Текст книги "Ночные тайны королев"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Я безумно в тебя влюбился, – прошептал он.
– Я видела приближение твоей любви, – ответила Мессалина. – Мне следовало вовремя отослать тебя, но я всего лишь слабая женщина… И я не смогла справиться с собой, когда мне захотелось прикоснуться к тебе…
В каждое свое слово Мессалина старалась вложить побольше нежности. Потрясенная, она вскоре осознала, что это не очередное увлечение, что она впервые в жизни по-настоящему полюбила…
Когда Силий ушел, Мессалина уснула. О нет, она не утомилась, просто на нее снизошло доселе неизведанное умиротворение, ничуть не похожее на тяжелое забвение после привычных оргий.
Силий вернулся домой глубокой ночью. Покинув покои Мессалины, он долго бесцельно бродил по городу – растерянный, не знающий, во что верить и на что надеяться. Но если он наивно полагал, что дело кончится одним свиданием, то он ошибался. Еще до полудня молодой консул получил лестные и вместе с тем тревожные знаки внимания: слуга Мессалины вручил ему старинный расписной кубок, из которого он пил вино прошлой ночью.
– Неужели Юния была права? – прошептал обеспокоенный Силий, но, когда к вечеру от Мессалины принесли новое приглашение посетить дворец, сомнения тут же покинули его.
Силий приказал банщику размять ему тело для придания членам гибкости. При одной лишь мысли о Мессалине молодой человек чувствовал, как по его жилам разливается огонь вожделения. Едва дождавшись часа, когда на город опустились сиреневые сумерки, молодой консул поспешил на свидание. Ему льстила страсть императрицы, сулящая к тому же немалые выгоды, но он также сознавал, сколь опасна эта связь.
…Со временем Силий перестал бояться. Отправляясь во дворец, он старался не думать о возможном скандале и жестоком наказании, а от души радовался дорогим подаркам, внушая себе, что он не раб, а повелитель своей возлюбленной.
Обуреваемая страстью императрица не замечала козней Агриппины, пытавшейся устроить будущее своего малолетнего сына Нерона, которого в мечтах она уже видела на императорском троне. Племянница льстила дяде, пересказывала сплетни о его жене и на все лады расхваливала Нерона, прося Клавдия усыновить способного мальчика…
Мессалина тем временем подыскивала Силию достойное жилище, дабы без помех предаваться бурным любовным утехам.
Вскоре, однако, ей надоело скрывать свою любовь. Безумие, свойственное ее натуре, толкало Мессалину на безрассудства. Пускай весь Рим знает о ее чувстве к Гаю Силию!
Она засыпала любовника роскошными подарками. Рискуя опустошить комнаты на Палатине, она свозила в виллу молодого консула ценную мебель и домашнюю утварь. Но в доме Гая Силия хозяйкой была не она, а Юния, его законная супруга. При виде стройной фигурки Юнии Мессалина злобно хмурила брови. Сама она могла предаваться любви лишь в короткие дневные часы, тогда как Юния владела мужем все ночи напролет! Мессалина не собиралась долго терпеть такое!
Она решила избавиться от соперницы, и помогла ей в этом некая Локуста, обладавшая обширными познаниями во врачевании, а также преуспевшая в магии и ворожбе.
Локуста жила на самом краю непроходимого болота, что начиналось сразу за Капийскими воротами, и одиночество ей скрашивал чернокожий невольник – глухонемой урод, обязанный ухаживать за многочисленными гадюками, что поставляли яд, необходимый для зловещего ремесла колдуньи.
Одни яды, приготовленные Локустой, убивали мгновенно, другие действовали медленно, не давая повода думать, что жертву отравили…
Однажды, когда Силий отправился с Клавдием в Остию, где император вознамерился соорудить новый маяк, жене консула преподнесли целую корзину великолепных фруктов. Юния, привыкшая к августейшим подношениям, без раздумий отведала несколько персиков. Они оказались сущим объедением…
Спустя две недели Гай Силий, облачившись в траурные одежды, зажег в саду своей виллы погребальный костер, простившись с безвременно почившей супругой.
