Текст книги "Каменный плот"

Автор книги: Жозе Сарамаго

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Когда же свернули к придорожному ресторанчику пообедать, собака покорно остановилась, осталась снаружи – понимала, значит, что её двуногим спутникам без еды нельзя. Педро Орсе вышел первым, вынес ей остатки и объедки, но она от них отказалась и запекшаяся вокруг её пасти кровь внятно объяснила, почему. Она уже поохотилась, сказал Жозе Анайсо. А голубая нитка так и свисает, заметила Жоана Карда, и это второе обстоятельство заслуживает большего внимания, нежели первое, поскольку наш пес, если он тот, за кого мы его принимаем, две недели кряду ведя такую бродяжью жизнь, пересек весь полуостров от самых Восточных Пиренеев, и неизвестно, куда двинется дальше, причем за все это время никто не ставил перед ним миску с похлебкой, не баловал косточкой. Что же касается голубой шерстяной нитки, она могла и выпасть, а потом снова прилипнуть – охотник же перед тем, как спустить курок, задерживает дыхание, а потом, естественно, вновь чередует вдох и выдох. Эх, славный ты песик, благодушно обратился к нему Жоакин Сасса, умел бы ты так же заботиться о нас, как, судя по всему, заботишься о себе, мы бы горя не знали. Пес на это мотнул головой, но смысл этого движения мы растолковать не беремся. Потом вышел на шоссе и возобновил путь, не оглядываясь. День лучше утра, солнце пригревает, а он, собака, сукин сын, черт безрогий, опустив голову, вытянув морду, отставив хвост, знай чешет неутомимой рысью, и рыжая шерсть его отливает на свету темным золотом. Что это за порода такая? – спрашивает Жозе Анайсо. Если б не хвост, смахивал бы на помесь легаша с овчаркой, говорит Педро Орсе. Он наддал, радостно сообщает Жоакин Сасса, а Жоана Карда, быть может, для того, чтобы не оставаться в одиночестве, добавляет: Как бы его назвать? видите, рано или поздно, но неизбежно возвращаемся мы к вопросу имен.

Премьер-министр, как и было обещано, обратился к нации и сказал ей так: Португальцы! В последнее время и особенно – в последние сутки наша страна подвергается давлению, которое без преувеличения назову недопустимым: оно исходит со стороны почти всех европейских стран, где, как известно, отмечавшиеся ранее серьезные нарушения общественного порядка, к которым мы не имеем ни малейшего отношения, обострились и усилились, вылившись в массовые уличные манифестации солидарности со странами Пиренейского полуострова и населяющими их народами, войдя в глубокое противоречие с политикой, проводимой правительствами стран Европы, к числу которых мы уже не принадлежим, оказавшихся перед лицом значительных социально-культурных процессов, происходящих в этих странах, жители которых видят в историческом испытании, посланном нам судьбой, провозвестие более счастливого будущего, а проще говоря – надежду на воскрешение и омоложение человечества. Так вот, правительства европейских стран вместо того, чтобы оказать нам поддержку и помощь, что явилось бы яркой демонстрацией элементарного гуманизма и выражением истинно-европейского самосознания, решили превратить нас в козлов отпущения, свалить на нас всю ответственность за свои трудности, при этом обращаясь к нам с нелепым призывом задержать соскальзывание нашего полуострова в океан, которое хотя бы из простого уважения к фактам следовало бы назвать плаванием. Это тем более прискорбно, что по имеющимся у нас сведениям мы ежечасно удаляемся от новообразованного побережья Западной Европы на семьсот пятьдесят метров, а европейские правительства, которые никогда прежде на деле не считали нас равноправными членами сообщества, ныне просят нас сделать то, чего в глубине души не хотят сами, и что, как им должно быть известно, сделать невозможно. И в эти бурные дни Европа, как несомненное средоточие культуры, как историческая колыбель нашей цивилизации, испытывает явный недостаток здравого смысла. Мы же, сохраняя спокойствие, подобающее тем, кто ощущает свою силу, в сознании своей правоты, будучи законным и конституционным правительством, намерены и впредь решительно отвергать всякий нажим, в какой бы форме и от кого бы он ни исходил, и перед лицом всего человечества клянемся руководствоваться в своих поступках исключительно национальными интересами, интересами народов, населяющих Пиренейский полуостров, о чем я могу заявить совершенно официально и ответственно, поскольку правительства Испании и Португалии работали и работают в постоянном и тесном контакте, принимая все необходимые меры для того, чтобы известные судьбоносные события, начавшиеся с разлома в Пиренеях, пришли к своему благополучному завершению. Слов самой горячей и искренней признательности заслуживают проникнутые истинным гуманизмом действия администрации Соединенных Штатов и проводимая ею реалистическая политика, благодаря чему мы в должной степени обеспечены как горючим и топливом, так и продуктами питания, которые прежде в рамках многосторонних договоренностей импортировались из стран Европы. В обычных условиях такие вопросы подлежали бы урегулированию по дипломатическим каналам, но с учетом остроты нынешней ситуации возглавляемое мною правительство сочло своим долгом немедленно сделать эти факты достоянием самой широкой гласности, тем самым ещё раз выражая неколебимую уверенность в том, что португальцы, как уже не раз бывало на протяжении веков, ещё теснее сомкнут ряды вокруг своих легитимных представителей и священных символов государственности, в этот труднейший момент своей славной истории явив миру образ народа, исполненного решимости, спаянного нерушимым единством. Да здравствует Португалия, ура!

