355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Жюль Габриэль Верн » Двадцать тысяч лье под водой (другой перевод) » Текст книги (страница 20)
Двадцать тысяч лье под водой (другой перевод)
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 23:22

Текст книги "Двадцать тысяч лье под водой (другой перевод)"


Автор книги: Жюль Габриэль Верн



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Я поблагодарил капитана и отправился к своим товарищам, которые еще не выходили из своей каюты. Я предложил им следовать за мной, не говоря им, где они находятся. Мы вышли на палубу. Консель, который ничему не удивлялся, находил вполне естественным – уснуть под волнами и проснуться под горой. Но у Неда Ленда упорно засела мысль – не имеет ли эта пещера где-нибудь выхода. После завтрака, часу в десятом, мы вышли на крутой берег.

– Вот мы снова на земле! – воскликнул Консель.

– Я не считаю это землей, – возразил канадец, – не говоря уже о том, что мы не на ней, а под ней.

Между подошвами крутых стен и водами озера находился песчаный берег шириной не более пятисот футов. По этому плоскому берегу легко было обойти вокруг жидкости. Но подошва высоких стен представляла весьма неровную местность; повсюду грудами лежали в живописном беспорядке вулканические обломки и огромные куски пемзы. Все эти разбросанные массы от действия подземного огня были покрыты глянцевитой эмалью и блестели электрическим светом, расточаемым маяком. Блестящая пыль, поднятая нашими ногами, взлетала, как множество искр.

Мы вскоре дошли до извилистых входов, настоящих уступов, позволявших подниматься мало-помалу; идти посреди конгломератов, ничем не связанных между собой, приходилось весьма осторожно, потому что ноги скользили по стекловидным трахитам, состоявшим из кристаллов полевого шпата и кварца.

Вулканическое происхождение этой огромной впадины подтверждалось на каждом шагу. Я обратил на это внимание моих товарищей.

– Вы теперь можете себе представить, – добавил я, – что происходило здесь, когда внутренность вулкана наполнялась кипящей лавой, и уровень этой раскаленной жидкости поднимался до самого отверстия кратера, как расплавленный металл внутри горна.

– Я отлично себе это представляю, – ответил Консель. – Но быть может, господин профессор знает, почему великий плавильщик остановил свои работы и каким образом произошло, что горнило обратилось в спокойное озеро?

– Вероятно, потому, что катастрофа пробила ниже уровня океана отверстие, послужившее проходом для «Наутилуса». Когда воды Атлантического океана устремились во внутренность вулкана, произошла ужасная борьба между двумя стихиями, кончившаяся победой Нептуна. С тех пор прошли века, много веков, и затопленный вулкан образовал озеро.

– Прекрасно! – воскликнул Нед Ленд. – Я удовлетворяюсь этим объяснением, но, имея в виду нашу главную цель, очень сожалею, что этот прорыв не произошел выше морского уровня.

– Но если такой проход не был бы подводным, – заметил Консель, – то и «Наутилус» не имел бы возможности проникнуть в него.

– А я добавлю, Ленд, – вскричал я, – что тогда воды не проникли бы во внутренность вулкана, и он, быть может, продолжал бы действовать до сих пор. Следовательно, ваши сожаления напрасны.

Мы продолжали подыматься. Уступы становились все круче и круче. Иногда их пересекали глубокие трещины, через которые приходилось переходить. Местами же приходилось обходить низко спустившиеся своды. Мы пробирались на коленях, ползали на животе. Благодаря силе канадца и ловкости Конселя удалось преодолеть все препятствия.

На высоте примерно тридцати метров свойства почвы изменились, но она продолжала оставаться по-прежнему весьма неудобной для ходьбы. Конгломераты и трахиды сменились черными базальтами; здесь они расстилались скатертью на шероховатой от застывших пузырей почве; местами встречались колоннады правильных призм, и одна из таких колоннад, поддерживая заплечье огромного свода, представляла собой удивительный образец естественной архитектуры. Между базальтами извивались длинные потоки охладевшей лавы, инкрустированной смолистыми полосами; кое-где расстилались широкие ковры серы. В верхнем кратере был светлый день, проникшие через отверстие яркие солнечные лучи обливали своим неопределенным светом все эти вулканические извержения, навсегда похороненные в недрах потухшего вулкана. Однако вскоре наш подъем на высоте почти двухсот пятидесяти футов был задержан непреодолимыми препятствиями. Внутренний выгиб поднимался сводом, и восхождение должно было перейти в прогулку вокруг озера. Здесь царство растительности начинало уже вступать в борьбу с минеральным.

