Текст книги "На перекрестке больших дорог"
Автор книги: Жюльетта Бенцони
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Цыгане
– Вот логово, откуда надо выгнать дикого зверя, – сказал Тристан Эрмит, показывая хлыстом в сторону замка на противоположном берегу реки. – Видите, как он хорошо охраняется.
Остановившись на правом берегу Луары около древнего римского моста, трое всадников изучали место их будущих действий. Перетянутая ремнем в своем мальчишеском костюме из коричневого сукна и короткой мантии с капюшоном, из-под которого проглядывало лишь смуглое лицо, Катрин изучала скалистый гребень, пролегавший вдоль берега реки, и крепость, венчавшую его: грозные черные стены, десяток башен, прикрывающих массивную главную башню, навесные бойницы, которыми обычно пользовались при обороне. Все это контрастировало с благодатью речного пейзажа, земли, покрывшейся молодой весенней зеленью. Только многоцветье флагов с королевской эмблемой, реющих над крепостью, смягчало мрачность этих сооружений.
Сара отбросила назад свой монашеский капюшон и с подозрением посмотрела на замок.
– Если нам удастся войти туда, живыми мы не выйдем.
– Мы выбрались из замка пострашнее этого. Вспомни Шантосе и Жиля де Реца.
– Спасибо, я не забыла: сеньор с синей бородой хотел меня зажарить живьем, – ответила цыганка, вздрогнув. – Все время, пока мы были в Анжу, я чувствовала дыхание смерти. Раз уж мы здесь, что будем делать?
Тристан повернулся в седле и показал на маленькую харчевню на противоположной стороне дороги, напротив моста, трехцветная вывеска которой сообщала, что в «Королевской винодельне» подают лучшее вино в Воврэ.
– Вы пойдете туда и подождете меня. Я должен встретиться с предводителем племени. Устраивайтесь, отдыхайте, кушайте, но не пейте много вина. Вино Воврэ приятное, но ударяет в голову.
– Вы принимаете нас за пьяниц? – возмутилась Сара.
– Совсем нет, ваше преосвященство. Но ведь у монахов такая скверная репутация! Не пейте, пока я не вернусь.
Пока мнимый монах и мнимый оруженосец привязывали своих лошадей к коновязи «Королевской винодельни», Тристан решительно направил коня к мосту и скоро исчез из виду. Маленькая харчевня была пуста, и хозяин поспешил обслужить нежданных гостей. Он предложил путникам суп с солониной и капустой и знаменитое вино. Меню выглядело вполне обещающе. Была середина дня, и обе женщины, находившиеся в пути более трех дней, сильно проголодались. Хорошенько подкрепившись, они почувствовали себя лучше, и Сара уже смотрела на вещи более уверенно.
Тристан вернулся на заходе солнца. Он выглядел уставшим, но в голубых глазах светился веселый огонек. Он отказался говорить, пока не выпил кружку вина, потому что, как он выразился, его «глотка стала словно сухая пакля, и достаточно искры, чтобы она загорелась». Охваченная нетерпеньем, Катрин смотрела, как он пил свое вино, и наконец не выдержала.
– Ну и как? – возбужденно спросила она.
Тристан отставил кружку, вытер губы рукавом и посмотрел на нее с хитрецой.
– Вы торопитесь броситься в пасть к волку?
– Очень тороплюсь, – сдержанно сказала молодая женщина. – И я хочу, чтобы вы ответили.
– Тогда радуйтесь, все улажено. В некотором смысле у вас появился шанс, но только в некотором смысле. Могу вам сказать, что отношения между городом и цыганским табором весьма натянуты.
– Прежде всего, – вмешалась Сара, – скажите, какого племени эти цыгане. Вы узнали или нет?
– Вы будете довольны, и здесь вам повезло. Это кальдерас. Они называют себя христианами и утверждают, что являются держателями посланий Папы Мартина V, умершего два года назад. Но это не мешает их предводителю Феро называть себя цыганским герцогом Египта.
Во время его рассказа лицо Сары расплылось в улыбке, и, когда он закончил, она радостно хлопнула в ладоши.
– Это мое племя. Теперь я уверена, что они примут нас.
– Вы будете действительно хорошо приняты. Только один предводитель знает правду о госпоже Катрин. Для всех остальных она будет вашей племянницей, проданной, как и вы, в рабство еще девочкой.
– А что думает шеф о моих планах? – спросила Катрин.
Тристан Эрмит нахмурился.
– Он вам будет помогать, насколько это будет в его силах. Ненависть сжигает его. По капризу Ла Тремуя цыганам запретили покидать откосы замка, где они встали табором, и все потому, что камергер любит танцы девушек этого племени. Но, с другой стороны, один из его людей попался вчера на краже, а сегодня утром его повесили. Если бы Феро не боялся, что племя подвергнется уничтожению, он увел бы их отсюда. Вот почему я сказал, что некоторые шансы имеются, но, с другой стороны, вам предстоит лезть в настоящий колдовской вертеп.
– Это не имеет значения. Я должна идти туда.
– Погода еще холодная, будете ходить босиком, спать под открытым небом или в дрянной повозке, жить в трудных условиях и…
Катрин рассмеялась ему прямо в лицо, и он остановился на полуслове.
– Не будьте глупцом, мессир Тристан. Если бы вы знали мою жизнь во всех деталях, вы поняли бы, что все это мне не страшно. Хватит болтать. Будем готовиться.
Заплатив хозяину, заговорщики направились к мосту. За последние десять дней погода улучшилась, и, хотя ночи были промозглыми, уже не было так холодно, как раньше. Катрин отбросила капюшон на спину, освободив косы, и встряхнула головой: к ней вернулось боевое настроение. Тишину ночи нарушал только плеск воды да цокот лошадиных копыт. Прекрасный запах мокрой земли щекотал ноздри Катрин, она несколько раз глубоко вдохнула. Мост был переброшен через маленький островок, где блестел огонек. Днем Катрин заметила на этом острове маленькую часовню Сен-Жан и скит. Видимо, горела свеча в жилище отшельника. От острова к другому берегу вел новый мост, заканчивающийся у подножия замка. Теперь Катрин могла разглядеть на склоне горы отблески костров: цыганский табор еще не спал.
На башнях и стенах крепости время от времени появлялись движущиеся огоньки факелов: это сержант делал обход, и по мере того, как он приближался к постам, можно было услышать окрики стражников, несущиеся от одной башни к другой.
От маленького городка Амбуаз, накрытого тенью крепостных сооружений, и гребня горы остался только темный силуэт, протянувшийся к югу вдоль берега Амаса. Небо, по которому бежали тучи, посветлело, что свидетельствовало о скором появлении луны.
Около крепостного рва всадники остановились, и Катрин, раскрыв от удивления глаза, решила, что находится перед адом. Посреди лагеря горел огромный костер, и вокруг огня прямо на земле расположилось все племя в какой-то странной неподвижности, но изо всех закрытых уст вырывалась мелодичная жалоба, монотонная и глухая, которой временами вторили удары по бубнам. Красные языки пламени танцевали на бронзовых, иногда татуированных телах. У женщин, одетых в лохмотья, были густые черные волосы, блестящие от жира, полные губы, тонкие орлиные носы, горящие глаза, даже у морщинистых старух с пергаментной кожей. Были здесь и красавицы, прелесть которых не могли скрыть широкие, грубые, плохо подогнанные рубашки. У мужчин был отталкивающий вид: оборванные, жирные, с вьющимися волосами и длинными усами, под которыми блестели очень белые зубы, они носили на голове рваные шляпы или битые, гнутые шлемы, подобранные на дорогах, а то и снятые с убитых. В ушах у всех красовались тяжелые серебряные кольца.
Эти неподвижные лица, угрожающе горящие глаза, взгляды, сосредоточенные на пламени костра, – все это вызывало страх. Катрин поискала глазами Сару и хотела к ней обратиться, но цыганка быстро приложила палец к губам.
– Не надо разговаривать, – прошептала она так тихо, что молодая женщина едва расслышала ее. – Не сейчас. И не двигайся.
– Почему? – спросил Тристан.
– Это похоронный ритуал. Они ожидают, когда принесут тело повешенного сегодня утром.
И верно. Небольшая процессия спускалась к табору от замка. Ее открывал худой высокий человек с факелом в руке, освещавший дорогу своим четырем соплеменникам, на чьих плечах покоилось мертвое тело. Цыган, освещенный факелом, был одет в красные рейтузы, плащ того же цвета, сильно потрепанный и рваный, но сохранивший следы золотой вышивки. Это был еще молодой человек с надменным выражением лица. Его длинные тонкие усы обрамляли красные губы, темные глаза имели косоватый разрез, что выдавало азиатскую кровь. Густые волосы, сквозь которые поблескивали серебряные серьги, падали на плечи.
– Это Феро, предводитель, – подсказал Тристан.
Монотонное пение прекратилось, когда труп опустили около костра. Цыгане поднялись, и только несколько женщин остались стоять на коленях перед ним. Одна из них, такая старая и морщинистая, что, казалось, кожа прилипла к скелету, начала петь хриплым голосом жалобную песню, временами обрывая мелодию. Другая, молодая и здоровая, подхватывала ее, когда старуха замолкала.
– Мать и жена погибшего, – прошептала Сара. – Они оплакивают свою судьбу.
Остальная часть церемонии была короткой. Вождь племени наклонился и просунул монету меж зубов мертвеца, потом четыре человека подняли его и спустились к берегу реки. В следующее мгновение труп уже плыл по темной воде.
– Ну вот и все, – сказала Сара. – Теперь вода унесет его в страну предков.
– Мы можем подойти, – решил Тристан, – потому что…
Он не договорил. Сара неожиданно запела в полный голос, что заставило вздрогнуть Катрин. Уже давно она не слышала пения Сары, во всяком случае, подобного этому. Конечно, Сара часто напевала перед сном баллады маленькому Мишелю, но такие необычные мелодии, исходившие из глубины ее души, грозные, дикие и непонятные, Катрин слышала всего два раза: когда-то в таверне Жака де Ля Мер в Дижоне и около костра вместе с цьганами, которые в какой-то момент увлекли Сару за собой. Комок подкатил к горлу Катрин, слушавшей пение Сары. Ее голос, мощный, звучный, заполнил ночную тишину, неся с собой эхо той земли, откуда пришла эта необычная женщина… Все племя повернулось к ней и завороженно слушало.
А Сара медленно, не переставая петь, пошла вниз по склону. Катрин и Тристан последовали за ней. Тристан вел за собой лошадей, и цыгане расступились перед ними. Только подойдя к предводителю, Сара замолчала.
– Я Сара Черная, – сказала она просто, – и в нас течет одна кровь. Это моя племянница Чалан, а рядом с ней человек, который помог нам добраться сюда через все препятствия. Примешь ли ты нас?
Феро медленно поднял свою руку и положил ее на плечо Сары.
– Добро пожаловать, моя сестра. Человек, который тебя сопровождает, сказал правду. Ты из наших, у тебя кровь нашего племени, потому что ты знаешь лучшие старинные ритуальные песни. Ну, а эта… – его взгляд упал на Катрин, которой показалось, что ее обдало огнем, – ее красота будет украшением нашего племени. Проходите, женщины займутся вами.
Он поклонился Саре, как королеве, а потом увлек Тристана к огню. А вокруг женщин сомкнулся круг разом заговоривших цыганок. Катрин, оглушенная шумом, покорно пошла к повозкам, стоявшим у подножия одной из крепостных башен.
Через час Катрин лежала между Сарой и старой Оркой, матерью повешенного. Она пыталась привести в порядок свои мысли и согреться.
Тристан уехал в «Королевскую винодельню», где он будет поджидать своих сообщниц, готовый к любым действиям. Это рядом с ними, но все же в стороне от цыганского табора, присутствие в котором вызвало бы подозрения. Он забрал с собой одежду Катрин и Сары, а женщины из табора переодели их в то, что смогли найти в своих сундуках. И теперь босая, одетая в грубую холщовую рубашку, вызывавшую раздражение, и пестрое одеяло, довольно обтрепанное, но вполне чистое, в которое она завернулась, как в римскую тогу, Катрин прижималась к Саре, поджав под себя ноги, чтобы сохранить тепло. Она все бы отдала за пару соломенных сапог, но в повозке, крытой драной соломой, не было ничего, кроме старого тряпья, прикрывавшего щелястый пол от ветра… Она вздохнула, и Сара, почувствовав, как Катрин шевелится, шепотом спросила:
– Ты ни о чем не жалеешь?