Четверо путешественников выслушали эту речь уже в окрестностях Порто, заехав в придорожное кафе перекусить и задержавшись там, чтобы посмотреть по телевизору тысячные манифестации, схватки с полицией – озноб пробирает при виде этих благородных юношей, несущих транспаранты и плакаты с пресловутым изречением. Чего это они так забеспокоились о нас? – спросил Педро Орсе, а Жозе Анайсо, сам того не заметив, повторил фразу премьер-министра, несколько спрямив её смысл: О самих себе они забеспокоились. Путники завершили трапезу, вышли к машине, вынесли собаке объедки, от которых та на этот раз не отказалась, и, пустив Парагнедых аллюром более стремительным, ибо четвероногий поводырь уже едва различим впереди, сказал Жоакин Сасса: На выезде с моста надо будет как-нибудь усадить пса в машину, назад, к Жозе и Жоане, по городу так не поедешь, да и сам он ночью вряд ли захочет следовать таким порядком.

Прогноз сбылся, желание Жоакина Сассы исполнилось, и собака, уразумев, чего от неё хотят, медленно и грузно развалилась в ногах у сидевших сзади, голову положила на руку Жоаны Карда, однако не заснула, так и ехала с открытыми глазами, в которых, будто в черном зеркале, мелькали городские огни. Заночуем у меня, говорил Жоакин Сасса, у меня широченная кровать и диван раскладывается, так что двое запросто на нем уместятся, если, конечно, они не слишком толстые, а один из нас троих – это относится, разумеется к мужчинам – прикорнет в кресле, ничего страшного, я – хозяин, мне там и спать, или в крайнем случае переночую в пансионе поблизости, по соседству. Его спутники не отвечали, изъявляя молчанием согласие или желание обсудить щепетильный вопрос попозже, в иной обстановке, и атмосфера слегка наэлектризовалась, возникло некое напряжение, известная неловкость, стало казаться, что Жоакин Сасса – с него станется – намеренно, шутки ради, завел разговор на эту тему. Но и двух минут не проехали они в молчании, как нате вам, пожалуйста, прозвучал отчетливый голос Жоаны Карда: Я с Жозе лягу, и вправду, видно, конец света близок, и мир наш обречен погибели, если женщина берет инициативу на себя: вот раньше были у них понятия и правила, начиналось дело с начала, с жарких и призывных мужских взглядов, с ответного взора женщины, пущенного из-под потупленных ресниц как стрела, продолжалось потом, до первого соприкосновения пальцев, долгими разговорами, письмами, ссорами и примирениями, шли в ход многозначительность оброненных платочков и дипломатичность покашливаний, и, хотя итогом всего этого было то же самое, и – после ли свадьбы или же вместо неё – укладывалась дама на спину, а кавалер на даму – но все же никогда не бывало такого бесстыдства, такого полного забвения приличий, тем более в присутствии человека преклонных лет, а ещё говорят, что у андалусиек нрав пылкий, куда им до этой португалки, имеется в виду Педро Орсе, едущий в том же автомобиле, ни одна из них не скажет так вот прямо в глаза: Я с Жозе лягу. Однако времена меняются, да ещё как меняются, а ежели и хотел Жоакин Сасса подшутить над чужими чувствами, то вышла ему эта шутка боком, Педро же Орсе, вероятно, и не совсем понял, о чем идет речь, ибо сказано было на языке, хоть и родственном да не родном. А Жозе Анайсо рта не раскрывал – да и что ему было говорить: прими он самодовольный вид счастливого любовника, вышло бы жалко и глупо, а смутись и возмутись он от такой прямоты – ещё того хуже, так что самое мудрое – хранить молчание, и не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: только Жоана Карда могла произнести эти слова, нестерпимой грубостью прозвучали бы они в его устах да ещё без предварительной консультации с нею, а если бы он сперва осведомился у нее, согласна ли она, получилось бы и вовсе нечто совершенно непотребное, так что согласимся – есть такое, что должно и можно взять на себя только женщине в зависимости, разумеется от обстоятельств и переживаемого момента, да, вот именно – момента, того краткого мига, той секунды, возникающей между двумя людьми, которые вот-вот совершат непоправимую ошибку. Руки Жозе Анайсо и Жоаны Карда соединены на загривке собаки, и Жоакин Сасса, незаметно поглядывая на них в зеркало заднего вида, замечает, что они улыбаются: обошлось, проехало. С этой дамочкой ухо держи востро, думает он, вновь ощущая укол зависти, впрочем, он же сам виноват сам же признался, что не знает, кто ему нравится.

Роскошным его жилище никак не назовешь – маленькая спальня, а гостиная, где стоит пресловутый диван-кровать, ещё меньше, есть ванная: это холостяцкая квартира, спасибо, что такая есть, не надо мыкаться по меблированным комнатам. В кладовой – хоть шаром покати, хорошо, что путники утолили голод по дороге, на последнем привале. Они смотрят в телевизор, ожидая новостей, но европейские министры иностранных дел ещё не успели дать отклик на выступление португальского премьера, который для того, чтобы те не прикидывались, будто не слышали или не поняли, вновь появляется на экране и говорит: Португальцы! – а остальное мы уже знаем. Перед тем, как улечься, четверо держат военный совет, хотя никаких решений им принимать не надо, за них все решит пес, улегшийся в ногах у Педро Орсе, но никто не хочет отказать себе в удовольствии высказать свое суждение. Может быть, здесь и окончится наше странствие, говорит Жоакин Сасса, явно заинтересованный в том, чтобы так оно и было. Или где-нибудь дальше, к северу, замечает Жозе Анайсо, думающий совсем о другом. Наверняка ближе к северу, соглашается Жоана Карда, помышляющая о том же самом, но истина заключается в словах Педро Орсе, который говорит: Пес его знает, и добавляет, зевнув: В сон клонит.

