Текст книги "Михаил Строгов"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

ГЛАВА V. НЕОЖИДАННЫЙ ПРИКАЗ

Чем дальше к востоку, тем путь нашего героя становился медленнее и затруднительнее, так как в Нижнем путешествие его по железной дороге прекращалось.

Тотчас по прибытии в этот город Строгов отправился на пароходную пристань, чтобы узнать, когда идет пароход в Пермь. Оказалось, что ему надо ожидать следующего дня, что было крайне неприятно нашему герою. Отыскать себе пристанище на ночь было тоже нелегко ввиду того, что все гостиницы оказались переполненными. Наконец Строгову удалось найти свободный номер в гостинице «Константинополь». Поужинавши, он не лег спать, а пошел бродить по улицам, окутанным прозрачными сумерками летней ночи. Мысли его невольно обратились к молодой девушке, бывшей в течение нескольких часов его спутницей. Ему пришло в голову, каким неприятностям она легко могла подвергнуться одна среди разноплеменной толпы, наполнявшей Нижний во время ярмарки. Он охотно выступил бы ее защитником, но по какому праву и притом, где разыскать ее?

«Уже теперь, – думал он, – положение ее незавидно, что же будет дальше? Как доберется она до Иркутска и зачем туда едет? Она слышала тревожные толки в вагоне, но не выказала ни удивления, ни испуга; следовательно, ей уже было заранее известно о восстании. Причины, побуждающие ее к путешествию, вероятно, очень важны, если заставили ее решиться на этот путь, зная, с какими опасностями он сопряжен. Но при всем ее мужестве она едва ли достигнет цели своей поездки – препятствия и утомление наверно сломят ее».

Занятый своими мыслями, Строгов машинально двигался вперед, пока усталость не дала себя почувствовать. Он присел на скамейку возле одного из деревянных бараков, выстроенных на месте торга. Вдруг чья-то рука, опустившаяся на его плечо, заставила его вздрогнуть.

– Что вы тут поделываете, барин, – раздался возле него грубый голос, и герой наш, подняв голову, различил в нескольких шагах от себя какую-то высокую фигуру.

– Отдыхаю, – отвечал он.

– Что же, вы и ночевать тут хотите? – продолжал свои расспросы незнакомец.

– Может быть, – возразил Строгов с оттенком нетерпения.

– Дайте-ка взглянуть на себя, – продолжал неотвязчивый собеседник.

– Это совершенно лишнее, – спокойно сказал фельдъегерь и из предосторожности отступил на несколько шагов.

Теперь он разглядел незнакомца: это был, очевидно, цыган, которых так много на всех ярмарках. Возле барака стояла одна из тех повозок, какие служат этим кочевникам для переездов. Дальнейший разговор бы прерван появлением женщины, которая высунулась из дверей барака и крикнула по-цыгански:

– Оставь его, это, наверное, шпион. Иди скорее, ужин на столе!

– Твоя правда, Сангарра, – отвечал цыган, – притом мы все равно завтра уедем.

– Завтра? – воскликнула та с удивлением.

– Конечно, – продолжал ее собеседник, входя в барак и запирая за собой дверь. – Ты сама знаешь, куда мы едем и кто нас посылает!

Строгов, знавший цыганское наречие, понял их разговор, но не придал ему особенного значения и скоро о нем позабыл.

Вернувшись к себе в номер, он лег в постель и скоро уснул. Наутро, напившись чаю, он заплатил по счету и вышел, намереваясь позавтракать где-нибудь поближе к пристани. Уверившись, что пароход «Кавказ» отчалит ровно в полдень, он пошел, как и вчера, бродить по городу. Перейдя понтонный мост, соединяющий город с левым берегом Волги, он очутился недалеко от того места, где ночью встретился с цыганами.

Тут начинаются ярмарочные постройки, состоящие из деревянных зданий, разделенных широкими изгородями. Каждый род торговли занимал отдельный квартал: там были деревянные, железные, мясные, рыбные, пушные, мануфактурные ряды. Среди лавок толпилась масса народу, осматривая, выбирая, прицениваясь к разнообразным товарам, предлагаемым торгующими. Тут можно было встретить представителей всех наций, как европейских, так и азиатских. Шум и суматоха еще увеличивались барабанным боем и духовой музыкой, которые неслись из балаганов, где непрерывно давали представления фокусники, акробаты и укротители зверей.

Между зрителями, наблюдавшими это интересное зрелище, оказались и знакомые уже нам корреспонденты, господа Блэнт и Жоливе. Встретившись, они нисколько не были удивлены, но обменялись холодными поклонами и не вступали в разговор. Их мнения о Нижнем Новгороде совершенно расходились: французу посчастливилось найти порядочный номер и недурной обед, поэтому он отозвался о Нижнем весьма благосклонно, тогда как Блэнт, которому не удалось нигде найти пристанища, собирался разгромить в своей газете город, где путешественники были лишены самого необходимого комфорта.

Посторонний наблюдатель легко мог бы видеть, что на этот раз, несмотря на видимое оживление, в среде торговцев было заметно беспокойство. Волнения в Средней Азии очень невыгодно отразились на торговле теми товарами, которые привозились оттуда.

Был еще и другой признак, указывавший, что не все обстоит благополучно, это – полное отсутствие солдат, которые в ожидании внезапной тревоги были все собраны в казармах.

Вдруг в толпе разнесся слух, что генерал-губернатор получил очень важную депешу из Москвы и немедленно потребовал к себе полицмейстера. Строгов стал прислушиваться к ходившим в толпе толкам о том, что, пожалуй, закроют ярмарку, когда полицмейстер вдруг показался на подъезде губернаторского дома с какой-то бумагой в руке и громко прочел следующее:

«Приказ нижегородского генерал-губернатора:

1) Всем русским подданным воспрещается выезжать из губернии под каким бы то ни было предлогом;

2) Всем инородцам предписывается выехать из пределов ее через двадцать четыре часа».

ГЛАВА VI. БРАТ И СЕСТРА

Эти меры, несмотря на их неудобства для частных лиц, были вызваны необходимостью: они имели в виду если не предупредить, то хотя бы затруднить выезд Огарева из пределов Европейской России, и таким образом лишить Феофар-Хана самого опасного его пособника. Вместе с тем второй пункт приказа изгонял всех прибывших из Центральной Азии торговцев, равно как и цыган и прочих бродяг, которые принадлежали к монгольским народностям и потому легко могли оказаться шпионами.

Начались поспешные сборы: балаганы ломали, холст, натянутый над лавками, складывали и убирали в наскоро запряженные фургоны. Полицейские строго следили за исполнением указа и торопили тех, кто медлил.

Михаил Строгов, выслушав чтение указа, вспомнил загадочные слова цыгана, с которым встретился ночью: «Ты сама знаешь, – сказал тот позвавшей его женщине, – куда мы должны ехать и кто нас посылает». Слова эти как будто указывали на то, что принятая правительством мера была заранее известна этим кочевникам и, по-видимому, оказывалась им на руку. Внезапно молодого человека осенила другая мысль, заставившая его забыть все остальное: он вспомнил свою молодую спутницу и невольно воскликнул:

– Бедное дитя! Теперь уж ей ни за что не удастся перейти границу.

Строгов стал раздумывать, не может ли он оказать ей какую-нибудь помощь. Цель путешествия обоих была одна и та же, и на пути в Пермь они, по всем вероятиям, должны были встретиться. Желая оказать беззащитной девушке услугу, фельдъегерь в то же время сообразил, что и она может быть ему полезна как спутница, так как присутствие ее рассеет всякие сомнения в тождестве его с купцом Корпановым, каковым он значился в паспорте. Поэтому он твердо решил отыскать ее во что бы то ни стало, употребив на эти розыски те два часа, которые еще оставались до отплытия парохода. Он осмотрел все улицы, заглянул в церкви, но нигде не нашел молодой рижанки. Измученный поисками и почти утеряв надежду на успех, он зашел в канцелярию полицмейстера, чтобы предъявить свой паспорт. Хотя ему был разрешен свободный проезд всюду, но лучше было заранее удостовериться, что никаких препятствий не возникнет. В приемной полицмейстера оказалось громадное скопление народа. С помощью сунутого сторожу рубля нашему герою удалось проникнуть в канцелярию. Вставши в очередь, он огляделся и вдруг увидел ту, которую так долго и безуспешно разыскивал. Молодая девушка сидела в стороне на скамейке, и ее поза выражала немое отчаяние. Очевидно, она пришла сюда, чтобы показать свой паспорт, еще не зная ничего об изданном указе, но так как никаких исключений не допускалось, то ей было отказано в пропуске. Подняв голову, молодая девушка вдруг увидела подходившего к ней Строгова, и ее лицо озарилось слабой надеждой. Она встала ему навстречу и уже готова была просить его о помощи, как вдруг его отозвал один из сторожей, сообщив, что его требует полицмейстер. Он должен был удалиться, к безграничному отчаянию девушки, терявшей в его лице последнюю надежду. Однако через несколько минут Строгов вышел из кабинета полицмейстера и направился прямо к ней.

– Сестра, – сказал он, – поедем, мы можем беспрепятственно продолжать дорогу.

Она поняла все и, протянув своему спутнику руку, молча последовала за ним.

ГЛАВА VII. ВНИЗ ПО ВОЛГЕ

«Кавказ» собирался отчаливать. Пары были разведены, и пассажиры спешили занять свои места, прежде чем раздастся свисток и мостки будут сняты. Далеко не всем желавшим уехать удалось пробраться на пароход: многочисленный наряд полиции наблюдал за порядком и пропуск был безжалостно прегражден тем из путешественников, которые не удовлетворяли условиям только что изданного указа. На палубе в числе прочих отъезжающих стояли Михаил Строгов и молодая рижанка. Их пропустили беспрепятственно, так как в его бумагах значилось, что Николай Корпанов может совершать свое путешествие по Сибири в сопровождении одного или двух лиц; при этих условиях присутствие его сестры было вполне законно. Пароход медленно отвалил от пристани и двинулся вниз по реке. Переезд от Нижнего Новгорода до Казани совершался довольно быстро, ввиду того что плыть приходится по течению. Доходя немного ниже Казани, до устья Камы, пароход направляется вверх по этой реке и на все путешествие до Перми употребляет приблизительно около двух с половиною суток. «Кавказ», принадлежавший к одним из лучших пароходов компании, был переполнен пассажирами. Тут попадались китайцы в своих национальных костюмах, армяне, евреи, индусы, турки, татары – словом, большая часть азиатских торговцев, спешивших выбраться из Нижнего Новгорода со своими товарами, которыми были нагружены люк и нижняя палуба парохода. На корме помещались пассажиры третьего класса, крестьяне, которым проезд в другие города не был воспрещен. Навстречу «Кавказу» попадались другие пароходы, тащившие на буксире баржи, и тянулись нескончаемые плоты. По берегам виднелись то засеянные поля, то небольшие рощицы, перерезанные оврагами. Строгов, занявший для себя и своей спутницы две каюты первого класса, сидел на палубе рядом с нею, но избегал расспросов, боясь быть нескромным. «Она сама расскажет мне все, что найдет нужным», – думалось ему. После отплытия парохода молодая девушка несколько минут сидела молча; потом она обратилась к Строгову с вопросом:

– Ведь вы едете в Иркутск?

– Да, – отвечал молодой человек. – Будьте спокойны, вы проедете всюду, где только проеду я. Но в качестве брата и сестры, – прибавил он с улыбкой, – мы должны быть на «ты» и называть друг друга по имени.

– Я согласна, – отвечала молодая девушка. – Меня зовут Надей; завтра я расскажу тебе, зачем еду так далеко, но теперь не расспрашивай меня: я очень утомилась и слишком много выстрадала за эти дни.

– Я не любопытен, – сказал фельдъегерь, – и не стану надоедать тебе расспросами, а теперь я советовал бы тебе пойти отдохнуть в свою каюту.

Когда молодая девушка удалилась, Строгов подошел к одной из групп пассажиров в надежде услыхать что-нибудь интересное. Негодование изгнанных азиатских купцов было понятно: они не успели еще отдохнуть от своего долгого путешествия и теперь, благодаря закрытию ярмарки, потерпели большие убытки; несмотря на это, никто из них не решался высказывать вслух свое неудовольствие, опасаясь шпионов, и нашему герою так бы не удалось ничего узнать, если бы он не услышал вдруг беседу двух пассажиров, разговаривавших очень громко и, по-видимому, без всякого стеснения. Оба говорили по-русски, но с иностранным акцентом.

– Как, милейший коллега! – воскликнул первый. – Вас ли я вижу? Признаюсь, я никак не ожидал, что вы меня сопровождаете.

– Я вовсе не сопровождаю вас, – невозмутимо отвечал его собеседник, – я вам предшествую.

– Гм, это немного сильно сказано! Предположим, что мы идем одинаковым аллюром и, вероятно, не обгоним один другого.

– Напротив, – все также флегматично возразил англичанин, – я как раз намерен вас обогнать.

– Увидим, – сказал Жоливе, – впереди у нас еще довольно времени и поводов быть соперниками.

– Вы хотите сказать, врагами, – поправил его собеседник.

– Ну, будь по-вашему! Вы, милейший господин Блэнт, очевидно, любите точность в выражениях, а поэтому позвольте и мне точнее определить наши взаимные отношения.

– Говорите.

– Ведь вы едете в Пермь, не так ли? А оттуда, вероятно, в Екатеринбург?

– Вероятно.

– Как только мы переедем границу Сибири, каждый из нас может сам для себя стараться, но до тех пор нам выгоднее быть союзниками. Итак, вашу руку!

Англичанин протянул своему спутнику два пальца, которые тот с живостью пожал.

– Кстати, – ядовито заметил Жоливе, – я сегодня в десять часов семнадцать минут утра уже сообщил по телеграфу моей кузине текст указа.

– Я тоже телеграфировал «Ежедневному Телеграфу», только четырьмя минутами раньше вашего.

– С чем вас и поздравляю, господин Блэнт.

– Очень вам благодарен, – сухо ответил англичанин, и оба корреспондента обменялись насмешливыми поклонами.

За обедом они уселись рядом и как ни в чем не бывало распили бутылку шампанского местного производства.

Строгов, который слышал приведенный выше разговор, решил из предосторожности держаться подальше от болтливых журналистов.

Названная сестра его не вышла к обеду: она спала у себя в каюте, и Строгов не велел будить ее.

День стоял очень жаркий, и потому, когда настали сумерки, все пассажиры оживились. Никому не хотелось сидеть в душной каюте, и, расположившись на палубе, все наслаждались вечерней прохладой. После двенадцати часов, когда немного стемнело, большинство путешественников улеглись спать. Только Строгов, которого какое-то тяжелое предчувствие лишало сна, остался бродить вдоль палубы, слабо освещенной двумя фонарями, красным и зеленым, укрепленными наверху на мачтах. На корме парохода, где помещался третий класс, неприхотливые пассажиры спали не только на скамейках, но и прямо на полу, подложив под голову свои узлы. Фельдъегерь осторожно пробирался вперед, стараясь не задеть спящих, и уже хотел подняться на верхнюю палубу, как вдруг услышал возле себя голоса, заставившие его остановиться.

Говорили они на том самом цыганском наречии, которое наш герой уже слышал в Нижнем Новгороде, бродя ночью по ярмарке. Он без труда узнал по голосам мужчину и женщину, с которыми тогда встретился.

– Говорят, что из Москвы в Иркутск послан курьер, – сказал женский голос.

– Пусть их говорят, – возразил мужчина, – но этот курьер либо опоздает, либо вовсе не доедет!

Строгов невольно вздрогнул при этих угрожающих словах. «Кому же, – думал он, – известен мой отъезд и кто им интересуется?»

ГЛАВА VIII. ВВЕРХ ПО КАМЕ

На другой день, 18-го июля, часов в шесть утра, «Кавказ» подошел к казанской пристани. Самый город Казань отстоит от пристани на семь верст и находится при впадении Казанки в Волгу.

Как только «Кавказ» причалил, все пассажиры, как вновь прибывшие, так и сходящие на берег, подверглись тщательному осмотру полиции.

Строгов стоял на палубе, наблюдая за толпой, – он решил не выходить на берег, так как до города было довольно далеко, и он не хотел оставлять свою названую сестру одну на пароходе. Что касается обоих журналистов, то они поднялись с зарей и поспешили сойти на пристань и вмешаться в толпу, чтобы прислушаться к народным толкам.

По словам вновь прибывших пассажиров, волнения в Туркестане приняли угрожающие размеры и сообщение стало чрезвычайно затруднительно.

Строгов был очень встревожен этими известиями и собирался расспросить кого-нибудь подробнее, как вдруг его внимание было привлечено несколькими пассажирами, покидавшими пароход. Он тотчас узнал уже знакомых ему цыган. Их было человек двадцать, и предводительствовали ими те самые старик и женщина, которые сочли его за шпиона. Одежда старого цыгана состояла из каких-то лохмотьев, а шляпа его, совершенно выцветшая от солнца, была нахлобучена на самый лоб, как будто для того, чтобы скрыть его лицо. Рядом с ним стояла женщина, которую он называл Сангаррой; это была красивая брюнетка, с правильными чертами лица и огненными глазами. Проходя мимо Строгова, она словно нарочно замедлила шаги и взглянула на него так пристально, как будто хотела навсегда запечатлеть в своей памяти его образ. Этот взгляд смутил молодого человека.

«Неужели она узнала меня? – подумал он. – Нет ничего удивительного, если да; хотя было темно, но у этих цыганок настоящие кошачьи глаза».

Он уже хотел сойти на берег, чтобы проследить, куда направится табор, но сообразил, что может этим выдать себя. Притом цыгане, сойдя здесь, должны были направиться на Ишим более краткой, но менее удобной дорогой, чем та, по которой решил ехать Строгов и которая шла на Пермь, Екатеринбург и Тюмень, следовательно, он, по всему вероятию, должен был переехать Сибирскую границу прежде них.

Пароход останавливался в Казани очень ненадолго, только чтобы запастись топливом, и в семь часов утра был дан звонок к отплытию.

Между пассажирами наш герой заметил только одного Блэнта, его коллега, очевидно, опоздал.

Действительно, в ту минуту, когда пароход отвалил от пристани, на берегу показался Жоливе, бегущий со всех ног; достигнув пристани, он не обратил внимания на то, что мостики уже убраны и одним ловким прыжком очутился на палубе.

– А я уже думал, что мы без вас уедем, – кисло заметил англичанин.

– Не беда, – возразил тот, – я бы вас все равно догнал или в лодке, или на почтовых, какие бы деньги ни пришлось заплатить за это. Не удивляйтесь, что я опоздал – ведь от пристани до телеграфа не близко.

– А, вы были на телеграфе?

– Да, – с притворным равнодушием заметил француз, – я послал моей кузине телеграмму о том, что Феофар-Хан во главе своего войска уже достиг Семипалатинска и намерен двинуться вниз по Иртышу. Видите, как я любезен: я сейчас же сообщаю вам все, что сам узнал.

Блэнт был глубоко оскорблен тем, что позволил себя перехитрить; он повернулся к своему собеседнику спиной и пересел на другую сторону парохода.

Часов в десять утра на палубу вышла Надя.

Строгов подошел к ней и, взяв молодую девушку под руку, предложил ей пройти на нос парохода, откуда можно было любоваться чудной панорамой.

Пароход приближался к устью Камы, и перед глазами путешественников с обеих сторон возвышались ее живописные крутые берега, заросшие густым хвойным и лиственным лесом, синеватая линия которого на горизонте сливалась с небом.

Несмотря на красоту окружавшей ее природы, молодая девушка осталась равнодушна; мысли ее были заняты другим – она думала о том, как бы поскорее достигнуть цели своего путешествия.

– Далеко ли мы от Москвы? – спросила она.

– За девятьсот верст, – отвечал Строгов.

– Боже мой! Только девятьсот, а всего надо проехать семь тысяч! – печально воскликнула Надя.

Приближалось время завтрака, и Строгов предложил своей спутнице закусить. Завтрак их был очень скромен и продолжался недолго. Когда они снова поднялись на палубу и заняли места в стороне от прочей публики, Надя рассказала молодому фельдъегерю свою печальную повесть.

Отец ее, доктор Василий Федоров, жил в Риге, где имел хорошую практику и пользовался общим уважением. Однако нашлись недоброжелатели, которые завидовали его популярности. По их проискам, в квартире Федорова произвели обыск, причем были найдены запрещенные книги, которые принадлежали одному его пациенту, незадолго перед тем умершему. Доктор взял их на хранение, не подозревая их содержания, но это послужило против него уликой, и оклеветавшие его враги добились того, что он был предан суду и сослан на поселение в Иркутск. Жена его не могла за ним последовать: это несчастие так поразило ее, что она тяжело заболела и спустя полтора года скончалась, оставив дочь совершенно одинокой и без всяких средств. Тогда Надя решилась ехать к отцу.

Любуясь живописными берегами Камы, молодые люди в разговоре и не заметили, как настала ночь. Пароход плавно подвигался вперед; вылетавшие из трубы искры ярко блестели на темном небе, и в лесах по берегу Камы время от времени слышалось протяжное завывание волков.