Текст книги "Агентство «Томпсон и Kо»"

Автор книги: Жюль Габриэль Верн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Глава шестая
Медовый месяц

Когда на другой день около семи часов утра Робер поднялся на палубу, пароход неподвижно стоял на якоре в порту Орты, главного города острова Файаль. Со всех сторон земля граничила с горизонтом.

На западе, имея по бокам два форта, город шел амфитеатром, громоздя колокольни своих церквей одну на другую, увенчанный вверху обширной постройкой, некогда иезуитским монастырем.

На севере взгляд останавливала Понта-Эспаламака, доходившая до одного из берегов бухты, на юге – две скалы, соседние с другим берегом – Монте-Кеймадо (Сожженная Гора), на который опирается коса, образующая порт, и Понта-да-Гийя (Мыс Путеводителя), древний вулкан, отбитый кратер которого, Адский Котел, залит морем и служит иногда убежищем рыбакам в бурную погоду.

К северо-востоку вид свободно простирался до западной оконечности острова Св. Георгия, отстоящей приблизительно на двадцать миль.

На востоке находилась громадная масса Пико. Под этим названием сливаются город и гора. Из волн резко выступают берега острова и по прерывистому склону на две тысячи триста метров вырастают горы.

Этой вершины Робер не мог рассмотреть. Приблизительно в тысяче двухстах метрах туманная завеса останавливала взгляд.

Над этой непроницаемой завесой по склону, спускающемуся до самого моря, луга, поля, деревья окружали многочисленные «кинты», куда богатые обыватели Файаля бегут от летней жары и москитов.

Робер любовался этой панорамой, как вдруг голос Томпсона вывел его из созерцания.

– Доброе утро, господин профессор! Интересен, скажу вам, этот край! Пожалуйста, сегодня утром я нуждаюсь в ваших услугах. Пассажиры должны, как всем известно из программы, высадиться здесь в восемь часов. Предварительно же необходимы кое-какие приготовления.

Приглашенный в такой вежливой форме, Робер покинул пароход в компании с Томпсоном.

Следуя по берегу моря, они достигли первых домов Орты. Вскоре Томпсон остановился, показывая пальцем на довольно большое здание, снабженное вывеской на португальском языке, которую Робер тотчас же прочел.

– Гостиница, – сказал он. – «Гостиница Девы».

– Отлично. Зайдем-ка и поговорим с хозяином.

Но последний, по-видимому, не страдал от чрезмерного наплыва путешественников. Он еще не встал. Пришлось ждать четверть часа, прежде чем он показался, полуодетый, с еще заспанными глазами.

Робер переводил вопросы и ответы, составившие следующий диалог между хозяином отеля и Томпсоном.

– Можете ли вы приготовить нам завтрак?

– Сейчас?

– Нет, к одиннадцати часам.

– Конечно. Но из-за этого не стоило будить меня.

– Дело в том, что нас довольно много.

– Двое. Вижу хорошо.

– Да, нас двое, а с нами еще шестьдесят три человека.

– Черт возьми! – воскликнул хозяин, почесывая голову.

– Ну как же? – добивался Томпсон.

– Что же, – ответил хозяин, – к одиннадцати часам вы будете иметь завтрак на шестьдесят пять персон.

– По какой цене?

Хозяин с минуту соображал.

– Вы будете иметь, – сказал он наконец, – яйца, рыбу, цыпленка, десерт – за двадцать три тысячи рейсов, с вином и кофе.

Двадцать три тысячи рейсов, то есть около двух франков с человека, было невероятно дешево. Иного мнения, конечно, держался Томпсон, затеявший через своего переводчика ужасный торг. Наконец сошлись на семнадцати тысячах рейсов, или приблизительно на ста франках.

