Текст книги "В погоне за метеором"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

ГЛАВА ВОСЬМАЯ,

где полемика в печати еще больше обостряет положение и которая кончается столь же неожиданным сколь и неоспоримым выводом

– Это он, он самый, Омикрон! – воскликнул мистер Форсайт, едва успев приложиться глазом к телескопу.

– Он самый, – подтвердил Омикрон и тут же добавил: – Дал бы бог, чтобы доктор Гьюдельсон не оказался сейчас на своей башне.

– А если он там и торчит, то пусть не заметит болида.

– Нашего болида, – уточнил Омикрон.

– Моего болида, – поправил мистер Форсайт.

Оба они ошибались. Подзорная труба доктора Гьюдельсона была направлена в это самое время на юго-восток, на ту самую часть неба, по которой продвигайся метеор. Труба уловила метеор тотчас же, как он появился, и башня на Морисс-стрит, так же как и башня на Элизабет-стрит, не упускала его из виду до того мгновения, пока болид не скрылся в тумане.

Впрочем, не одни уостонские астрономы отметили появление болида. Он был замечен также Питсбургской обсерваторией, так что теперь речь шла о трех последовательных наблюдениях, включая и бостонское.

Факт повторного появления метеора представлял значительный интерес, если, разумеется, метеор сам по себе мог представить интерес. Раз он оставался в районе видимости подлунного мира, то, значит, определенно двигался по замкнутой орбите. Следовательно, это не какая-нибудь блуждающая звезда, которая исчезает, едва соприкоснувшись с последними слоями атмосферы, не какой-нибудь астероид, который, однажды показавшись, скрывается в пространстве, не аэролит, падение которого следует непосредственно за его появлением. Нет, этот метеор возвращался, он продвигался вокруг Земли, словно второй ее спутник. И, следовательно, он был достоин изучения, чем и можно оправдать ту страстность, с которой мистер Форсайт и доктор Гьюдельсон оспаривали друг у друга право на его открытие.

Раз метеор подчинялся постоянным законам, ничто не мешало определить его свойства. Этим занимались повсюду, но нигде, разумеется, не было проявлено такого рвения, какое проявляли в Уостоне. Однако для окончательного разрешения задачи требовалось еще несколько тщательных наблюдений.

Первое, что было вычислено уже через двое суток математиками, но, правда, математиками, которых звали не Дин Форсайт и не Гьюдельсон, – это траектория болида.

Траектория эта имела направление с севера на юг. Некоторое отклонение в 3o31', отмеченное в письме мистера Дина Форсайта в обсерваторию города Питсбурга, было лишь кажущимся: оно являлось следствием вращения земного шара.

Болид находился на расстоянии четырехсот километров от поверхности Земли, а чудовищная скорость его движения была не менее шести тысяч девятисот шестидесяти семи метров в секунду. Таким образом, свое движение вокруг Земли он совершил за час сорок одну минуту одну и девяносто три сотых секунды, из чего можно было, по мнению ученых, заключить, что в зените Уостона он покажется снова не ранее чем через сто сорок лет сто семьдесят шесть дней и двадцать два часа.

Счастливое предзнаменование, способное успокоить жителей города, так сильно трепетавших перед возможным падением болида. Если ему и суждено свалиться на землю, то упадет он не на них.

«Но какие основания полагать, что он упадет? – вопрошала газета „Уостон морнинг“. – Не приходится опасаться, что на пути его возникнет препятствие или что он будет остановлен в своем движении!»

Тут была полная ясность.

«Конечно, – писала газета „Уостон ивнинг“, – есть много аэролитов, которые падали и продолжают падать. Но это главным образом аэролиты малых размеров: они бесспорно движутся в пространстве и падают; как только оказываются в сфере земного притяжения».

Это объяснение, само по себе верное, не имело отношения к данному болиду с его правильным движением. Его падения следовало опасаться не более, чем падения Луны.

Но этого было еще мало. Оставалось выяснить еще ряд вопросов, касающихся данного астероида, ставшего вторым спутником Земли.

Каков его объем? Какова его масса? Какова его природа?

На первый вопрос газета «Уостон стандарт» ответила следующее:

«Судя по высоте и видимому размеру болида, его диаметр должен превышать пятьсот метров, – таков по крайней мере результат наблюдений, производившихся до сих пор. Но пока еще не удается разрешить вопрос о его природе. Видимость (при условии, разумеется, что наблюдатели располагают достаточно мощной аппаратурой) придает ему светящаяся поверхность, а свечение происходит от сопротивления атмосферы, хотя воздух и очень разрежен на такой высоте. Но здесь возникает еще вопрос: не является ли метеор только газообразным телом? Или, наоборот, не состоит ли он из твердого ядра, окруженного светящимися хвостами? Каковы в таком случае состав и величина ядра? Все это пока неизвестно и, возможно, останется неизвестным навсегда.

Итак, ни в отношении размера, ни в отношении скорости движения этот болид не представляет собой ничего необыкновенного. Единственная его особенность заключается лишь в том, что он движется по замкнутой орбите. С какого же времени движется он так вокруг земного шара? Патентованные астрономы не могли бы нам ответить на этот вопрос. Ведь они никогда бы не уловили его с помощью своих «официальных» телескопов, если бы не наши сограждане, мистер Дин Форсайт и доктор Сидней Гьюдельсон, которым и принадлежит слава этого блестящего открытия».

Во всем этом, как глубокомысленно заметила газета «Уостон стандарт», не было ничего исключительного (не считая красноречия автора статьи). Ученый мир уделил поэтому не слишком большое внимание вопросу, столь сильно волновавшему почтенную газету, а мир невежд проявил к нему также лишь слабый интерес.

Одни только жители Уостона настойчиво стремились узнать все, что имело отношение к метеору, открытием которого мир был обязан их двум уважаемым согражданам.

Впрочем, как и все подлунные создания, и они в конце концов утратили бы интерес к этому космическому явлению, которое «Пэнч» упорно продолжал называть «комическим», если бы в газетах не стали проскальзывать с каждым днем все более прозрачные намеки на соперничество между мистером Дином Форсайтом и доктором Гьюдельсоном. Намеки эти послужили источником сплетен. Все население поспешило воспользоваться таким поводом для ссор, и город постепенно раскололся на два лагеря.

День, на который была назначена свадьба, между тем приближался. Миссис Гьюдельсон, Дженни и Лу – с одной стороны, Фрэнсис Гордон и Митс – с другой ощущали все возраставшее беспокойство. Они жили в непрерывном страхе, ожидая открытого скандала, который мог разыграться при встрече обоих соперников, точно так же как встреча двух туч, заряженных противоположными потенциалами, может вызвать вспышку молнии и раскаты грома. Близкие хорошо знали, что мистер Дин Форсайт с трудом сдерживал накопившуюся ярость, а бешенство доктора Гьюдельсона искало лишь повода для взрыва.

Небо почти все время оставалось ясным, воздух был прозрачен, и горизонты города Уостона свободно открывались глазу. Оба астронома могли поэтому с усиленной энергией предаваться своим наблюдениям. Возможностей для таких наблюдений представлялось сколько угодно, – ведь теперь болид показывался над горизонтом по четырнадцати раз в сутки, и благодаря вычислениям обсерваторий было заранее известно, куда следует направлять объективы.

Простота таких наблюдений, правда, была не всегда одинаковой, – как не была одинаковой и высота болида над линией горизонта. Но появления болида сделались столь частыми, что и это неудобство значительно сглаживалось. Если он и не возвращался к математически точному зениту Уостона, где благодаря чудесной случайности он был впервые замечен, то все же он ежедневно так близко проскальзывал мимо этой точки, что практически это сводилось к одному.

Итак, оба страстных астронома могли без помехи до опьянения любоваться метеором, окруженным сверкающим ореолом и бороздившим пространство над их головой.

Они пожирали его глазами. Они бросали на него ласковые взгляды. Каждый из них называл его своим именем: один – болидом Форсайта, другой – болидом Гьюдельсона, Он был их детищем, их плотью и кровью. Он принадлежал им, как сын родителям, даже больше, – как создание создателю. Уже самый вид его доводил их до исступления. Обо всех своих наблюдениях и выводах относительно его движения и видимой формы они ставили в известность один – обсерваторию в Цинциннати, другой – обсерваторию в Питсбурге, никогда не забывая подчеркнуть свое право на приоритет в этом открытии.

Вскоре эта, пока еще сдержанная, борьба перестала удовлетворять их. Не довольствуясь прекращением дипломатических и всяких личных отношений, они загорелись желанием вступить в открытый бой.

Однажды в «Уостон стандарте» появилась довольно резкая статья, задевавшая доктора Гьюдельсона. Эту статью приписывали мистеру Форсайту. В статье говорилось, что кое у каких людей удивительно зоркие глаза, когда они глядят сквозь чужие очки, и что они слишком легко тогда замечают вещи, уже раньше замеченные другими.

В ответ на эту заметку «Уостон ивнинг» на следующий же день заявил, что если уж говорить об «очках», то бывают и такие очки, которые плохо протерты. Стекла их испещрены мелкими пятнышками, которые, пожалуй, неловко принимать за метеоры.

Одновременно с этим «Пэнч» поместил очень похожую карикатуру на обоих астрономов. Снабженные огромными крыльями, они летели, догоняя друг друга, стараясь поймать свой болид, изображенный в виде головы зебры, показывавшей им язык.

Хотя в связи с этими заметками и оскорбительными намеками вражда между обоими противниками изо дня в день обострялась, им до сих пор не представилось случая вмешаться в вопрос о свадьбе. Если они и не упоминали об этом событии, то все же предоставляли делу идти своим ходом, и ничто не давало основания опасаться, что Фрэнсис Гордон и Дженни Гьюдельсон не будут в назначенный день соединены узами брака —

Золотой цепочкой, Неразрывной, прочной, —

как поется в старинной бретонской песенке.

За последние дни апреля никаких особых инцидентов не произошло. Положение оставалось прежним – не хуже и не лучше. За столом в доме доктора Гьюдельсона о метеоре даже и не упоминалось, а мисс Лу, вынужденная подчиниться приказу матери, бесилась молча, не имея возможности обругать этот болид так, как он того заслуживал. Глядя на то, как она кромсает ножом мясо на тарелке, можно было догадаться, что девочка думает о болиде и охотно растерзала бы его на этакие мелкие кусочки, чтобы и следов его было не сыскать. Дженни, та и не пыталась скрывать свою печаль, которую доктор упорно не хотел замечать. Возможно, что он и в самом деле ее не замечал, настолько был поглощен своими астрономическими занятиями.

Фрэнсис Гордон, разумеется, не появлялся за столом в доме доктора. Он позволял себе только забежать раз в день на Морисс-стрит в те часы, когда доктор запирался у себя в обсерватории.

В доме на Элизабет-стрит царило не менее подавленное настроение. Мистер Дин Форсайт почти не разговаривал, а когда он обращался за чем-нибудь к старухе Митс, та ограничивалась односложными «да» или «нет», такими же сухими, как стоявшая в то время погода.

Один только раз, 28 апреля, мистер Дин Форсайт, поднимаясь после завтрака из-за стола, спросил племянника:

– Ты все еще бываешь у Гьюдельсонов?

– Разумеется, бываю, – твердо ответил Фрэнсис.

– А почему бы ему не бывать у Гьюдельсонов? – с раздражением вмешалась Митс.

– Я не с вами разговариваю, Митс! – оборвал ее мистер Форсайт.

– Зато я отвечаю вам, сэр! Даже собака, и та может разговаривать с епископом.

Мистер Форсайт, пожав плечами, повернулся к Фрэнсису.

– Я вам уже ответил, дядюшка, – произнес Фрэнсис. – Да, я бываю там каждый день.

– После того как доктор так поступил со мной?

– А что он вам сделал?

– Он позволил себе открыть…

– То, что открыли и вы, то, что любой человек имел право открыть… Ведь в конце-то концов о чем речь? О каком-то болиде, каких тысячи проносятся в поле видимости Уостона.

– Ты зря теряешь время, сынок, – с ехидной улыбкой заметила Митс. – Ты же сам видишь, что твой дядя совсем свихнулся со своим камнем, которому и цены-то не больше, чем вон той тумбе, что возле нашего дома.

Так на своем особом языке выразилась Митс. Но тут мистер Дин Форсайт, которого это замечание старой служанки окончательно вывело из себя, заявил тоном человека, совершенно переставшего владеть собой:

– Ну так вот, Фрэнсис, я запрещаю тебе переступать порог дома Гьюдельсонов!

– Мне очень жаль, что я вынужден ослушаться, – ответил Фрэнсис Гордон, с трудом сохраняя спокойствие, – но я и впредь не перестану у них бывать.

– Да, не перестанет! – воскликнула старуха Митс. – Хоть бы вы нас всех изрубили на кусочки.

Мистер Форсайт не счел нужным ответить на эти не совсем вразумительные слова.

– Ты, значит, остаешься при своем намерении? – спросил он, обращаясь к племяннику.

– Безусловно, дядюшка, – ответил Фрэнсис.

– Ты по-прежнему собираешься жениться на дочери этого вора?

– Да! И ничто на свете не заставит меня отказаться от этого намерения.

– Ах, так?.. Посмотрим!

И бросив эти слова, в которых впервые ясно сказалось намерение мистера Форсайта помешать браку Фрэнсиса с Дженни Гьюдельсон, он вышел из столовой и поднялся к себе в обсерваторию, с силой захлопнув за собой дверь.

То, что Фрэнсис Гордон решил отправиться, как обычно, к Гьюдельсонам – это было вполне понятно. Ну, а что, если доктор, следуя примеру мистера Дина Форсайта, закроет перед ним двери своего дома? Не приходилось ли ожидать всего, что угодно, от этих двух врагов, ослепленных самой страшной ревностью – ревностью открывателей?

Каких трудов стоило в этот день Фрэнсису Гордону скрыть свою печаль, когда он оказался в присутствии миссис Гьюдельсон и ее дочерей! Он не хотел говорить им о недавнем столкновении. К чему еще усиливать тревогу этих людей, раз он твердо решил не подчиняться требованиям дяди, если тот даже и будет настаивать.

Могло ли в самом деле прийти в голову разумному существу, что союзу двух любящих может помешать какой-то болид? Даже если и допустить, что мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон не пожелают встретиться на свадьбе,

– что ж, обойдется и без них! Их присутствие в конце концов не столь уж необходимо. Важно было лишь, чтобы они не отказали в согласии… особенно доктор. Фрэнсис Гордон был лишь племянником своего дядюшки, но Дженни была дочерью своего отца и не могла венчаться без его согласия. Пусть потом оба одержимых нападут друг на друга, – от этого ничто не изменится, и обряд венчания, совершенный преподобным О'Гартом в церкви Сент-Эндрью, останется нерушимым.

Словно бы для того, чтобы оправдать такой оптимизм, следующие дни прошли, не принеся никаких изменений. Погода продолжала стоять отличная, и никогда, казалось, небо над Уостоном не было таким ясным. Если не считать легкого утреннего и вечернего тумана, ни малейшее облачко не застилало небо, по которому болид совершал свое размеренное движение.

Нужно ли упоминать, что и мистер Форсайт и доктор Гьюдельсон продолжали пожирать свой болид глазами, что они простирали к нему руки, словно желая схватить его, что они дышали только им? Право же, было бы лучше, если бы метеор скрылся от них за густым слоем облаков, ибо вид его способен был довести их до безумия. Митс поэтому каждый вечер, укладываясь спать, угрожающе протягивала кулак к небу. Напрасная угроза! Метеор по-прежнему чертил свою светящуюся дугу по сверкающему звездами небу.

Но особенно грозило обострить положение с каждым днем все более четко сказывавшееся вмешательство публики в эту ссору чисто личного характера. Газеты – одни с оживлением, другие – в резком тоне – становились на сторону либо Дина Форсайта, либо доктора Гьюдельсона. Ни одна из них не оставалась равнодушной. Хотя, казалось бы, вопрос о приоритете не должен был по всей справедливости даже и ставиться, никто не соглашался от него отступиться. С верхушки флигеля и башни отзвуки ссоры хлынули в помещение редакции, и можно было предвидеть серьезные осложнения. Ходили уже слухи о собраниях и митингах, на которых будет разбираться это дело. И обо всем этом говорилось в таких выражениях, о которых легко догадаться, принимая во внимание невоздержанность граждан свободной Америки.

Миссис Гьюдельсон и Дженни, замечая, что страсти разгораются все сильнее, испытывали мучительную тревогу. Напрасно Лу старалась успокоить мать, а Фрэнсис – утешить свою невесту. Не приходилось закрывать глаза на возраставшее раздражение обоих соперников под влиянием этого гнусного подстрекательства. Из уст в уста передавались замечания, брошенные мистером Форсайтом, или нелестные выражения, якобы вырвавшиеся у доктора Гьюдельсона, и обстановка со дня на день, с часа на час становилась все более угрожающей.

И вот в этих условиях разразилась гроза, отзвуки которой разнеслись по всему миру.

Уж не болид ли взорвался и не откликнулось ли на этот взрыв эхо под небосводом?

Нет, дело было в весьма странном известии, которое телеграф и телефон с быстротой молнии разнесли по всем государствам Нового и Старого Света.

Весть эта неслась не с площадки мезонина доктора Гьюдельсона, не с верхушки башни мистера Форсайта, не из обсерваторий Питсбурга, Бостона или Цинциннати. На этот раз весь цивилизованный мир был взбудоражен сообщением, исходившим из Парижской обсерватории. Второго мая в печати появилась следующая заметка:

«Болид, о появлении которого обсерваториям в Питсбурге и в Цинциннати было сообщено двумя почтенными гражданами города Уостона, штат Виргиния, продолжает, по-видимому, свое движение вокруг земного шара. В настоящее время болид является предметом наблюдений обсерваторий всего мира, и наблюдения эти ведутся и днем и ночью целым рядом выдающихся астрономов, глубокие знания которых могут равняться только их изумительной преданности науке.

Если, несмотря на самое тщательное изучение, кое-какие вопросы и остаются еще неясными, Парижской обсерватории удалось все же разрешить одну из задач, а именно – определить природу данного метеора.

Расходящиеся от болида лучи были подвергнуты спектральному анализу, и расположение полос дало возможность с точностью определить состав светящегося тела.

Ядро болида, окруженное сверкающим ореолом, от которого исходят лучи, подвергавшиеся наблюдению, не газообразное, а плотное. Болид не состоит, подобно многим аэролитам, из самородного железа и не содержит других элементов, обычно входящих в состав таких блуждающих тел.

Данный болид состоит из золота, из чистого золота, и если невозможно пока установить его стоимость, то потому лишь, что до сих пор не удалось еще с точностью определить объем ядра».

Таково было содержание заметки, ставшей достоянием гласности во всем мире. Легче вообразить, чем описать, какой эффект произвело это сообщение. Золотой шар, огромная масса драгоценного металла, стоимость которого вне всякого сомнения равнялась нескольким миллиардам, кружится вокруг Земли! Какие только мечты не будут порождены таким невероятным известием! Какую алчность должно оно вызвать во всем мире, а особенно в городе Уостоне, которому принадлежала честь такого открытия, и уж тем более – в сердцах двух сограждан, ставших отныне бессмертными, – Дина Форсайта и Сиднея Гьюдельсона.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ,

в которой газеты, публика, мистер Дин Форсайт и доктор Гьюдельсон упиваются математикой

Золото!.. Метеор состоял из золота!

Первое, что ощутили все, было недоверие. Одни утверждали, что здесь ошибка, которая не замедлит разъясниться. Другие считали, что здесь какая-то грандиозная мистификация, пущенная в ход гениальными шутниками.

Если дело обстоит именно так, то Парижская обсерватория поспешит опровергнуть ложно приписываемую ей статью.

Скажем сразу, – такого опровержения не последовало. Даже напротив: астрономы всех стран, поспешив проверить произведенные опыты, в один голос подтверждали заключение своих французских коллег. Поэтому не оставалось ничего другого, как принять это фантастическое явление за проверенный и неопровержимый факт.

И вот тогда поднялся вихрь безумия.

В дни солнечных затмений оптические стекла, как известно, расходятся в огромном количестве. Пусть же читатель представит себе, сколько биноклей, телескопов и подзорных труб было продано в связи с таким потрясающим событием. Ни одна владетельная особа, ни одна знаменитая певица или балерина не становились предметом такого пристального внимания и на них не было направлено столько биноклей, как на чудесный болид, который в своем бесстрастном великолепии продолжал нестись в беспредельном пространстве.

Погода оставалась прекрасной и благоприятствовала наблюдениям. Мистер Форсайт и доктор Гьюдельсон не покидали своих постов. Оба они прилагали все усилия, стремясь определить свойства метеора – его объем, его массу, не считая других особенностей, которые могли еще выявиться при тщательном наблюдении. Если уж невозможно разрешить вопрос о приоритете, то какое преимущество для того из двух соперников, которому удастся проникнуть в тайны аэролита, еще никому не ведомые! Вопрос о болиде теперь стал самым злободневным. В противоположность древним галлам, которые не боялись ничего на свете, кроме того, что небо свалится им на голову, все человечество сейчас испытывало лишь одно желание: чтобы болид остановился в своем движении и, поддавшись земному притяжению, обогатил земной шар парящими в пространстве миллиардами.

Сколько было произведено расчетов, чтобы определить число этих миллиардов. Но, увы! Расчеты эти не были ни на чем основаны, ибо до сих пор оставался неизвестным объем ядра.

Какова бы, однако, ни была ценность ядра, она была громадной, и этого было достаточно, чтобы разжечь воображение.

Третьего мая «Уостон стандарт» посвятил этому вопросу статью, которая заканчивалась следующими словами:

«Предположим, что ядро болида Форсайта-Гьюдельсона имеет всего десять метров в диаметре; эта масса, если бы она состояла из железа, весила бы три тысячи семьсот семьдесят три тонны. Но это же тело, если бы оно состояло из чистого золота, должно было бы весить десять тысяч восемьдесят три тонны и стоимость его превышала бы тридцать один миллиард франков».

Отсюда видно, что «Стандарт», поддавшись новейшим веяниям, принял за основу своих исчислений десятичную систему. Да будет нам позволено от души поблагодарить его за это!

Значит, даже при таком, не слишком крупном, размере болид представлял собой совершенно невероятную ценность.

– Неужели это возможно, сэр! – пролепетал Омикрон, пробежав заметку.

– Это не только возможно – это не подлежит сомнению, – безапелляционно заявил мистер Форсайт. – Для получения такого результата достаточно помножить массу болида на среднюю стоимость золота, равную трем тысячам ста франкам за килограмм. Массу же легко определить, зная объем ядра и удельный вес золота – 19,258 грамма. Что же касается объема, то его можно установить по простой формуле: V=пD^3/6.

– Совершенно верно, – с важным видом подтвердил Омикрон, который понимал во всем этом не больше, чем в древнееврейском языке.

– Но вот что возмутительно, – продолжал мистер Форсайт, – газета продолжает связывать мое имя с именем этого субъекта!

Весьма вероятно, что и доктор в это время выражал такие же чувства.

Зато мисс Лу, прочитав заметку в «Стандарте», скривила свои розовые губки с таким презрением, которое, вероятно, глубоко обидело бы все эти несметные тридцать один миллиард франков.

Всем известно, что темперамент журналистов толкает их на соревнование друг с другом. Стоит одному сказать «два», как другой, не задумываясь, закричит «три». Нечего поэтому удивляться, что газета «Ивнинг пост» в тот же вечер отозвалась на статью «Стандарта» в выражениях, сразу же обнаруживших ее предосудительные симпатии к башне доктора Гьюдельсона:

«Нам непонятно, почему „Стандарт“ так скромен в своих оценках! Мы во всяком случае проявим большую смелость. Даже и оставаясь в рамках вполне приемлемых предположений, мы склонны считать, что диаметр ядра болида, открытого доктором Гьюдельсоном, равен ста метрам. Исходя из такого предположения, можно считать, что чистый вес золота может быть равен десяти миллионам восьмидесяти трем тысячам четыремстам восьмидесяти восьми тоннам и стоимость его превышает тридцать один триллион двести шестьдесят миллиардов франков, – сумма, выражающаяся четырнадцатизначным числом».

«Если к тому же не принимать в расчет сантимы!» – острил «Пэнч», приводя эти неслыханные цифры, которые нельзя было себе даже вообразить.

Погода между тем по-прежнему оставалась прекрасной… Мистер Форсайт и доктор Гьюдельсон упорнее, чем когда-либо, продолжали свои исследования в надежде стяжать первенство по крайней мере в установлении точного размера астероидального ядра. К сожалению, было трудно определить его контур, расплывавшийся в сверкающем сиянии.

Один только раз, в ночь с 5-го на 6-е, мистеру Форсайту показалось, что он уже близок к разрешению задачи. Излучение на несколько мгновений уменьшилось, открывая глазам ослепительно светящийся шар.

– Омикрон! – позвал мистер Дин Форсайт голосом, охрипшим от волнения.

– Сэр?..

– Ядро!

– Да!.. Вижу…

– Наконец-то мы поймали его!..

– Ах! – воскликнул Омикрон. – Оно уже расплылось…

– Неважно! Я его видел!.. Эта честь принадлежит мне!.. Завтра же на рассвете будет послана телеграмма в Питсбургскую обсерваторию… И этот подлый Гьюдельсон не посмеет больше утверждать…

Обманывал ли себя мистер Форсайт, или доктор Гьюдельсон в самом деле позволил на этот раз своему сопернику опередить себя? Никто никогда не узнает этого. Не было послано в Питсбургскую обсерваторию и письмо, которое собирался отправить туда мистер Форсайт.

Утром 16 мая в газетах всего мира появилось следующее сообщение:

«Гринвичская обсерватория имеет честь довести до всеобщего сведения следующее: на основании произведенных вычислений, так же как и на основании самых тщательных наблюдений, можно утверждать, что болид, о появлении которого сообщили два почтенных гражданина города Уостона и который Парижская обсерватория считает состоящим из чистого золота, представляет собой сферическое тело диаметром в сто десять метров и объемом приблизительно в шестьсот девяносто шесть тысяч кубических метров.

Подобный золотой шар должен весить более тринадцати миллионов тонн. Но расчеты показывают иное. Действительный вес болида не превышает седьмой части вышеуказанной цифры и равняется примерно одному миллиону восьмистам шестидесяти семи тысячам тонн, – вес, соответствующий объему в девяносто семь кубических метров и диаметру примерно в пятьдесят семь метров.

Принимая во внимание неоспоримость химического состава болида, мы должны сделать вывод, что либо в металлической массе, из которой состоит ядро, имеются значительные пустоты, либо (и это более вероятно) металл находится в таком состоянии, что его ядро представляет собой пористое тело, нечто вроде губки.

Как бы то ни было, произведенные подсчеты и наблюдения дают возможность более точно определить ценность болида, которая, исходя из теперешнего курса золота, составляет не менее пяти тысяч семисот восьмидесяти восьми миллиардов франков».

Итак, диаметр ядра не был равен ни ста метрам, как предполагала «Уостон ивнинг», ни десяти метрам, как писал «Стандарт». Истина находилась посредине. В любом случае она способна была бы удовлетворить самую ненасытную алчность, если бы метеору не было суждено безостановочно носиться по своей траектории вокруг земного шара.

Узнав, сколько стоит его болид, мистер Дин Форсайт воскликнул:

– Я, я открыл его, а не тот мошенник на своей вышке! Метеор принадлежит мне, и если он когда-нибудь упадет на землю, я стану обладателем состояния в пять тысяч восемьсот миллиардов!

А доктор Гьюдельсон в это время твердил, угрожающе протягивая руку к башне на Элизабет-стрит:

– Моя собственность!.. Мое состояние, которое должно по наследству достаться моим детям! Оно сейчас носится в пространстве. Но если метеору суждено упасть на землю, он должен принадлежать мне и я буду тогда обладателем пяти тысяч восьмисот миллиардов!

Да что и говорить! Всякие там Вандербилты, Асторы, Рокфеллеры, Пирпонты-Морганы, Гульды и прочие американские крезы, не говоря о Ротшильдах, оказались бы в таком случае всего лишь мелкими рантье по сравнению с доктором Гьюдельсоном или с мистером Форсайтом.

Вот как обстояло дело. И если наши астрономы-любители не теряли головы, то нужно признать, что головы крепко сидели у них на плечах.

Фрэнсис и миссис Гьюдельсон прекрасно понимали, чем все это могло кончиться. Но каким способом остановить обоих соперников, неудержимо скользивших по наклонной плоскости? Говорить с ними спокойно было немыслимо. Казалось, они совсем забыли о предстоящей свадьбе и думали лишь о своем соперничестве, которое, к сожалению, поддерживалось местными газетами.

Статьи этих газет, обычно таких спокойных, пылали теперь яростью, и всякие темные личности, вмешивавшиеся в это дело, способны были довести до дуэли самых миролюбивых людей.

«Пэнч» постоянно подзадоривал обоих противников своими остротами и карикатурами. Если эта газета и не подливала масла в огонь, то зато сыпала в него соль своих ехидных шуток, и от этой соли огонь трещал, разбрасывая искры.

Кругом уже начинали опасаться, что мистер Форсайт и доктор Гьюдельсон будут сражаться за свой болид с оружием в руках или попытаются разрешить свой спор путем американской дуэли. А такой исход вряд ли пошел бы на пользу жениху и невесте.

К счастью для всеобщего мира, в то время как эти одержимые с каждым днем все больше теряли способность здраво рассуждать, широкая публика постепенно успокаивалась. Ясным для всех становилось, одно: состоит ли болид из золота, равна ли его стоимость тысячам миллиардов, или нет, – это безразлично, раз он остается недосягаемым.

А то, что он был недосягаем, не подлежало сомнению. Описав свой круг, он каждый раз появлялся в той точке неба, которая заранее была указана вычислениями ученых. Скорость его движения, следовательно, оставалась неизменной, и, как в самом начале писал «Уостон стандарт», не было никаких оснований предполагать, чтобы она когда-либо уменьшилась. И, следовательно, болид будет вечно двигаться вокруг Земли, как он, по всей видимости, двигался вокруг нее и раньше.

Такие соображения, повторявшиеся на страницах газет всего мира, способствовали успокоению умов. С каждым днем все более угасал интерес к болиду, и люди возвращались к своим повседневным делам, со вздохом расставаясь с мечтой о неуловимом сокровище.