Несколько кустов, даже деревьев, выступали из извилин стены. Я заметил несколько молочайников, из которых вытекал ядовитый сок. Гелиотропы не способны были оправдать свое имя, потому что солнечные лучи никогда не достигали до них, и они печально опускали свои ветки с полуотцветшими и почти лишенными запаха цветами. Там и сям несколько маргариток робко поднимались под защитой длинных листьев алоэ, но эти маргаритки были жалки и болезненны.

Между потоками лавы попадались маленькие фиалки, еще не потерявшие легкого запаха, и признаюсь, я с наслаждением нюхал их. Запах – душа цветка, и, увы, морские цветы, эти великолепные водоросли, не имеют души!

Только мы подошли к группе драконовых деревьев, крепкие корни которых раздвигали расселины скал, как внезапно Нед вскрикнул:

– Господин профессор, улей!

– Улей! – воскликнул я, не доверяя его словам.

– Да, улей, – повторил канадец, – и вокруг него жужжат пчелы.

Я подошел и с изумлением увидел следующее. В дупле драконового дерева копошились тысячи этих насекомых, столь обычных на всех Канарских островах, где продукция их особенно ценится.

Канадец, понятно, пожелал воспользоваться медом, и было бы весьма нелюбезно с моей стороны этому воепрепятствовать. Мы помогли ему собрать кучу сухих листьев, смешали их с серой. Он зажег кучу искрой от своего огнива и стал выкуривать пчел. Мало-помалу жужжание стихло, пчелы покинули улей, оставив нам в добычу несколько фунтов душистого меда. Нед Ленд наполнил им свою сумку.

– Смешав этот мед с тестом хлебного дерева, – сказал он, – я вас угощу вкусным пирожным.

– Браво! – воскликнул Консель. – Это, по-моему, выйдет пряник.

– Пускай пряник, – сказал я, – но продолжим нашу интересную прогулку.

С тех немногих мест, где тропинка, по которой мы шли, делала повороты, можно было обозревать озеро на всем его протяжении. Маяк сплошь освещал эту тихую пристань, на поверхности которой нигде не было видно даже ряби. «Наутилус» стоял совершенно неподвижно. На его палубе и на крутом берегу двигались члены экипажа – черные тени, резко выделявшиеся на светлом фоне. В эту минуту мы обходили возвышенный хребет первых скалистых уступов, которые поддерживали свод. Теперь я мог убедиться, что пчелы были не единственными представителями животного царства внутри этого вулкана.

Хищные птицы кружились и парили в тени или вылетали из своих гнезд, прикрепленных к остроконечникам утеса. Это были голубятники с белыми животами и крикливые пустельги. По скатам быстро уносились быстроногие, жирные дрофы. Предоставляю читателю судить, с какой жадностью смотрел канадец на вкусную дичь и как сожалел, что не захватил с собой ружья. Он стал метать в них камешки, и после многих бесполезных попыток ему удалось подбить одну из великолепных дроф. Я ничуть не преувеличиваю, говоря, что он двадцать раз рисковал своей жизнью, чтобы овладеть раненой птицей, и она наконец нашла место в мешке рядом с тем продуктом, который предназначался для медовых пирожков.

Однако вскоре мы вынуждены были сойти на берег, так как дальнейший путь оказался непроходимым. Зияющий над нами кратер походил на широкое отверстие колодца. С этого места было видно ясное небо, по которому неслись в беспорядке обрывки гонимых западным ветром облаков.

Спустя полчаса мы снова достигли внутреннего берега. Здесь флора представилась уже в виде широких ковров из морского укропа – вида зонтичных растений, который, будучи сварен в сахаре, очень вкусен. Что же касается фауны, то можно было насчитать тысячи ракообразных животных всевозможных видов, как, например, омаров, крабов-отшельников, креветок и множество раковин.

В этом месте открывался великолепный грот. Я и мои товарищи с удовольствием растянулись на его мягком песке. Глянцевитые стены грота, осыпанные слюдяной пылью, сверкали.

