Текст книги "Чужой"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
Фонари карет один за другим исчезали в быстро надвигающихся сумерках, как будто гасли светлячки. Гийом поднялся в свою комнату переодеться для небольшой одинокой прогулки. Хотелось немного разобраться в своих мыслях, а заодно растрясти жирок после обильной трапезы. Он снял великолепно сшитую его портным одежду, сполоснул лицо в тазу с холодной водой, потом надел старую охотничью куртку из вытертого зеленого бархата и такие же старые, ставшие удобными от долгой носки сапоги.
Если бы не ужасная драма в Этупене, которая невероятно его угнетала, Гийом был бы полностью доволен прошедшим днем и тем приемом, который его гости оказали Артуру. Отныне его сын займет в их маленьком обществе место, которое ему по праву принадлежит, и никто, разве что кучка злопыхателей, не будет протестовать. И в первую очередь сам Артур. Бунтарь вписался в дом, который сначала не хотел признавать его родным, как камень в свою ячейку в стене, стал неотъемлемой частью Тринадцати Ветров. Мари-Дус там, где она сейчас находится, может быть спокойна – ее сын и человек, которого она горячо любила, отныне навсегда вместе. Гийом позаботился о том, чтобы сделать соответствующие изменения в завещании: Артур стал его официальным наследником так же, как и Элизабет, и Адам.
Гийом с нежностью и грустью вспомнил ушедшую в мир иной любимую. Нет, не ту Мари-Дус, чье лицо было искажено болью и страданиями последних дней, он вспоминал прекрасные часы их взаимной страсти, время, когда Мари блистала своей почти неземной красотой, а он сам от восхищения и любви забывал обо всем. Иногда даже об элементарной осторожности. Боже, как же они были счастливы! Больше, может быть, чем если бы жили вместе день за днем, когда супруги постепенно познают глубину характеров друг друга, чувства обесцвечиваются, а иллюзии гаснут. Они знали друг о друге только самое лучшее, самое замечательное, единственно верное, их любовь – подарок Судьбы, за что он никогда не устанет ее благодарить.
Гийом частенько пытался представить себе Мари живой, рядом с ним в этом доме, который так любил. И ни разу ему это не удалось. При первой же попытке в памяти вставало другое лицо, разгневанное, искаженное болью лицо Агнес – первая дама Тринадцати Ветров как будто пыталась помешать ненавистной сопернице завладеть своим домом. А может быть, сам Гийом подсознательно не допускал Мари-Дус в свой нормандский дом, он прекрасно знал, как его жена была привязана к Тринадцати Ветрам, откуда, ни минуты не колеблясь, выгнала его, хозяина, как-то вечером, не постеснявшись прибегнуть к ужасному, постыдному шантажу.
Странно, но в этот вечер из темных глубин памяти предстала перед ним не Агнес. Улыбка, ямочки на щеках, искрящийся, нежный взгляд зеленых глаз – Роза де Варанвиль, его давний и преданный друг, в которой сегодня он вдруг разглядел прелестную женщину. Как же очаровательна была она сегодня! Солнечный луч на рождественском застолье! От нее исходили жизненная сила и в то же время какой-то таинственный внутренний свет. И дело вовсе не в прозрачности ее кожи, милом трепете ресниц или веселом блеске глаз. Просто Роза была бесконечно счастлива, празднуя Рождество среди людей, которых всей душой любила. Франсуа Ньель, например, был совершенно ею очарован.
Гийом взял на этажерке трубку, набил ее, прикурил и несколько раз затянулся, глядя в окно на погружающийся в ночь сад. Он думал, что ответит Роза на предложение выйти за него замуж. Улыбнется, попросит дать время подумать или, решив до конца дней быть верной памяти погибшего мужа, просто откажет ему? Да, было бы интересно задать ей этот вопрос, но внутренний голос советовал Гийому еще немного подождать. Хотя бы для того, чтобы подольше сохранялась надежда. Безапелляционный отказ наверняка омрачит их дружбу.
Первоначально идея женитьбы на Розе принадлежала не ему, а Элизабет, и было это уже года три назад. Девочка очень любила тетю Розу и предпочитала ее своей матери. К тому же Элизабет всегда отличалась практичностью и уже тогда подумала, что если она выйдет замуж за Александра – а они были «помолвлены» почти с детства, – то Роза займет ее место в Тринадцати Ветрах, а она сама станет хозяйкой Варанвиля, который девочке очень нравился.
Поднялся ветер. Гийом любил такую погоду. Вместе с ветром его мысли уносились на границы его владений, туда, где по кромке моря зажигались маяки. Он взял плащ и вышел из комнаты. В доме еще раздавались отголоски праздничного приема: на кухне кончали мыть посуду, расставляли ее на полках. Потантен и двое новых слуг приводили в порядок гостиные и столовую, окончательно чистоту здесь будут наводить уже завтра. Есть сегодня уже вряд ли кто захочет, разве что Адам – его, казалось, невозможно накормить досыта, – поэтому перед сном домочадцы просто перекусят за кухонным столом. Гийом очень любил эти простые поздние трапезы на кухне возле пылающего камина, отдавая им явное предпочтение перед жеманными застольями. Он, конечно, и представить себе не мог, что в этот момент его сыновья, запершись в комнате Адама, горячо обсуждают создавшуюся проблему. Адам считал, что надо немедленно рассказать отцу о том, что с ним случилось в рождественскую ночь, Артур же был другого мнения.
– Я считаю, что нужно немного подождать, – настаивал он. – Завтра отец и его друзья будут держать нечто вроде военного совета. Если расскажем сегодня, они все тотчас ринутся к менгиру в поисках возможных следов и, чего доброго, все там сотрут и перепутают...
– Ну что за глупость! Ты забыл, у отца в Канаде был друг-индеец, он брал его с собой в лес. Конока научил отца идти по следу.
– Знаю, но подумай, когда это было? К тому же отец не охотник. Ты сам говорил, он редко принимает приглашения на охоту.
– Он просто не любит убивать животных. Но при чем здесь уроки Коноки, уж их-то он вряд ли забыл...
– Может, ты прав, но мне хотелось бы иметь несколько часов в нашем распоряжении, тогда завтра с утра мы бы навестили то место. Я тоже умею читать следы зверей...
– Уж не завелись ли в Англии индейцы? – ворчливо усмехнулся Адам. Ему не терпелось покончить с этим делом, пусть даже ценой взбучки, но чтобы в душе его вновь воцарился покой.
– Нет, насчет индейцев ничего не слыхал, но у нас в Астуэл-Парке был егерь, мы с ним подружились. Он часто брал меня с собой и многому научил. Неужели тебе не хочется еще раз вернуться к месту твоих подвигов, не призывая при этом целый свет вместе с собой?
– Х-хочется... конечно. Очень заманчиво... но потом мы расскажем?
– Расскажем, расскажем. Все от начала до конца. Может, эти месье еще будут тебе благодарны, если что-нибудь найдут. Послушай, что это? Не карета ли?
До ушей мальчиков донеслись звон колокольчиков, позвякивание удил, скрип колес. Они быстро вскочили и бросились к окну, Артур резко распахнул его.
– Боже! – воскликнул Адам. – Это что еще такое? Кто бы это мог быть, в таком экипаже?
В это время большая дорожная карета, сверху донизу нагруженная чемоданами и баулами, въехала во двор. Кучер, завернувшись в редингот с тройной пелериной, съежившись, сидел на облучке, из-под нахлобученной по самые брови шапки едва виднелось лицо, рукой он крепко держал четырех могучих ездовых лошадей. К экипажу уже спешили Проспер Дагэ и один из конюхов. Увидели наши юные наблюдатели и Гийома: трость в одной руке, трубка в другой, он неуверенным шагом спускался по ступеням, как человек, который больше не ждет гостей и которого удивляет и огорчает неожиданный визит. Потантен спешил вслед за хозяином, держа в руках огромный фонарь.
