355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жюльетта Бенцони » В альковах королей » Текст книги (страница 1)
В альковах королей
  • Текст добавлен: 7 сентября 2016, 19:20

Текст книги "В альковах королей"


Автор книги: Жюльетта Бенцони



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Жюльетта Бенцони
В альковах королей

Ночи смирения

Брачная ночь Екатерины Медичи

До начала торжеств оставалось всего три дня, и поводов для беспокойства хватало.

«Если где-то что-то не заладится, Его Святейшество папа Климент VII, который должен вот-вот приехать, будет недоволен и, пожалуй, даже откажется проводить церемонию, а препоручит это какому-нибудь епископу. Поговорит со мной о политике, поулыбается вежливо – да и отправится восвояси, затаив в глубине сердца обиду на недостойный его высокого сана прием. О Господи, хоть бы Монморанси не подвел! Вроде бы на него во всем можно положиться, но кто его знает. Конь о четырех ногах, а и то спотыкается…» Вот какие тревожные мысли обуревали Франциска I, когда он во главе небольшой нарядной кавалькады въезжал 8 октября 1533 года в Марсель.

Короля никто не ждал так рано, но слух о его прибытии стремительно разнесся по городу, и улицы стали на глазах заполняться ликующими толпами. Взгляды зевак, разумеется, в первую очередь устремлялись не на разукрашенную огромную карету и не на пышно разодетых дворян, скакавших по обе стороны от нее, а на великана-бородача в пурпурном бархатном плаще. Он возвышался над своими спутниками на целую голову; глаза его, совсем недавно затуманенные печальными думами, уже весело смеялись, а полные красные губы то и дело растягивались в улыбке. Ему явно нравилось то, как встретили его местные жители. Хорошие короли ценят любовь своих подданных, а Франциск I был славным королем.

В этой поездке французского монарха сопровождали сыновья, дочери и несколько дворян, пользовавшихся его особым расположением. Обычно король путешествовал с куда большей свитой, но сейчас случай выдался особый: очень скоро должно было состояться бракосочетание юного Генриха Орлеанского, второго сына французского государя, и племянницы святого отца Екатерины Медичи, герцогини Флорентийской. Марселю, избранному местом проведения этого торжества, предстояло буквально преобразиться, и Франциск I очень боялся, что рабочие не поспеют к сроку. Вот почему он решил самолично проследить за тем, как продвигаются дела, велел многочисленным придворным, неспешно ехавшим верхами и в каретах, следовать в Марсель и, подгоняемый нетерпением, поскакал вперед.

Впрочем, король-рыцарь думал не только о возможном недовольстве Папы. Нерасторопность Монморанси, буде бы он таковую выказал, очень удручила бы Франциска, ибо он и сам обожал роскошь и удобства.

К счастью, Монморанси не ударил в грязь лицом и оказался достоин доверия своего государя. Сотни плотников, каменщиков и маляров до неузнаваемости изменили тот квартал Марселя, который тянулся между Новой площадью и портом. На площади возвели громадный деревянный дворец, который крытой галереей соединили со старинным особняком графов Прованских. Особняк этот располагался поблизости, и его совсем недавно благоустроили согласно вкусам Франциска, который собирался поселиться в нем на предстоящие несколько дней.

– Недурно, очень недурно, я доволен, – приговаривал король, осматривая свое новое обиталище, и Монморанси скромно опускал глаза долу. Его душа пела от восторга, потому что король при всей своей благожелательности обычно был скуп на похвалы.

В деревянном же дворце предстояло разместиться наместнику святого Петра. Находчивость Монморанси просто восхищала. Дворец являл собой уменьшенную копию того самого дворца в лагере Золотого знамени, где состоялась злополучная встреча Франциска I и Генриха VIII.