Разговор наш коснулся неотступного намерения бежать. Я поддерживал надежду предположением, что капитан Немо направился к югу только ради пополнения запаса натрия. Я уверял, что теперь «Наутилус» направится к берегам Европы или Америки, и до некоторой степени утешил канадца. Мы пробыли в гроте целый час. Вначале весьма оживленный разговор вскоре стал вялым. Нами овладевала сонливость, и я поддался глубокой дремоте. Мне снилось – мы не господа наших снов, – что мое существование походит на растительную жизнь моллюска и этот грот составляет двойные стенки моей раковины.

Вдруг меня разбудил голос Конселя.

– Живей, живей! – кричал он.

– Что случилось? – спросил я.

– Вода к нам приближается.

Я вскочил на ноги. Море, словно поток, устремлялось в наше убежище, и так как мы не были моллюсками, то приходилось спасаться.

Через несколько минут мы находились в безопасности, взобравшись на вершину грота.

– Что это происходит? – спросил Консель. – Какой-то новый феномен!

– Нет, друзья мои, – ответил я, – это морской прилив, только прилив, который чуть не захватил нас врасплох, как одного героя Вальтера Скотта! Океан вздувается, и по естественному закону равновесия уровень воды в озере поднимается. Мы отделались полуванной. Идем на «Наутилус» переодеваться.

Через три четверти часа наша прогулка вокруг озера была окончена, и мы взошли на борт судна. Люди экипажа заканчивали к этому времени погрузку натрия, и «Наутилус» мог тотчас отправляться.

Между тем капитан Немо не отдавал никаких приказаний. Не хотел ли он дождаться ночи и тогда тайно пройти своим подводным ходом?..

Как бы там ни было, на следующий день «Наутилус» покинул свою пристань и плыл уже в открытом море на несколько метров ниже поверхности Атлантического океана.

Глава XI
САРГАССОВО МОРЕ

Своего направления «Наутилус» не изменил. Всякая надежда на возвращение в европейские моря должна была быть отброшена. Капитан Немо шел к югу. Куда он нас увлекал? Я не стал даже гадать.

В этот день «Наутилус» проходил одну из замечательных частей океана. Каждый знает о существовании великого течения теплой воды, называемого Гольфстримом.

По выходе своем из каналов Флориды он направляется к Шпицбергену. Но прежде чем войти в Мексиканский залив около 4° северной широты, течение разбивается на два рукава: главный несет свои воды к берегам Ирландии и Норвегии, а второй рукав, вначале направляясь к югу до Азорских островов, затем, дойдя до африканских берегов, очерчивает продолговатую дугу и снова возвращается к Антильским островам. Этот второй рукав обнимает своей теплой водой ту холодную спокойную и неподвижную часть океана, которая называется Саргассовым морем, – настоящее озеро в Атлантической равнине. Воды великого течения требуют не менее трех лет, чтобы совершить свой тур.

Собственно говоря, Саргассово море покрывает всю часть Атлантиды, погрузившейся в море. Некоторые авторы полагали даже, что многочисленные растения, которыми оно усеяно, принадлежали прежде лугам этого древнего материка. Однако более достоверной кажется та гипотеза, что эти травы и водоросли оторваны от берегов Европы и Америки и занесены в этот пояс Гольфстримом. Это и послужило основанием Колумбу предположить существование Нового Света, когда корабли отважного искателя достигли Саргассова моря. Они с трудом могли плыть среди этих растений, которые, к великому ужасу экипажа, задержали плавание и заставили потерять три месяца, чтобы обойти эту часть моря.

Вот какой вид имеет то место, где в настоящую минуту находился «Наутилус»: настоящий луг, плотный ковер из водорослей и тропического винограда – ковер до того плотный и толстый, что киль судна в состоянии его разрывать только с большим трудом. И капитан Немо, не желая допускать работы гребного винта «Наутилуса» в этой травянистой массе, держался несколькими метрами ниже поверхности воды.

Название «Саргассово море» происходит от испанского слова «sargazo», которое означает водоросль. Эта водоросль и составляет главным образом эту обширную плавучую мель. Вот мнение ученого Мори, автора физической географии земного шара, о причине того, что водоросли собираются в этом тихом бассейне Атлантического океана.