Когда уладили этот вопрос, начался новый торг, насчет необходимых перевозочных средств. После десятиминутных переговоров хозяин взялся за тридцать тысяч рейсов, или сто восемьдесят франков, предоставить на следующее утро в распоряжение туристов шестьдесят пять верховых животных – лошадей и ослов, больше – последних. Об экипажах нечего было и думать, так как на всем острове не имелось ни одного.

Свидетель и участник этих переговоров, Робер с удивлением и беспокойством убедился, что Томпсон, веря в свою счастливую звезду, решительно ничего не подготовил.

«Ну и предстоят нам еще сюрпризы!» – подумал он про себя.

Договорившись обо всем, Томпсон и Робер поспешили вернуться к пассажирам, которые уже по крайней мере с полчаса должны были ожидать своего администратора.

Действительно, они все были в сборе, образуя жестикулирующую группу. Все, кроме одного. Элиас Джонсон, как он и заявлял, остался на пароходе, категорическим отказом выразив свой страх по поводу землетрясений.

Среди пассажиров дурное настроение было очевидно, но оно само прошло при виде Томпсона и Робера. Один лишь Сондерс счел своим долгом протестовать. Да и то сделал он это с крайней скромностью. Он молча вынул свои часы и издали показал пальцем Томпсону, что большая стрелка значительно миновала половину восьмого. Вот и все.

Томпсон прикинулся, что ничего не видит. Взволнованный, любезный, утирая лоб широкими размахами, чтобы внушить представление о своей кипучей деятельности, он спешил. Мало-помалу под его руководством толпа пассажиров сформировалась, вытянулась, обратилась в правильно выстроенный взвод.

Англичане, привыкшие к этой своеобразной манере совершать экскурсии, впрочем, легко подчинялись требованиям такого воинского строя. Это казалось им вполне естественным, и они сами сгруппировались в шестнадцати шеренг, каждая по четыре человека.

Только Рожер де Сорг был немного удивлен и сдерживал неуместное желание рассмеяться.

Во главе партии, в первом ряду, фигурировали леди Хейлбутз с сэром Хамильтоном. Это почетное место им, конечно, полагалось. И таково, несомненно, было личное мнение баронета, потому что он явно сиял от удовлетворения. Другие ряды составились сообразно случаю или симпатиям. Рожеру без труда удалось восполнить составленную Линдсеями шеренгу.

Томпсон, естественно, выключил себя из этой комбинации. Находясь во фланге отряда, на месте замыкающего офицера, поправляя неправильное равнение, сдерживая личные склонности к независимости, он шествовал, точно капитан, или, употребляя более верное сравнение, точно надзиратель, следящий за партией дисциплинированных школьников.

По его сигналу колонна тронулась. В полном порядке она проследовала вдоль морского берега, мимо «Гостиницы Девы», хозяин которой, стоя у двери, следил за туристами с довольным видом. Шагах в ста далее по приглашению Робера они свернули влево и проникли за черту Орты.

Насколько менее приветлив этот город вблизи, чем вдали! Состоит он почти исключительно из одной улицы, разветвляющейся в конце. Крутая, узкая, неправильная, плохо вымощенная, она представляет собой не очень-то приятное место для прогулки.

В этот утренний час солнце, уже жгучее, пронизывало ее всю, прижигая затылки и спины, что вскоре вызвало жалобы, с трудом подавленные строгим взглядом Томпсона.

Дома, обрамляющие улицу Орты, не представляют достаточного интереса, чтобы из-за них стоило подвергать бренное тело стольким напастям. Грубо построенные, имеющие стены большой толщины из лавы, чтобы лучше противостоять землетрясениям, они были бы очень обыденными, если бы не оригинальность, которой они достигают благодаря своей грязи. Нижние этажи всегда заняты либо магазинами, либо конюшнями, либо хлевами. Верхние жилые этажи благодаря жаре и соседству конюшен наполняются самыми отвратительными запахами и самыми гадкими насекомыми.