Вспомнив о ней, французский король вздохнул и сердито насупился. М-да, ничего тогда у них не вышло, хотя поначалу и казалось, что задача вполне выполнимая: заключить союз против зарвавшегося Карла V – короля Испании и германского императора…

Однако скоро горькая складка у рта Франциска разгладилась. Он подумал о том, как изо всех сил старался в дни переговоров поразить англичанина роскошью, и торжествующе усмехнулся: преуспел, ей-богу, преуспел! Но Его Святейшество – не чета Генриху VIII, он ведь из рода Медичи и, конечно, знает толк в драгоценностях, искусной работы мебели, великолепных гобеленах и коврах, редких тканях и статуях. Хорошо, что Монморанси догадался приказать доставить сюда едва ли не все ценные вещи из Лувра, Амбуаза и Блуа.

Монморанси вообще оказался на удивление сметлив. Казалось, его фантазия не знала границ и подчиняла себе все вокруг. Он велел проломить городскую стену напротив порта и снести несколько домов. (Лишившиеся из-за этого крова марсельцы вполне утешились, получив из казны по мешочку золотых монет.) Здесь был устроен широкий проход, кончавшийся пологой лестницей, устланной парчой и бархатом. Она вела – о Господи, надо же было такое придумать! – едва ли не к самой середине городской гавани и заканчивалась обширным помостом. Там уже ожидал Папу роскошный трон. Хорошо, что в Марселе дожди – большая редкость. Какая же это будет впечатляющая картина: святой отец, восседающий посреди зеркальной водной глади!

Итак, Франциск I был удовлетворен увиденным и, как и подобало истинному любознательному путешественнику, повез своих детей осматривать мрачный замок Иф.[1]1
  Правда, тогда это знаменитое узилище не могло еще похвастаться казематом Эдмона Дантеса – будущего графа Монте-Кристо – или же камерой несчастного аббата Фариа. Они стали местом паломничества туристов лишь несколько веков спустя, когда Александр Дюма написал свой захватывающий роман.


[Закрыть]

Затем королевское семейство покинуло славный портовый город и в Обани встретило королеву и большую часть свиты.

– Его Святейшество может приезжать в Марсель, – сказал Франциск жене. – Он не будет разочарован. Такого ему еще видеть не доводилось. Я в этом совершенно уверен.

И вот марсельцы дождались торжественного дня.

В субботу 11 октября с первыми лучами солнца в порт вошла папская флотилия. Как же великолепны были восемнадцать больших галер! Как непривычно и роскошно выглядели их борта и палубы, затянутые алым, фиолетовым и желтым дамаском, малиновым атласом и пурпурным шелком! Как слепили глаза золото и серебро! И спокойная голубая вода отражала всю эту красоту…

Разумеется, темпераментные южане не выдержали и разразились криками восторга.

На первом корабле – «Герцогине» – находилось Святое причастие. На втором – «Капитанессе» – плыл сам Папа. Оба эти судна были отделаны золотом и обиты красной тканью. Всезнающие жители Марселя говорили друг другу, что даже прославленный «Букентавр», на котором имел обыкновение отправляться в морские путешествия венецианский дож, выглядел бы рядом с папским кораблем скромным торговым суденышком.

Командовал этой флотилией Клод де Танд, адмирал дю Леван, но на одной из галер капитаном был сам герцог Олбанский, перед которым марсельцы дружно преклонили колени…

К кораблю, на борту которого находился Папа, приблизился фрегат, украшенный расшитым золотой сетью дамаском. Монморанси, поднявшийся на палубу «Капитанессы», был уполномочен своим королем первым приветствовать Его Святейшество в Марселе. Опустившись на колени, Монморанси благоговейно поцеловал Папе Римскому руку.

Джулиану Медичи, занявшему престол святого Петра под именем Климента VII, в тот год исполнилось пятьдесят шесть лет, но выглядел он значительно старше. Этому Папе на удивление не везло. Можно даже сказать – не везло фатально. Он был никудышным дипломатом, и потому Рим при нем осадили германские ландскнехты и испанские солдаты. Сам-то Климент отсиделся за толстыми стенами замка святого Ангела, а вот Вечный город подвергся такому разорению, какого не переживал со времен варваров. Когда же враги наконец ушли, оставив после себя горы трупов и дымящиеся развалины, Папе пришлось отправляться в Болонью и короновать там ненавистного ему Карла V, вдохновлявшего этот ужасающий поход на Рим, императорской короной. Разве легко было гордому флорентийцу, племяннику самого Лоренцо Великолепного, перенести такое унижение?..