«Объяснение, которое можно дать, – говорит он, – является результатом наблюдения, известного всему свету. Если положить в чашку с водой кусочки пробки или иного плавающего тела и сообщить воде круговое движение, то разбросанные кусочки будут отплывать к центру водной поверхности, как к месту менее деятельному. В занимающем нас феномене вода является Атлантическим океаном, Гольфстрим – циркуляцией воды, и Саргассово море – той центральной частью, куда собираются плавающие тела».

Я разделяю мнение Мори и мог изучать феномен в той исключительной среде, куда редко достигают корабли. Над нами плавали тела самого различного происхождения, застрявшие в этой коричневой травянистой массе; стволы деревьев, вырванных с корнем в Андах и Скалистых горах и принесенных Амазонкой или Миссисипи; многочисленные обломки судов, остатки килей, корпусов, оторванные доски, до того отяжелевшие от раковин и усоногих раков, что были не в состоянии всплыть на поверхность воды. Время подтвердит когда-нибудь и другое мнение Мори, что все эти предметы на протяжении целых веков в воде минерализуются ею и образуют неисчерпаемые каменноугольные залежи: драгоценный запас, который заготавливает предусмотрительная природа к тому времени, когда люди используют все копи материков.

Посреди этого травянистого болота, преимущественно из водорослей, я заметил много прелестных звездчатых алцион розового цвета, актиний, раскинувших свои длинные косматые щупальца, красных и голубых медуз и в огромном числе больших корнеротов Кювье, имеющих вид голубоватых зонтиков, окаймленных фиолетовыми фестонами. Весь день 22 февраля мы провели в Саргассовом море, где рыбы и ракообразные животные жили в зелени и находили изобильную пищу. На следующий день океан принял свой обычный вид.

С этого времени в течение девятнадцати дней, с 23 февраля по 12 марта, «Наутилус» держался середины Атлантического океана и шел со скоростью ста лье в сутки. Очевидно, капитан Немо придерживался программы своего подводного путешествия, и я ничуть не сомневался, что он намеревается обогнуть мыс Горн и затем вернуться к тропической части океана.

Итак, Нед Ленд имел основание опасаться: в этих обширных морях, лишенных островов, нечего было и думать о побеге. Понятно, что не было надежды и противодействовать воле капитана Немо. Оставался единственный исход – покориться; но я думаю, что в том, чего нельзя достичь силой или хитростью, убеждение может иметь успех. Может быть, капитан Немо по окончании своего путешествия согласится возвратить нам свободу, обязав нас клятвой никогда и никому не рассказывать тайны его существования. Клятвой чести, которую мы бы, конечно, сдержали. Но по этому щекотливому вопросу необходимо предварительно иметь объяснение. А как он отнесется к нашему притязанию на свободу?

Ведь он с самого начала весьма категорично заявил нам, что ввиду сохранения тайны его существования необходимо нас подвергнуть вечному заточению на борту «Наутилуса». Мое молчание в течение четырех месяцев может быть принято за мое согласие подчиниться его решению. Заведя речь о нашем освобождении, мы можем вызвать в нем подозрение, которое, в свою очередь, может повредить нашим намерениям, если впоследствии представится благоприятный случай для бегства.

Я взвешивал, обдумывал все эти доводы, излагал их Конселю, который находился в таком же затруднении, как и я. Хотя я не принадлежу к числу лиц, которые легко поддаются унынию, но вполне сознавал, что наши шансы увидеть когда-либо себе подобных уменьшаются с каждым днем, и в особенности с того времени, когда капитан Немо повел «Наутилус» к югу Атлантического океана.

В продолжение девятнадцати дней, о которых я упоминал выше, наше путешествие не сопровождалось никакими особенными приключениями. Я редко видел капитана Немо. Он часто работал в библиотеке, и я иногда находил оставленные им полуоткрытыми книги и преимущественно труды по естественной истории. Мое сочинение о морском дне, которое он перелистывал, было покрыто отметками на полях и примечаниями, которые иногда противоречили моим теориям и системам. По-видимому, капитан Немо остался доволен моим сочинением о морском дне и, несомненно, отнесся к нему более чем внимательно. Он этим ограничился, так как весьма редко со мной рассуждал о моем труде. Иногда до меня доносились меланхолические звуки органа, на котором он играл с большим выражением, но только по ночам, среди таинственного мрака, когда «Наутилус» засыпал в пустынях океана.

