обходить топкие места. Склон горы покрыт лишаями, мхами, красными и бурыми листочками, плотно прижатыми к земле. Подъем становится все круче. Солнце припекает по-южному. Сбрасываю кожаное пальто на землю – оставить его не опасно – некому взять. Но и в вязаном свитере жарко. Через некоторое время стягиваю свитер и остаюсь в одной блузке. Оглядываюсь, вижу далеко внизу домики колонии. Отсюда, сверху, работающие на берегу команды напоминают трудолюбивый муравейник. Стоящий в бухте «Литке» не больше точки. Залив чист и прозрачен. Но полоса голубой воды становится все уже. Видимо, началось наступление льдов.

«Литке» во льдах

От далеких снежных пиков и глубоких синих долин внимание мое все более отвлекается в сторону моря. На моих глазах происходит неожиданное изменение. Державшиеся все эти дни неподвижно на горизонте льды теперь быстро надвигаются на нас.

Я поспешила вниз. Утром залив был совершенно чист от льдов и синь, а когда я в сумерках возвращалась в шлюпке к «Литке», возле самого борта его колыхались большие льдины.

Внезапно начавшаяся передвижка льдов объясняется наступлением периода наибольших приливов и отливов и соответственным изменением течений. Вчера лишь был ясный летний день, а сегодня снег покрыл берега белым саваном.

К счастью успели во-время, до наступления льдов, выгрузить топливо, продовольствие и все остальное. Постройки на берегу почти закончены. Дом покрыт железом, перегородки и печи поставлены, даже стекла в окна успели вставить. Баня и сараи готовы. Сегодня подняли мачту радиостанции. В ознаменование этого события новый начальник острова, Минеев от имени колонии подарил команде несколько ящиков заграничного коньяку.

С оставшимися мелкими работами команда быстро справится, и если не произойдет чего-нибудь особенного, завтра оставим остров. Судовые кунгасы, вельботы уже подняты на борт. Новые колонисты переселились на берег, а старые перебрались на «Литке».

За семь дней лихорадочной работы на острове Врангеля команда исхудала, люди выглядят совсем измученными. Но, несмотря на усталость, на полученные многими ушибы и ранения, все продолжают работать с удивительным энтузиазмом, прилагая все усилия, чтобы как можно лучше устроить колонию, заботливо входя во все детали, стараясь все предусмотреть. Больные не отстают от здоровых, несмотря на протесты врача.

– Не уйдем, пока не забьем последнего гвоздя, – говорит команда.

Вид бухты Роджерса совершенно изменился благодаря новым постройкам. Вырос целый городок.

Мы забираем с собой шкуры медведей и песцов, убитых на острове Врангеля за три года, а также клыки моржей и мамонтов.

Пакгауз на горе раскрыт настежь. Перед ним развешены и разложены на земле шкуры огромных полярных медведей, волнистые белоснежные шкурки песцов с длинными пушистыми хвостами. Упаковывает их сам Ушаков с помощью Павлова, тщательно пересматривая каждую шкурку. Сколько среди них убитых им самим? С каждой связано какое-нибудь воспоминание. Вот они с Павловым только проснулись. В походной палатке – лютый мороз. Так не хочется вылезать из спального мехового мешка! Наполовину высунувшись из мешков, ползая, как улитка с раковиной, они зажигают примус, приготовляют завтрак. Но вдруг залаяли собаки. Забыв о завтраке, охотники прислушиваются, потом, словно по уговору, выскакивают из мешков, хватают ружья и в одних рубашках, босиком выскакивают на мороз, на снег.

– Медведь!

Полузамерзшие возвращаются они после отчаянной погони за медведем босиком по снегу на 46-градусном морозе и, увы, не находят завтрака. Собаки, воспользовавшись их отсутствием, уничтожили все.

За три года на острове Врангеля убито: 500 песцов, 300 медведей, собрано 2 500 килограммов моржовых клыков, большое количество мамонтовых.