А чего стоила история с любвеобильным и своенравным Генрихом VIII? Да, надо признать, что Анна Болейн была настоящей красавицей, но неужели ради ее огромных глаз стоило отделять английскую церковь от римской? Хотя, конечно, все можно было бы уладить миром, если бы Климент бог весть почему не отказал английскому монарху, просившему расторгнуть его брак с Екатериной Арагонской. Сколько раз жалел потом флорентиец о своей неуступчивости, тем более что обещание было им поначалу дано и Генрих VIII успел уже посулить прекрасной Анне скорый свадебный пир. Ну можно ли безнаказанно так оскорблять гордого короля, мужчину, в очередной раз пребывавшего в уверенности, что он наконец-то обрел свою истинную любовь? Немудрено, что высокородный жених обиделся и заявил, что у жителей Британских островов отныне своя церковь, не имеющая к пышному и заносчивому Ватикану никакого отношения.

И все же, несмотря ни на что, Папа держался великолепно и выглядел достойно и величественно. Обычно уверенный в себе, Монморанси сбивчиво пробормотал:

– Повелитель Франции Франциск I счастлив приветствовать в своих владениях столь высокого гостя…

Прочие слова он вообще произнес еле слышно. Был ясен лишь их общий смысл – Марселю и всей Франции оказана величайшая честь. В присутствии Папы Монморанси чувствовал себя скованно и вел себя подобно робкому школяру, которому надо отвечать урок перед строгим учителем. Коротко поблагодарив за теплый прием, Климент перешел на фрегат, доставивший его к Королевскому саду, который располагался неподалеку от аббатства святого Виктора. Почетным настоятелем этого аббатства являлся сам святой отец. Там он отобедал вместе с четырнадцатью кардиналами и шестью десятками епископов, что составляли его свиту.

…Огромная и в прочие дни сумрачная трапезная была залита ярким светом факелов. Посреди залы возвышался помост, на котором стоял тяжелый стол, застеленный красивой скатертью. В те времена это была редкость – и знать, и простолюдинов сервировка занимала мало, главное, чтобы в мисках и на блюдах лежала еда. В честь приезда в аббатство Его Святейшества, который в одиночестве восседал на помосте, угощение было приготовлено обильное и даже изысканное. Разумеется, в зале поместилась не вся братия, однако даже мальчишки-послушники были счастливы: во-первых, им удалось разглядеть Папу, а во-вторых, их раз в кои-то веки сытно накормили.

Пищу вкушали в тишине – в присутствии знатного гостя беседа казалась неуместной. Что же до сопровождавших Климента священнослужителей, то они вовсе не намерены были снисходить до разговоров с марсельскими монахами. И каково же было всеобщее изумление, когда с нарядного помоста вдруг раздался голос самого Папы:

– Вы только поглядите, что вытворяют эти создания! Нет-нет, не гоните их – они забавны и разгоняют скуку.

Оказалось, что внимание Климента привлекли несколько худых псов, каким-то образом пробравшихся в трапезную и с умильным выражением на мордах посматривавших на столы. Одна собака, как будто поняв, что ничего худого ей не сделают, осмелилась даже приблизиться к помосту и робко тявкнула. Папа бросил ей кость, и его примеру тут же последовали чуть ли не все сотрапезники. Монастырский ключник, человек хозяйственный и любивший порядок, только еле слышно причитал, глядя, как посреди залы растет гора костей. Зато собаки чувствовали себя преотлично.

Когда обед закончился, Папа, не проронивший больше ни слова, степенно поднялся и отправился почивать. Утром же он торжественно вступил в Марсель. Его сопровождали юный герцог Орлеанский и герцог Ангулемский. Папа по сооруженной Монморанси лестнице проследовал в свой временный дворец, по пути милостиво благословляя марсельцев.

Спустя всего лишь несколько часов оба герцога поспешили вернуться в Обань, где их уже ждал король, который на следующий день намеревался въехать в Марсель.