Эту часть путешествия мы совершили, плывя целыми днями на поверхности океана. Море было почти пустынно. Только изредка показывались парусные суда с грузами для Индии, державшие путь к мысу Доброй Надежды. Впрочем, был случай, когда нас стало преследовать китобойное судно, вероятно, приняв «Наутилус» за огромного кита высокой ценности. Капитан Немо, не желая, чтобы эти честные люди тратили даром время и труд, положил конец охоте, заставив «Наутилус» идти под водой. Этот инцидент, казалось, очень заинтересовал Неда Ленда, и я не ошибусь, если скажу, что канадец весьма сожалел, что наше китообразное животное создано из стали и железа, а потому не могло быть убито гарпуном встреченных китобойцев.

Рыбы, которых Консель и я наблюдали в этот период нашего плавания, мало отличались от тех, которых мы изучали под другими широтами. Из них главное наше внимание остановили на себе те экземпляры страшного и свирепого рода хрящеватых, разделяемых на три под-рода, которые насчитывают не менее тридцати двух видов, а именно: полосатые акулы длиной в пять метров, с плоской головой и более широкой, чем туловище, с округленным хвостовым плавником и с семью большими черными продольными полосами на спине; жемчужные акулы серо-пепельного цвета с семью открытыми жаберными отверстиями, снабженные одним только спинным плавником, находящимся почти посреди спины.

Проходили также большие морские собаки – рыбы, замечательные своей прожорливостью. Можно не верить рассказам рыболовов, но вот что они сообщают: в желудке одной из этих обжор нашли голову буйвола, целого теленка, у другой – двух тунцов и матроса в форменной одежде, у третьей – солдата с саблей и, наконец, у четвертой – кавалериста с его лошадью. Все это, говоря по правде, может лишь быть предметом нерассуждающей веры. Впрочем, ни одно из этих животных не попало в наши сети, и я не могу удостовериться в их прожорливости.

Стаи резвых дельфинов сопровождали нас целыми днями; они шли отрядами по пять-шесть, сообща охотясь, как волки в полях. Дельфины также весьма прожорливые животные; если опять-таки верить сообщениям копенгагенского профессора, то он нашел в желудке дельфина тринадцать морских свиней и пятнадцать тюленей. Правда, то был дельфин-гладиатор, представитель самого крупного вида, имеющий в длину двадцать четыре фута. Семейство дельфинов имеет десять родов, и те, которых мы встретили, принадлежали к роду длинноносых дельфинов, отличающихся чрезвычайно узкой мордой, превосходящей в четыре раза длину черепа; туловище их было длиной около трех метров, тело черное сверху, внизу – бледно-розовое и усеянное очень редкими маленькими пятнышками.

Я упомяну также из рыб этих морей интересные экземпляры из отряда колючеперых, семейства горбылей. Некоторые авторы – впрочем, более поэты – утверждают, что эти рыбы весьма мелодичны и что их соединенные голоса составляют концерт, с которым не может сравниться хор человеческих голосов. Я не утверждаю, что это неправда, но сожалею, что сциены при встрече с нами не удостоили нас серенадой.

В заключение Консель принялся классифицировать встреченных нами во множестве летучих рыб. Весьма интересна охота за ними дельфинов, которые нападают на них с удивительной ловкостью. Куда бы ни направляли свой полет эти рыбы, хотя бы перелетали через «Наутилус», повсюду встречали открытые рты дельфинов, готовые их схватить. Летучие рыбы, нами встречаемые, принадлежали к виду exococtus evolans или dactylopterus volitans, рот у которых светится. Ночью, когда эти рыбы перелетают небольшие пространства над поверхностью океана и снова опускаются в воду, они кажутся падающими звездами.

До 13 марта наше плавание продолжалось в таких же условиях. В этот день «Наутилус» занимался измерением глубины, что меня весьма заинтересовало.

К этому дню весь пройденный нами путь доходил до тринадцати тысяч лье. Место наше на карте определялось 45°37′ южной широты и 37°35′ западной долготы. Это было то самое место, где капитан Дэнхэм, командир судна «Герольд», опустил зонд на четырнадцать тысяч метров глубины и не достал дна. Тут же Паркер, лейтенант американского фрегата «Конгресс», не мог достать дна на глубине пятнадцати тысяч ста сорока метров.