По мнению Ушакова, имея пловучие средства, можно вдвое увеличить результаты охоты на острове Врангеля. Нормальная годовая продукция охоты, по его мнению, при том количестве охотников, какое сейчас имеется на острове, должна составить – 500 песцов, 100 медведей, 400–500 моржей.

Ушаков передал своему заместителю большие запасы оставшегося продовольствия, муки и огнестрельных припасов.

Сегодня Ушаков без меховой камлайки, в желтых крагах, серых бриджах и клетчатой рубашке ковбоя с отложным воротничком.

Минеев сидит в старом доме, знакомясь с делами. Подолгу совещается с старым начальником острова. Метеоролог Званцев уже вошел в курс работ с помощью начальника научной части «спасательной» экспедиции В. А. Березкина, обревизовал метеорологическую станцию и приступил к наблюдениям. Каждый день влезает он с записной книжкой на вышку и что-то отмечает. Званцев, сменяющий доктора Савенко, доктор Сенатский, радисты-мотористы Богданов и Шатинский, молодые, горластые, несдержанные, вносят много шума и суеты. Эскимосы поглядывают на них опасливо и по пятам ходят за старым начальником.

Старцев – русский охотник, женатый на эскимоске, паразитический тип (на Чукотке часто встречаются подобные ему русские, живущие за счет эскимосов, пользуясь родственными связями с ними), все дни не отстает от Минеева и Ушакова, умоляя оставить его на острове и обещая исправиться.

– Оставайтесь, Старцев, – решает наконец Минеев, – но если не будете работать, вы ничего не получите. Имейте это в виду.

Эскимосы обратились к капитану с просьбой отвезти и передать от их имени родственникам, живущим в заливе Провидения и на мысе Чаплина, несколько тухтаков моржового мяса и письма, в которых они описывают свое житье на острове и зовут родных переселиться к ним. Дублицкий охотно согласился исполнить их просьбу.

Обратный путь

В 2 часа дня закончились работу на берегу. Колония устроена, мы можем со спокойной совестью оставить остров. Минеев сам торопит капитана сняться с якоря в виду угрожающего наступления льдов.

В самом деле медлить больше невозможно.

Экипаж предупрежден и весь в сборе; кунгасы и шлюпки подняты на борт еще вчера вечером. В кают-компании накрыт прощальный чай, после которого, пожелав счастливо оставаться островитянам, мы отправляемся в обратный путь. Но сможем ли мы пробиться сквозь льды? Признаки пока не совсем благоприятны.

За чаем все чувствовали себя, как всегда в момент расставания. Остающиеся на острове колонисты бодрятся, но лица у них вытянутые. В 8 часов резкий протяжный гудок ледореза обрывает неклеющийся разговор.

– Ну, простимся, товарищи, – произносит капитан Дублицкий.

Опять на корме собрался весь экипаж, как неделю назад, когда встречали первых колонистов острова. Теперь команда сердечно прощалась с остававшимися на острове новыми колонистами. Правда, расставаться грустно. За длинный рейс успели мы в кают-компании свыкнуться со всеми, даже с воплями дикарки Вайкики и гавайским хором граммофона, который также переселился на остров.

Минеев благодарит начальника экспедиции капитана Дублицкого и весь экипаж за внимательное и заботливое отношение и за все ими сделанное для колонии.

– Когда придет время нас сменить, – сказал Минеев, – мы будем просить, чтобы за нами послали «Литке» под командой капитана Дублицкого, в прежнем составе. Только в этом случае мы будем уверены, что судно дойдет.

Перецеловавшись со всеми, колонисты направляются к трапу. Окружившие Ушакова эскимосы не хотят садиться в байдару без него. Со слезами на глазах они тянут его за рукав, приглашая возвратиться с ними на остров. Они, кажется, только сейчас поняли, что начальник покидает их. Ушаков до крови закусил губу. Зинаида Афанасьевна и эскимоска Анна, обнявшись, плачут.

Сердитый, резкий гудок над нашими головами напомнил, что пора расстаться. Темнеет. Впереди ледяная дорога.

Плывя к берегу, колонисты салютуют из ружей. Отвечаем гудками и ракетами. Долго еще в сумерках воет судовая сирена, а с берега кто-то, должно быть Званцев, взобравшись на возвышение, сигнализирует электрическим фонариком.