Каждый дом имеет широкий балкон, веранду, закрытую деревянной решеткой. Смотря отсюда на улицу, следя за соседями и прохожими, за поступками и движениями всех, кого приводит случай, местные граждане подолгу простаивают в своем укрытии. Но в этот утренний час балконы еще «не имели глаз», так как их хозяева отличаются обыкновением затягивать дольше всякого вероятия часы, посвященные сну.

При прохождении партии туристов немногие прогуливавшиеся обыватели оборачивались с изумлением, лавочники выходили из дверей. Что бы могла означать эта высадка? Уж не вторжение ли неприятеля, как во времена узурпатора дона Мигеля?

В общем, экскурсия пользовалась успехом. Томпсон имел право гордиться. И гордился. Но сэр Хамильтон – еще больше него. Шествуя впереди, чванный, прямой, с далеко устремленным взглядом, он точно всем своим существом вопил: «Я!» Эта гордая поступь даже чуть было не сыграла с ним злую шутку. Не смотря себе под ноги, благородный баронет споткнулся о камень и вытянулся во всю длину. Простой смертный мог бы сделать то же самое. К несчастью, если члены сэра Хамильтона вышли невредимыми из этого злоключения, не то было с одной безусловно необходимой принадлежностью. Сэр Хамильтон сломал свой монокль. Ужасная катастрофа! Какое удовольствие отныне было возможно для этого близорукого человека, ставшего теперь почти слепым?!..

Как бдительный администратор, Томпсон, к счастью, видел все. Он поспешил указать баронету на магазин, в витрине которого виднелись кое-какие жалкие оптические аппараты, и при посредстве Робера скоро была заключена сделка. За два мильрейса торговец согласился сделать починку к следующему утру.

По дороге посещали церкви и монастыри, не представляющие большого интереса. Переходя из церкви в монастыри, из монастырей в церкви, достигли наконец вершины, господствовавшей над городом, и, вспотев, тяжело переводя дыхание, но все еще в полном порядке, к десяти часам остановились у основания древнего иезуитского монастыря, построенного фасадом к морю. Немедленно колонна расстроилась, и по знаку Томпсона около Робера образовался круг. В первый ряд Блокхед гротолкнул своего сына Эбеля, рядом с которым Пипербом поместил свою громоздкую и массивную особу.

– Старинный монастырь иезуитов, – объяснял Робер, принимая профессиональный тон чичероне, – самое красивое здание, какое они возвели на Азорских островах. Его можно осмотреть согласно программе. Считаю нужным предупредить, что если этот памятник и замечателен своими значительными размерами, то не представляет никакого художественного интереса.

Туристы, изнуренные предшествовавшими посещениями, объявили, что согласны с этим. Лишь Хамильтон, с программой в руке, потребовал полного ее исполнения и гордо проник в монастырь.

Со своей стороны Блокхед заметил, что можно было бы по крайней мере полюбоваться размерами сооружения, раз их находили замечательными, но никто не удостоил вниманием почтенного бакалейщика.

– Перейдем к следующему пункту программы, – сказал Робер.

И он прочел:

«Прекрасный вид. Пять минут».

– Перед вами, – пояснил он, – остров Пико. К северу – остров Святого Георгия. На первом группа кинт образовывает «квартал Магдалины», где обитатели Файаля проводят лето.

После того как Робер этим сообщением закончил свои обязанности, круг расстроился, и туристы рассыпались, как кому вздумалось, и принялись осматривать открывшуюся перед ними панораму. У ног их город Орта, казалось, скатывался в море. Напротив, Пико вставал всей своей массой, верхушка которой все еще терялась в хаосе облаков. Пролив между двумя островами теперь был залит солнцем, и воды отливали огнем до объятых багрянцем берегов острова Св. Георгия.

Когда баронет вернулся по окончании своего осмотра, уже приучившаяся колонна быстро выстроилась. Она пустилась было в дорогу, но привередливый пассажир снова замахал непреклонным расписанием. Так как в программе значилось: «Прекрасный вид. Пять минут», то ему нужно было отбыть эти пять минут.

Пришлось подчиниться фантазии этого чудака, и вся партия, в безупречном равнении обернувшись лицом к востоку, не без основательного со стороны многих ропота провела лишних пять минут в созерцании. В продолжение их Хамильтон, обманутый своей полуслепотой, неизменно стоял, обернувшись к западу. В этом направлении он ничего не мог видеть, кроме фасада старинного иезуитского монастыря, что при всем желании не могло сойти за «прекрасный вид». Но это мелочи. Баронет добросовестно рассматривал стену в течение пяти установленных минут.

Наконец колонна тронулась в путь.

С первых же шагов бдительный глаз Томпсона открыл, что один ряд сократился наполовину. Два пассажира улизнули – молодожены, как он узнал. Администратор нахмурил брови. Он не любил таких уклонений. Однако он подумал, что это уменьшение числа гостей позволит ему потребовать у содержателя гостиницы соответствующей скидки.

Было половина двенадцатого, когда туристы, по-прежнему в полном порядке, но измученные, вошли в гостиницу. Хозяин, розовый и радостный, встретил их с шапкой в руке.

Заняли места вокруг стола. Сэр Хамильтон сидел напротив Томпсона, которого никто не думал оспаривать у него. Мэри и Бесси Блокхед благодаря искусному маневру устроились поодаль от своей семьи и таким образом могли посвятить себя исключительно счастью Тигга, окончательно осажденного.

Когда первый аппетит был утолен, Томпсон заговорил, спросив мнения пассажиров о городе Орта.

– Превосходный! – воскликнул Блокхед. – Прямо-таки превосходный!

Но тотчас же оказалось, что Блокхед был одинок в своем мнении.

– Отвратительный город, – сказал один турист.

– И грязный! – прибавил другой.

– Какая улица!

– Какие дома!

– Какое солнце!

– Какая мостовая!

Легко узнать, что последнее возражение принадлежало баронету.

– И какая гостиница! – сказал, в свою очередь, Сондерс голосом, походившим на визг пилы. – А нам-то обещали первоклассные отели.

Сондерс, надо признаться, не совсем был не прав. Конечно, на столе красовались яйца, окорок, цыплята. Но сервировка оставляла желать лучшего. Скатерть не имела недостатка в дырах, вилки были железные, а тарелки, притом же сомнительной чистоты, совсем не меняли.

Томпсон с задорным видом тряхнул головой.

– Должен ли я заметить вам, Сондерс, – прошипел он с горечью, – что слова «первоклассная гостиница» имеют лишь относительное значение? Постоялый двор лондонского пригорода становится комфортабельным отелем на Камчатке…

– …и вообще, – прервал Хамильтон, – во всякой стране, обитаемой латинской нацией, то есть низшей. Ах, если бы мы находились в английской колонии!..

На баронет тоже не мог закончить своей мысли. Завтрак кончился, разговаривали шумно. Томпсон, вышедший последним, с удовольствием увидел, что колонна построилась. Каждый снова занял место, которое случай или желание указали ему утром. Никакого спора не возникло, настолько идея «собственности» легко укрепляется между людьми.

В третий раз, среди самого большого стечения народа, партия следовала по улице, оказавшейся такой роковой для баронета. Дойдя до места, где с ним приключилось несчастье, он бросил косой взгляд на лавку, где обрел помощь. Оптик как раз стоял в дверях, как и другие торговцы. Он тоже узнал своего случайного клиента и даже следил за ним взглядом, в котором Хамильтон как будто – какая странная мысль! – прочел выражение презрительного порицания.

Вверху улицы повернули налево и продолжали подниматься по склонам холма. Скоро миновали последние дома. Дальше, в нескольких стах метрах, дорога пошла вдоль излучистого потока. Восхитительные и разнообразные берега его не удостоились тем не менее внимания со стороны большей части туристов, слишком выровненных в линию. Пункт, не значившийся в программе, не считался, больше того, не существовал.

После того как пройдено было с полмили, дорога вдруг оказалась загражденной громадным оплотом скал, с высоты которых вода потока неслась водопадом.

Не изменяя своего удивительного строя, колонна, повернув вправо, продолжала подниматься по склону.

Хотя час дня был самый жаркий, температура оставалась еще сносной. Лощина, по которой следовали путешественники, изобиловала деревьями: кедры, орехи, тополи, каштаны, буки разбрасывали свою благодатную тень.

Подъем продолжался больше часа. Вдруг горизонт расширился. Крутым поворотом дорога вышла на косогор, высившийся над обширной долиной, которая являлась увеличенным продолжением лощины.

Томпсон опять сделал знак, и туристы образовали кольцо вокруг чичероне. Они положительно привыкли к этому маневру, как солдаты.

Что касается Робера, то он хотя и живо чувствовал смешную сторону этой чисто английской манеры совершать экскурсию, но благоразумно не обнаруживал своего отношения. Без всякого предисловия холодным тоном он сказал:

– Это, милостивые государи, место первого поселения фламандцев, колонизировавших остров раньше португальцев. Вы заметите, что жители этой долины в значительной степени сохранили физические черты, костюмы, язык и промысел своих предков.

Робер так же внезапно умолк, как и заговорил. Что бедные туристы не были в состоянии что-либо заметить, это его не касалось. Впрочем, все казались довольными. Заметили, дескать, все, потому что такова была программа, – издали, на очень большом расстоянии, и никто не заявил претензии.

По сигналу Томпсона партия снова построилась, как вымуштрованный взвод, и глаза невольно оторвались от чарующего пейзажа.

Жаль было, действительно. Заключенная между холмами мятких очертаний, изборожденная ручейками, которые, сойдясь ниже, обращаются в поток, уже пройденный туристами, Фламандская долина простирается полная вергилиевской прелести. За тучными пажитями, где пасутся стада волов, следуют нивы – пшеничные, маисовые, ржаные, – а капризно разбросанные белые домики сверкают под лучами солнца.

– Нормандская Швейцария, – сказал Рожер.

– Сколок нашего края, – меланхолично прибавил Робер, продолжая путь.

Обогнув Орту с севера, колонна взяла немного вправо, и Фламандская долина понемногу исчезла. После полей, напоминавших Нормандию, путники пересекли огородные насаждения. Лук, картофель, ямс, горох – все овощи имелись тут, и не в ущерб фруктам, как-то: арбузы, тыквы, абрикосы и сотни других.

Но надо было покинуть эту плодородную местность. День близился к концу, и Томпсон не счел нужным довести экскурсию до Понта-Эспаламака. Он избрал первую попавшуюся дорогу в правую сторону, и туристы начали спускаться к городу.

Спуск шел между непрерывным рядом дач, окруженных прекрасными садами, где уживались самые разнообразные породы деревьев. К экзотическим видам примешивались европейские, иногда очень крупные. Пальма поднималась рядом с дубом; сбоку акации росли банановое и апельсиновое деревья. Липы и тополя паходились в соседстве с эвкалиптом, а ливанский кедр – с бразильской араукарией. Фуксия достигала тут высоты дерева.

Было четыре часа пополудни. Под величественным куполом больших деревьев скользили ослабевшие более косые лучи заходящего солнца. После Ханаанской земли это, несомненно, был земной рай.

Инстинктивно туристы замедлили шаг. Они безмолвствовали. Среди пронизываемой светом тени, ласкаемые ставшим прохладнее бризом, они спускались не спеша, молча, наслаждаясь восхитительной прогулкой.

Таким образом они достигли западного форта, потом проследовали по парапету, приведшему их к центральному форту. Только что пробило половину пятого, когда путники прибыли в порт, у начала большой улицы Орты.

Колонна тогда разбилась. Одни предпочли взойти на пароход, другие рассыпались по городу. Робер должен был сходить распорядиться в «Гостинице Девы», чтобы все было готово вовремя на другой день. Исполнив поручение, он возвращался на «Симью», как вдруг наткнулся на сэра Хамильтона.

Баронет был взбешен.

– Знаете, – обратился он прямо, – какая странная история? Оптик, к которому вы сопровождали меня сегодня утром, совершенно отказывается, не знаю почему, сделать условленную починку. Так как я не могу понять ни единого слова из его проклятой тарабарщины, то вы обяжете меня, если сходите со мной для объяснения.

– К вашим услугам, – отвечал Робер.

Войдя в магазин прихотливого купца, Робер завязал с ним долгий и шумный спор, вероятно отчасти и смешной, потому что он заметно удерживался от сильного желания рассмеяться. После обмена всяческими возражениями он обернулся к баронету.

– Сеньор Луис Монтейра, оптик, – сказал он, – отказался и отказывается исполнить работу для вас, потому что…

– Потому что?

– …просто потому, что вы не поклонились ему сегодня.

– Гм… – произнес Хамильтон, рассерженный.

– Так оно и было. Когда мы проходили тут после завтрака, сеньор Монтейра стоял у своих дверей. Он видел вас, и вы также узнали его, он уверен. Вы, однако, не удостоили его ни малейшим поклоном. Вот в чем ваше преступление в его глазах.

– Черт бы его побрал! – воскликнул Хамильтон, взбешенный.

Он и слушать не хотел Робера, объяснявшего ему невероятную строгость этикета на Азорских островах. Тут все делается согласно непреклонному протоколу. Если хотят посетить друга, то предварительно спрашивают его разрешения.

Если врач соглашается лечить вас, сапожник – обувать, булочник – снабжать хлебом, то при непременном условии очень вежливо кланяться им при каждой встрече и удостаивать их благосклонными приношениями в известные дни года, разнящиеся сообразно профессиям.

Все это с трудом проникало в сознание баронета, однако он должен был подчиниться. С его согласия Робер угомонил прочувствованными извинениями щепетильного Луиса Монтейру, и починка опять была обещана.

Хамильтон и Робер прибыли на «Симью», когда звонок звал опоздавших к обеду. Прошел он весело. Не было ни одного между всеми пассажирами, который не выразил бы, что в восторге от начала путешествия. Туристы отмечали доброе согласие, не перестававшее царить между всеми ими, и довольны были этому.

Если город Орта в известной степени разочаровал их, то все сходились в признании красот природы. Нет, никто не забудет ни воспоминания о Швейцарии, вызванного Фламандской долиной, ни богатства пейзажа близ Понта-Эспаламака, ни прекрасного пути вдоль морского берега или под благодатной тенью больших деревьев.

Среди всеобщего веселья Блокхед особенно горячо рассыпался. Несколько раз он энергично заявлял своему соседу, что никогда – никогда, слышите ли! – не видел он ничего более красивого.

Что касается оппозиционной партии, то она доведена была до полного бессилия. Подавляющее большинство главного администратора принуждало к молчанию Хамильтона и Сондерса.

Последний казался в особенно свирепом настроении. Почему? Был ли он настолько злой по природе, что радость других являлась для него огорчением? Или самолюбие его страдало от какой-нибудь тайной раны, на которую общее довольство падало как расплавленный свинец? В самом деле, можно было бы так подумать, слыша, как он брюзжит и яростно наделяет презрительными эпитетами товарищей, удовлетворение которых позволяло предсказать блестящий успех предпринятому путешествию. Он не мог этого выдержать и, оставив стол, отправился на спардек разгонять свои горькие мысли. Открытый воздух мало-помалу внес успокоение в его уязвленное сердце. На тонких губах его появилась улыбка. Он пожал плечами.

– Да, да, – пробормотал он, – это медовый месяц!

И, вытянувшись в кресле, мирно созерцал звездное небо, которое, он был уверен, в свое время пошлет апрельские утренники.