Капитан Немо решился опуститься на «Наутилусе» на самую большую глубину, чтобы проверить прежние измерения. Я приготовился отметить все результаты предстоящего исследования. Ставни окон в салоне были открыты, и капитан стал маневрировать, чтобы достичь глубочайших слоев океана. О том, что первым делом пришлось наполнить резервуары, не приходится упоминать. Вероятно, наполнение резервуаров не должно было быть доведено до значительного увеличения удельного веса «Наутилуса», потому что при его подъеме пришлось бы освободиться от этой излишней тяжести, а затем и неизвестно, в состоянии были бы насосы преодолеть внешнее давление.

Капитан Немо решил спуститься на дно по длинной диагонали, пользуясь бортовыми наклонными плоскостями, поставленными ввиду этого к ватерлинии «Наутилуса» под углом в сррок пять градусов. Скорость вращения гребного винта была доведена до максимума, и его четыре лопасти рассекали воду с небывалой свирепостью.

Под этим могучим напором корпус «Наутилуса» дрожал, как натянутая струна, и равномерно погружался в глубину вод. Я с капитаном стоял в салоне и следил за стрелкой манометра, которая быстро отклонялась. Вскоре мы миновали тот пояс, в котором живет большинство рыб. Если некоторые рыбы держатся только в верхних слоях океанов и морей, то другие, менее многочисленные, живут исключительно на значительных глубинах. Среди последних я увидел вид морской собаки с шестью дыхательными отверстиями; телескоп с огромными глазами; покрытые панцирем рыбки-кузовки с серыми хвостовыми и черными грудными плавниками, с нагрудником из бледно-розовых костяных пластинок и, наконец, гренадера, который живет на глубине тысячи двухсот метров и, таким образом, выносит давление в сто двадцать атмосфер.

Я спросил капитана Немо, видел ли он рыб на более значительной глубине.

– Рыб? – переспросил он. – Редко! А какой ответ на это дает современная наука?

– Следующий, капитан! Известно, что при проникновении в глубину океана растительная жизнь раньше исчезает, чем животная, и там, где встречаются живые существа, не растет уже ни одной водоросли. Также известно, что устрицы, гребешки живут на глубине в две тысячи метров, и Мак-Клинток, герой полярных экспедиций, вытащил морскую звезду с глубины двух тысяч пятисот метров. Также известно, что экипаж «Бульдога», королевского флота, вытащил морскую звезду уже с глубины в две тысячи шестьсот двадцать брассов, следовательно, глубины более одного лье. Но, капитан Немо, может быть, вы мне скажете, что мы ничего не знаем?

– Нет, господин профессор, – отвечал капитан, – я не буду столь невежлив. Но я желал бы знать, как вы объясняете способность животных жить на таких глубинах?

– Я объясняю это двумя причинами, – ответил я. – Прежде всего, тем, что вертикальные течения, вызываемые различием солености и плотности вод, являются вполне достаточными для поддержания рудиментарной жизни в морских лилиях и звездах.

– Справедливо, – заметил капитан.

– Далее, тем, что если кислород есть основание жизни, то известно, что количество кислорода, заключающегося в морской воде, увеличивается вместе с глубиной, вместо того чтобы уменьшаться, и что давление, испытываемое нижними слоями, способствует ему сжиматься.

– Как, и это известно? – воскликнул Немо, несколько изумившись. – Да, все это совершенно верно. Но я должен только добавить, что плавательный пузырь рыб содержит в себе больше азота, чем кислорода, когда эти животные ловятся на поверхности воды, и, наоборот, у пойманных на больших глубинах в нем более кислорода, чем азота, что также служит подтверждением вашего взгляда. Однако будем продолжать наши наблюдения.

Я взглянул на манометр; стрелка показывала глубину в шесть тысяч метров. Наше погружение длилось уже целый час. «Наутилус», скользивший на своих наклонных плоскостях, продолжал погружаться. Пустынные воды отличались такой прозрачностью, описать которую слова не в состоянии. Спустя четверть часа мы опустились на глубину тринадцать тысяч метров, или около трех с четвертью лье, а между тем ничто не указывало на близость дна океана.