Прибытие короля было обставлено куда менее пышно, чем прибытие святого отца. Франциск I и его жена обладали утонченным вкусом, которым во многом были обязаны великому Леонардо да Винчи,[2]2
  Последние годы жизни гениальный художник посвятил тому, что расписывал замки французской знати.


[Закрыть]
так что неудивительно, что чувство меры и на этот раз не изменило королевской чете. Государь и государыня понимали: ничто не должно затмить явление марсельцам Климента VII.

Итак, Франциск и его супруга преклонили колени перед Папой и почтительно приложились к его перстню.

Пока проходила вся эта церемония, Климент с нескрываемым любопытством рассматривал новую французскую королеву Элеонору Австрийскую, сестру столь ненавистного ему Карла V.

«Привлекательна, очень, очень привлекательна, – отмечал он про себя. – Хорошая стать, чистая молочно-белая кожа… Еще бы – ведь она рыжая, а такие люди часто бывают белокожими. Вот только эта надменно выпяченная, как и у всех Габсбургов, нижняя губа…[3]3
  Любопытно, кстати, что несколько поколений спустя принцессы этого дома лишились данной фамильной черты, о чем, например, убедительно свидетельствуют портреты погибшей на плахе Марии-Антуанетты.


[Закрыть]
Если бы не она, я бы, пожалуй, смело назвал эту женщину красавицей».

Климент не знал, что Элеонора бы обиделась, если бы услышала, что ее считают рыжей. Ее роскошные волосы, когда их распускали, достигали пола, и придворные льстецы-поэты называли их «яростно белокурыми».

Франциск I относился к супруге с глубоким уважением и ценил ее красоту и ум. Возможно, ему бы даже удалось полюбить ее, если бы его сердце уже не принадлежало хрупкой живой блондинке, совсем недавно ставшей герцогиней д'Этамп. С некоторых пор эта дама стала дерзко играть роль королевской фаворитки, что несколько удивило Париж, последний раз видевший такое во времена Агнес Сорель.

Однако Папа Климент VII, для которого все это, разумеется, не было тайной, отнюдь не намеревался наставлять французского короля на путь истинный и учить его азам супружеской верности. Папу волновало другое – устроит ли Франциска приданое невесты. Ведь всем было ясно, что для французского принца брак с девушкой из рода флорентийских банкиров – это мезальянс. Так что если бы гордым французам еще и приданое показалось слишком скромным, то неизвестно, как бы обернулось дело.

Но Климент, рассуждая так, явно недооценивал и себя, и юную Екатерину, чьей матерью, кстати, была Мадлен де ля Тур д'Овернь, родственница самого Франциска I. Девушка приходилась Папе племянницей, и это и был главный ее титул. Французский монарх знал, что даже Карл V, этот записной гордец, жалел о том, что упустил такую невесту. К тому же происхождение Екатерины было в данном случае не очень важно – ведь она выходила замуж за второго сына короля, а не за дофина, который, благодарение Господу, пребывал в то время в добром здравии.

Однако судьба изменчива. Как-то утром в покои Папы быстрее, чем обычно, вошел его личный секретарь.

– Ваше Святейшество, – с тревогой в голосе проговорил он, – у меня дурные известия. Принц Франциск сильно занемог, и лекари подозревают чуму.

Климент лишь тяжело вздохнул и перекрестился.

– На все воля божья, – сказал он. – Будем надеяться, что это не так, хотя черная смерть и впрямь частая гостья в портовых городах. Вот что, немедленно отправь к захворавшему дофину моего лекаря. Я доверяю ему. Недуги он распознает безошибочно.

Миновало несколько часов ожидания – и лекарь вернулся.

– Лихорадка, Ваше Святейшество! – радостно объявил он. – Сильная и изнуряющая, но всего лишь лихорадка. Через неделю Его Высочество оправится от нее.

Папа нетерпеливо отпустил врача и принялся возбужденно мерить шагами комнату.

– Какое счастье! – бормотал он. – Какое счастье! Господь милостив к нам. Ведь если бы дофин умер, то свадьба бы скорее всего не состоялась. Знаю я этих французов. Заявили бы, что моя Екатерина не пара наследнику престола, или запросили бы такое приданое, что нам пришлось бы покинуть Марсель чуть ли не с позором. А теперь я почти спокоен за свою девочку.