Не терзали ли его страшные подозрения? Скорее всего да, поскольку прежде, до появления роковой корзины, Юния никогда не жаловалась на здоровье; к тому же вместе с ней смерть унесла еще нескольких домочадцев, не устоявших перед искушением полакомиться фруктами, доставленными с Палатина. Но, догадываясь, что Мессалина готова была на все, лишь бы владеть любовником безраздельно, Силий не роптал. Стараниями императрицы он уже стал сенатором, а там… Кто знает, кто знает?.. Клавдий старел, трон мог освободиться в любой момент… Посему вдовец горевал недолго.
«Устранить Клавдия не так уж и сложно, – думал Гай Силий, прохаживаясь по Лукулловым садам, посреди которых стояла его роскошная вилла. Еще недавно она принадлежала Валерию Азиатику, который – не без подсказки Мессалины – покончил жизнь самоубийством. – Аппетитные грибы… или же лечебный отвар, приготовленный по рецепту искусной Локусты, – и Клавдий с дымом погребального костра вознесется прямо на Олимп, где его давно ожидают божественные предшественники. Но Мессалина ненадолго переживет императора… Слишком уж много у нее врагов…»
Гай Силий был прав. Мессалину ненавидели все: и женщины, и мужчины. Только верная Мирталия да отравительница Локуста были преданы императрице, остальные же жаждали ее крови.
Но Мессалину ничто не могло испугать. Она уже придумала гениальный план, в котором не усматривала ни единого изъяна: она решила выйти замуж за любовника при живом супруге, да к тому же с согласия императора! А потом Клавдий смертельно занедужит, и ее ненаглядный Гай Силий – уже на правах мужа императрицы – легко взбежит по ступеням, ведущим к трону.
– Это настоящее безумие, моя божественная! – заявил Силий, мужчина вроде бы трезвомыслящий и рассудительный. Но как известно, боги, лишая человека своего покровительства, прежде всего отнимают у него разум. И Гай Силий внезапно заключил: – Впрочем, надо попробовать. Если все тщательно подготовить, то…
Было решено воспользоваться привычкой Клавдия в одиночестве прогуливаться вечером по садам Палатина. В охраняемые сады никому еще не удавалось проникнуть незамеченным, поэтому Клавдий не боялся покушения. Но однажды, туманным вечером, приближаясь к небольшому храму Аполлона в тисовой роще, Клавдий увидел древнего старика в лохмотьях, собиравшего сухие ветки. Сначала император подумал, что перед ним – не в меру усердный садовник, но потом заподозрил неладное, ибо рабы во дворце не носили тряпья.
– Что ты тут делаешь? – крикнул Клавдий издали.
Старик выглядел непомерно дряхлым, был бледен как смерть и тощ как скелет. Клавдий удивился, что человек в столь преклонном возрасте не опасался влажного тумана, грозящего обострением боли в суставах.
– Собираю дрова для погребального костра, – ответил невольник дрожащим голосом. – Через девять дней на нем сожгут мужа Мессалины.
Просвещенные умы, умудренные знаниями, презирали пророчества такого рода. И Клавдий, едва ли не самый образованный человек своего времени, не был исключением. Однако на сей раз он так испугался, что не сумел справиться со своим позорным заиканием.
– Но ведь му-уж Ме-есса-алины, – с трудом выдавил он, – э-это са-ам им-император!
– Ну и что? – прозвучало в ответ. – Мне велели собрать дрова для погребального костра – вот я и собираю.
Если бы не хромота и страх, сковавший члены, Клавдий со всех ног бросился бы наутек, но он не смог сдвинуться с места. В конце концов, собравшись с духом, он приказал:
– Назови свое имя, старик.
– Алектон, – послышалось издали, и старик, явно не желая затягивать беседу, исчез, словно растаял в тумане.
Внезапно обретя силы, припадая на короткую ногу, Клавдий заторопился во дворец. Призвав к себе верного Нарцисса, он велел узнать, числится ли среди садовников старик по имени Алектон.
– Этого Алектона за дерзость следует проучить, – сказал Клавдий, ничего больше не объясняя.