Почтовая карета – почти новая и, несомненно, комфортабельная – остановилась у подножия лестницы. Окошко опустилось, и в проеме показалась женская головка в элегантной шляпке с белой вуалью. Блики от фонаря играли в волосах цвета меди и золотисто-зеленых глазах. В это же время раздался теплый музыкальный голос:
– Тысяча извинений, дорогой дядюшка, за приезд в столь поздний час и без предупреждения, но при въезде в Валонь у нас сломалось колесо, и мы с трудом отыскали человека, который нам его починил. Что поделать– праздник! Конечно, мы могли бы переночевать и там, но мне очень хотелось вручить Артуру подарок именно сегодня, на Рождество...
Адам круглыми от удивления глазами уставился на брата:
– Мой дорогой дядюшка? Потом она говорит о тебе... Ты что, ее знаешь?
– Конечно, – проворчал Артур, – это моя сестра Лорна, одновременно – твоя кузина, в общем, она... моя сводная сестра...
– Что мне нравится в нашей семье, это то, что она разрастается день ото дня. Но послушай! У меня такое впечатление, что ты ей не рад.
– Да... нет, рад! Только... я не ждал ее так скоро. Она сказала, что приедет меня навестить, но вскоре после моего отъезда должна была состояться ее свадьба, я думал, она приедет гораздо позже. Но... черт побери! Она, кажется, сказала «мы»! Если Лорна привезла своего герцога – вот это настоящая катастрофа...
– Своего герцога? Она вышла замуж за герцога?
– Ну что ты рот разинул? Это самый страшный дурак, которого мне когда-либо приходилось видеть. Но он невероятно богат...
Адам чуть не вывалился из окна, рассматривая приезжих, затем повернулся к Артуру:
– Кроме кучера, мужчин больше нет. Только женщина, похожая на компаньонку.
Теперь Артур высунулся из окна. Внизу Гийом как раз помогал Лорне выйти из кареты. Сзади нее показалась женщина в черном, и мальчик с облегчением вздохнул.
– Благодарение Богу, это Китти. Она была горничной у мамы, я ее очень люблю. Побежали здороваться!
Глава VII
ПРОИЗВЕДЕНИЕ ИСКУССТВА...
За исключением Франсуа Ньеля, который накануне слишком налег на лучший шамбертэн Потантена и теперь, не раздеваясь, спал в своей постели, все обитатели дома, немного растерянные, высыпали в вестибюль и столпились вокруг двух дам, которым невозможно было отказать в гостеприимстве. Во-первых, потому, что это был один из традиционных обычаев Нормандии, и во-вторых, потому, что они представились родственницами. Даже если их приезд вызвал разноречивые чувства, от радости до некоторого раздражения. Радости, переходящей, что касается Джереми Брента, в легкую панику.
Действительно, одной из причин восторга молодого наставника, когда ему предложили последовать за своим воспитанником, была его безответная любовь, длившаяся вот уже два года, к мисс Тримэйн. Мало назвать это чувство любовью: она его очаровывала, околдовывала и даже повергала в трепет. Он мог стать ее рабом, если бы эта звезда удостоила хотя бы одним взглядом этого земляного червя. И поскольку в мечтах он позволял себе такие вольности, то, если бы об этом кто-нибудь догадался, его немедленно вышвырнули бы вон из дома. Поэтому он и предпочел уехать подальше, считая это единственным способом избавиться от своей тяжелой болезни. Возможно, появление новой богини могло бы его отвлечь, но это было маловероятно. И вот она вдруг нарушила его одиночество и появилась здесь, невероятно красивая в своей черной бархатной шубке с лисьей опушкой, которая так шла к ее волосам и цвету кожи. Ее вид вызвал истинное эстетическое наслаждение и в то же время возродил его муки ада...
Заметив его, она сделала очень грациозный жест рукой, затянутой в тонкую кожаную перчатку:
– О, дорогой Джереми Брент! Как я рада встретить здесь, на далекой земле, дружеское лицо!... Какой сюрприз!
– Сюрприз? Ваша светлость, однако, знали, что я сопровождал Артура! – сказал молодой человек, очень обиженный уже первыми ее словами.
– Простите меня! Я, кажется, все забыла!.. И пожалуйста, не называйте меня ваша светлость! Этот титул мне совсем не подходит...И она отвернулась от него и теперь свою ослепительную улыбку адресовала одному Гийому. Несчастный воспитатель был окончательно уязвлен.
В свою очередь, пришли в уныние Потантен, мадам Белек, Лизетта, Белина и остальные обитатели усадьбы, которые валились с ног после тяжелого дня. Они начали трудиться на рассвете, и вот вместо заслуженного отдыха неожиданное появление гостей продлевает их рабочий день: придется готовить ужин, накрывать стол в столовой, облачаться в ливреи и, конечно, готовить комнаты. Кроме того, если судить по обилию ящиков, чемоданов, шляпных коробок, пледов, корзин и узлов, которые продолжали вносить и ставить на белый мраморный пол вестибюля Валентин, Кола и два помощника конюха, речь шла отнюдь не об одной или двух ночах. Прекрасная дама, видимо, намеревалась прожить здесь подольше.
Гийом, вновь пораженный невероятной красотой гостьи, почти разделял огорчение своих домашних: он не любил таких сюрпризов, и, хотя был очень гостеприимным, ему было противно принуждение в этом, особенно когда он собирался провести спокойно вечер у себя дома. Его вывело из равновесия не только внезапное появление этой высокомерной англичанки, но и то, что он встречал ее в одежде, больше подходившей для прогулок в поле. Наконец, его волновало новое напоминание о прошлом Артура именно в тот день, когда они отметили его вступление в новую жизнь: он очень боялся, как бы это не вызвало какого-то нового взрыва в поведении ребенка.
Тем не менее, рабски следуя суровым законам гостеприимства, он выразил удовольствие по поводу их приезда, хотя по-настоящему был рад только Китти, и объявил, что его дом, люди и он сам в полном их распоряжении и сделают все, чтобы они забыли о неудобствах, которые им пришлось испытать за время их долгого путешествия из Лондона.
– Море в последние дни отнюдь не спокойно, – заметил он. – Надеюсь, что вы не слишком страдали!
Лорна Тримэйн засмеялась:
– Нисколько! Мы едем вовсе не из Лондона, а из Парижа. Мне хотелось повидать друзей, поразвлечься. Этот город так очарователен, когда в его стоках течет просто грязная вода, а не кровь...
В этот момент ее внимание было привлечено появлением Артура, который кубарем скатился с лестницы, а за ним Адам. Она протянула Артуру руку:
– Ну что, дорогой братец? Ведь я обещала вам навестить вас и узнать, как вам живется на французской земле!
Ответив на ее поцелуй, мальчик отошел на несколько шагов, чтобы посмотреть ей прямо в глаза.
– Мне кажется, я счастлив, – произнес он серьезно. – Очень хорошо обрести настоящую семью, вы знаете? И я рад, что вы приехали. Признаюсь, что я не ждал вас так скоро. А что вы сделали с вашим супругом?
– Пока ничего! Его светлость пока удовольствуется ролью терпеливого жениха, поскольку я объяснила ему, что нельзя заключать брак, находясь в глубоком трауре. Он занимается скачками, боксом, ведет переговоры с портным, заключает глупые пари и участвует в попойках с принцем Уэльским. Но мы поговорим об этом позже, – небрежно заметила она. – Мы с Китти в данный момент хотим лишь согреться. Пока ремонтировали карету, мы продрогли на ледяном ветру...
– Идите сюда, – пригласил гостей Гийом и взял ее за руку. – У нас здесь бывают не только ледяные ветры, но и жаркий огонь.
– Может быть, вы сначала проводите меня в мою комнату? Мне хотелось бы отдохнуть и переодеться. Дорога меня измотала, и, наверно, я ужасно выгляжу...
Гийом ничего не успел возразить, как с лестницы, ведущей на второй этаж, послышался ясный, но холодный, как северный ветер, голос Элизабет.
– Желтая комната будет скоро готова, – проговорила она. – А пока, папа, вы можете провести мадам в маленький салон. Я прикажу подать туда что-нибудь поесть.
Движением, полным грации, Лорна повернулась на звук голоса и увидела тонкую фигурку девушки, смотревшей исподлобья и медленно спускающейся по лестнице.
– Просто чашка чая перед ужином, – вздохнула она.
– В принципе мы сегодня не собирались ужинать. У нас был очень обильный рождественский обед, поэтому вечером мы думали перехватить что-то прямо на кухне, может быть, немного супа. Боюсь, что вас это не устроит... Кстати, меня зовут Элизабет Тремэн!
Девушка приблизилась к гостье, и ее серые внимательные глаза стали придирчиво оглядывать женщину: ее воспитание не позволяло ей большего. Действительно, увидев в окно подъехавшую карету, Элизабет почувствовала странную тревогу, которая усилилась еще больше, когда она заметила, насколько хороша незнакомка. Такая красота всегда опасна! Какой-то почти животный инстинкт подсказывал ей такое недоверие.
Лорна, дерзко засмеявшись, подняла брови.
– У вас здесь странные манеры для владельцев замка.
– А это вовсе не замок. Когда отец строил дом, он меньше всего хотел сделать его похожим на замок. Это просто дом, поместье, все, что хотите! И только...
– Он очень похож на замок, но не беспокойтесь, я сумею привыкнуть... Кстати, ведь мы кузины, поскольку мой отец, сэр Ричард Тримейн, был вашим дядей...
Слегка удивленный таким неожиданным и забавным обменом колкостями, Гийом счел необходимым вмешаться: молодая и, как всегда, очаровательная хозяйка усадьбы могла превратиться в драчливого петуха.
Но он частично оправдывал ее. Прекрасная англичанка вела себя, как в завоеванной стране. К тому же упоминание о его сводном брате, этом предателе и ненавистном сэре Ричарде, да еще под его собственной крышей, было ему неприятно, но приходилось все-таки соблюдать обычаи гостеприимства. Положив руку на плечо дочери, он умиротворяюще улыбнулся ей и сказал:
– Будьте, пожалуйста, снисходительны, племянница, к этой юной хозяйке дома, которой пришлось пережить тяжелый день и которая никогда не забывает об усталости своих людей. И все же мы рады вам. Усаживайтесь поудобнее, а мадам Белек позаботится о Китти. Рекомендую ее вам, Клеманс. Это наш старинный друг...
Мисс Тримэйн позволила увести себя в салон, приказав Кола внести за ней большой сверток, завернутый в толстую ткань и перевязанный кожаными ремнями.
– Это подарок, который я собиралась вручить тебе сегодня же, – сказала она, обращаясь к брату и взяв его за руку. – Мы развернем его вместе.
– А что это такое? – спросил мальчик, но она лишь улыбнулась в ответ.
Он был одновременно счастлив, взволнован и обеспокоен поворотом событий. Он никогда не предполагал даже, что Элизабет может быть столь откровенно недоброжелательной по отношению к женщине, которую она не знала, но которую он любил. Однако, вспомнив свою собственную реакцию при встрече с Александром де Варанвиль, он задался вопросом, не испытывала ли девушка подобных чувств.
Уют и тепло маленького салона, серо-зеленая обшивка стен и гиацинты, стоящие на их фоне, вызвали у гостьи невольный возглас восхищения:
– Как здесь хорошо! Прелестно!
Она протянула руки к пламени камина, а когда молодой слуга принес и прислонил к столу сверток, то пригласила Артура помочь ему распаковать его.
– Осторожней! Это настоящее произведение искусства...
Опасаясь, как бы молодые люди не испортили вещь, она расстегнула крючки на своей шубке и бросила ее на кресло, потом встала на колени, чтобы руководить операцией. Возможно, это было и небесполезно, ибо Артур, как все дети, получающие подарок, слишком решительно его распаковывал. Гийом, Адам и Джереми стояли поодаль и наблюдали: первый – с интересом, второй – с любопытством, а третий – со смутным беспокойством, которого он никак не мог бы объяснить. И вдруг все трое застыли. Когда упало последнее полотнище, они увидели портрет женщины в фас, от которого стоявший на коленях Артур отшатнулся с криком «Ах!». Это был портрет его матери, которого он никогда не видел.
Это действительно была великолепная вещь! Портрет был небольшой, но превосходный! И столь волнующий! На фоне романтичного парка в легком тумане Мари-Дус появилась вдруг в этом доме, куда она всегда мечтала войти, но он для нее остался запретным.
На женщине было платье из тафты цвета увядающих нежно-розовых лепестков розы, отделанное пеной белоснежных легких кружев, закрывающих ее грудь, руки и обрамлявших ее шелковистые волосы, к которым была прикреплена бледная, почти белая роза. Пять ниток дорогого жемчуга обвивали ее шею. Казалось, что свет в комнате вдруг померк.
У Гийома от волнения пересохло в горле и слезы выступили на глазах. Этот образ как бы повернул время вспять. Это было то недостающее звено, которого не могло себе представить его воображение в последние годы. Это была леди Астуэл, знатная дама, очень еще красивая, но очень хрупкая и даже немного болезненная. Она не была уже беззаботной и сияющей хозяйкой дома в Овеньере, которая всеми клетками своего тела впитывала любовь, но и не та бледная тень женщины, которую он увидел в ее последний час. На портрете болезнь уже наложила печать на ее прелестное лицо.
Артур оставался стоять на коленях, и из его широко открытых глаз катились слезы, взволновавшие Гийома. Нагнувшись над ним, он поднял мальчика и прижал к себе, устремив на племянницу жесткий взгляд:
– Мне кажется, рождественский подарок должен вызывать улыбку, а не слезы. А вы как думаете?
Молодая женщина не успела ответить. Вытирая ладонью слезы, Артур воскликнул:
– Не сердитесь, отец! Лорна хотела доставить мне удовольствие, я уверен в этом, но я никогда не видел этого портрета, поэтому меня он так взволновал...
– Мне надо было об этом подумать, – глухо проговорила мисс Тримэйн, – я очень огорчена, что мой жест произвел такое тяжелое впечатление. Мы нашли его в комнате сэра Кристофера в день его смерти в начале месяца...
– Боже мой! – прошептал Гийом. – Я никогда не мог подумать, что он так скоро последует за ней!
– А он был в этом уверен. Вспомните, как он вел себя на похоронах матери! Ведь он почти радовался. А теперь вернемся к портрету. Он заказал его через два года после своей женитьбы сэру Томасу Лоуренсу, но лично для себя, как он признался мне перед смертью. И мать согласилась с тем, чтобы этот портрет его обожаемой супруги, которую он так любил, никогда ничего не прося взамен, висел только у него в комнате, только для него.
– Вы сказали, что он висел в его комнате?
– Если это можно было назвать комнатой! Монастырская келья или что-то в этом роде! Никаких ковров, никакой обивки на голых камнях стен! Кое-какая мебель, которая не подошла бы и апартаментам управляющего, но зато напротив простой дубовой кровати висел этот портрет, и все остальное исчезало. Это на нее он смотрел по вечерам, перед тем как уснуть – пока он еще мог спать! – и на нее бросал первый взгляд, просыпаясь утром.
Артур вдруг вырвался из объятий отца, бросился к сестре и обнял ее.
– О, Лорна, как мне благодарить вас за то, что вы привезли мне этот портрет? Ведь вы могли оставить его у себя! Это произведение знаменитого художника!
– Вы ошибаетесь, Артур. Я просто доставила его вам. Вам его подарил сэр Кристофер. Он отдал его мне для вас перед смертью...
С благоговением он взял портрет, который так и стоял прислоненным к ножке стола, и поставил его у зеркала, чтобы получше рассмотреть его.
– Какая она была красивая, – во вздохом сказал он. – Вы очень на нее похожи, Лорна!..
– У нее были ангельские глаза и волосы. У меня все иначе, и это хорошо. А теперь, месье, я очень хотела бы, чтобы занялись усталой путешественницей.
Говоря это, она уселась у огня, грациозно расправив на своих длинных стройных ногах мягкие складки своего платья. В этот момент в салон вошла Элизабет в сопровождении Валентина, который нес поднос с серебряным прибором.
– Вот и чай! – объявила она. – Надеюсь, что он придется вам по вкусу, мадам, и что...
Она не закончила фразу, так велико было ее удивление. Она увидела портрет, перед которым застыл Артур, и ее серые глаза стали почти черными. Ее взгляд перебегал с портрета на кузину, эту занесенную вечерним ветром нежданную гостью, которую она все больше и больше боялась. Сходство было поразительным. Это, конечно, была мать этой женщины. Ее вторжение в их дом не сулило ничего хорошего.
Борясь против непреодолимого желания схватить этот портрет и выбросить его вон, а за ним и прекрасную Лорну, Элизабет глубоко вздохнула, чтобы немного успокоиться. Уверенным тоном она отдала распоряжения молодому слуге, как надо сервировать стол, и подошла к Артуру. Он обернулся и улыбнулся ей:
– Вот моя мама! – сказал он, как во сне. – Правда, она красивая?
Сердце Элизабет сжалось. Ни за что на свете она не хотела бы обидеть своего младшего брата, свалившегося с неба, который стал ей так дорог. С другой стороны, отрицать красоту покойной было бы тоже детской глупостью. Она взяла под руку Артура и проговорила:
– Мало сказать! Я уверена, что в жизни она была еще прекрасней! Это замечательный подарок, ты теперь будешь чувствовать себя не таким оторванным. Я скажу Потантену, чтобы его повесили в твоей комнате. И она всегда будет рядом с тобой.
Артур радостно обнял ее. А Лорна, отставив чашку с чаем, который она медленно смаковала, как-то небрежно заметила:
– Разве это так срочно? Это, напоминаю, произведение большого художника, и оно не нарушит гармонии этого салона. Я думаю, многие были бы горды повесить его на почетном месте, а не в глубине спальни...
Это был явный вызов, и опытная женщина отбила бы этот удар шпаги острым словцом или какой-нибудь уловкой, но Элизабет была слишком молода и не искушена в салонных тонкостях.
– Не понимаю, почему он будет хуже выглядеть в комнате сына этой женщины? Ведь вы привезли его именно ему, а не нашей семье?
– А почему бы и нет? В конце концов, дитя мое, это ведь ваша тетя.
– Может быть, но бывают родственники, которых предпочитают не афишировать. Кроме того, как вы убедились, проходя через наши парадные комнаты, у нас нигде нет портретов моей матери. Ее краткое пребывание в этом доме проходило в бурную эпоху переворотов и насилия, и у нее не было времени позировать художнику. Поэтому никто из наших друзей не поймет, почему леди Астуэл властвует в салонах мадам Тремэн. Если вы этого не понимаете, мне очень жаль вас, но знайте, что я этого не потерплю! А теперь доброй ночи, мадам!
Девушка слегка кивнула головой и вышла из комнаты под смех прекрасной англичанки. До нее долетели ее слова, прежде чем она закрыла за собой дверь:
– Какой импульсивный ребенок! Я никак не ожидала такой реакции! Я совсем не собиралась кого-нибудь обидеть здесь...
– Я прошу у вас прощения за ее поведение, – строго проговорил Гийом. – Но это она, как хозяйка дома, должна решать, что ставить или вешать в общих комнатах. После смерти матери этим занимается именно она, к моему глубокому удовлетворению... Во всяком случае, напомню ваши же слова: этот портрет сэр Кристофер завещал Артуру. Судя по тому, какое место он занимал в его жизни, мне кажется, он не одобрил бы, если бы мы сделали его просто украшением салона. Артур, я надеюсь, ты не обиделся на сестру за то, что...
– Нет, отец, что вы! Я все хорошо понял! Месье Брент, могу я попросить вас помочь мне отнести портрет в мою комнату?
– Ну конечно, Артур! Прошу прощения, мисс Лорна!
– А я попрошу Потантена дать мне все необходимое, чтобы повесить портрет, – сказал Адам. – Втроем мы найдем самое лучшее место для него.
Портрет унесли. Гийом и Лорна остались одни в салоне. Он подошел к окну, чтобы посмотреть, как разбушевавшийся ветер раскачивает вершины деревьев. Она спокойно допивала свой чай. Выпив последнюю чашку, Лорна встала и подошла к нему.
– Мне кажется, мне здесь совсем не рады, – прошептала она с печалью в голосе, которая его тронула.
– Мне было бы неприятно, если бы у вас сложилось такое впечатление. У нас в Котантене принято оказывать честь всем, кто стучится к нам в дверь, и моя дочь знает это. Может быть, она знает и много лишнего, к чему она очень чувствительна. Постарайтесь не сердиться на нее за это. Завтра, при свете дня, все станет на свои места...
– Я сержусь не на нее, а на вас, раз вы оправдываете ее. Признаюсь, я надеялась, что вы будете рады постоянно видеть этот портрет.
Ответ прозвучал сразу же и очень резко:
– Нет. Этот образ, как вы говорите, принадлежит другой женщине, а не той, что я любил. Тот образ запечатлен у меня в душе и никогда не изгладится из моей памяти. Поэтому мне не нужен шедевр мистера Лоуренса: там изображена мать Артура, супруга сэра Кристофера, а не Мари-Дус [12]12
Дус – по-французски нежная, сладкая. (Прим. перев.)
[Закрыть]! Я должен был давно понять, что в тот день, когда она простилась со мной, уже все было кончено!..
– Это вы так назвали ее?
– Да. Это случилось само собой: ей было четыре года, а мне семь. Боже, как она была мила! Я обожал ее! – сказал Гийом, улыбаясь. – Но все было против нас... даже История с большой буквы!
– И особенно моя бабка! Мне кажется, вы тот человек, которого она ненавидит больше всех на свете! Она ненавидела вас, когда вы были еще ребенком, и она чуть не умерла от гнева, узнав, что Артур – ваш сын!
– Только чуть? Очень жаль.
В дверь тихо постучали, и на пороге появилась Китти, уже сменившая платье. На ней была черное платье камеристки, фартук, чепчик и манжеты из белого батиста. Она пришла сообщить, что комната мисс Лорны готова. Ей даже приготовили ванну.
– Прекрасно! – воскликнула молодая женщина. – Я сейчас приду, Китти! Думаю, добавила она, повернувшись к Гийому, – что я избавлю вас от моего дальнейшего присутствия. После ванны самое лучшее – лечь в постель. Желаю вам доброй ночи, дядюшка!
Думая, что она протянет ему руку, он слегка склонился в поклоне, но она схватила его за плечи и прижалась к его щеке горячими и мягкими губами, потом посмотрела на него блестящими глазами:
– Боже, как мне не нравится вас так называть! Это скорее подходит для пожилого человека!
– Но я и есть пожилой человек!
Она засмеялась и оглядела его высокую стройную и мускулистую фигуру, широкие плечи и густую рыжую шевелюру, слегка посеребренную на висках.
– Не говорите глупостей! – бросила она с внезапным гневом в голосе. – Вы – мужчина просто-напросто, но настоящий мужчина. Единственный настоящий, которого я до сих пор встречала. Может быть, за исключением сэра Кристофера, но тот святой...– Но не я! – возразил он.
– Я знаю. Вы похожи скорей на демона... В конце концов, мне хотелось бы называть вас просто Гийом... Мы принадлежим к такой странной семье! Мне кажется, это упростило бы наши отношения. Тем более что вы лишь наполовину мой дядя, а мой брат называет вас отцом!
Она вышла, не ожидая ответа, который ей, возможно, не пришелся бы по вкусу. Гийом подумал, что такое обращение отнюдь не понравилось бы Элизабет, и без того встретившей новую родственницу в штыки. Если она начнет называть его просто «Гийом», дело может дойти до убийства!..
Пожалуй, стоило бы попробовать урезонить молодую фурию... Возможно, в планы этой молодой, блестящей женщины не входило долго задерживаться в этом сельском доме, прилепившемся к скале на краю света, где было мало развлечений, особенно зимой. Пройдет несколько дней, и молодая особа уедет... Вот это и следовало внушить Элизабет, объяснив ей, что в жизни ее еще не раз может так случиться, что придется принимать нежелательных гостей.