Но на глубине четырнадцати тысяч метров я увидел черноватые остроконечные вершины, поднимавшиеся посреди воды. Эти вершины могли принадлежать такой же высоты подводным горам, как Монблан или Гималайские, даже и более высоким, и глубина этих бездн была неизмерима.

«Наутилус» опустился еще глубже, несмотря на то сопротивление, которое он испытывал. Я чувствовал, как дрожало листовое железо в тех местах, где соединялись болты; его брусья сгибались; его перегородки коробились; стекла в окнах салона, казалось, выпячивались внутрь под давлением воды. И этому прочному аппарату пришлось бы, без сомнения, сдаться, если бы он, как выражался капитан Немо, не был в состоянии сопротивляться, как сплошная масса.

Проходя мимо склонов этих скал, скрытых под водой, я заметил еще несколько раковин, серпул, живых спинообрисов и несколько морских звезд.

Но вскоре и эти последние представители животного мира исчезли, и, опустившись ниже трех лье, «Наутилус» перешел границу подводной жизни, как это бывает с воздушным шаром, когда он подымается в воздухе уже в зону, в которой нельзя дышать. Мы достигли глубины шестнадцати тысяч метров, то есть четырех лье, и стенки «Наутилуса» подвергались давлению шестнадцати тысяч атмосфер, иначе говоря, тысячи шестисот килограммов на каждый квадратный сантиметр всей поверхности судна.

– Какое положение! – воскликнул я. – Находиться в этих глубоких слоях, куда человек еще никогда не проникал! Взгляните, капитан, на эти великолепные скалы, на эти необитаемые пещеры, на эти последние вместилища земного шара, где уже жизнь невозможна, какие неведомые области, и почему мы должны ограничиться одним воспоминанием о них?!

– Не желаете ли, – обратился ко мне капитан Немо, – вынести отсюда нечто большее, чем воспоминание?

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что ничего нет легче, чем воспользоваться фотоаппаратом и снять вид этой подводной области.

Я не успел выразить удивление, вызванное этим новым предложением, как по приказанию капитана Немо в салон был внесен аппарат. Сквозь широко раскрытые ставни жидкая среда, освещенная электричеством, просвечивала совершенно ясно. Нигде ни тени, нигде ни малейшего ослабления света не вызывало наше искусственное освещение. Солнце ничуть не благоприятствовало бы для производства снимка. «Наутилус», двигаемый быстрым вращением гребного винта, но в то же время задерживаемый своими бортовыми наклонными плоскостями, оставался неподвижным. Аппарат был установлен для получения изображения ландшафта морского дна, и через несколько секунд был получен весьма отчетливый негатив.

На позитивном оттиске, который я впоследствии изготовил, видны эти первобытные скалы, которые никогда не знали света неба, эти нижние слои гранита, составляющие непоколебимое основание земного шара, эти глубокие пещеры, вырезанные в каменистых массах, эти профили, замечательно отчетливые, и очертания вершин, которые черны, словно они вышли из-под кисти знаменитых фламандских мастеров; затем далее видно, как горизонт замыкается волнистой линией гор, которая составляет задний план ландшафта. Я не в силах описать общий вид этих гладких, черных, глянцевитых, без малейшего пятнышка скал столь причудливых форм, прочно утвержденных на песчаном ковре, который блестел от лучей электрического света. Между тем капитан Немо, окончив свою работу, сказал мне:

– Поднимемся, господин профессор, не надо злоупотреблять своим положением и подвергать слишком долго «Наутилус» подобному давлению.

– Поднимемся! – ответил я.

– Держитесь крепче!

Не успел я еще сообразить, почему капитан обращается ко мне с таким предупреждением, как меня сбросило на ковер.

По сигналу капитана Немо гребной винт был остановлен, а наклонным плоскостям придано вертикальное положение, и «Наутилус», уносимый, как воздушный шар, стал подниматься с неимоверной быстротой, шумно рассекая воду. Нельзя было разглядеть никаких деталей. В четыре минуты он прошел четыре лье, то расстояние, которое его отделяло от поверхности воды, и, вынырнув, словно летучая рыба, снова упал в воду, подняв вокруг себя брызги на ужасающую высоту.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю