Текст книги "Констанция. Книга шестая"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)
Он не успел продолжить, потому что Казанова с нежностью поцеловал его щеку.
– Благодарю вас, мой юный друг, – неотрывно глядя в глаза Жакобу, сказал он.
Парикмахер буквально затрепетал от такого проявления мужской ласки и мгновенно умолк.
– Мой кучер скоро вернется, – добавил Казанова. – Я надеюсь, что вам не придется долго ждать, – с этими словами он направился к лестнице. – Я поеду на крыше.
– Нет, нет, – стал возражать Ретиф, – вы обязаны занять место в дилижансе.
– А как же вы?
– Если вы поедете на крыше, а я останусь внутри, то этим мы можем вызвать лишь неудовольствие прекрасных дам.
– Нет, нет, я не могу так злоупотреблять вашим гостеприимством, – возражал Казанова.
Спор затягивался, и жена пожилого судьи недовольно ткнула в бок своего мужа.
– Между прочим, ты благородный человек и мог бы уступить свое место другим.
Желчный господин, похоже, и сам не испытывал особого желания ехать в одной компании с двумя прославленными личностями.
– Хорошо, я переберусь на крышу, – уныло произнес он, выбираясь из кареты. Ретиф поклонился.
– Благодарю вас, месье.
Ничего не ответив, судья принялся взбираться на крышу почтового дилижанса.
Казанова и Ретиф де ля Бретон заняли места в карете. Жена судьи, жеманно улыбаясь, сказала:
– Вы знаете, господин Казанова, когда вы нас обогнали, я так разволновалась, что потеряла сознание.
Дилижанс тронулся с места, оставив Жакоба рядом с перевернувшимся экипажем.
– Бодуэн, Бодуэн, – задумчиво повторил Казанова, – кажется, я вспоминаю эту фамилию. Был такой постельничий у короля Пьемонта Витторио.
Констанция улыбнулась.
– Совершенно верно. Он был моим мужем. Пожилая дама восхищенно посмотрела на Казанову.
– У вас великолепная память. Скажите, вы бывали при дворе короля Пьемонтского?
Вместо Казаковы ответил Ретиф де ля Бретон:
– За честь принимать у себя господина Джакома Казанову спорили самые блестящие европейские дворы.
– Я совсем не воспринимал это как некую привилегию, – добавил Казанова. – Двор – это вовсе не сад редких цветов. Сколько там засохших графинь, герцогинь. Но, разумеется, я говорю о своем времени. Я ни секунды не сомневаюсь в том, что сегодня ее величество королева Франции умеет подбирать дам для своего окружения.
Констанция застенчиво улыбнулась.
– А вы уверены в том, что я одна из тех дам, которые составляют окружение королевы Франции? Казанова принял правила этой игры.
– Да, действительно, с чего это я так решил? – хитро сказал он. – Ведь мы с вами не знакомы. Нет, кажется, мне кто-то сказал об этом. Господин Ретиф, вы не помните, кто мне об этом сказал?
Парижский писатель засмеялся.
– Даже, если бы господин Казанова не знал о том, что вы придворная дама, он бы все равно догадался об этом. Вот в чем состоит одна из причин его успеха – необыкновенная проницательность.
Заинтригованная этими словами Ретифа пожилая дама, супруга судьи, с любопытством взглянула на Казанову, который удовлетворенно улыбался.
– А что вы можете сказать обо мне? Ведь мы с вами наверняка никогда не встречались раньше.
Казанова бросил беглый взгляд на даму и тут же заговорил по-итальянски.
– Вы итальянка, мадам, не правда ли? Я даже могу сказать, откуда.
– Очень интересно.
– Вы из Болонии, у вас прекрасный артистический темперамент и муж…
Дама не дала ему договорить.
– Мой муж не имеет никакого отношения к искусству, – подняв глаза на потолок дилижанса, заявила она.
Ножиданно она перешла на итальянский и несколько минут разговаривала с Казановой на родном языке. Констанция кое-что понимала на итальянском, но предпочитала не распространяться об этом. Ей было очень любопытно узнать, что говорит пожилая дама о своем муже и семейной жизни. В общем, это была довольно банальная история. Мадам пела в опере, затем вышла замуж за юриста, потом он стал судьей, у них с мужем никогда не было взаимопонимания, поскольку у него совершенно иной темперамент, чем у нее и так далее, так далее, так далее. Казанова внимательно выслушал все это, поинтересовавшись в конце:
– Мадам, а какое у вас амплуа?
– Лирическое сопрано.
– Я так и думал, – спокойно резюмировал Казанова.
Его последнее замечание привело итальянку в совершеннейший восторг.
– Вы только подумайте, господин де Ванделль, – радостно воскликнула она, – он все знает о нас. Какой замечательный человек, никогда раньше не встречала такой проницательности. Я буду рассказывать об этом всем своим знакомым.
Не обращая внимания на потоки словословия в свой адрес, Казанова спокойно отвернулся к окну, наблюдая за пейзажем возле дороги.
Строгая дама в траурном платье с черной вуалью, прикрывавшей лицо, долгое время влюбленно смотрела на Казанову, однако он не обращал на нее никакого внимания. После этого она несколько уязвленным тоном заявила:
– Господин Казанова догадывается только о тех, кто его интересует. Что касается меня, то я сомневаюсь, чтобы его проницательность помогла ему угадать что-нибудь обо мне.
Венецианец медленно повернул голову и, даже не успев как следует разглядеть свою соседку, заговорил:
– Скорее всего, вы правы. Единственное, что я мог сказать с полной уверенностью – это то, что вы сейчас находитесь в трауре, оплакивая своего мужа. Скорее всего, вам еще не удалось найти утешение. Догадаться о чем-то большем мне мешает черная вуаль, которая закрывает ваше лицо.
Его голос был таким теплым и проникновенным, что дама в черном платье немедленно подняла накидку, закрывавшую ее лицо, и взглянула на Казанову таким зовущим взглядом, что даже Констанции стало понятно, о чем она мечтает.
– Я произвожу вино в Шампани, – стала рассказывать дама.
– Прекрасная деятельность, – сказал Казанова. Господин де Ванделль, который до сих пор молча сидел у окна, неожиданно вмешался в разговор.
– Господин Казанова, господин Ретиф де ля Бретон, мне очень приятно, что я оказался в одном обществе с вами и я хотел бы поблагодарить вас за такую приятную возможность получить уроки соблазнения, – без малейшей тени иронии сказал он. – Я не слишком хорошо знаком с женщинами, и для меня очень любопытно узнать, как вы знакомитесь с женщинами, как разговариваете с ними, как улыбаетесь им. Поверьте, это настоящий урок для меня. С этими словами он неожиданно надел на голову шляпу.
– Прошу прощения за то, что одеваю при вас свою шляпу, но, поверьте, я делаю это лишь для того, чтобы с почтением снять ее перед вами.
Именно это и проделал господин де Ванделль, вызвав мягкую улыбку Ретифа. Однако Казанова все-таки уловил в голосе господина де Ванделля нечто, что заставило его засомневаться в искренности собеседника.
– По-моему, этот господин издевается над нами, – бесстрастным голосом сказал Казанова. Ретиф развел руками.
– Что ж, он имеет на это право. Господин де Ванделль – один из богатейших людей Франции. Казанова равнодушно отвернулся.
– Для меня это никогда не имело никакого значения. Однажды в Париже я избил банкира Соломона Ротшильда. На лице его появилась грустная улыбка. – Наверное, поэтому я теперь стал таким нищим и путешествую в почтовом дилижансе, а не в собственной карете.
– А я вообще никогда не имел никакого отношения к банкирам, – весело воскликнул Ретиф де ля Бретон. – К сожалению, они тоже не замечают меня. Поэтому я такой худой и старый.
Дамы рассмеялись, а господин де Ванделль торопливо возразил:
– Нет, нет, господа, вы напрасно думаете, что я над вами смеюсь. Я говорю совершенно серьезно. У вас такое богатое прошлое, что вы не замечаете настоящего. Все, что я говорю, это чистая правда. Вы увлечены рассказами о своем минувшем, именно поэтому не заметили, какими взглядами смотрят на вас эти дамы. Кто знает, может, именно сейчас, именно в этой карете, я присутствовал при вашей очередной личной победе, господин Казанова или господин де ля Бретон.
Констанцию так и подмывало рассмеяться, однако что-то удерживало ее. Действительно, по отношению к ней слова господина де Ванделля выглядели несколько странными. Она испытывала глубокое уважение к проницательности и обаянию обоих господ, упомянутых де Ванделлем, но мысли о любви не посещали ее уже с тех пор, как она вернулась в Париж из Турина. Да и сейчас разговор в почтовой карете был для нее лишь способом скрасить время в ожидании прибытия в Мец и встречи с королевским семейством.
Впрочем, это был приятный способ времяпрепровождения.
Выслушав слова господина де Ванделля, Казанова отвернулся к окну. Чтобы поддержать разговор, Ретиф де ля Бретон сказал:
– Я понимаю, что сейчас мы находимся в таком положении, когда завести любовный роман крайне сложно, однако, уверяю вас, в моей жизни были и более сложные моменты.
Констанция не удержалась и прокомментировала:
– О, да, я читала об этих ваших приключениях.
Помнится, вы умудрились заняться любовью с женщиной, муж которой храпел рядом.
– Не может быть! – Взвизгнула итальянка.
– Да, такое было, – Ретиф скромно потупил глаза.
– Что же было потом? Констанция попыталась припомнить.
– Ах, да, потом у вас были приключения в монастыре, исповедальне, в парке, в библиотеке. Пассажиры дилижанса развеселились.
– Если вы так хорошо знаете мои сочинения, – сказал Ретиф Констанции, – то должны признать, что у меня еще никогда не было любовного приключения в почтовом дилижансе.
Казанова уныло взглянул на Ретифа.
– По-моему, не слишком весело заниматься любовью в карете. Да и, наверняка, это уже кто-то проделал. Впрочем, для меня не имеет особого значения, где этим заниматься. Важно совсем другое. Он замолчал, пристально глядя в окно, в то время, как остальные, затаив дыхание, ждали его ответа.
– Самое главное, что в любви… должна быть… Он снова умолк, и Ретифу показалось, что Казанова начал засыпать.
– Что? Что самое главное в любви? – нетерпеливо спросила дама в черном платье.
Пытаясь спасти Казанову, Ретиф громко сказал:
– Тайна.
Карета неожиданно остановилась. Кучер спустился вниз и открыл дверцу.
– Господа, я приношу свои извинения, однако часть пути вам придется проделать пешком. Нам предстоит крутой подъем, и лошади могут не выдержать.
Пассажиры выбрались из дилижанса и медленно зашагали по дороге, которая вела в гору. Казанова шел рядом со своей соотечественницей.
– Мадам, вы, очевидно, едете в Мец, чтобы спеть в каком-то оперном представлении?
– Да. Я буду выступать в «Дон Жуане».
– В свое время я присутствовал на премьере «Дон Жуана» в Праге, – сказал Казанова. – Это было четыре года назад. Моцарт сам приезжал на спектакль. К тому же, он был не очень силен в итальянском языке и поручил мне исправить несколько стихов.
Констанция с любопытством наблюдала за тем, как Казанова вначале начал цитировать строки из арии «Дон Жуана», а потом запел. Несмотря на возраст, у него все еще был чистый и сильный голос. Когда Казанова кончил петь, Констанция первой зааплодировала.
– О, ну что вы, – польщенно поклонился венецианец. – Я всего лишь дилетант. Хотя не скрою, мне часто хотелось стать профессионалом.
– Это было прекрасно! – воскликнула итальянка. – Вы могли бы выступать в парижской опере. Казанова невесело улыбнулся.
– Мог бы, но уже поздно. Да и Франция уже изменилась.
– Скажите, а как вы относитесь к тому, что происходит во Франции в последний два года? Вы давно не были здесь?
– Давно. И я нашел эту страну сильно изменившейся. Мне не нравится то, что происходит вокруг. Возможно, кому-то не понравится то, что я сейчас скажу, однако, все во Франции испорчено. Лучшие люди уезжают. Слуги считают себя вправе делать то, что им заблагорассудится. Вокруг царит анархия и произвол. Я разочаровался в этой стране. Я очень сожалею о прекрасной нежной Франции прошлого, которая была полна гармонии, где было приятно жить, где уважали всякого иностранца, не теряя при этом своего достоинства, – Казанова тяжело вздохнул. – Да, достоинство – это то, что при всяких потрясениях теряется в первую очередь. Мне очень жаль, что Франция потеряла свое достоинство. Вы можете превозносить народ сколько угодно, однако, не сомневайтесь в том, что в недалеком будущем он станет самым жестоким тираном, который был только известен до сих пор. Юный студент Франсуа Кольбер вспыльчиво воскликнул:
– Я запрещаю вам так говорить, месье Казанова!
Понимать, что для тебя, действительно, важны твои руки, ноги, тело.
– Да, чертова подагра, – проскрипел Ретиф. Казанова тоскливо махнул рукой.
– А у меня и подагра, и почки болят. Кстати, вы заметили, что я совершенно облысел за последнее время?
– Да? – удивленно спросил Ретиф. – Я как-то не обратил внимания. К тому же, вы все время в парике.
– Да, я сильно постарел. И с каждым днем я ощущаю это все сильнее и сильнее. Порой мне даже трудно разговаривать. Я засыпаю на ходу…
Наконец, дилижанс и его пассажиры преодолели крутой подъем и стали занимать свои места в карете. Однако, Констанция заметила в стороне от дороги под высоким деревом нечто такое, что привлекло ее внимание.
Похоже, кто-то, проезжавший здесь совсем недавно, устроил на этом месте небольшой привал. Здесь лежала пустая бутылка из-под вина, завернутые в бумагу остатки пищи и платок, которым, очевидно, вытирали руки! Констанция развернула его носком туфли. Голос Казановы, раздавшийся за ее спиной, заставил Констанцию вздрогнуть и обернуться.
– Завтрак на траве только что закончился, – сказал венецианец, разглядывая следы привала.
Он даже повернул своей тростью бутылку и прочитал надпись на этикетке.
– Да, и это не были простые люди, – добавил он. – Насколько мне известно, это очень дорогое вино. Констанция смущенно кивнула.
– Да, это так, господин Казанова. – Вы очень догадливы. Итальянец грустно улыбнулся.
– Нет, я просто очень наблюдателен. Но совсем не так, как был прежде. О, где мои молодые годы? Тогда я часто бывал при дворе. Кстати, я вспоминаю, что такое же вино я пил за столом у короля.
Констанция с симпатией взглянула на Казанову. Ей было искренне жаль этого стремительно стареющего, но когда-то блестящего кавалера.
– Знаете, господин Казанова, однажды я видела вас. Тогда я была совсем молода, и даже не знала, кто вы. Но после того, как мне удалось прочитать о вас, я поняла, что могла бы влюбиться в вас.
Казанова с грустью развел руками.
– Очень жаль, что мы встретились слишком поздно. Что ж, кажется, наши спутники заждались нас. Пора возвращаться в карету.
Констанция улыбнулась.
– Если дама удаляется с таким мужчиной, как вы, то им не остается ничего иного, как подумать о любви. Казанова медленно покачал головой.
– Увы, мадам, для меня это уже невозможно. Констанция испытала горечь от этих слов, что на этом разговор закончен. Она медленно зашагала к дилижансу, чувствуя на себе пристальный и сожалеющий взгляд Джакомо Казановы.
Прихрамывая, он последовал за Констанцией и с трудом поднялся по ступенькам маленькой лестницы возле двери кареты.
– Мы отправляемся! – крикнул кучер и стегнул лошадей.
Хотя до следующей остановки ! очтс;
В маленьком городке И-ю.юне ии..о не карета преодолела это расстояние лии пути даже пришлось остановиться, чтобы припуск и 1 мчавшегося на лошади молодого офицера с зажато» в руке бумагой.
Встревожившись, Констанция даже высунулась в окно кареты, чтобы взглянуть на офицера. Прохожие, шагавшие по дороге навстречу дилижансу, испуганно расступались, пропуская бешено мчавшегося коня.
– Пропустите, пропустите! – кричал офицер.
Констанция поняла, что в Париже стало известно о бегстве короля, и конвент срочно рассылает известия об этом по всем направлениям.
– Только бы они не узнали, – прошептала Констанция.
Пока пассажиры дилижанса двигались к эшелону, молодой офицер прибыл в город и, спешившись, бегом направился в революционный комитет, который располагался в здании местного постоялого двора.
– Я майор Курнуойе, у меня срочный приказ от командующего национальной гвардии гражданина ла файетта.
Майора тут же усадили за стол, подали ему еду и питье, но он отказался от еды, приказав найти писца, чтобы продиктовать ему приказ.
Во дворе собралось несколько десятков человек, которые внимательно слушали майора. Развернув бумагу, он громко зачитал приказ:
– «После того, как враги революции похитили короля, предъявитель сего документа уполномочен предупредить об этом всех честных граждан: Отечество в опасности. Приказываю вырвать короля из их рук и вернуть его в распоряжение национального собрания, которое вскоре соберется на экстренное заседание. До этого времени я беру на себя ответственность за настоящий приказ. Данный приказ распространяется на всю королевскую семью. Подпись: ла Файетт».
Наспех выпив воды, офицер продолжил:
– Кроме этого, у меня есть приказ немедленно арестовать карету, запряженную шестеркой лошадей, в которой путешествует король и его семья. Вы все переписали? – обратился он к молодой девушке, сидевшей за грубым деревянным столом с пером и листом бумаги.
Она кивнула.
– Да.
– Добавьте туда следующее: я, майор Курнуойе, из второго батальона национальной гвардии, после шести часов пути из Парижа, остановился в городе Шолоне и прошу гражданина… как зовут председателя революционного комитета?
Из толпы вышел молодой мужчина в сером суконном камзоле.
– Мое имя Габриэль Вале.
– И прошу гражданина Габриэля Вале, – продолжил диктовать майор, – председателя революционного комитета города Шолона, исполнить мои приказы, продиктованные выше, и распространить их в другие мунополитеты до самой границы. После этого он поставил свою подпись на документе, свернул его в трубку и протянул председателю революционного комитета. – Если вы потратите на выполнение моего приказа более минуты, я буду расценивать это как акт измены. Немедленно отправляйтесь в путь.
Молодой человек, нахлобучив шляпу, быстро покинул постоялый двор, а в собравшейся толпе, поднялся шум.
– Король сбежал!
– Его похитили!
– Король изменник! Его нужно немедленно арестовать!
Именно эти слова услышали Констанция и другие пассажиры почтового дилижанса, подъехавшие к постоялому двору Шолона. Услышав о том, что произошло, Франсуа Кольбер тут же присоединился к митингующим.
– Короля и всю его семью нужно немедленно арестовать! – закричал он. – Они изменники и заслуживают наказания!
Толпа одобрительно зашумела, выражая свое согласие со словами парижского студента.
Потеряв голову от ужаса, Констанция попыталась вступить в словесную перепалку с толпой.
– Нет, короля нельзя арестовать сейчас! Это вызовет в стране гражданскую войну! – закричала она.
Толпа зашумела и грозно надвинулась на аристократку, пытавшуюся защищать ненавистного монарха.
– Ее надо арестовать! – выкрикнул кто-то. – Она пытается воспрепятствовать исполнению приказа гражданина ла Файетта, главнокомандующего национальной гвардией. Вы слышали, что сказал майор? Она изменница! Констанция быстро поняла, что совершила ошибку и не осмеливалась больше произнести ни единого слова. По счастью, ей на помощь пришел мистер Томас Пени, который закрыл ее собой и увел подальше от разъяренных горожан.
– Вам не следовало так говорить, мадам. Они вполне могли бы разорвать вас на части, – укоризненно произнес он.
Констанция только сейчас почувствовала, что ей страшно. Она по-прежнему видела перед собой горящие от ненависти и злобы глаза, руки, которые, казалось, вот-вот потянутся к ее горлу.
Прямо на глазах у господина Пенна Констанция разрыдалась.
– Ну, ну, успокойтесь, все будет в порядке. Скажите, вы знали о том, что произошло в Париже?
Констанция еще ничего не успела ответить, а в разговор вмешался Ретиф.
– Еще вчера вечером я знал, что произошло, – торжественно подняв палец, сказал он.
Изумленный судья обратился к господину де Ванделлю:
– Вы представляете, сегодня король был в нескольких лье от нас, а мы об этом ничего не знали.
Банкир в ответ лишь сокрушенно покачал головой.
– Что вы думаете об этой новости, мистер Пенн? – обратилась к американцу вдова из Шампани. Тот тяжело вздохнул.
– Я думаю, что короля, который пытается сбежать из своей страны, обязательно арестуют.
Казанова не принимал участия в этих разговорах, больше озабоченный собственным желудком. Он прошел в харчевню, располагавшуюся здесь же, при постоялом дворе, и дождался, пока к нему подойдет ее хозяин.
– Что прикажете, патрон? – поклонившись спросил тот.
– Я надеюсь, что ваши повара занимаются своим делом, а не митингуют по поводу бегства короля? По мне, пусть бегут все короли мира, я просто хочу поесть.
Хозяин харчевни снова поклонился.
– Сию минуту, месье. Садитесь, где вам будет удобно. Вы собираетесь обедать один или с вами будет кто-то еще?
– Я прибыл на почтовом дилижансе. Мы все голодны. Организуйте, пожалуйста, стол, за которым мы могли бы сесть.
– Все будет сделано. Одну минуту. Откуда-то неподалеку доносились крики:
– Да нет, это был не он1 На нем же не было горностаевой мантии!
Спорили несколько простолюдинов, один из которых, по виду кузнец, в промасленном фартуке, потрясал свернутой в трубку бумагой.
– А я говорю, что это был он. Вот, посмотрите. Кузнец развернул бумагу, на которой был изображен портрет короля Людовика XVI.
– Вот, смотрите! Тот же самыи нос, тот же самый подбородок. Пару часов назад здесь был король. Я сразу узнал его.
Судья наклонился к господину Ванделлю и прошептал ему на ухо:
– Наверное, прошло уже не меньше суток с того времени, как король покинул Париж. Я молю бога о том, чтобы он добрался до границы.
Хозяин харчевни почтительно склонился перед Казановой.
– У нас есть трюфели, жареный рябчик, несколько разновидностей сыров, кое-какие закуски. Что вы будете есть?
Казанова небрежно махнул рукой.
– Приносите все. Мы очень голодны. Знаете что, я буду сидеть один. Мне вдруг захотелось побыть одному. Я пересяду вон за тот столик.
Итальянская певица, вдова из Шампани и Констанция де Бодуэн также сидели отдельно.
– Вы знаете, что они говорят? – сказала итальянка. – Они говорят, что в этой карете ехало шесть человек.
– Да, – подтвердила Констанция, – их шестеро.
– Там дети, женщины и мажордом.
– В этой карете едут наследники престола, гувернантка, мадам де Тузель, сестра короля, принцесса Елизавета, и с ними мажордом, граф Ферзен. Король одет в костюм лакея редингот.
Вдова из Шампани брезгливо поморщилась.
– Король одет в костюме лакея? Боже мой, что происходит с Францией?
Итальянка бесстрастно пожала плечами.
– А что, прикажете ему отправиться в дорогу в горностаевой мантии и с короной на голове?
– Его величество король Франции Людовик XVI отправляется к своим союзникам, и это должно послужить на благо Франции, – гордо сказала Констанция. – Может быть, наконец-то в стране прекратится беспорядок.
Итальянка фыркнула.
– А я обожаю беспорядок.
– Виргиния, успокойся! – прикрикнул на нее муж, сидевший за соседним столиком. – Всем уже надоели эти беспорядки. Это анархия, каждый считает себя чуть ли не выше короля.
Мистер Пенн отрицательно покачал головой.
– Я тоже не люблю беспорядок, однако самое худшее – это правление аристократии, это тираническое мошенничество. Мы должны уничтожить царство несправедливости. Взгляните, например, на королевский двор Георга III в Англии. Он и его приближенные выжимают все соки из народа для того, чтобы двор мог жить в роскоши. Это ли не высшее проявление несправедливости?
Тем временем Ретиф де ля Бретон подсел за столик, за которым, торопливо поглощая жареного цыпленка, сидел майор Курнуойе.
– Гражданин майор, – обратился к нему писатель, – скажите, что сейчас происходит в Париже?
– Город весь кипит от возмущения, – прожевывая ответил офицер.
– А как в Париже узнали, что король собирается бежать в Мец, что он едет по этой дороге?
– Логика, уважаемый месье, логика. Король, наверняка, хочет попасть под защиту войск маркиза де Буийе.
Увидев, что Казанова сидит в одиночестве за дальним столиком, ожидая, пока будет выполнен его заказ, дама в черном, вдова винокура из Шампани, села рядом с венецианским кавалером. Наконец, появился повар с блюдом в руке.
– Вот ваш рябчик, месье.
– Благодарю вас.
Дама с любопытством посмотрела на огромную жареную птицу.
– Вы всегда так много едите, месье Казанова? – спросила она.
Тот развел руками.
– Как ни стыдно в этом признаться – да. К сожалению, сейчас у меня не осталось больше никаких удовольствий, кроме того, которое я получаю за столом.
– А во Франции еще хуже! – в полемическом азарте восклицал мистер Пенн. – Четыреста семей аристократов, фаворитов, приближенных короля, принцев крови, высших церковных сановников ненавидят народ, погрязли в мошенничестве и распутстве. Что вы на это скажете, господин судья?
Вместо него ответила Констанция:
– Возможно, вам неизвестно, господин Пенн, что эти четыреста лучших семей Франции способствуют ее процветанию. Они занимаются не только мошенничеством и распутством, как вы изволили выразиться, но и благотворительностью, а также являются основными работодателями в стране.
При этом она смело посмотрела на американского публициста.
– Браво, мадам! – воскликнул судья, оставив вилку и нож, чтобы поаплодировать Констанции.
– У аристократов есть не только права, – продолжила Констанция, – но и обязанности. В первую оче -
Редь, они должны уважать христианские законы и короля.
Мистер Пенн успехнулся.
– Аристократы первыми нарушают свой долг, – сказал он. – Они бегут за границу, оставляя Францию на произвол судьбы.
– Я не разделяю вашего мнения, господин Пенн, – возразил ему судья. – Аристократы уважают своего короля, назначенного божьим промыслом.
Американец обозленно воскликнул:
– А что это такое – божий промысел по отношению к аристократам? Они что, имеют непосредственную связь с господом богом, которую не имеет народ? Нет, это всего лишь способ передавать наследство от отца к сыну и оказаться на троне после смерти предка. Вот поэтому и получается иногда, что после льва на трон восходит осел.
Констанция не выдержала и вышла из-за стола. В проходе между столами она едва не столкнулась с Ретифом де ля Бретоном, который направился к Казанове.
– Приятного аппетита, – приветствовал венецианца Ретиф. – Как приятно видеть, что аппетит еще не изменил вам. Не правда ли, сегодня вечер, полный тайн?
Казанова удивленно посмотрел на Ретифа.
– Кстати, какое сегодня число?
– Двадцать первое июня. Казанова пожал плечами.
– Обычный день, ничего особенного. А почему вы ничего не едите, месье Ретиф? Тот пожал плечами.
– Поесть, конечно, хорошо, но я сегодня предпочитаю попоститься. С вашего разрешения, я направлюсь к нашему уважаемому господину судье.
– Я ничего не имею против революций, но мне кажется, что те, кто их делает – плохие люди, – говорил тот господину Пенну. – А я, как судья, не люблю плохих людей.
– А мне кажется, господин судья, что вы просто не любите тех, кто делает революции, – язвительно заме -
Тил Ретиф де ля Бретон, останавливаясь перед столом.
– Да, я предпочитаю законопослушных граждан. Мне, как судье…
Его прервал Франсуа Кольбер. Студент гневно вскочил из-за соседнего стола и выкрикнул:
– Для вас, суден! Значит, вы рады, что сбежал тиран?
Судья сидел, не шелохнувшись, молча выслушивая обвинения, которые летели ему в лицо.
– Вы все заодно! – кричал Кольбер. – Вы мечтаете только о том, чтобы тирания во Франции вернулась. Прав был гражданин Марат, когда обвинял гражданина ла Файетта в пособничестве этой австрийской проститутке.
Судья не выдержал, вскочил из-за стола и схватил студента за полы сюртука.
– Да как вы смеете так говорить о королеве! – закричал он.
Общими усилиями Ретифу де ля Бретону и Томасу Пенну удалось оттащить двух спорящих в стороны.
– Стыдитесь, молодой человек! – воскликнул Ретиф де ля Бретон. – Нельзя так говорить хотя бы из уважения к самому себе.
Когда обстановка в харчевне разрядилась, Ретиф сокрушенно покачал головой.
– Извините его, господин судья. Он молод и не понимает, что делает.
Констанция вышла за дверь харчевни, повстречавшись здесь со своим парикмахером Жакобом. Он только что прибыл на отремонтированном экипаже господина Казановы и, отдуваясь, тащил большой дорожный несессер венецианца.
– Я уже вернулся, мадам, – торжественно произнес он. – С вашего разрешения, я сообщу об этом месье Казанове.
Констанция кивнула.
– Конечно.
С радостной улыбкой на устах Жакоб проследовал к столику, за которым сидел итальянец и, сняв шляпу, поклонился.
– Я привез ваши вещи, месье Казанова. Спешу уведомить вас, что все в порядке. Итальянец удовлетворенно кивнул.
– Браво, мой мальчик.
Жакоб ожидал, что Казанова пригласит его за свой стол, однако тот повернулся к сидевшей рядом с ним вдове и озабоченно спросил:
– Вы сердитесь на меня, мадам? Почему вы ничего не едите? Прошу вас, вот здесь прекрасный сыр. Та отрицательно покачала головой.
– Нет, нет, благодарю вас. Я просто хочу посидеть рядом с вами.
Прогулявшись по двору, Констанция увидела небольшой загон, в котором стояли лошадь и две козы. Общению с людьми графиня предпочла общение с животными. Она вошла в загон и, остановившись рядом с молодой белой козочкой, принялась гладить ее по гладкой теплой шерсти.
– Какая ты хорошенькая…
После того, как Констанция покинула харчевню, Томас Пенн долго не находил себе места. Ему показалось, что он обидел эту ни в чем невиновную женщину, и ему захотелось извиниться перед ней. Он долго искал ее взглядом, а, не обнаружив, вышел во двор.
Его спутницы по почтовому дилижансу не было видно и здесь, а потому мистер Пенн принялся расхаживать по двору в надежде дождаться ее появления.
Констанция так увлеклась, что не заметила, как куча сена, наваленная в углу загона зашевелилась, и из-за нее показалась фигура высокого сутулого человека в грязной рваной одежде, который с вожделением смотрел на молодую красивую женщину в дорожном платье. Он так неожиданно подскочил к Констанции, что она даже не успела испугаться и закричать.
Внешность незнакомца была отталкивающей – уродливая, вытянутая в длину, как огурец, голова, лишенная волос, ссохшиеся и потресковшиеся губы, крючковатый нос, рот, с последними признаками зубов, давно не знавшие бритвы грязные щеки и подбородок. Он протянул к Констанции свои трясущиеся узловатые руки и прохрипел:
– Один поцелуи, мадам, всего лишь один поцелуи. От испуга Констанция начала медленно отступать к стене загона, а ее преследователь улыбался беззубым ртом и хрипел:
– Ну, что вам стоит, мадам? Одарите беднягу всего лишь одним поцелуем.
Констанция вдруг с ужасом почувствовала, что отступать некуда. Она стояла, прижавшись спиной к деревянной стене загона.
Бродяга грубо обхватил ее своими грязными руками и, прижимаясь головой к груди, захрипел:
– Принцесса, одари меня одним поцелуем. У тебя такая прекрасная шейка. Господь сказал мне: «Возьми эту шляху». О, какая шея, как бы она понравилась моему брату, который работает палачом в Париже.