Когда дофин окончательно выздоровел, переговоры возобновились. В конечном итоге приданое составило сто тысяч золотых экю. Вдобавок под власть французского скипетра переходили Милан, Генуя и Неаполь. Франциск был доволен: наконец-то ему представился подходящий случай отомстить Италии за свое давнишнее унижение – пленение после битвы при Павии.

Итак, невеста, которая с трепетом ожидала в Ницце решения своей судьбы, получила дозволение приехать в Марсель.

Она прибыла в город 23 октября, и толпы любопытных опять высыпали на улицы, чтобы в лучах послеполуденного солнца поглазеть на великолепный кортеж. Сама Екатерина ехала на рыжем иноходце, покрытом золоченой попоной. За ней – тоже верхом – следовали герцогиня де Камерино, Мария Сальвати, давно уже взявшая на себя заботу о знатной сироте, и еще двенадцать дам.

Герцогине Екатерине было четырнадцать лет, как и ее высокородному жениху. Густые черные волосы красиво оттеняли неожиданно белое для южанки лицо, на котором выделялся длинноватый нос. Брови у нее тоже были густые и черные, а глаза карие, немного навыкате, обрамленные шелковистыми ресницами. Девушку никто бы, пожалуй, не рискнул записать в красавицы, но ее фигура отличалась грациозностью, руки были маленькие и правильной формы, а ноги стройные и изящные. (Пройдет всего лишь несколько лет, и парижане привыкнут к тому, что жена герцога Орлеанского ездит верхом по-мужски. Это был, безусловно, лучший способ продемонстрировать красоту своих ног.)

Екатерина была не по годам умна, но не кичилась этим. Жизнь не поскупилась для нее на тяжелые испытания. Ее мать Мадлен де ля Тур умерла от сифилиса спустя всего несколько недель после родов. Она заразилась им от своего мужа Лорана Медичи, покинувшего этот бренный мир почти одновременно с ней. Мадлен не исполнилось еще и шестнадцати, и замужем она пробыла совсем недолго…

Первые годы жизни малютка провела в Риме под покровительством Папы и в компании своего сводного брата Александра, сына Лорана Медичи и безвестной красавицы крестьянки. Но как-то Климент VII призвал племянницу к себе, ласково погладил по голове и спросил:

– Дорогая моя, знаешь ли ты о том, что судьба поставила тебя управлять Флоренцией?

Екатерина подняла на дядю глаза и робко улыбнулась. Она не поняла вопроса, и тогда Климент пояснил ей:

– Твой отец звался герцогом Флорентийским. Он умер, и матушка твоя умерла, бедное дитя, так что ты теперь герцогиня Флорентийская и должна жить в своем городе. Тебе уже восемь, и пора напомнить горожанам, что ты их госпожа.

И Екатерина в сопровождении Александра отправилась во Флоренцию и поселилась во дворце Медичи.

Однако, к несчастью, в городе очень скоро начались волнения. Их смело можно было назвать очередными, потому что флорентийцы всегда обожали устраивать уличные беспорядки и пользовались малейшей возможностью, чтобы попытаться провозгласить республику. В городе шла настоящая гражданская война, и император послал на подмогу Медичи армию под началом принца Оранского. Принц, заметим, командовал войсками с тем большим воодушевлением, что охотно женился бы на маленькой герцогине.

…А Екатерина тем временем скрывалась в монастыре. Ей угрожала серьезная опасность, и она об этом знала. Одна из придворных дам неосторожно проговорилась при ней о планах заговорщиков касательно маленькой герцогини.

– Вообразите себе, – захлебывалась от волнения эта болтливая женщина, пересказывая своей приятельнице сплетни, ходившие по Флоренции, – они собираются отдать ее в дом терпимости или раздеть догола и выставить привязанной на городской стене, чтобы ее видел принц Оранский, или же попросту бросить в толпу на потеху пьяному сброду…

Тут говорившая осеклась, потому что заметила внимательно глядящую на нее Екатерину. Девочка нахмурилась, еле заметно передернула плечами и молча скрылась в своих покоях. Испугалась ли она? Да, конечно, испугалась. Но решение, принятое ею, оказалось мудрым и взвешенным.

Девочка велела состричь себе волосы, облачилась в грубое монашеское одеяние и во всеуслышание заявила, что намерена посвятить себя Богу.

Впрочем, после капитуляции мятежников она быстро об этом забыла. Екатерину опять увезли в Рим, и Папа пообещал ей:

– Теперь я больше не отпущу тебя в твой город. Бог с ним, он и без тебя проживет. А править им станет Александр – у него это, я уверен, прекрасно получится, тем более что помогать ему станет сам император. Титул же твой, конечно, останется при тебе.

Климент улыбнулся и подвинул к Екатерине блюдо с засахаренными фруктами – любимое ее лакомство.

– Ешь, ешь, девочка. Я уже о женихе для тебя подумываю, а ты совсем еще дитя. Что ж, государи всегда устраивают свою судьбу не так, как простые смертные.

Однако дядюшка ошибался, полагая, что Екатерина мала и неразумна. В Риме она встретила свою любовь – красивого и обаятельного Ипполита Медичи, доводившегося ей двоюродным братом. Девушку можно было понять: этот юноша, чей портрет написал сам великий Тициан, вскружил бы голову кому угодно. Молодые люди были готовы на все ради своей страсти. Ипполит имел сан кардинала, но не скрывал, что с радостью откажется от него, если ему разрешат жениться на Екатерине.

– Прошу вас, Ваше Святейшество, отдайте за меня вашу племянницу! – несколько раз молил Ипполит. – Мы любим друг друга. Неужели вы не хотите, чтобы Екатерина обрела свое счастье?!

Но Папа оставался непреклонен. У него были на племянницу совершенно другие виды. Идиллические отношения, сложившиеся между молодыми людьми, ему очень не нравились, и он решил разлучить влюбленных.

– Нам придется опять расстаться, девочка моя, – с напускной грустью сообщил он Екатерине в один апрельский день 1532 года. – Ты, конечно же, слышала о том, что на Рим надвигается страшная хворь – малярия. Я боюсь за тебя, и потому ты без промедления отправишься во Флоренцию. Бунтовщиков давным-давно усмирили, так что там теперь тишь да гладь. А воздух в твоем родном городе всегда был здоровее, чем в Риме.

Девушка была вынуждена повиноваться, хотя не обошлось и без слез.

Что же до Ипполита, то с ним Папа говорил совсем иначе. Климент знал, что молодой человек достаточно честолюбив и избалован большими деньгами, и решил воспользоваться этим.

– Юноша, – ласково, но твердо сказал Климент, – если ты хочешь вести прежнюю жизнь и нимало не заботиться о том, откуда в твоем кармане взялись золотые монеты, то тебе придется отказаться от мысли стать мужем герцогини Флорентийской. И еще… – для виду поколебавшись, добавил Папа: – Я уже довольно стар, и мне пора подумать о преемнике. Конечно, я не смогу просто передать ему свою власть, но я надеюсь, епископы прислушаются к последним словам умирающего. Ты понимаешь, о чем я?

Ипполит понял. Он поцеловал папский перстень и обещал покориться воле святого отца.

Екатерина успокоилась довольно быстро. Несмотря на свой нежный возраст, она уже знала, что любовь и политика совмещаются очень плохо. Юная герцогиня читала сочинения Макиавелли и понимала, что быть государем – труд тяжкий и не всегда приятный.

Вот какова была молодая особа, преклонившая в тот ясный октябрьский день колени перед Франциском I, своим будущим свекром. Король тут же галантно поднял ее, отечески поцеловал и подвел к жениху – Генриху Орлеанскому. Юноша и девушка, даже не успев толком разглядеть друг друга, обменялись чинными поцелуями.

Но что же известно нам об этом четырнадцатилетнем принце крови, кроме того, что со временем из него получился бесталанный король, не принесший Франции славы? Он был довольно рослым и сильным юношей и в состязаниях обычно одерживал верх над своим старшим братом-дофином. Длительное путешествие пошло Генриху на пользу. Конечно, он был все еще бледен после заключения в тюрьме в Педрацце, куда отправил его Карл V, заявивший, что сын просто обязан занять место отца. Однако лицо его посвежело, а щеки несколько округлились. Что же до нрава, то…

– Сын мой, – не раз с тревогой говаривала ему матушка, – вы опять читаете эту книгу? Дайте отдохнуть глазам и голове. Вы ведь нынче не фехтовали, не так ли? Ну, так пойдите в зал или на свежий воздух – телесные упражнения вам очень полезны.

Генрих с неохотой повиновался, а королева жаловалась мужу:

– Это, право же, очень странно! Откуда у Генриха такая страсть к рыцарским романам? По-моему, он прочел их уже все! Я беспокоюсь за него. Дай бог здоровья дофину, но мало ли как сложится жизнь. Все может статься. Вот сделается Генрих королем – и что же? Будет книжки читать да бесконечные турниры устраивать? Хорошо еще, если он не станет всю жизнь хранить верность какой-нибудь одной прекрасной даме – то-то потешаться над ним станут. Времена теперь другие, и книжки от жизни очень отличаются. Вы согласны?

Франциск улыбался и кивал. Он не слишком вдумывался в то, что говорила жена. Оба сына радовали его – крепкие, не трусы, хорошо держатся в седле. А романы… Да бог с ними. Как только Генрих повзрослеет, он наверняка забудет о них.

Но королева оказалась-таки права. Юный герцог мечтал прожить жизнь, подобно герою истории о храбрых рыцарях, а для этого нужно было влюбиться. И он влюбился – навсегда. В женщину двадцатью годами старше его.

Любовная история Генриха началась в тот cтрашный мартовский день 1526 года, когда он ждал на берегу реки Бидассоа решения своей участи. Мальчика должны были обменять на его отца, томившегося в тюрьме, так что не было ничего удивительного в том, что бедняжка дрожал от ужаса. И вот тогда-то к нему приблизилась прекрасная женщина. Она нежно поцеловала его в лоб и прошептала с улыбкой:

– Все будет хорошо, поверьте. Мы еще встретимся…

Они действительно встретились, и герцог Орлеанский, ставший впоследствии королем Франции Генрихом II, навсегда, до последнего своего вздоха, сохранил преданность этой женщине. Ее звали Диана де Сен-Валлье де Пуатье, графиня де Брезе.

Странные шутки играет иногда жизнь. Именно в доме Дианы де Пуатье, точнее – в доме ее мужа, сенешаля Нормандии, в замке Ане, был подписан брачный контракт Генриха Орлеанского и Екатерины Медичи. Произошло это 27 октября, а уже на следующий день молодые люди венчались.

Церемония состоялась в часовне временного дворца Папы Климента VII. Франциск I в одеянии из белого атласа с золотым шитьем подвел к алтарю Екатерину, облаченную в парчовое платье с корсажем из фиолетового бархата, усыпанным драгоценными каменьями и опушенным горностаем. На шее у невесты красовалось изумительной работы ожерелье, преподнесенное ей дядюшкой по случаю свадьбы. Оно представляло собой несколько ниток жемчуга, причем все жемчужины были одного размера и круглой формы. Мы и сейчас можем полюбоваться этим чудом: оно изображено на знаменитом портрете английской королевы-девственницы Елизаветы I. Голову же новобрачной украшала золотая корона с драгоценными камнями – подарок французского короля.

Папа совершил торжественный обряд, кардинал Сабриени отслужил мессу, а затем последовал обмен дарами. Боже, до чего же они были восхитительны! Некоторые, впрочем, отличались оригинальностью, если не сказать – экстравагантностью. Например, кардинал Ипполит, яростно отказывавшийся от любых подношений (не принимать же в самом деле подарки в честь того, что твоя любимая выходит замуж за другого!), все же стал владельцем огромного ручного льва, некогда привезенного Франциску I корсаром-варваром Хайром эль-Дином Барбароссой.

Потом, разумеется, был свадебный пир. А ближе к полуночи, когда Климент VII уже удалился к себе, королева Элеонора поднялась с места и негромко проговорила:

– Пора!

Это послужило для молодой сигналом. Она, немного смущаясь, последовала за королевой в спальню, обтянутую золотой парчой. Там ее раздели, облачили в ночные одежды и помогли возлечь на огромную кровать, тоже отделанную золотом. Шестьдесят тысяч золотых экю – вот во сколько обошлись Франции эти покои новобрачных!..

Королева, внимательно наблюдавшая за церемонией, осталась довольна тем, как выглядела невеста. Можно было приводить жениха.

Генриха сопровождал сам король. Элеонора, окинув напоследок спальню придирчивым взглядом, удалилась, но Франциск, поколебавшись, решил все же задержаться.

«Мальчик, – думал заботливый отец, – не любит свою невесту. Вдобавок он не слишком опытен. Побуду-ка я лучше рядом, помогу в трудную минуту советом».

Однако, к немалому удивлению короля, оказалось, что сын вовсе не нуждается ни в чьем присмотре. Франциск радостно улыбнулся, прошептал еле слышно: «Весь в меня!» – и со спокойной душой отправился к маленькой герцогине д'Этамп.

Что же касается Папы, то он решил зайти в опочивальню на рассвете, чтобы своими глазами увидеть, как супруги провели ночь. К его удовольствию, он нашел их в постели и заметил, что оба выглядели довольными.

Никто и никогда не узнает, чем стала для Генриха и Екатерины эта их первая ночь. Возможно, они просто играли, подобно молодым животным, а возможно, утоляли неясный, но такой настойчивый зов плоти. Сердца обоих были заняты отнюдь не друг другом, но природа наделила молодоженов горячим темпераментом. К тому же Екатерина происходила из семейства Медичи, славившегося своим пристрастием к альковным радостям. С Генрихом Орлеанским Екатерина впервые познала плотскую любовь и навсегда забыла красавца Ипполита. Она искренне и страстно привязалась к мужу, но Генрих отплатил ей черной неблагодарностью.

Спустя месяц после свадьбы Папа Климент VII умер, и Франция так и не получила обещанного за Екатериной приданого. Молодая женщина, опечаленная известием о кончине дядюшки, не сразу заметила, как изменилось отношение к ней окружающих. А объяснялось все тем, что Генрих почувствовал себя свободным от обязательств перед женой, которая, как он полагал, обманула его, не принеся приданого. Теперь он проводил большую часть времени с Дианой де Пуатье, и придворные тоже стали пренебрегать Екатериной и отзываться о ней не слишком почтительно.

– Я люблю его, – говорила себе бедняжка, – я всегда буду верна ему, но как мне найти случай открыть ему мое сердце? Ведь он так редко заходит в нашу спальню, а если и появляется там, то выглядит таким мрачным, что я боюсь промолвить хоть словечко.

Господи, какие унижения пришлось терпеть юной герцогине, а потом и королеве! Редкая женщина согласилась бы на то, чтобы любовница мужа разъезжала с ней в одной карете и при этом имела наглость вести шутливые и двусмысленные беседы. А однажды приключилась и вовсе невероятная история.

Диана была истинной патриоткой Франции, поэтому ее искренне занимал вопрос престолонаследия. Она опасалась, что у Генриха так никогда и не появится законных детей, а это вызвало бы справедливое негодование народа.

– Вот что, – сказала она как-то утром, – нынешнюю ночь мы проведем врозь. Я бы хотела, чтобы вы навестили свою жену.

Генрих недоумевающе поглядел на полуодетую красавицу и потянулся к ней с явным намерением обнять. Но Диана отстранилась и повторила:

– Навестили свою жену! Она наверняка соскучилась без вас.

Король коротко хохотнул, плеснул в кубок вина, выпил и наконец проговорил:

– Да нам-то до этого какое дело? Я иногда бываю у нее – и хватит. Я же не запрещаю ей жить так, как она хочет. Вот пусть и отыскивает себе всевозможные развлечения.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю