Текст книги "Священник в 1839 году"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Глава VII

Спасение путешественника, на которого напали бандиты. – Добрый человек решает помочь семье.

Матюрен Эрве, заснувший было, пока поутихла боль, очнулся из-за шума. Движение доставило ему новую боль и новые страдания.

– Жанна, Жанна, мне больно, мне холодно! Что там случилось?

Ветер безжалостно продувал хижину насквозь. Она вся шаталась и дрожала под сильными порывами.

– Укройся, отец. Погода очень плохая, но Бог убережет нас от еще больших испытаний.

– Братья ушли?

– Да, отец, да. Они услыхали чей-то крик и пошли туда. Только бы с ними ничего не случилось. Довольно уж с нас. Тебе холодно? О! Как медленно тянется время! Мама, ты не слышишь? Они не возвращаются?

– Нет, – сухо ответила Катрин. – Ничего не видно: дождь, ветер. О мой Бог!

Но тут вошел промокший до костей Жан.

– Мы спасли его, он жив.

– Кто?

– Путешественник. Пьер тащит его тележку. Вот он. О, мерзавцы!

На пороге появился мужчина лет пятидесяти в изодранной и испачканной грязью одежде. Его дорожный костюм безвозвратно погиб; широкий плащ, подбитый мехом куницы, теперь едва прикрывал колени.

– Огня! Ради Бога, огня! Могу ли я обогреться у вас? Ах, негодяи! – Голос его дрожал.

– Огня?

Не обращая внимания на происходившее вокруг, мужчина прямиком направился к очагу, но вдруг замер. В трубе гудел ветер. Бедняга понял, что здесь ему могут предложить что угодно, только не желанное тепло.

– Здесь нет огня… Да где же я нахожусь?

Он, наконец, осмотрелся. Убожество и нищета, бросившиеся в глаза, затмили его собственные невзгоды.

– Простите, добрые люди, что побеспокоил вас. Ворвался так бесцеремонно. Это все от страха. Я обязан жизнью двум юношам, пришедшим мне на помощь. Они ведь здесь живут, не так ли?

В этот момент вошел Пьер. Он привязал лошадей тут же, у двери: другого места попросту не нашлось.

– Добро пожаловать, месье, – проговорила Жанна. – У нищих нет ни замков, ни запасов. Дверь открыта каждому. Будьте как дома. То немногое, что есть у нас, да будет вашим.

Неизвестный с удивлением посмотрел на ту, что ответила ему столь просто и душевно.

Жанна хлопотала о чем-то, ее брат помогал, чем мог, а Матюрен Эрве, собравшись с силами, чтобы не напугать стонами гостя, делал знаки жене: мол, подай ему стул, на котором сидишь, единственный приличный стул в их лачуге.

Катрин меж тем не шевельнулась. Ничто не в силах было возбудить в ней интерес.

– Катрин, поднимись… видишь же…

Незнакомец взглянул на Катрин, затем на Матюрена, заметив, что глаза его грустны и полны страдания.

– Не беспокойтесь, пожалуйста, не беспокойтесь, люди добрые. Незваный гость не доставит хлопот своим спасителям. Как мне отблагодарить вас?

– Месье, – произнес Жан, – отдыхайте. Вы перепугались и, должно быть, сильно устали. Давно ли на вас напали?

– Нет, друзья мои, однако я уже давно беспокоился. Что-то внушало мне подозрения.

– Дороги нынче пустынны!

– Да, и это лишь усиливало мои опасения. Из Нанта я выехал сегодня утром. Как только миновал предместья, встретил безобразно одетую женщину, которая попросила подвезти ее. Дескать, неотложные дела велят ей прибыть в N… Говорила, что будет мне очень благодарна. Я взял ее с собой. Однако доверия она не внушала: ее взгляд меня пугал. Женщина пристроилась сзади, и мы пустились дальше. Я то и дело поглядывал на нее в окошечко. Дороги здесь и так дурны, а в это время года и подавно. Моя лошадь спотыкалась на каждом шагу. Тут – канава, там – камень. И вдруг я заметил, что женщина будто бы подает знаки кому-то, чтоб он не приближался.

Я забеспокоился не на шутку. Сделал вид, что выронил из окна корзинку, и попросил женщину подобрать ее, а сам выглянул, чтобы убедиться, сошла ли она. И когда моя пассажирка спускалась, то я заметил под платьем мужские брюки. Сомнений больше не было. Я погнал лошадь, она пустилась галопом. Послышался свист. Я ускорил бег, ожидая погони. Позади бежали две женщины. Одна из них – мне знакомая, о которой я уже точно знал, что это мужчина, другая, похоже, и впрямь женщина. Они догоняли.

На одном из поворотов моя лошадь споткнулась, и бандиты набросились на меня. Я закричал, позвал на помощь. К счастью, двое смельчаков прибежали на зов, а разбойники дали деру. И вот теперь я ваш гость…

– Почему же мужчина переоделся женщиной? Не лучше ли было подослать к вам настоящую?

– Я уже думал об этом. Полагаю, что разгадка проста: ведь пассажир должен был по дороге напасть на меня, а сделать это мог лишь мужчина. С другой стороны, мужчину я, возможно, поостерегся бы взять с собой, а женщине вряд ли отказал бы.

– Верно. Бог вас уберег, месье, – сказала Жанна.

– Благодарю, милое дитя мое. Рассказывают ли в этих местах о разбойниках, ворах, убийцах?

– О нет, месье! – отвечала девушка. – Какой смысл им тут пробавляться? Поживиться, право слово, нечем.

– Край глухой, и то правда. А вы не знаете этих мерзавцев? Может, приходилось когда-нибудь видеть?

– Никогда, месье, – отозвался Жан.

– Вы, кажется, очень страдаете, – обратился незнакомец к Матюрену Эрве.

– О, мой отец очень болен, – ответила за него Жанна. – Хотел залатать крышу, а она обрушилась на него. У отца повреждена нога.

– Ужасно! Вы послали за доктором?

– Кому нужны нищие! Кто захочет ехать так далеко? Да и погода не для путешествий.

Во время разговора Пьер поглядывал вокруг с явным равнодушием: казалось, происходившее нагоняло на него скуку. Катрин, сидя рядом, тихо спросила у сына:

– Кто этот господин? У него вид богатого человека. Неужели он ничего не даст тебе за труды?

– Откуда я знаю? – Пьер пожал плечами.

– Нужно объяснить ему, как мы несчастны и бедны.

– Только не это. Я ничего не буду просить.

– Как хочешь. Куда он направляется?

– Понятия не имею. Думаешь, я буду тратить время, слушая его россказни?

– Пьер, мои вопросы тебя раздражают?

– Нет, мама, но мне очень скучно. Терпения не хватает. Нужно уезжать отсюда, так больше нельзя, это равносильно смерти.

Приезжий сразу понял все, что происходит в этом доме. Не нужно быть искушенным психологом, чтобы раскусить характер Катрин: вот уж у кого все на лице написано.

Самому гостю было лет пятьдесят. Красивое, открытое, честное лицо, одно из тех, что привлекают внимание с первого взгляда. Такие люди прямо идут к своей цели, принимая добро и отвергая зло, безошибочно отличают настоящую нищету от напускной, помогая жертвам первой и выводя на чистую воду притворщиков. Несчастье и порок часто ходят рядом, уживаются бок о бок, словно дитя разврата и законный ребенок. Мало кто наделен даром отличать одно от другого. Наш новый знакомый относился к той части человечества, которая не только чутко реагирует на обман, но и не скупится на милостыню, на доброе слово.

Месье Дорбей, так звали гостя, был удивительный человек. Вместе с богатством судьба одарила его и способностью тратить деньги во благо страждущих.

Не тратя время даром, он всегда путешествовал, приходя на помощь тому, кто в ней нуждался. Обиженные судьбой встречали его со слезами на глазах и, провожая, тоже плакали, но это были уже слезы благодарности. Кто не знает цену таким слезам!

И вот судьба снова привела месье Дорбея туда, куда он и стремился. Но теперь помочь несчастной семье наш путешественник стремился не только из любви к добрым делам – им двигала еще и благодарность к своим спасителям. Такой долг не окупается в раз. Его оплачивают всю жизнь, тем более тогда, когда герои и не думают о благодарности.

Месье Дорбей успел разобраться в отношениях между членами семейства. Он сразу почувствовал холодноватую близость между Пьером и его матерью, не любивших, но понимавших друг друга.

Угадать в Жанне ангела-хранителя дома тоже было нетрудно; она повсюду распространяла тепло и доброту, сдерживала слезы, чтобы не огорчать родителей, во всем помогала братьям и сестренке. Девушка изматывала себя работой и никогда не жаловалась…

– Долго ли вы собираетесь оставаться здесь? – спросил гость у Матюрена Эрве.

– Мы здесь умрем, месье, – с трудом ответил тот.

– Ах, месье, – вмешалась Жанна, – у нас ничего нет, кроме этой лачуги. Ни родных, ни друзей. Кому мы нужны?

– Способна ли эта заброшенная равнина прокормить вас?

– У нас сильные руки, – отвечал Жан, – и, когда никто не болеет, можно на что-то надеяться.

– Взгляните на моего бедного отца. Ему необходим уход, лекарства, деньги, нужна сиделка. А это, как минимум, четыре руки. Слишком много.

– Дорогие мои, не беспокойтесь. Как только вернусь в Нант, тотчас пришлю вам честного и знающего доктора, надеюсь, он пообещает скорое выздоровление. Один лишь ветер, да вот еще дождь задерживают меня и заставляют злоупотреблять вашим гостеприимством.

– О! Оставайтесь, месье, оставайтесь. Гости у нас редки. К тому же мы так признательны вам за добрые слова.

– Спасибо, дитя мое. Вам трудно отказать, вы так любезны. Удобно ли было бы для вас, – переменил он внезапно тему, – перебраться отсюда в более пригодное жилище?

– Мы только об этом и мечтаем, с утра до вечера Бога молим, – сказал Пьер. – Здесь плохо, да так, что дальше некуда. Верно, мама?

– Куда уж хуже, сынок.

– Я осмелюсь предложить вам более подходящие условия. Вы вправе принять их или отказаться. Все зависит лишь от вас.

– О, месье, достаточно было бы того, что вы так тепло поблагодарили нас, ободрили и поддержали. Неужели вы хотите еще и помочь нам?!

– Дитя мое, я призван помогать несчастным, приходить им на помощь. Это дело моей жизни, и я горд своим предназначением.

– Да вы настоящий ангел, месье! Могли ли мы даже подумать в нищете нашей и бедах, что на свете есть такие люди. Мы ведь ничего, кроме несчастья да напастей, в жизни не видали.

– Дорогие мои, – продолжал месье Дорбей, растроганный такими речами, – да не покинет вас надежда. Я же в свою очередь хочу сделать все, чтобы она осуществилась, и не ограничусь обещаниями, поверьте! Итак, согласны ли вы покинуть эту лачугу?

– Да, месье, – отозвался Матюрен Эрве, который все это время внимательно слушал и не проронил ни слова. Бедняга позабыл о своих страданиях. Случившееся оказалось лучшим лекарством.

– Послушайте же! В моих силах помочь вам. Сначала я устрою вас, Матюрен и Катрин Эрве. Вы уже немолоды и нуждаетесь в спокойном и обеспеченном существовании. К тому же у вас маленькая дочь. Так вот, некогда я помог в деле одному несчастному, но достойному человеку. Его коммерция процветала и приносила хороший доход. Теперь он умер, не оставив детей. Не желаете ли принять дело после него? Оно принесет вам больше, чем необходимо для сносной жизни. Вы будете счастливы, я полагаю. Жанна останется при вас, чтобы помогать вести хозяйство. Вы будете жить в трех лье[47]47
  Лье – мера длины, равная 4,5 км.


[Закрыть] от Нанта, в предместье. Это почти городок. Ну, согласны?

– Разве от такого отказываются, месье?! – воскликнул Матюрен. – Как нам благодарить вас? Я плачу, месье… Бедные мои детки! На них страшно смотреть, правда? Приходится закрывать глаза на невзгоды. Как же нам отблагодарить вас, месье?!

– Дорогой Матюрен, рад, что вас устроило мое предложение. Нельзя упускать счастье. Вы правильно поступаете. Это я должен благодарить вас. – Дорбей терпеть не мог уговаривать людей, полагавших приличным долго отказываться и ломаться, поэтому теперь для него совершенно естественным было поблагодарить сразу согласившегося Эрве. – Спасибо, Матюрен. Это то, что я могу сделать для вас, вашей жены, Жанны и Маргерит.

Жанна плакала, Катрин, как обычно, не выказывала ни малейшего интереса к происходившему. Вид у нее был такой, будто она вовсе не понимает, что случилось.

– Теперь, – продолжал месье Дорбей, – остается договориться о Жане и Пьере. Так, кажется, их зовут?

Мальчики с готовностью закивали. Пьер заметно оживился. Вот-вот и сбудутся его мечты.

– Хотели бы вы, Матюрен, чтобы в вашей семье появился священник?

– Боже правый, месье, вам должно быть лучше меня известно, как это хорошо. Однако мы и думать об этом не решались. Вручаем себя вашим заботам.

– Надеюсь не обмануть надежд. Пьер поступит в семинарию.[48]48
  Семинария – здесь: среднее учебное заведение, готовящее священнослужителей.


[Закрыть] Жан отправится со мной. Я определю его к учителям.

– Благодарю вас, месье, – воскликнул Жан. – Мы вам так обязаны. Чем мы заслужили такие благодеяния? Честное слово, месье, мы не стоим ваших хлопот.

– Ах, молодой человек! Час назад вы с братом спасли мне жизнь. Неужели сей благородный и самоотверженный поступок не стоит благодарности?.. Вас устраивает мое предложение?

– Меня все устраивает, – заговорил в свою очередь Пьер. – Спасибо, месье. Я, как и мой брат, очень признателен вам.

– Завтра я вернусь и привезу с собой врача. Он решит, можно ли вас перевезти отсюда. Погода, кажется, поутихла. Мне нора, надо приготовить все к переезду. Не беспокойтесь ни о чем. Пусть Жан проводит меня.

Сказав так, месье Дорбей взял плащ, накинул на плечи и, приветливо помахав несколько обескураженному происшедшим семейству, вышел, уселся в кабриолет и в сопровождении Жана уехал.

Немного погодя юноша, проводив гостя, вернулся в дом и не узнал своих родных: в хижине царило непривычное веселье. Только Пьер был задумчив. Погрузившись в мечты, мальчуган уже видел, какая замечательная необыкновенная жизнь ждет его в будущем.

Устраивает ли предложение месье Дорбея?!! Вопрос, по меньшей мере, бесполезный. Все равно, что спросить у нищего, чего он хочет – хлеба или денег. Пьер готов был согласиться на что угодно, лишь бы изменить свою жизнь, вырваться из родительского дома, уехать – все равно куда – подальше от жуткой обыденности.

Младший Эрве не отдавал себе отчета в том, на что соглашается: он просто об этом не думал. Мало-помалу его задумчивость улетучилась, и мальчик вновь повеселел. Веселость Пьера подействовала и на Катрин. Ее привычная угрюмость исчезла, и она принялась ухаживать за мужем. Кто знает, быть может, необыкновенная ее заботливость объяснялась страхом, что болезнь Матюрена не позволит им уехать завтра же.

Жанна и Жан разделяли общее ликование, однако прятали свои чувства: натуры более вдумчивые, они не склонны были мгновенно переходить от радости к грусти и наоборот. Жизненный опыт подсказывал, что внезапное счастье может так же внезапно испариться, а сердце окажется разбитым и опустошенным. Умом они понимали случившееся, но душа боялась поверить в чудо.

И хотя каждый из обитателей лачуги радовался открывшемуся заманчивому будущему по-разному, впервые за многие годы семья действительно была семьей; буря, завывавшая на улице, сегодня не проникала в их теплый, единый кружок. А каково приходилось в это время месье Дорбею? Да уж, путнику в такой вечер не позавидуешь. Но дело было не только в разыгравшейся непогоде. Конечно, управлять экипажем, который в любую минуту может опрокинуться в грязь, нелегко, тем более ветер все усиливался, и дождь лил как из ведра, но… Еще раз «но»!.. Думая об обитателях жалкой лачуги, Дорбей почему-то вспомнил о напавших на него бандитах. Казалось, что между разбойниками и хозяевами хижины есть неопределенная, неясная связь. Но наш путешественник гнал от себя эти мысли, возвращаясь к доброму делу, им задуманному.

«Жанна, – размышлял он, – добрая, сердечная девушка. Ей под силу честная коммерция. Нужно оставить ее с отцом и матерью. Она им необходима как связующее звено. Надеюсь, что такая резкая перемена вернет Катрин к жизни. Как грустно: бесчувственная мать! Даже собственные дети не вызывают в ней теплого участия, нежности. Конечно, между Катрин и ее мужем нет кровной связи, но дети-то плоть от плоти ее – совсем иное дело. Она, кажется, выделяет среди всех Пьера. Мальчуган не так любезен, как его брат, но он сообразителен. Пусть поступит в семинарию: парню не помешает стать скромнее и послушнее. А Жан? Думаю, будет правильно отдать его на обучение кюре Сен-Мишеля. Перед ним отныне будут лишь благие примеры. Как мне кажется, юноше с таким складом характера этого вполне достаточно. Да поможет мне Бог!.. А все же странные эти бандиты, что на меня напали. Лицо переодетого женщиной я надолго запомню. Да, глухие здесь края».

Наконец месье Дорбей прибыл на место. Прежде всего, он заручился обещанием доктора отправиться с ним завтра к больному. Засыпая, сей почтенный господин, все еще смутно видел то лица разбойников, то бедное семейство Матюрена Эрве, а за стеной жилища завывала непогода.

Глава VIII

Благодетель семейства Эрве, месье Дорбей, привозит к Матюрену доктора Тюрпена и отправляет Пьера в семинарию.

На следующее утро буря поутихла, но не прошла совсем. Время от времени налетали порывы ветра и бросали в лицо капли дождя. Однако вскоре немного прояснилось; исчезли тяжелые свинцовые тучи, покрывавшие землю густым саваном; ураган не завывал больше, рождая в душе тоску и чувство одиночества; не осталось страшных черных полос на небе, словно нарисованных неким всемогущим художником и пугающих обыкновенного смертного. Теперь в сером небе летели легкие, едва заметные облачка. Ветерок подхватывал их, словно тончайший шарфик. Неясные их тени не в силах уже были закрыть солнца. То тут, то там виднелись вырванные с корнем деревья, обломанные ветви с побитыми дождем листьями.

Врач пришел к месье Дорбею в назначенный час. Милый и радушный человек, он старался чем мог поддерживать бедняков. Но на тернистом пути добродетели ему необходим был спутник. Потому-то месье Дорбей и познакомился с доктором, потому и старался брать его с собой в путешествия.

– Далеко ли мы отправляемся, мой дорогой Дорбей? – поинтересовался доктор, как только повозка выехала на прямой тракт.

– Почему вы спрашиваете?

– Ах! Я предпочитаю точно знать, куда еду, – ответил месье Тюрпен.

– Три лье, друг мой. Сегодня прекрасная погода, вчерашняя буря расчистила небо.

– Да-да. Должно быть, вы попали в самый ураган. Надеюсь, ветер дул вам в спину?

– В лицо, милый Тюрпен, в лицо. Он насквозь продувал мой кабриолет.

– Значит, вы шли против ветра.

– Вы никак не расстанетесь с морскими словечками. Эта профессия как-то не вяжется с вашим теперешним занятием.

– Ах! Знаете ли, ведь не всегда делаешь то, что хочется… Вы совсем не смотрите на дорогу! Поосторожнее на этих жутких рытвинах, а то повозка вот-вот перевернется.

– А я не рассказывал вам, что вчера на меня капали бандиты?

– На вас напали?!

– Да, друг мой. Меня спасли два смельчака, к которым мы сейчас и направляемся.

– Так они были ранены в бою? Меня в дрожь кидает при одной мысли о том, какой опасности вы подверглись.

– Успокойтесь, успокойтесь. Никто не был ранен, никто не пострадал в потасовке. Два мальчика пришли мне на помощь и, к счастью, вернулись домой живыми и невредимыми, без единой царапины. Если бы что-нибудь с ними стряслось, я был бы в отчаянии.

– Как же это все могло произойти? – живо поинтересовался месье Тюрпен. Его страстью была наука, а одним из достоинств истинное сострадание к больному. Поэтому он всегда старался вызнать все подробно о том, что именно случилось с его пациентом.

– Вы об Эрве? Незадолго до того, как мне появиться в их доме, ему на ногу упала часть оторвавшейся кровли.

– Это серьезно, он будет долго выздоравливать, – отвечал месье Тюрпен.

– Друг мой, я очень надеюсь на ваше умение и на вашу дружбу.

– Постараюсь. Но расскажите же мне о дорожном приключении.

– Не знаю, что бы со мной было, останься я один на один с разбойниками!

И месье Дорбей подробно поведал доктору о том, что с ним приключилось накануне, не упуская ни единой детали и рисуя возможно более полный и точный портрет нападавших.

– Вы абсолютно уверены, что точно описали их?

– Их физиономии отпечатались в моей памяти так, что я, кажется, узнаю этих женщину и мужчину из тысячи.

– Что вы думаете обо всем этом?

– Трудно сказать, надо поразмышлять на досуге.

– Не говорил ли я вам, что заканчиваю свой труд об умеренности? – после некоторой паузы вновь заговорил месье Тюрпен.

– Правда? Вы ничего не говорили.

– Друг мой, вы обо всем забываете, если речь не идет о главном в вашей жизни – о милосердии и благотворительности. И это чудесно. Однако не только бедняки нуждаются в помощи. Разве мой труд о пользе умеренного образа жизни не явится вкладом в наше общее дело?

– О, безусловно!

– Известен ли вам такой порок, как чревоугодие? День ото дня он все больше поражает общество.

– Вы совершенно правы, дорогой Тюрпен.

– И разве не сказал великий Сенека:[49]49
  Сенека Луций Анней (ок. 4 до н. э. – 65 н. э.) – римский политический деятель, философ и писатель. Отличался презрением к смерти. По приказу своего воспитанника Нерона (37–68), ставшего императором, покончил самоубийством.


[Закрыть] «Multos morbos multa fercula fecerunt? Vis numerave morbos guos mimera?»[50]50
  Многие кушанья вызывают недуги. Но не хочешь ли пересчитать недуги, вызванные перееданием?(лат.).


[Закрыть] Призываю в свидетели религию: что означают посты, воздержания? Не то ли, что религия давно осознала: неумеренность, обжорство рождают беспокойство и дерзость? Не их ли обуздать призван пост?

– Думаю, что так оно и есть.

– Если общество умеренно, рождается больше гениев, больше великих людей; невоздержанность убивает, мой дорогой Дорбей. Прошу вас, поосторожнее, мы сейчас перевернемся. Сократ[51]51
  Сократ (ок. 470–399 до н. э.) – древнегреческий философ; обвиненный в инакомыслии, приговорен к смертной казни и публично без насилия выпил чашу яда.


[Закрыть] сказал, что умеренность – залог душевного здоровья, Аристотель[52]52
  Аристотель (384–322 до н. э.) – древнегреческий философ и ученый.


[Закрыть] приравнивал ее к разуму. И это правда: невоздержанность губит мысль, постепенно, потихоньку истачивает ее; человек уподобляется животному. О, друг мой, это очень меня тревожит. Люди становятся глупы, честное слово…

Слушая монологи доктора Тюрпена о книге, посвященной пользе умеренного образа жизни, месье Дорбей впал в полудрему. В конце концов он передал вожжи доктору, попросив его при этом с вниманием отнестись не только к проблемам высшего порядка, но и к прозе жизни. Мысли его теперь целиком были заняты семейством Матюрена Эрве. В каком состоянии он найдет старика? Как тяжела его рана? Доктор приедет, и все решится. Возможно, больного нельзя будет перевозить с места на место. Ему не слишком-то удобно в продуваемой всеми ветрами хибаре. Но, с другой стороны, надежда поможет несчастному выстоять. Непременно надо увезти оттуда всех, и тотчас же. Повозка достаточно вместительна, чтобы усадить всю семью.

Месье Дорбей твердо решил не упускать из виду семейство Матюрена. Кто знает, может, торговля у них и не пойдет: к этому нужно иметь привычку. Тогда он придумает что-нибудь еще. Что касается Жана, то в этом пареньке Дорбей был уверен. Ему понравится у кюре. Да и где может быть лучше, чем под крылом священника? Для Пьера нет ничего перспективнее семинарии. Поначалу Дорбей направлял туда всех своих протеже, платил стипендию, одевал, как подобает молодым людям, служащим Богу. Дорбей с радостью наблюдал, как снисходит на юные создания благодать, как они расцветают под теплыми лучами религии.

Размышляя о том, что уже удалось, и о том, что еще предстояло сделать в будущем, месье Дорбей сидел с закрытыми глазами, время от времени приоткрывал их, однако ничего не видел – это был взгляд, обращенный внутрь. Не видел он и ужасающих следов пронесшейся ночью бури, попадавшихся повсюду окрест.

Доктор Тюрпен, напротив, был само внимание; здесь и там громадные грязные лужи, да такие глубокие, что приходилось сдерживать лошадей и проезжать через них медленно и осторожно; земля точно вспахана исполинским плугом, повсюду поваленные деревья, ветви, будто срезанные топором, а вот и опрокинутый ураганом домишко. В этих местах ветер поменял направление, и разрушенные деревни представляли довольно жалкое зрелище после буйства стихии.

Такая картина предстала перед взором доктора Тюрпена, и он нашел ее слишком печальной.

По-прежнему внимательно осматриваясь, доктор увидел вдруг какое-то неопределенное движение вокруг развалин, еще недавно, кажется, обитаемых. Почудились даже слабые крики. Похоже, кричала женщина, но ветер уносил звук в сторону. Тюрпен вслушался. Нет, он не ошибся.

– Боже мой! Дорбей, Дорбей!

– В чем дело? Мы уже приехали?

– Нет! Взгляните вот туда: женщина зовет на помощь, ветер повалил хижину.

– Да это же они! Остановитесь! Бежим скорее. Ваш инструмент, доктор! Идемте же!

– Иду, иду!

Путешественники поспешили выйти из повозки и бросились к месту происшествия.

Это была хижина Матюрена Эрве.

– О, месье! – кричала Жанна. – Мой отец! Моя мама! Маргерит! Они погребены под развалинами!

И несчастная девушка зарыдала, заламывая окровавленные руки. Лицо ее представляло собой сплошной фиолетовый синяк.

– А что с вашими братьями?

– Они побежали за помощью. Ах! Месье, я сойду с ума! Разве под таким завалом можно выжить? Месье, ради Бога, спасите моих родителей! – Она металась между доктором и Дорбеем, потом снова кидалась растаскивать слишком тяжелые для девичьих рук камни. – Ах, месье! Я с братьями вышла из дому, когда порывы ветра стали нестерпимы. Мы надеялись хоть немного залатать щели в стене. Отец очень мерз. И в эту минуту все рухнуло. Помогите мне, месье, помогите!

Пьер и Жан вернулись одни. Горе немилосердно. Остальным в округе тоже досталось, и никто не согласился помочь беднягам. Заметив двоих мужчин, мальчики припустили что есть мочи. Робкая надежда вернулась к ним.

– Давайте вместе, месье, – предложил Жан. – Вчетвером мы, возможно, добьемся успеха. Сестра, отойди, ты устала. Отдохни.

Все четверо принялись за работу. К делу надо было подходить с умом. Главное – не допустить, чтобы обвалились основные опорные балки. Они сильно покосились, и одно неосторожное движение привело бы к тому, что несчастные оказались бы заживо замурованными, если, конечно, они вообще еще живы. Двое стариков и крошка Маргерит находились под развалинами уже часа четыре.

Камни начали разбирать с той стороны, где находилась дверь. Ветер дул прямо в эту стену, она накренилась, да так, что едва державшаяся крыша согнулась, словно ивовый прут, как раз над тем местом, где стояла кровать Матюрена Эрве; между полом и прогнувшейся крышей, таким образом, получился спасительный зазор.

Надо было приложить немало сил и терпения, чтобы не подтолкнуть стену и не придавить очутившихся в страшном заточении. В дело пошли бревна, доски – все, чем можно подпереть крышу. Как только с этим было покончено, начали разбирать валуны.

Жанна, обессилев от работы и горя, упала к подножию огромного дерева, да так и осталась лежать на земле. Жан трудился изо всех сил, Пьер старался не отставать от брата. Изнутри не раздавалось ни крика, ни стона, ни вздоха. Развалины хранили зловещую тишину. Ни признака жизни. Становилось как-то не по себе.

Между тем, чем дальше продвигалась работа, тем тревожнее было на душе. В любую минуту могли наткнуться на мертвые тела, изуродованные и окровавленные. Каждый камень, что вынимали и бросали в сторону, всей своей тяжестью ложился на сердце несчастных детей. Надежда сменялась отчаянием, ведь неизвестность все же легче, чем страшная правда.

– Доктор, – проговорил месье Дорбей, с трудом разогнув спину, – для начала необходимо вытащить Матюрена Эрве. Рана столь серьезна, что не даст ему пошевельнуться. Но надо быть очень, очень осторожными. Одно неверное движение, и мы размозжим ему голову.

То, что некогда представляло собой стену, крышу, несущую конструкцию, превратилось ныне в бесформенного монстра, грозящего бедой. И все же удалось приподнять его на деревянных балках. Теперь нужно было расчищать дальше. Работа прямо ювелирная. Один толчок – и Матюрену конец. Однако судьба сжалилась над несчастными, и все окончилось благополучно.

Матюрен чудом не пострадал. Раздавшийся снаружи шум вывел его из забытья. Мертвенно-бледный, он приподнялся на локтях и смотрел перед собой безумными глазами.

– Отец, – вскричала Жанна, – отец! – Она бросилась к нему.

Крик дочери вывел старика из оцепенения. Он расслабился, слезы ручьями текли из глаз: ему стало легче.

– Дети мои, где я? Ах! Вспоминаю, это ужасно. С вами все в порядке? А где жена? Маргерит?

– Успокойся, отец, сейчас мы все узнаем. Не волнуйся. Тот самый господин, что был у нас вчера, привез доктора. Да! Умоляю, не плачь, ты разрываешь мне сердце.

Матюрена вынесли вместе с кроватью. И хотя двигаться старались как можно осторожнее, эта операция доставила ему невыносимые страдания.

Доктор Тюрпен тут же осмотрел больную ногу, не обнаружив серьезных повреждений, чем снял камень с души детей. Однако они не долго радовались. Надо было вызволять остальных. Им, должно быть, не так повезло, ведь там, где находились Катрин и Маргерит, не оставалось пространства под обломками. Наверное, они погибли.

И снова началась тяжелая работа. Камни, доски, толстые бревна переходили из рук в руки в полной тишине. И вот добрались до тела Маргерит, несчастной трехлетней крошки. Ей проломило голову, раздробило руки и ноги. Девочка уже не дышала…

Старик заплакал. Горько видеть, когда плачет отец. Слезы матери понятны и естественны. Ветер срывает бутон, буря ломает стебель, горе сгибает и изматывает женщину. Но когда падает духом мужчина, значит, пронеслась слишком сильная буря.

Увидев обезображенное тельце сестренки, Жанна опустилась на колени и замерла, словно мертвая. Все оборвалось внутри, душа превратилась в одну кровоточащую рану. Но девушке суждено было изведать еще большее горе.

Вскоре извлекли из-под обломков тело Катрин. Она тоже была мертва. Равнодушие и бездеятельность сыграли с ней злую шутку. Будь она поактивнее, не сдайся сразу, она могла бы спастись.

Матюрен, увидев труп жены, внезапно перестал плакать. Он разглядывал Катрин затуманенными, сухими, как бы не видящими глазами. Взгляд его стал свирепым. Но вскоре он уже опять плакал, осознав свою потерю. Конечно, Катрин не принесла ему счастья, он только терпел ее рядом. Но смерть стирает недостатки, которых так много видишь при жизни. Когда человек, близкий человек умирает, в памяти сохраняется лишь хорошее, и родные плачут о безвозвратном счастье.

Жанна потеряла сознание.

Жан и Пьер были совершенно ошеломлены. Для молодых, неокрепших душ подобные испытания невыносимы. Мальчики припоминали, как еще вчера мечтали о будущем, надеясь на лучшее. Вчерашняя радость, общее оживление. А что же сегодня?.. Воспоминания о недавнем веселье заставляли страдать неизмеримо сильнее!

Удручающая картина. На первом плане – Жан и Пьер, взявшись за руки и опустив глаза. Потерявшая сознание Жанна, доктор на коленях рядом с ней, а поодаль Матюрен Эрве на своей кровати да склоненный над ним месье Дорбей; в стороне, в сумерках – изуродованные тела женщины и ребенка…

– Дорбей, – сказал доктор, – эти двое мертвых, им уже ничем не поможешь. Двое остальных, – он указал на Жанну и старика, – в плачевном состоянии. Нужно как можно скорее увезти их отсюда.

– А как же мертвые?

– Месье, – вмешался Жан, еле сдерживая плач, – похороним мать и сестренку там, где они провели всю свою жизнь. На пышную церемонию надеяться не приходится. Мы возьмем все на себя. Пойдем, Пьер.

Вооружившись лопатами, юноши принялись рыть могилу. Что может быть страшнее подобной картины? Все молчали, лишь слышался стук лопат о камни. Этот погребальный звук болью отдавался в сердцах присутствующих. Рыть было легко. Казалось, земля, с радостью и нетерпением принимает предназначенные ей жертвы.