Нарцисс немедленно исполнил приказ, но, вернувшись, сообщил весьма неприятную для своего господина новость:
– Уже два месяца, как садовника Алектона нет в живых!
Клавдий провел отвратительную ночь. С головой забравшись под одеяло, он в отчаянии считал, сколько часов наберется в девяти днях, и пришел к выводу, что жить ему осталось совсем немного.
Мессалина старательно утешала мужа, а потом, поразмыслив для виду, посоветовала ему обратиться за разъяснениями к старейшему авгуру Рима.
Авгур, без промедления прибывший во дворец, не смог растолковать странное происшествие и найти выход, который устраивал бы императора, не завершившего еще своих земных дел. Прорицатель лишь беспомощно развел руками.
– Потусторонние явления, – сказал он, – слишком серьезное предупреждение, чтобы им посмел воспротивиться смертный, будь он даже самим Великим понтификом.[1]1
Клавдий был Великим понтификом и стоял во главе коллегии понтификов (римских священнослужителей), которая ведала составлением календарей, обрядами, жертвоприношениями и погребальным культом. Великий понтифик давал свое заключение при толковании знамений, обеспечивая тем самым согласие с богами.
[Закрыть]
Мессалина, с удовлетворением наблюдавшая за тем, как ее муж бледнел и все больше волновался, медленно подошла к нему и с расстановкой, словно соображая на ходу, произнесла:
– Пророчество непременно сбудется, иначе и быть не может… Но ты должен спастись, супруг мой. Как ни жестока к нам судьба, мы сумеем ее обмануть. Вспомни, о чем сказал старик?
– Как это о чем? О том, что я скоро умру, – ответил подавленный Клавдий.
– Нет, божественный, он сказал, что умрет мой муж, и мы сделаем так, что на твоем месте окажется кто-нибудь другой! – воскликнула Мессалина.
И она предложила Клавдию покинуть Рим, дабы вдали от Палатина он переждал опасный день. Тем временем она, его верная супруга, оставаясь во дворце, вступит в брак с кем-нибудь из старых проверенных друзей – ну, скажем, с Гаем Силием, неоднократно доказывавшим свою преданность и отвагу и достойным сыграть в роковой день опасную роль супруга Мессалины…
– Мне все равно, кто на время займет твое место: главное, чтобы ты был жив и здоров, – заключила она.
Старейший авгур высказался о замысле императрицы крайне неодобрительно. Клавдий же, напротив, заметно оживился – предложение жены показалось ему разумным. А так как у него было много неотложных дел, он, потирая руки, удалился, предоставив Мессалине объясняться с прорицателем.
Поддался ли авгур на уговоры императрицы, убедила ли она его – неизвестно, зато нетрудно догадаться, что он понял: препятствуя ее странному плану, он рискует надолго распрощаться с радостями жизни в Риме… а то и с самой жизнью…
На следующий день Клавдий объявил о своем скором отъезде в Остию, где строился дорогой его сердцу маяк, а Мессалина принялась готовиться к свадьбе с Гаем Силием, совершенно позабыв о том, что ее супруг – вовсе не такой простак, каким он казался. Осуществляя свой замысел, она отреклась от мужа, несколько лет бывшего ей опорой и защитой. Пути назад для нее уже не существовало.
Вскоре состоялась свадьба, но шум и великолепие праздника жители Вечного города встретили молчанием. Народ чувствовал себя глубоко уязвленным: такого безобразия не помнили старики и не ожидали увидеть ни сенаторы, ни простолюдины.
Тем временем Клавдий – умный, терпеливый Клавдий – ожидал в Остии дальнейшего развития событий. О том, что происходило в Риме, ему докладывали советники-вольноотпущенники, и прежде всего Нарцисс.
Доверенное лицо императора, но одновременно и пособник Мессалины, он по коварству не имел себе равных. Хитрец заранее подсчитал, кто поддержит императрицу в заговоре против Клавдия, и убедился, что очень немногие встанут на ее сторону, причем все они – люди крайне ненадежные.
Нарцисс не одобрял плана Мессалины, поскольку его вполне устраивал старый, уставший, легко управляемый Клавдий. Да и нетрудно было догадаться, что молодой тщеславный Силий, взойдя на престол, окружит себя своими людьми. С его приходом советников Клавдия не могло ожидать ничего хорошего.