Пасьянс – кому где и с кем ложиться – был разложен с той же быстротой, что и диван-кровать – умелыми руками Жоакина Сассы при содействии Педро Орсе. Жоана Карда незаметно вышла, а Жозе Анайсо ещё несколько минут сидел как у праздника, притворяясь, что он тут вообще ни при чем, но сердце у него заходилось таким громким и частым стуком, словно выбивало боевую тревогу, так что от этой дроби, отдававшейся где-то под ложечкой, должен был бы ходить ходуном весь дом, хоть никакого землетрясения и не было, а потом произнеся: Покойной ночи, до завтра – встал и удалился, сознавая, что эти слова не соответствуют значительности момента. Спальня была тут же рядом, а под самым потолком – окно без занавеси или шторы, и это могло бы восприниматься как отсутствие должной скромности, но объясняется тем, что Жоакин Сасса живет один и подсматривать ему, даже если б страдал он таким извращением, решительно не за кем, впрочем, надо сказать, что было бы не только поучительно, но и весьма интересно иногда подглядеть за самим собой, хотя удовольствия бы это не доставило никакого. Из всех этих стилистических фиоритур вовсе не следует, будто Педро Орсе и Жоакин Сасса намеревались предаться столь предосудительному мальчишеству, однако это окно – даже не окно, а тень окна – еле различимое во тьме, оказывает некое возбуждающее действие, волнует, будоражит, воспаляет кровь, будто все, что происходит, происходит не за стеной, а здесь же, рядом, в толчее свального греха, и Жоакин Сасса, перевернувшись на спину, взбил подушку повыше, приподнял голову, чтобы создать ауру тишины и лучше слышать, во рту у него пересохло, он героически противится искушению встать, пойти на кухню выпить воды, а по дороге уловить доносящиеся из спальни шорохи. Педро Орсе, утомленный дорогой, как лег, так и заснул, свесив руку на спину растянувшегося у дивана пса, и подземные толчки, ощущаемые одним, передаются, должно быть, другому, и снится им, наверно, одно и то же. А из спальни не доносится ни звука – ни сдавленного стона, ни невнятно пробормотанного слова, ни вздоха. Как тихо, думает Жоакин Сасса, даже странно, и он даже не представляет, до какой степени это странно, и никогда не узнает этого и вообразить себе этого не сумеет, потому что происходящее остается тайным для всех, кроме тех, с кем происходит оно. Жозе Анайсо проник в Жоану Карда, и та приняла его, он был тверд, она – нежна и податлива, и больше они уже не двигались, сплетя пальцы с пальцами, прильнув губами к губам, в полнейшем безмолвии, дождавшись, когда яростная, но тоже беззвучная волна накрыла их с головой, не отпуская, покуда не стихла последняя судорога, не иссякла последняя скудная капля – вот так мы выразимся, чтобы нас не обвинили в безнравственном живописании полового акта: какие отвратительные слова, и просто счастье, что они почти совсем выходят из употребления. А Жоакин Сасса, проснувшись поутру, подумает, что парочка за стеной набралась