Уже в полной темноте дошли до мыса Гаваи и отдали якорь, чтобы с рассветом двинуться с острова дальше.

Когда мы подходили к острову Врангеля, у мыса Уэринг была совершенно чистая вода, а теперь к нему вплотную подступили тяжелые полярные льды. Выход из пролива на север – путь, которым мы пришли, закрыт непроходимыми ледяными барьерами. Нам ничего другого не остается, как повернуть к Геральду. Может быть на наше счастье, последние штормы и ветры разломали и разогнали тяжелые льды, которые мы видели к югу от Геральда, и нам удастся пробиться в этом направлении.

Сегодня убили белого медведя. Капитан и тот поддался охотничьему азарту и прикончил медведя со своего мостика из винчестера.

Г. А. Ушаков, как только подняли медведя, не говоря ни слова, засучил рукава и принялся снимать шкуру с полным знанием дела. С убитого медведя снимается шкура немедленно, хотя бы дело происходило на 60-градусном морозе, и у охотника вываливался из закоченевших рук нож. Шкуру медведя, убитого нами в пути на остров Врангеля, погубили неумелым обращением; она вся облезла.

Весь этот и следующий день мы бились в тяжелых непроходимых льдах, подвигаясь за вахту не более полумили. К прежним повреждениям прибавилось новое: у левого гребного винта отломилась лопасть (около двух тонн весом). Но постепенно лед становился легче, проходимее, появились большие полыньи. 7 сентября вследствие густого тумана пришлось лечь в дрейф. Около четырех часов дня открылся остров Геральд милях в пяти. Тяжелые торосы не позволяют подойти к острову. Ученым очень хочется побывать на Геральде, но, имея серьезные повреждения судна, пробиваться к острову неразумно. К вечеру выходим на чистую воду.

Идем полным ходом по направлению к мысу Дежнева, останавливаясь каждые четыре часа для гидрологических исследований. Наконец-то, 8 сентября выбрались на открытый простор.

За завтраком все особенно оживлены. Вспоминаем, как старший помощник капитана собирался, в случае неудачи и бесславного возвращения во Владивосток, соскочить, не доходя до пристани, в воду и вплавь добраться до дома.

Один Дублицкий в это утро молчалив и озабочен. Покончив с завтраком и прикрикнув на свою собачку Дези, настойчиво требовавшую свою порцию сахара, капитан достал из кармана пачку телеграмм.

– Мы идем на помощь «Ставрополю», – сообщает он в наступившей тишине. – Сейчас я вам прочту телеграмму, которую я послал капитану Миловзорову, узнав по радио, что «Ставрополь» затерт льдами.

«Капитану «Ставрополя», 8 сентября, восемь утра, 60°34′—173°25´;. Чистая вода. Свежий ветер и зыбь того же румба. Случае надобности предлагаю попутно оказать «Ставрополю» помощь в смысле проводки через льды. Дублицкий».

– Одновременно я посылаю телеграмму нашему американскому контрагенту Свенсену, – продолжает капитан. – Шхуна Свенсена «Нанук» находится в таком же положении, что и «Ставрополь», и нуждается в помощи.

Итак, возвращение откладывается на неопределенное время. Нам предстоят новые испытания во льдах на сильно поврежденном судне. Команда «Литке* отнеслась к известию о том, что мы переменили курс и идем на помощь «Ставрополю», как на фронте относятся к приказу о новом наступлении.

Не дожидаясь ответа от Миловзорова, пошли полным ходом к мысу Северному. Снова – во льды.

К вечеру навстречу опять стали попадаться первые льдины.

Ночью получился ответ от Миловзорова:

«Литке. Капитану. Поздравляю благополучным выходом изо льдов. Желаю дальнейшего счастливого плавания. Привет островитянам. В настоящий момент стою западной стороны мыса Северного. Льды окружили массив мыса, не пропускают к востоку. Штиль. Надеюсь при появлении какого бы то ни было ветра льды перегруппируются, пропустят. Дальнейший проход, по-видимому, будет хорош, судя по сведениям, которые сообщил Свенсену Полистер, проходя этот путь экипажем «Элизиф», Помощи пока не нуждаюсь. Понятно было бы очень целесообразно устранение непроизводительной стоянки иметь лед около мыса Северного разбитым. Миловзоров».

Из этой телеграммы капитан Дублицкий сделал вывод, что пароход «Ставрополь» в помощи «Литке» не нуждается и, переменив курс, пошел своей дорогой к мысу Дежнева.

* * *

Северо-западный шторм – 10 баллов. Подойти к Уэлену невозможно. Обогнув мыс Дежнева, отдали якорь против дежневской фактории. Приплывшие с берега в эскимосской байдаре агент ГПУ и заведующий факторией рассказали нам о судьбе экипажа раздавленного «Элизифа». В очень сильный шторм дежневцы заметили в море отчаянно боровшиеся с волнами две шлюпки. Дежневцы поспешили на берег, захватив канат. Бросили конец сидевшим в шлюпках, чтобы помочь им пристать к берегу, но к их величайшему удивлению, потерпевшие крушение мореплаватели не захотели высадиться на берег, переждать шторм, и продолжая бороться с страшными волнами, взяли курс на Америку.

Позднее пришло известие, что шлюпки благополучно добрались до о. Диомид, а оттуда и до Америки, но, спасая свою жизнь, американцы должны были сбросить в воду ценный груз – пушнину.

На следующее утро наши водолазы приступили к осмотру повреждений, полученных ледорезом.

Чумак облачился в свое водолазное снаряжение. Столпившиеся на корме любопытные были предупреждены судовым врачом, который обязан присутствовать при спуске водолаза, что, когда тот выйдет из воды, ему нельзя задавать никаких вопросов. Водолаз должен, прежде всего, притти в себя.

Второй водолаз, Скреблов, такой же дюжий, как и Чумак, с сосредоточенным видом надел на голову стоявшего перед ним в неуклюжем водолазном комбинезоне Чумака металлический шлем, привинтил гайки и, заботливо поддерживая его под руку, повел к трапу. С большим усилием Чумак поднял ногу с привязанными тяжелыми гирями, перешел через борт и стал спускаться по трапу. Вот сияющая медная голова скрылась под водой, по которой пошли круги. Водолаз отпустил трап и, действуя ногами, словно выскользнувшая из рук лягушка, уходил вглубь.

Доктор, вынув часы, смотрит на циферблат. Старший помощник вертит ручку аппарата, разматывая канат, к которому привязан водолаз. Скреблов, наклонившись над бортом, следит за тонким канатом, служащим подводным телеграфом, чтобы по малейшему знаку водолаза поднять его наверх. Вот Скреблов резко повернулся к старшему и тот, поняв его без слов, принялся вертеть ручку в обратную сторону. За бортом снова пошли круги, и у самого трапа вынырнула медная голова. Водолаз, с которого ручьями стекала вода, остановился на середине трапа, и Скреблов, нагнувшись над бортом, принялся отвинчивать на нем шлем. Поднятый медленно, с большими предосторожностями шлем открыл бледное лицо тяжело дышавшего водолаза. Скреблов помог ему выбраться на палубу и, отстранив напиравший экипаж, увел Чумака в кубрик. Доктор пошел за ними.

Обнаруженные Чумаком повреждения оказались еще более серьезными, чем предполагали. Итти опять в Ледовитый океан, во льды, без одной лопасти и с прочими дефектами было бы безумием.

«Ставрополю» пришлось сообщить:

«Ставрополь. Капитану. Осмотренные повреждения исправить судовыми средствами невозможно. Итти в настоящем положении ледореза в полярные льды бесполезно. Дублицкий».

Отойдя от Дежнева, стали на якорь у мыса Нунягмо в ожидании рассвета. Шторм. Ветер – 10 баллов.

Дежневские гости, агент ГПУ и заведующий факторией не могли быть высажены на берег вследствие слишком сильного прибоя и остались на борту «заложниками», как мы их прозвали.

В залив Лаврентия пришли 12 сентября рано утром. Ветер не утихает, большая волна сильно качает, хотя стоим на якоре. Рядом с нами стоит пароход «Теодор Нетте» со снабжением для чукотских факторий АКО, которого с таким нетерпением ожидали на побережье. Мы должны передать «Нетте» неприкосновенный зимовочный запас, который нам теперь уже не может пригодиться, но сильная зыбь не позволяет наладить сообщение между пароходами.

Пока перегружаем уголь из кормовых помещений в угольные ямы. На следующий день, перейдя в глубь залива, под прикрытие островка Беннет, приступили к перегрузке зимовочного запаса на «Теодор Нетте».

Плавание «Теодора Нетте» сопровождалось крупными неприятностями вследствие того, что он вышел из Владивостока с большим опозданием и попал в полосу осенних штормов. На «баре» в Майна-Пыр перевернулась шлюпка, высланная с «Теодора Нетте» и утонул рулевой. Судно получило течь. Грузовое помещение залило водой. Подмочены мука и сахар. Убыток достигает сорока тысяч рублей.

Несмотря на это в нынешнем году фактории на побережье будут снабжены лучше, чем в прошлые годы.

У нас прибавились пассажиры. Капитан согласился принять на борт и доставить во Владивосток изыскательную партию «Союз-золото», покидающую залив Лаврентия.

Вечером золотоискатели перебрались на «Литке» со своими пожитками. Команда, помогавшая инженеру Сергиевскому поднять на борт чемоданы и ящики с геологическими коллекциями, спрашивала:

– Что это такое тяжелое, должно быть, золото? Ну, будет пожива Петропавловской таможне!

В полночь, в шторм оставили залив Лаврентия.

* * *

Однообразный, скалистый, покрытый снегом Чукотский берег. Дикостью веет от него.

В обеденное время прошли большое раскинувшееся на берегу селение Чаплин. Долго выла сирена на «Литке», вызывая чаплинцев, которым мы должны были передать подарки с острова Врангеля. Но столпившиеся на берегу эскимосы даже не пытались спустить байдару в воду – был слишком большой прибой.

– Ничего, они свое получат, – уверяет Ушаков. – Провиденские чукчи сумеют переслать чаплинским их долю. Себе не присвоят. Среди эскимосов этого не водится.

Войдя в бухту Провидения, ошвартовались к угольной базе. База – огромная гора каменного угля, сложенного под открытым небом на пустынном берегу. Рядом вонзился в землю заржавленный якорь – причал.

Глубокая прозрачная бухта с плавающими и пускающими фонтаны китами, окруженная высокими горами и дикими скалами, – наредкость живописна. Если бы бухта Провидения не была на «краю света», она, несомненно, посещалась бы туристами, на ее берегах красовались бы гостиницы, дома отдыха, санатории. Если бы! А сейчас в бухте один-два дома (брошенная фактория) да несколько эскимосских яранг, виднеющихся на противоположном берегу.

На дне байдары, несущей нас к берегу, лежат мягкие тухтаки с моржовым мясом. От них противный кислый запах, но сидящий на веслах болезненный и худой, одетый в меховые лохмотья эскимос смотрит на них с жадностью.

– Вот такими же, как этот эскимос, были и наши, которых мы видели на острове Врангеля, – говорит Ушаков.

В бухте Провидения эскимосы имеют жалкий вид: заморенные, голодные – кости да кожа, в коросте, в язвах, с воспаленными, гноящимися глазами, одеты они в облезлые лохмотья, которые давно перестали греть.

Фактория перенесена из Провидения за несколько десятков миль.

Эскимосы говорят:

– Заведующему факторией не понравилась квартира, холодно было зимой, не захотел жить в бухте Провидения.

Покидая бухту Провидения, заведующий факторией оставил эскимосам только несколько мешков муки. Надвигается зима, а у них нет ни мяса, ни оленьих шкур, которые могли бы защитить их от холода, ни огнестрельных припасов. Пароходы проходят мимо, не заходя в бухту.