Иронический тон вопроса не ускользнул от Катрин. Она сжала зубы.
– Я ни о чем не жалею… Но мне холодно.
– Скоро тебе не будет холодно. К тому же люди ко всему привыкают, и уже наступают теплые дни.
Молодая женщина ничего не ответила. Она понимала, что Сара, если еще и не успела привыкнуть к трудной жизни среди своих, ей не сочувствовала. В ее голосе звучало удовлетворение, что она находится среди соплеменников. И Катрин поклялась быть твердой и играть свою роль так, чтобы не упасть в глазах Сары. Она удовлетворилась тем, что поплотнее завернулась в свое одеяло, стараясь получше укутать замерзшие ноги, и пробормотала «спокойной ночи». Рядом с ней старая Орка спала, не ворочаясь, как мертвая.
Когда наступило утро, Катрин встала со всеми и пошла по табору, ужасаясь нищенскими условиями жизни цыган. Ночь скрывала ветхие повозки, грязь на телах и одежде. Дневной свет снял налет таинственности; дети бегают почти раздетыми и, кажется, не страдают от этого; истощенные животные – собаки, кошки, лошади – бродят по табору в поисках какой-нибудь еды; худые, грязные лица людей. Для того чтобы заработать на жизнь, цыгане плели корзины из ивовых прутьев, занимались кузнечным ремеслом. Их кузницы были примитивны: три камня образовывали очаг, кузнечным мехом служила козья шкура, а наковальней был еще один камень.
Цыганки гадали по руке, занимались приготовлением пищи или просто расхаживали, покачивая бедрами. Их манера одеваться также удивила Катрин: нередко можно было встретить женщину с обнаженной грудью, но все носили длинные юбки, прикрывающие ноги до самых щиколоток.
– У цыганок не принято оголять ноги, – заявила Сара с достоинством. – Грудь же должна выполнять свою главную роль: кормить детей.
Как бы то ни было, размышляла Катрин, мужчины с их дикими глазами и белыми зубами имели вид демонов, женщины – бесстыдных чертовок, пока они молоды, и ведьм, когда старели. И молодая женщина втайне призналась себе, что все эти люди наводят на нее страх. И больше всех, возможно, высокий Феро. Грубое лицо вождя становилось еще более диким, когда он смотрел на нее: он нервно покусывал губы, глаза светились, как у кота, но он не вызывал ее на разговор и медленно проходил мимо, иногда оборачиваясь, чтобы посмотреть ей вслед.
Чувствуя себя чужой, Катрин беспомощно цеплялась за Сару, преображавшуюся день ото дня с непринужденной легкостью в окружении соплеменников. Все были почтительны с Катрин, хотя она понимала, что без Сары цыганку, не знающую своего языка, все презирали бы.
Чтобы не вызывать любопытства, осторожная Сара выдавала ее за дуреху… Очевидно, так было лучше, но все равно Катрин было неприятно, когда при ее приближении цыганки прекращали разговор и провожали глазами. В этих взглядах читалось многое: завистливая насмешливость у женщин и вожделение у большинства мужчин. На четвертый день она сказала Саре:
– Эти люди не любят меня. Без тебя они меня никогда не приняли бы.
– Они чувствуют в тебе чужую, – ответила цыганка, – это их удивляет и смущает. Они думают, что в тебе есть что-то сверхъестественное, но не знают что. Некоторые склонны думать, что ты кешали, добрая фея, которая принесет им счастье, – как раз это внушает им Феро, другие говорят, что у тебя дурной глаз. Это в основном женщины, потому что они умеют читать в глазах своих мужей их мысли, и это наводит на них страх.
– Что же теперь делать?
Сара пожала плечами, показала на замок, черная масса которого возвышалась над ними.
– Ждать. Может быть, скоро сеньор Ла Тремуй потребует к себе новых танцовщиц. Две девушки из табора уже восемь дней находятся там. Этого не случалось ранее, как утверждает Феро. Он думает, что их убили.
– И… он молчит? – вскрикнула Катрин, у которой пересохло в горле.
– А что он может сделать? Он, как и все здесь, боится. Он может только подчиняться и поставлять новых женщин, несмотря на свою ярость. Он слишком хорошо знает, что, пожелай Ла Тремуй выстроить роту лучников на крепостной стене и прикажи он стрелять по табору, никто не помешает ему сделать это, тем более жители города, которые боятся кочевников, как черта.
Горечь звучала в голосе Сары. Катрин поняла, что она разделяет ненависть Феро, потому что женщины, отданные для развлечений Ла Тремую, принадлежат ее народу. Катрин вдруг захотела утешить ее.
– Это долго теперь не продлится. Будем молиться Богу, чтобы он скорее позволил мне подняться туда, в замок.
– Молиться, чтобы подвергать себя опасности? – спросила Сара. – Ты, должно быть, сумасшедшая.
Но Катрин торопила момент, когда каприз главного камергера сведет их лицом к лицу. Каждый вечер, сидя у костра после общего ужина, она внимательно наблюдала за девушками, танцевавшими по приказу Феро, чтобы суметь повторить их движения. Предводитель не разговаривал с ней, но она знала, что именно для нее он просил девушек танцевать каждый вечер, и частенько ощущала на себе его мрачный, загадочный и тяжелый взгляд.
И все-таки среди женщин Катрин приобрела себе двух приятельниц. Вначале старую Орку, которая часами смотрела на нее, молча покачивая головой. Казалось, что смерть сына помрачила сознание старой женщины, но Катрин находила утешение в этом старом дружеском лице. Другой женщиной, не проявлявшей враждебности к ней, была родная сестра Феро. Терейне было лет двадцать. Она осталась горбатой и кривой после падения в детстве, и на вид ей можно было дать не более двенадцати. На невзрачном лице, худом и бледном, сияли два черных озера, глубоких и чистых.
Терейна пришла к Катрин на следующий день после ее появления. Ничего не говоря, со смущенной улыбкой на лице, она протянула ей утку, которой сама свернула шею. Катрин поняла, что это был подарок, поблагодарила девушку, но не могла сдержаться и спросила:
– Где ты ее взяла?
– Там, – ответила Терейна. – Около болота рядом с монастырем.
– Очень мило с твоей стороны, но знаешь ли ты, что эта утка принадлежит другим?
– Как другим? Другим она не может принадлежать, только Богу, а Бог создал животных и птиц, чтобы кормить людей. Почему некоторые должны держать их только для себя?
Катрин не нашла, что ответить на эту логику. Зажаренную утку они съели пополам. С тех пор девушка привязалась к Катрин, помогая ей привыкать к своему новому положению. В таборе сестра предводителя занимала особое место. Она знала целебные свойства трав, и за эти знания ее называли драбарни – травница, женщина, которая лечит болезни, может облегчить страдания умирающего или приворожить кого-то. Все ее немного побаивались.
Когда наступили сумерки четвертого дня, Феро не позвал на ужин к своему костру обеих женщин, как он это делал в предыдущие вечера. Они разделили трапезу вместе со старой Оркой и молча съели кашу из ржаной крупы, сала и дикого лука, приготовленную старой женщиной. В лагере царила тягостная обстановка, потому что до сих пор не было никаких новостей о двух девушках, находившихся в замке. К тому же многие мужчины ушли на рыбалку вниз по Луаре, чтобы не рисковать и не попасть в руки королевских инспекторов, и должны вернуться через два-три дня. Феро, укрывшийся в своей повозке, никуда не выходил; в этот вечер не было ни плясок, ни пения.
Весь день по небу ходили тяжелые черные тучи, потом наступила обычная для этого времени года духота. Приближалась гроза, дышать было нечем, Катрин едва притронулась к очень жирной каше, вызывавшей у нее тошноту, и уже собиралась забраться в повозку и лечь спать, когда Терейна появилась около костра. Темно-красная шаль, в которую она завернулась, контрастировала с ее бледным лицом, когда она вынырнула из темноты как призрак. Сара предложила ей сесть около себя.
– Мой брат требует тебя, Чалан. Я отведу тебя к нему.
– Что ему надо? – быстро спросила Сара, поднимаясь.
– Кто я такая, чтобы спрашивать его? Главный приказывает, и я ему подчиняюсь.
– Я пойду вместе с ней, – заявила Сара.
– Феро сказал, только Чалан. Он не сказал Чалан и Сара. Пойдем, сестра моя. Он не любит ждать.
И, сделав шаг, девушка скрылась в тени. Катрин безропотно пошла за красным привидением. Идя одна за другой, они пересекли притихший лагерь. Гасли костры, и цыгане укладывались спать. Стояла темная ночь. Было плохо видно. Когда перед ними неожиданно возникла повозка предводителя, освещенная изнутри масляным светильником и служившая ему домом, Терейна остановилась и обернулась к Катрин. Та увидела, как блестят большие глаза цыганки.
– Чалан, сестра моя, ты знаешь, что я тебя люблю, – сказала она серьезно.
– Я так думаю, по крайней мере. Ты всегда была добра ко мне.
– Это потому, что я тебя люблю. И сегодня вечером я хочу тебе это доказать. Вот… возьми это и выпей.
Она вытащила маленький флакон, нагретый теплом ее тела, и вложила его в руку Катрин.
– Что это? – подозрительно спросила она.
– То, в чем ты очень нуждаешься. Я прочла это в твоих глазах, Чалан. Твое сердце холодно, как сердце мертвеца, и я хочу, чтобы оно ожило. Пей и не сомневайся, если ты доверяешь мне, – добавила она с такой грустью, что Катрин почувствовала, как исчезает ее недоверие.
– Я не сомневаюсь в тебе, Терейна, но почему надо пить именно сейчас?
– Потому что сегодня вечером тебе это будет необходимо. Пей и не бойся, это благотворные травы. Ты больше не будешь чувствовать ни усталости, ни страха. Я приготовила эту смесь для тебя… потому что я люблю тебя.
Какая-то сила заставила Катрин поднести ко рту маленький флакон. Она почувствовала резкий, но приятный запах трав. Страх пропал. Яд не предлагают с такой нежностью в голосе… Одним глотком она выпила содержимое и закашлялась. Это было похоже на душистое пламя, которое разлилось по ее телу, и сразу же она почувствовала себя сильной и смелой. Она улыбнулась девушке.
– Вот… Ты довольна?
Терейна нежно сжала ей руку и улыбнулась в ответ.
– Да… А теперь иди, он ждет тебя.
Действительно, темный силуэт Феро четко вырисовывался на освещенной стене повозки. Терейна исчезла как по волшебству, тогда как осмелевшая Катрин направилась к жилищу предводителя. Ничего не говоря, он протянул ей руку, помог забраться в повозку и опустил занавеску. В этот момент яркая молния прорезала небо от горизонта до горизонта и раздался гром. Испуганная Катрин вздрогнула. Белые зубы Феро сверкнули в улыбке.
– Ты боишься грозы?
– Нет, просто это было неожиданно. Мне нечего бояться.
Новый удар грома, еще более громкий, оборвал ее речь. Пошел дождь, настоящий проливной дождь, стучавший по крыше повозки как по барабану.
Феро улегся на сложенных одеялах, служивших ему постелью. Он снял плащ и остался только в красных рейтузах. Его смуглое тело и длинные черные волосы, отброшенные назад, блестели от света масляной лампы, подвешенной на металлическом крючке под крышей повозки. Цыган не спускал глаз с Катрин, застывшей у входа. Он снова расплылся в слегка насмешливой улыбке.
– Я думаю, тебе на самом деле нечего бояться… Знаешь, зачем я тебя позвал?
– Думаю, ты сам скажешь.
– Да, я хотел тебе сказать, что пятеро из моих людей попросили тебя в жены. Они готовы биться между собой за тебя. Тебе нужно выбрать того, с кем ты готова разделить хлеб-соль и разбить свадебную кружку.
Катрин аж подскочила и перестала играть в панибратство.
– Вы с ума сошли. Вы забыли, кто я такая и зачем здесь? Главное для меня – войти в замок, вот и все.
Недобрый огонь вспыхнул в глазах цыгана, он дернул плечом.
– Я ничего не забываю. Ты высокородная дама, я знаю. Но ты хотела жить среди нас, поэтому, хочешь не хочешь, тебе придется подчиниться нашим обычаям. Когда несколько мужчин требуют себе свободную женщину, она должна выбрать одного из них или согласиться на бой между ними, и победитель схватки будет ее мужем. Все мои люди полны мужества, а ты красивая, поэтому сражение будет жестоким.
Кровь прилила к лицу Катрин. Этот молодой наглец, развалившийся перед ней наполовину раздетым, распоряжается ею с возмутительным цинизмом.
– Вы не можете заставить меня делать этот выбор. Мессир Эрмит…
– Твой компаньон? Он не осмелится вмешиваться. Если хочешь остаться у нас, ты должна жить как настоящая цыганка или, по крайней мере, делать вид. Никто из моих не поймет, как это моя женщина нарушает закон.
– Но я не хочу, – застонала Катрин, голос ее дрожал, и она готова была зарыдать. – Разве нельзя обойтись без этого? Я вам дам золота… столько, сколько хотите. Я не хочу принадлежать этим людям, я не хочу, чтобы они дрались из-за меня, я не хочу!
Она сложила руки с мольбой, из ее больших глаз заструились слезы. Свирепое лицо цыгана смягчилось.
– Иди сюда, – нежно сказал он. Она не двигалась и смотрела на него, ничего не понимая. Тогда он повторил требование:
– Иди сюда!
И так как она даже не шелохнулась, Феро приподнялся и протянул ей руку. Ухватив Катрин за локоть, он дернул, и женщина упала перед ним на колени. От боли она вскрикнула, а он засмеялся:
– Ты не похожа на человека, который ничего не боится. Я тебе не причиню зла. Послушай только, милая, благородная дама… я тоже из благородных. Я – герцог Египта, и в моих жилах течет кровь хозяина мира, завоевателя, кому прислуживали даже короли.
Его рука скользила вверх по голой руке Катрин. Она видела теперь его совсем вблизи и поразилась нежности этой смуглой кожи, блеску искрящихся глаз, зачарованно смотревших на нее. Рука была теплая, и от ее прикосновения теплела кровь. Глаза Катрин застлало туманом, дрожь пробежала по телу. Ей захотелось, чтобы рука, ласкавшая плечо, была еще смелее…
Убоявшись прихлынувшей любовной страсти, примитивной, но требовательной, Катрин попыталась освободиться от руки, державшей ее, но напрасно.
– Что вы хотите? – спрашивала она с замиранием.
Снова его рука скользила по плечу, сжимая его и привлекая Катрин к себе. Горячее дыхание цыганского герцога обжигало губы женщины.
– Есть одно средство избежать моих людей, только одно: они не могут зариться на то, что принадлежит их вождю.
Она попыталась презрительно высмеять его, но с ужасом отметила фальшь в своем смехе.
– Так вот в какие сети вы меня хотите затянуть?
– А почему бы и нет? Ведь просьба моих людей вполне законна. Более того, если тебе хочется борьбы, я буду тоже биться за тебя.
Рука цыгана пригибала ее все ниже и ниже, привлекая к своей груди. Он еще больше склонился над ней, ее рот уже прикасался к напряженному лицу Феро.
– Посмотри на меня, красавица. Скажи, чем я отличаюсь от благородных сеньоров, которым ты предназначена. Главный камергер, которому ты, возможно, предложишь себя, противен и похож на жирную свинью. Он уже старик, и любовь для него – трудная игра. Я же молод, здоров и полон сил. Я могу проводить с тобой в любовных утехах без устали целые ночи напролет.
Хриплый голос завораживал ее, и дрожащее тело Катрин наполнялось кипящей кровью. С содроганием открыла она в себе желание сдаться, ей хотелось слушать его, внимать его словам. Она жаждала любви. Порыв, который вот-вот должен был бросить ее к этому человеку, был настолько силен и естествен, что Катрин ощутила страх, разливавшийся в крови. Внезапно она поняла, что за зелье дала ей выпить Терейна. Любовный напиток!
Дьявольская микстура, воспламенившая ее кровь и подчинившая воле цыганского вождя! Взрыв гордости пришел ей на выручку. С какой-то дикой силой она вырвалась из его крепких рук, на коленях отползла в глубь повозки и, хватаясь за стойки, распрямилась. Спиной почувствовала твердость деревянной стойки и влажность мокрой стенки. Она дрожала всем телом и силилась крепче сжать зубы, чтобы они не стучали. Где-то внутри отчаявшейся души сложилась мольба, обращенная к далекому, как никогда, Богу. Рука машинально ощупала пояс, ища кинжал Арно, обычно висевший на этом месте. Но цыганка Чалан не носила кинжала, и ее рука беспомощно ухватилась за складку платья.
Сидя в тени на корточках, похожий на какого-то большого хищника, Феро смотрел на нее глазами, налившимися кровью.
– Отвечай, – рычал он. – Почему не хочешь выбрать меня?
– Потому что я вас не люблю, потому что я боюсь вас.
– Лгунья! Ты сгораешь от страсти так же, как и я. Ты не видишь своих помутневших глаз, не слышишь своего жаждущего дыхания.
Катрин вскрикнула от ярости.
– Это неправда! Терейна дала мне выпить какую-то дьявольскую микстуру, и вы знали об этом, вы рассчитывали на это! Но я вам не дамся, потому что не хочу!
– Ты так думаешь?
Короткая передышка, и он очутился перед ней. Прижатая к стенке повозки, она пыталась проскользнуть в сторону, но Феро придавил ее грудью так, что она едва дышала. Внутри ее тела горел пожар, примитивный и чем-то унизительный для нее, и прикосновение этого мужчины становилось гибельным… Катрин сжала зубы, уперлась двумя руками в грудь Феро, понапрасну стараясь оттолкнуть его.
– Оставьте меня, – простонала она. – Я вам приказываю отпустить меня.
Он незло засмеялся ей прямо в лицо, не давая возможности отвернуть голову.
– Твое сердце стучит как бешеное. Но если ты приказываешь, я тебя отпущу, я могу подчиниться. Я также могу позвать людей, готовых спорить из-за тебя, и, поскольку у меня нет желания терять ни одного из них ради твоих глаз, я привяжу тебя к повозке и отдам им. После того как все они насладятся тобой, они будут, по крайней мере, знать, стоит ли им драться. Я пройду через тебя последним… Ты по-прежнему приказываешь, чтобы я тебя отпустил?
На ее глаза накатилась красная волна благородного протеста. Этот человек осмеливается говорить с ней как с бездушной тварью, которую можно всячески оскорблять? Раненная в своем самолюбии и запуганная угрозами Феро, жутким мерцанием его глаз, Катрин почувствовала себя более терпимой к призывам инстинкта. Она понимала необходимость подчиниться этому дикому наглецу и довести его до состояния послушного раба, как она уже не раз поступала с другими мужчинами, потому что в этом заключалась единственная возможность избежать худшего.
Она больше не отворачивала голову. Удивленно поймав губами ее больше не сопротивлявшийся рот, Феро неистово впился в него… Его губы оказались нежными и пахли тимианом. Торжествующая Катрин обнаружила в себе легкую дрожь, но у нее даже не было времени радоваться. Проклятое зелье набрало силу и превратило ее тело в ад. Она не могла больше ему сопротивляться. Обезумевшее сердце вырывалось из груди. Кипящая кровь прерывала дыхание и вибрировала в бедрах… Да и любовный пыл оглохшего и ослепшего от страсти Феро невозможно было остановить.
Катрин закрыла глаза и ушла в бурю страстей. Обхватив руками слегка влажные плечи цыгана, она шептала:
– Люби меня, Феро, люби крепче, как только можешь, но знай: я тебя прощу, только если сумеешь заставить меня забыть собственное имя.
Вместо ответа он свалился на пол, увлекая за собой Катрин. Не выпуская друг друга из объятий, они покатились по грязным доскам.