немыслимого, нечеловеческого терпения и дождалась, пока заснут её спутники, и один Бог, если только Бог посвящен в эти плотские тайны, знает, чего это ей стоило, но ошибется Жоакин Сасса, потому что в тот самый миг, когда он погружается в сон, Жоана Карда снова принимает Жозе Анайсо, и на этот раз они уже не так молчаливы, как прежде, ибо есть подвиги, которые дано свершить лишь однажды. Наверно, заснули, сказал кто-то из них, и тела обоих наконец-то расслабленно обмякли, наступило давно заслуженное освобождение.

Педро Орсе проснулся первым: пепельный палец зари, скользнув от окна, коснулся его утомленных губ, и ему приснилось, что его целует женщина, он пытался удержать и продлить сон, но глаза уже открылись, а губы остались пересохшими – ничьи уста не увлажнили их своим животворящим прикосновением. Пес вскинул голову, приподнялся на передних лапах, пристально поглядел на человека; в комнате стояла такая плотная полутьма, что непонятно было, какой свет отражая, блестели его глаза. Педро Орсе погладил его, и тот в ответ коротко лизнул его худую руку. Эти движения разбудили Жоакина Сассу, который поначалу не мог понять, где находится – его сбили с толку диван, где он ночевал лишь изредка, и непривычное соседство. Педро Орсе, откинувшись на спину, поглаживая лежавшую у него на груди голову пса, сказал: Вот и новый день, интересно, что он принесет, и Жоакин Сасса ответил: Может, собачка наша передумает, у людей так часто бывает: проснешься – а все вокруг другое, а мы вроде те же, а сами себя не узнаем. Сейчас на это непохоже. Пес поднялся во весь свой огромный рост и, тяжело ступая, направился к закрытым дверям. В полутемной комнате смутно виднелся лишь его размытый силуэт да поблескивали глаза. Ждет, сказал Жоакин Сасса, позови его, рано еще. Пес подошел на голос Педро Орсе и покорно опустился на пол, разговор продолжался вполголоса: Сниму деньги со счета, там, правда, немного, и одолжу где-нибудь, говорит Жоакин Сасса. А что будем делать, когда они кончатся? Может, раньше кончатся наши приключения. Кто знает, что нас ждет. Ну, выкрутимся, в крайнем случае – украдем, эти слова произнес с улыбкой Жоакин Сасса. Будем надеяться, до таких противозаконных деяний дело не дойдет; Жозе Анайсо тоже снимет деньги со счета, благо здесь, в Порто, есть отделение банка, где он держит свои сбережения; Педро Орсе взял с собой все свои песеты, что касается Жоаны Карда, то о её материальном положении мы совсем не осведомлены, но можно предположить она не из тех, кто будет жить на подачки или за счет любовника. Мы, правда, сомневаемся, что эти четверо сумеют поступить куда-нибудь на службу – для этого нужны такие качества как постоянство, стабильность, наконец, оседлый образ жизни, они же гоняют по всей стране следом за собакой, чья судьба, мы уповаем, скоро станет известна хотя бы ей самой, но сейчас не время узнавать у животных, если даже они и не лишены голосовых связок, куда они направляются.

В соседней комнате в объятиях друг друга спали утомленные любовники это истинное чудо, которое, как ни прискорбно, не может длиться вечно, и это вполне естественно: тело есть тело, оно со всем, что есть в нем, от начала до конца, заключено в кожаную оболочку и ею ограничено, принадлежит ему одному и нуждается в спокойствии, в независимости, и чтобы все процессы в нем протекали автономно, без вмешательства извне, а сон в обнимку требует от каждого, кто участвует в этом процессе, некой, с позволения сказать, угнезденности и прилаженности друг к другу а присутствие рядом другого тела нарушает эту гармонию – то рука затечет, то локоть вонзится меж ребер – и тогда мы, собрав всю положенную нам нежность, шепчем еле слышно: Любовь моя, подвинься чуточку. Итак, Жоана Карда и Жозе Анайсо спят, утомясь, ибо посреди ночи свершили третье соитие – они ведь находятся ещё только в самом начале своей любви и потому неукоснительно соблюдают славное правило – не отказывать плоти в том, чего она, по собственным своим резонам, требует. А Жоакин Сасса и Педро Орсе вместе с собакой, стараясь не шуметь, вышли из квартиры и отправились на поиски пропитания: каждый называет утреннюю трапезу по-своему, как принято у него в стране, но единый голод сглаживает лингвистические разногласия. Когда вернутся, любовники уже пробудятся ото сна и будут плескаться под душем, какие счастливцы эти двое и настоящие скороходы – как далеко умудрились они продвинуться за столь краткий срок.

Перед самым выходом все четверо стали в кружок и посмотрели на собаку с озабоченным видом, присущим тем, кто ждет указаний, сомневаюсь одновременно и в их целесообразности, и в том, что окажутся в состоянии их выполнить. Будем надеяться, молвил Жоакин Сасса, что на выезде из Порто она доверится нам так же, как доверилась на въезде, и остальные поняли, что именно он хотел этим сказать: представьте себе, что только тогда будет, если пес по кличке, ну, скажем, Верный, маниакально устремленный на север, заставит ехать по улице с односторонним движением или свернуть там, где поворот запрещен?! А будут конфликты с полицией, столкновения, пробки, аварии, и все население Порто с хохотом сбежится поглазеть на такое диво. Но ведь этот пес – не дворняга какая-нибудь, прости Господи: корни его генеалогического древа корнями уходят в самую преисподнюю, а ведь мы знаем, что она и есть источник всякой мудрости – и древней, и нынешней, и той, что ещё только суждено когда-нибудь явиться в мир. И вот поэтому, а, быть может, и потому, что Педро Орсе прошептал псу на ухо какие-то слова, значение которых до сих пор установить не удалось – не исключено, что это было заклинание – тот спокойно, как ни в чем не бывало, с таким видом, словно иной способ передвижения ему вообще неведом, уселся в машину, но обратите внимание! – голову на колени Жоане Карда на этот раз не положил, а бдительно следил за тем, как Жоакин Сасса крутит по переулкам и закоулкам, и всякий, кто понаблюдал бы за тем, куда направляется Парагнедых, сказал бы: На юг едут, а через минуту поправился бы: А теперь взяли западней или: Поехали к востоку, ведь это и есть четыре основные стороны света, потому что если двигаться по всем направлениям, указуемым «розой ветров», мы вовеки не выпутаемся из паутины улочек Порто и из затруднения, куда сами себя загнали.

Пес и четыре человека приходят к соглашению; четыре разумных существа решили довериться инстинкту животного, а, впрочем, может быть, всех их манит магнит, установленный где-то на севере, или тянет голубая шерстяная нить, неотличимая от той, что зажата в собачьих зубах. Но вот город остается позади, дорога, несмотря на все изгибы и повороты, ведет туда, куда надо, а пес дает понять, что хочет выйти и выпрыгивает в распахнутую перед ним дверцу, видно, что после ночевки под крышей он восстановил силы, отдохнул и отъелся. Рысь становится резвей и размашистей, и Парагнедых, повеселев, перестав грызть удила от нетерпения, устремляется следом. Шоссе теперь идет не вдоль побережья, и только поэтому не дано нам увидеть тот пляж, на котором Жоакин Сасса продемонстрировал когда-то силу, не снившуюся Самсону. Жаль, говорит наш дискобол, что удаляемся от берега, я бы вам показал то место, где вышла та история с камнем, сам библейский Самсон не сумел бы свершить такого, но из скромности обрывает фразу, ибо разве сравнится чудо его со свершенным Жоаной Кардой в полях Эрейры, с загадочным дрожанием земли, ощущаемым Педро Орсе, и если здесь проводником нам служит сухопутный пес, то что сказать о многотысячной стае скворцов, следовавших за Жозе Анайсо неотступно в продолжении столь долгого времени и оставивших его, лишь когда пришла им пора отправляться в новый полет?

Дорога идет вверх, потом вниз и снова – вверх, и теперь уже постоянно лезет в гору, разве что изредка, лишь чтобы передохнуть, спускается под уклон, горы в здешних краях невысоки, да сердце у Парагнедых изношено, и он тяжело отдувается, еле справляясь с одышкой, а пес впереди без устали отмахивает милю за милей. Остановились перекусить у пастушьей сторожки на обочине, и снова пес исчез, сам позаботившись о своем пропитании, и вернулся с окровавленной мордой, и теперь уж мы знаем, что это за кровь, и никакой тайны тут нет: если еду не кладут тебе в кормушку, её надо выследить и добыть самому. Снова отправляются они в путь, неуклонно держа к северу, и Жозе Анайсо говорит, обращаясь к Педро Орсе: Если и дальше так поедем, скоро попадем в Испанию, к тебе домой. Мой дом – в Андалузии. Не все ли равно? Нет, страна – это одно, родина – совсем другое, её знаешь, а о стране понятия не имеешь. Разве ты не бывал в Галисии? Никогда, это чужой дом.

Ну, если они и попадут в Испанию, то ещё не сейчас, эта ночь будет проведена в Португалии. Жозе Анайсо и Жоана Карда зарегистрировались как муж с женой, Жоакин Сасса и Педро Орсе в целях экономии взяли один номер на двоих, а псу пришлось ночевать с Парагнедых, потому что хозяйка пансиона отказалась впустить в дом такую зверюгу: Куда такое чудовище, пусть на улице спит, а то ещё блох напустит. Нет у него блох, возразила Жоана Карда, но возражения её не были приняты во внимание, ибо дело не в блохах. Посреди ночи встал с кровати Педро Орсе, надеясь, что входная дверь не на запоре, а она вправду оказалась открыта, и часа два поспал в автомобиле в обнимку с псом: если по причинам объективным и очевидным любовь невозможна, то для дружбы помехи нет. И показалось Педро Орсе, когда он залезал в машину, что пес тихонько подвыл, должно быть, приснилось что-нибудь, так бывает – когда очень хочется чего-нибудь, премудрая наша плоть, сжалившись над нами, удовлетворяет желания разными способами, в том числе – и во сне и снами, так, по крайней мере, принято считать. Еще бы! а иначе кто бы в силах был снести вечную неудовлетворенность, от жизни неотъемлемую, раздается тут неизвестно чей голос, который время от времени вмешивается в наше повествование.

Потом Педро Орсе вернулся в пансион, а пес направился следом, но, поскольку вход ему был воспрещен, улегся на ступеньках, и перо мое бессильно описать ужас, обуявший хозяйку, когда при первых лучах восхода выпорхнула она, ранняя пташка, наружу, в радостном предвкушении нового трудового дня, отворила ставни навстречу рассветной прохладе, и тут с половика поднялся Немейский лев, разинул пасть – это был всего лишь зевок невыспавшегося существа – но и зевок способен повергнуть в оторопь и смятение, если обнажаются при этом чудовищные клыки и язык, такой красный, будто по нему струится кровь. Да, большой был крик, и большой вышел скандал, и постояльцы не столько мирно удалились, сколько были выгнаны взашей, и Парагнедых уже заворачивал за угол, а хозяйка, стоя на приступочке крыльца, все ещё поносила и проклинала безмолвного зверя: эти хуже всех, ибо если верно речение «Пес, что лает, не кусает», то справедливо и обратное, и если мощь челюстей и острота зубов находятся в прямой зависимости от молчания, то избави нас, Боже, от таких встреч. Путники со смехом вспоминали эту сцену, а Жоана Карда из женской солидарности заметила, что будь она на месте хозяйки, тоже перепугалась бы, да и вам не стоило бы рядиться в храбрецы, хуже нет отваги по обязанности глубоко копнула она этим замечанием: каждый мужчина втайне пытается совладать со своей трусостью, а Жозе Анайсо решил при первой же возможности поведать возлюбленной, какие страхи томят его душу, и правильно – что это за любовь, если всего не говорить, вот когда пройдет она, тогда пожалеешь о том, что выложил все как на духу, тем более, что духовник порою во зло употребляет оказанное ему доверие. Будем надеяться, что Жозе Анайсо и Жоана Карда устроятся так, чтобы избежать такого оборота событий.

Граница уже невдалеке. Успев привыкнуть к чудесным способностям своего проводника, путешественники как нечто само собой разумеющееся воспринимают то, что пес – пусть побудет он пока безымянным, в свое время мы выберем ему достойную кличку – без малейших колебаний, без заминки избирает на развилке двух дорог ту, по какой следовать, а ведь, помимо развилок, существуют ещё и перекрестки. Конечно, собачка однажды уже проделала этот путь в обратном направлении, с севера на юг, но приобретенный опыт мало чем может ей пригодиться, если мы вспомним, сколь многое меняется от перемены точки зрения, которая, как нам, к счастью, известно, все определяет. Люди постоянно живут рядом с чудесами, но узнают едва ли половину их, да и ту чаще всего понимают неверно, потому что, как Господь Бог наш, желают, чтобы этот и прочие миры всенепременно сотворены были по их собственному образу и подобию, причем им безразлично, кто эти миры сотворил на самом деле. Инстинкт ведет собаку, однако неведомо, что или кто ведет инстинкт, и если как-нибудь на днях придется нам давать объяснение некоей странности, то, вероятней всего, объяснение проскользит по поверхности, не затронув сути, если только не дадим объяснения самому объяснению, а тому – ещё одно, а этому – новое, и так до бесконечности, до того последнего мгновенья, когда уже не останется ничего, чтобы объяснить гору объясненного, и таким вот попятным движением доберемся мы до первоначального хаоса, но речь у нас идет сейчас не о том, как образовалась Вселенная – кто мы такие есть, чтобы рассуждать об этих премудростях? – а о собаках.

И о людях. О тех, кто следом за собакой движется к границе, до которой уже рукой подать. На склоне дня покинут они португальские пределы и только тогда, чему виной, должно быть, сгущающиеся сумерки, обнаружат исчезновение пса, и сейчас же растеряются как дети в дремучем лесу: что делать? Жоакин Сасса воспользовался случаем, чтобы подвергнуть сомнению пресловутую собачью верность, но мы это высказывание отметаем как заведомый вздор, а прислушаемся-ка лучше к здравому суждению умудренного житейской опытностью Педро Орсе: Он переплыл, наверно, реку и ждет нас на том берегу, и если бы люди проявляли настоящее внимание к тем звеньям и, извините, валентностям, которыми сцепляется не только одно вещество с другим, но и бытие с бытием, то сразу поняли бы – речь сейчас о Жоане Карде и Жозе Анайсо – поняли бы, говорю, что у пса побуждения могут быть такие же, как у скворцов, ибо не исключено, что именно здесь он переходил границу, когда шел с севера на юг, и, вероятно, не захотел вновь пережить те неприятные моменты, когда его, разгуливавшего без ошейника и намордника, приняли за бешеного и встретили ружейным огнем.

Стражи границы рассеянно проглядывают документы, разрешают следовать, и видно, что они не слишком перегружены работой: люди, как мы имели возможность убедиться, ездят много, но все же по мере сил стараются страну не покидать, словно боятся потерять большой дом, то есть отчизну, даже если по доброй воле покинули малый – свое убогое обиталище. На другом берегу реки Миньо царит такая же скука, и слабую искорку любопытства высекает лишь присутствие среди трех португальцев испанского гражданина преклонного возраста, а случись такое в обычное время, в беспрестанной череде въездов-выездов, и на это никто не обратил бы внимания. Жоакин Сасса отъехал с километр, прижался к обочине и затормозил: Подождем, может, Педро прав, и пес знает, что делает, нагонит нас. Ждать пришлось очень недолго десяти минут не прошло, как ещё не успевший обсохнуть пес появился перед автомобилем. Прав, прав оказался Педро Орсе, и нам бы не сомневаться в его правоте, да задержаться бы на берегу, поглядеть на отважную переправу, да потом бы с удовольствием и пользой описать её, а не границы и пограничников, которые ничем, кроме цвета и кроя мундиров, друг от друга не отличаются и говорят одно и то же, хоть и на разных языках: Проходите, Можете следовать, тем все дело и кончилось, и даже искорка любопытства не более, чем убогий плод нашей фантазии, призванный хоть немного расцветить унылый эпизод.

Буйство фантазии, игра воображения весьма пригодились бы нам сейчас для рассказа о том, как свершали наши герои путешествие, длившееся два дня и две ночи, как ночевали в деревенских гостиницах, как по древним-древним дорогам неуклонно двигались на север, пересекая галисийские земли, как мочили их дожди, возвещая пришествие осени, но вот и все, что можно сказать об этом странствии, и выдумывать тут нечего. Что еще? – ночные объятия Жоаны Карда и Жозе Анайсо, постоянная бессонница Жоакина Сассы, рука Педро Орсе, свесившаяся с кровати на спину псу – в здешних краях его впускали под крышу. И опять дорога прямо к горизонту, который близко к себе не подпускает. Жоакин Сасса снова заговорил о том, что чистейшее безумие покорно следовать за дурацким псом неведомо куда, неизвестно зачем, на край света, на что Педро Орсе возразил ему не без обиды, а потому сухо: Перед тем, как добраться до края света, мы упремся в море. Следует отметить еще, что пес устал, бежит, понуро опустив голову, и хвост уже не полощется победным стягом, и подушечки лап, хоть и подбила их природа жесткой кожей, не выдерживают постоянного трения о каменистую почву, растрескались в кровь, что как-то вечером обнаружил Педро Орсе, отчего так неприязненно и ответил он Жоакину Сассе, который, наблюдая за этим со стороны, примирительно говорит: Перекисью бы надо промыть. Ага, поучи падре «Отче наш» читать, без тебя знаю, я, слава Богу, фармацевт по профессии. Впрочем, если не считать этого малозначительного инцидента, путешественники ладили между собой.