И Нарцисс, посоветовавшись с Паллантом и другими приближенными Клавдия, решил, что настало время разоблачить заговорщиков. Вооружившись доносами о похождениях Мессалины-Лициски, а также другими свидетельствами измены императрицы, секретарь отправился в Остию.
Клавдий знал о любовных приключениях Мессалины – то ли ему доносили, то ли сам догадался, – но по обыкновению держался в стороне от бурной дворцовой жизни, предпочитая заниматься своим портом, маяком и строительством нового, самого большого зернохранилища. Однако ему и в голову не приходило, что Мессалина замышляла его убийство.
Узнав от Нарцисса о заговоре, перепуганный Клавдий согласился искать защиты в лагере преторианцев. Придворный лекарь попотчевал императора успокоительной настойкой, Нарцисс же позаботился о том, чтобы никто не беспокоил его господина. Прежде всего он подумал о том, как воспрепятствовать Мессалине встретиться с мужем. Зная мягкое сердце Клавдия, готового простить жене любые сумасбродства, вольноотпущенник, опережая войска, поспешил в Рим…
Солнце клонилось к закату, но пир, устроенный Мессалиной и Силием в императорских садах, был в самом разгаре, когда императрице доложили, что из Остии в Рим движутся войска. Мессалина во внезапном порыве страха припала к широкой груди любовника. Силий, предчувствуя неладное, но стараясь сохранять спокойствие, отстранил женщину.
– Пойду на Форум, – сказал он, поднимаясь с пиршественного ложа. – Посмотрю, что там происходит.
Провожая Силия взглядом, Мессалина вдруг заметила, что многие гости покинули свои места. Вскоре она осталась одна. Сад опустел в мгновение ока, даже слуги попрятались во дворце. Лишь верная Мирталия в нерешительности переминалась с ноги на ногу и бросала на свою госпожу встревоженные взгляды.
– Беги в мою спальню, возьми черную тунику с золотым шитьем, позолоченные сандалии и жемчужное ожерелье, – велела ей Мессалина. – Извести мою мать о моем скором прибытии. Одень детей и веди их к ней. Поторапливайся!
Опасаясь оставаться в императорском дворце, Мессалина решила укрыться в доме матери. Ей требовалось время, чтобы осмыслить происходящее и приготовиться к встрече с Клавдием. Она знала, что мягкосердечный супруг при виде ее слез не устоит и простит ей любые проступки.
Но роковой просчет Мессалины состоял в том, что она все еще доверяла Нарциссу; вольноотпущенник же не мог допустить, чтобы встреча супругов состоялась.
Секретарь Клавдия торжествовал. Наконец-то ему выпал случай отомстить всем врагам: и сенаторам, пренебрежительно отзывавшимся о нем, и приверженцам Мессалины, готовым свидетельствовать о его пособничестве императрице.
Опасаясь, что Клавдий простит Мессалину, Нарцисс именем государя поспешно вершил суд и расправу во дворце на Палатине. Многие в тот день сложили головы. Последним погиб Гай Силий, не оказавший, впрочем, сопротивления и даже слова не произнесший в свое оправдание.
Не прося у Клавдия помощи, Нарцисс уничтожил всех заговорщиков. Осталась одна только Мессалина. Призвав к себе верного слугу, секретарь передал ему подделанный приказ императора казнить Мессалину.
Было прохладное утро, влажный туман еще окутывал сад, когда Домиция Лепида и Мессалина вышли на прогулку. В последнее время мать и дочь снова сблизились. Мессалина изменилась, она вновь стала ласковой и кроткой. В порыве нежности молодая женщина обняла мать.
Топот, вдруг раздавшийся за оградой, вселил надежду в сердце Мессалины. Она подумал, что Клавдий призвал ее к себе. Но ворвавшиеся в сад преторианцы вели себя крайне непочтительно, а их центурион молча протянул своей недавней повелительнице остро заточенный кинжал.
Смертельно побледнев, Мессалина в панике отступила назад, ища спасения у матери.
– Возьми кинжал, – прошептала Домиция на ухо дочери. – Ты должна сделать это сама…
Мессалина, подчинившись, взяла острый клинок, но не смогла вонзить его себе в грудь.
– Это не больно, – обняв Мессалину, тихо сказала Домиция. – Ты ничего не почувствуешь…
Но Мессалина слишком любила жизнь, чтобы проститься с ней столь скоро. Она сделала еще одну отчаянную попытку, но дрогнувшая рука не удержала кинжал – лезвие, расцарапав ей грудь, со звоном упало на камни садовой дорожки…
Тогда, блеснув в лучах восходящего солнца, короткий меч центуриона молниеносно погрузился в сердце Мессалины, и молодая женщина со стоном упала в объятия матери.
Клавдий не отдавал приказа о казни жены, но весть о ее кончине воспринял спокойно. Недавно он побывал в доме Гая Силия на Пинции. Знакомая роскошная вилла, окруженная Лукулловыми садами (гордость Валерия Азиатика, старинного друга Клавдия), пробудила многие воспоминания. И Клавдий разрыдался, как ребенок, увидев собственную мебель и даже личные свои вещи, украшавшие дом изменника Силия. С тех пор он больше не говорил о Мессалине.
Несколько месяцев спустя Клавдий объявил, что утомлен воздержанием и желает взять в супруги самую благородную женщину Рима – собственную племянницу Агриппину, сына которой – Нерона – он давно усыновил.
– Агриппина красивая, умная женщина, – сказал цезарь. – Опыт горькой юности и двух прежних браков научил ее многому. Надеюсь, что она станет Британнику хорошей мачехой. Мой мальчик нуждается в материнской ласке.
Правда, для этого брака требовалось издать новый закон, допускающий кровосмешение, но сенат пошел на это с готовностью, и многие сенаторы, как если бы у них не было иных забот, едва ли не на коленях умоляли Клавдия нарушить злосчастный обет и вновь жениться для блага государства.
Вскоре император нашел утешение в объятиях Агриппины, и с этих пор словно свежий ветер повеял над Римом. Никто больше не пытался перещеголять друг друга в распутстве, так что нравы улучшились и заметно смягчились. Агриппина велела доставить ей списки всех римских всадников и сенаторов и безжалостно исключила из них имена тех, кто славился безнравственностью или в чем-нибудь особо провинился. Клавдий, давно уже исполнявший обременительную для него должность цензора, благодарно принимал советы своей умной, искушенной в политике жены. Под влиянием Агриппины он воспрял духом и даже решил заняться государственными делами, в чем ему, как всегда, помогали верные Нарцисс и Паллант.
2. Изабелла, королева Англии
В 1199 году в Валенсии, при дворе короля Кастилии, жили две прелестные маленькие принцессы – Уррака и Бланка. Девочки скучали в мрачном замке, а единственным их развлечением были песни и рассказы заезжих менестрелей о страшной резне, учиненной маврами, занимавшими в те времена Гренаду, Кордову, Севилью и крепость Гибралтар, которую неверные называли Джаб-эль-Тарик.
Наслушавшись ужасных историй, принцессы по ночам дрожали от страха и горячо молили господа о том, чтобы Он покарал и изгнал из Испании кровожадных мавров. Такое времяпрепровождение нельзя было назвать ни беззаботным, ни приятным, однако в самой Валенсии ничего страшного, к счастью, не происходило: часы, дни и месяцы текли медленно, и девочки тосковали.
И вот однажды ненастным зимним днем в Кастилию приехала Элеонора Аквитанская – мать английского короля и бабушка принцесс – и своим появлением вызвала переполох в замке. Старой королеве было уже восемьдесят, но, несмотря на преклонный возраст, она сочла необходимым повидаться со своим зятем Альфонсом VIII Кастильским, дабы обсудить с ним дело государственной важности.
– Как вам, возможно, известно, – едва ли не с порога заявила королева, – мой сын Иоанн, недавно занявший престол незабвенного Ричарда, хочет подписать мирный договор с Филиппом Августом. Было бы неплохо скрепить этот союз еще и брачными узами, выдав замуж за Людовика Французского[2]2
Людовик Французский, наследник престола, сын Филиппа II Августа и Изабеллы де Эно, его первой жены.
[Закрыть] одну из ваших дочерей.
Сначала Альфонс Кастильский, которого приезд тещи застал врасплох, несколько удивился той беззастенчивости, с какой английский монарх распоряжался судьбой своих племянниц, но, сообразив, что в один прекрасный день он, Альфонс, может стать свекром французского короля, согласно кивнул.
– И на которой же из моих дочерей принц решил жениться? – спросил он пожилую даму.
– Принц ничего решать не может, – резко ответила Элеонора, недовольная несообразительностью зятя. – Ему всего двенадцать лет, и за него все решения принимает отец.
– Ну да, разумеется, – поспешно согласился Альфонс и тут же задумчиво произнес, украдкой поглядывая на тещу: – Значит, об этом надо спросить короля Франции, не так ли?
– Совершенно верно, сын мой. Поскорее шлите гонцов в Париж, – сказала Элеонора и наконец улыбнулась покладистому Альфонсу.
Вскоре в Валенсию прибыли послы французского монарха, получившие приказ доставить в Париж ту из принцесс, которая покажется им более привлекательной. Французам сразу понравилась старшая из сестер, и они уже готовились объявить, что Филипп Август остановил свой выбор именно на ней, когда Альфонс VIII торжественно произнес:
– Принцесса Уррака!
Услышав столь странное имя, послы смутились и повернулись ко второй девочке.
– Принцесса Бланка! – представил Альфонс свою младшую дочь.
Французы облегченно вздохнули.
– Ваша старшая дочь очаровательна, однако королеву Франции так звать не могут. Поэтому мы имеем честь просить у вас, Ваше Величество, руки вашей дочери Бланки для нашего принца Людовика.
В марте 1200 года Бланка простилась с сестрой и родителями и вместе с бабушкой отправилась во Францию. Но едва они прибыли в Бордо, как старая королева внезапно объявила внучке о своем горячем желании уйти в монастырь. Оставив принцессу на попечение архиепископа Эли де Мальмора, она поселилась в аббатстве Фонтевро, где покоились останки ее возлюбленного сына Ричарда Львиное Сердце.
В мае Бланка наконец приехала в Нормандию и в одном из замков, построенных на берегу Сены, встретилась со своим дядюшкой Иоанном Безземельным. Отрядив гонца к Филиппу Августу и Людовику на противоположный берег реки, Иоанн сообщил им о прибытии принцессы.
На следующий день, двадцатого мая, в шатре, установленном в поле, оба монарха должны были скрепить подписями и печатями мирный договор между Францией и Англией.
– Женившись на принцессе Бланке, ваш сын станет моим племянником, – проговорил Иоанн, – и я обещаю вам, Филипп, передать Людовику все мои владения на континенте, если бог откажет мне в наследнике. Англия и Франция должны жить в мире.
– Никогда больше мы не должны воевать, – согласился Филипп Август, и оба государя подписали договор.
Однако долгожданную свадьбу на некоторое время пришлось отложить. Принца и принцессу было попросту некому венчать, потому что Папа Иннокентий III, разгневанный тем, что во французском замке Этамп уже много лет безвинно томилась королева Ингеборга, наложил на Францию интердикт и во всем королевстве запретил священникам совершать любые религиозные обряды. Принцу Людовику предложили отправиться в Англию, где он мог бы без всяких помех жениться на Бланке, однако предложение это показалось Филиппу Августу весьма подозрительным. И все же он согласился отпустить сына, но с одним условием: чтобы до возвращения молодых Иоанн Безземельный оставался во Франции.
Короля Англии не оскорбило столь явное недоверие, и он с удовольствием принял «приглашение» Филиппа Августа, тем более что вовсе не собирался уезжать в Англию.
Дело в том, что Иоанну нравилось жить на континенте. Через три месяца после своей коронации, которая состоялась двадцать седьмого мая 1199 года, он пересек море и провел осень и зиму в благословенной Аквитании.
Иоанн давно правил Англией – еще с тех пор, как Ричард Львиное Сердце (бравый рыцарь и хороший трубадур, но никудышный монарх) оставил его регентом, отправляясь в 1190 году в крестовый поход в Святую землю. Прозванный Безземельным, Иоанн вступил на престол спустя полгода после смерти Ричарда, сраженного стрелой у стен замка Шалю. Поговаривали, что Ричард осаждал этот французский замок, желая отомстить королю Филиппу Августу за свое пленение в Германии. Умирая, он назвал новым королем Англии Иоанна, обойдя старшего брата и его юного наследника Артура Бретонского. Таким образом Ричард оставил Безземельному в наследство не только английское государство, но и неизбежные династические распри.
Новый год и новый век Иоанн встретил в Бордо. Там он предавался увеселениям, которые устраивал для своего сюзерена один из его могущественных вассалов – Эймар Тайфер, граф Ангулемский.
Весной граф собирался выдать замуж за Гуго Лузиньянского, графа де ла Марша, тоже бывшего вассалом английского короля, свою единственную дочь Изабеллу. Иоанн дал слово присутствовать на торжествах и даже обещал лично повести невесту к алтарю.
Эймар Тайфер любил роскошь и очень гордился своим богатством, своим городом и красотой своей дочери. Пятнадцатилетняя Изабелла и впрямь была чудо как хороша – живая, грациозная, с огромными зелеными глазами. Но все ее достоинства с лихвой перекрывались одним недостатком: юная красавица буквально источала надменность.
Годом раньше из многочисленных поклонников она сама выбрала себе в женихи Гуго Лузиньянского. Благородного происхождения, богатый и привлекательный – под стать невесте, – молодой человек был, согласно всеобщему убеждению, прямым потомком феи Мелюзины, а также наследником иерусалимских королей, что весьма льстило дочери графа Ангулемского. А поскольку Гуго к тому же нравился всем дамам в Аквитании, Изабелла тоже в него влюбилась.
Казалось бы, юная невеста должна была с замиранием сердца ждать бракосочетания, но за год многое изменилось, и Изабелла больше не стремилась стать женой Гуго. Да, она была им увлечена, но увлечение прошло, как только бароны Аквитании, выступив против короля Ричарда, потерпели первое поражение. Верный себе английский монарх – за жестокость прозванный Львиное Сердце – прибыл в Ангулем, собираясь сурово покарать бунтарей. Многие головы упали бы с плеч, если бы не вмешательство Филиппа II Августа, пригрозившего Плантагенету немедленной расправой. Ричард, хотя и разгневался, был вынужден уступить и согласиться на переговоры. Однако они не состоялись, ибо английский король погиб.
Аквитанские бароны вздохнули с облегчением, но Изабелла почувствовала себя униженной. Гуго Лузиньянский и ее отец потерпели постыдное поражение и теперь жизнью своей и всем своим достоянием обязаны были французскому королю. Гордая девушка стала относиться к жениху с еле скрываемым презрением, и ее не могло утешить даже обещание нового короля Англии почтить свадьбу своим присутствием.
Первая встреча с Иоанном сильно разочаровала Изабеллу. Дочь графа Ангулемского надеялась увидеть копию Ричарда Львиное Сердце, красоту и отвагу которого воспевали менестрели, а перед ней предстал тридцатичетырехлетний толстяк с заурядной внешностью. Глаза у него бегали, а губы кривились в неприятной улыбке. Вдобавок оказалось, что при ходьбе он виляет бедрами, а Изабелла этого не выносила.
Однако корона красит любого, и девушка решила не замечать недостатков короля. Она даже была бы готова вовсе забыть о них, если бы не присутствие ревнивого Гуго, постоянно напоминавшего, что он – ее жених. Молодой граф волновался, поскольку знал, что незадолго до поездки на континент Иоанн развелся с женой, Гадвизой Глочестерской, и в надежде пополнить казну подыскивал себе невесту побогаче.
Встреча Иоанна с Изабеллой протекала согласно канонам придворной галантности, изобретенной Элеонорой Аквитанской еще до того, как она стала английской королевой.
Изабелла, присев в глубоком реверансе, склонила головку – словно цветок, поникший от жгучих лучей солнца; Иоанн же, пораженный ее красотой, на время лишился дара речи. Придя в себя, он приветствовал девушку, вспомнив все правила кодекса любви, придуманного его матерью для салона в Пуатье.[3]3
Этот салон, насчитывавший двадцать дам, а также несколько трубадуров и кавалеров, известных своим умением ухаживать за женщинами, Элеонора создала для того, чтобы изучать проблемы любви. В основу его и был положен вышеупомянутый кодекс, состоявший из тридцати одной статьи и начинавшийся известным изречением: «С браком не кончается любовь».
[Закрыть]
За трапезой, сидя бок о бок с Изабеллой, Иоанн был сама любезность, чего жених не замечать не мог. Гуго сидел подавленный, озабоченно грызя ногти, но терпение его вскоре иссякло. Вскочив из-за стола, он напомнил девушке, что ее будущий супруг – он, Гуго Лузиньянский…
– Разве, будучи невестой, девушка должна проявлять непочтительность к другим мужчинам, тем более к самому королю? – ответила жениху Изабелла словами из кодекса любви. – Если вы столь ревнивы, вам следует жениться на уродине…
Через несколько дней Иоанн уехал на переговоры с Филиппом Августом. Переговоры эти окончились весьма удачно: был подписан мирный договор, скрепленный браком Людовика Французского и Бланки Кастильской, племянницы английского короля.
И вот уже Иоанн спешит обратно в Ангулем, чтобы, выполняя обещание, данное графу Тайферу, повести к алтарю его дочь.
Ранним утром из домов, украшенных разноцветными флажками и гербами графов Ангулемских и Лузиньянских, высыпали горожане. Все они направлялись к белому, недавно построенному собору святого Петра. Стражники, вытянувшись цепью, сдерживали напор толпы. Солнечные лучи, проникая внутрь храма сквозь каменное кружево главной розетки, усиливали свет сотен свечей, создавая золотистый фон для фигур священников, застывших на пороге собора.
Когда в конце улицы появился конный кортеж, раздались приветственные крики и здравицы. Так горожане встречали графа Эймара, его красавицу дочь и короля Иоанна, оказавшего своему вассалу великую честь. Мало кто обращал внимание на Гуго Лузиньянского. Лишь давние поклонницы глядели ему вслед, сожалея, что не они оказались на месте невесты…
У лестницы, ведущей к дверям собора, всадники спешились, и Иоанн, взяв невесту за руку, стал медленно подниматься по усыпанным цветами каменным ступеням. Под торжественные звуки органа и громкие песнопения они вступили под своды храма.
Рука девушки дрогнула в королевской длани. Ничего не видя вокруг, Изабелла думала о короле. Она чувствовала себя королевой. Как же ей хотелось, чтобы путь к алтарю растянулся на многие лье! Какая жалость, что она опрометчиво обручилась с Гуго до того, как повстречалась с Иоанном!
Словно отвечая на безмолвную мольбу Изабеллы, Иоанн, остановившись у алтаря, не пожелал отпускать ее руку. В первый и последний раз в жизни он проявил настоящую решительность. Епископ с трудом поверил своим ушам, когда прозвучало повелительное:
– Объявляю о своей воле немедленно взять в жены сию юную девицу!
Поднявшийся шум заглушил ответ растерянного прелата. Граф Эймар застыл в недоумении, а Гуго, побагровев от гнева, бросился на соперника. К счастью, его вовремя остановили ангулемцы, и кулак жениха не нанес оскорбления Его Величеству.
Иоанн, не преминув напомнить, что вассалы обязаны беспрекословно повиноваться своему сюзерену и быть благодарными за оказанное им высочайшее благоволение, преклонил колени, заставляя Изабеллу сделать то же самое.
А что же она? Юную невесту такой поворот событий нимало не удручил, напротив, она попросила отца не прекословить королю, а несостоявшемуся мужу посоветовала смириться с поражением.
Гуго, в бешенстве проклиная венценосного разлучника, выбежал из храма.
Епископу пришлось обвенчать Иоанна Безземельного, короля Английского, и Изабеллу Ангулемскую, уже стоявших на коленях у алтаря.
