Текст книги "В доме напротив"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Проходя на кухню. Соня увидела г-жу Амар, наклонившуюся над раскрытыми чемоданами. Вскоре она загремела тарелками и сковородками на кухне.

– Вы с ней уже так подружились?

– Все слуги ушли, и она мне предложила… Г-жа Амар схватила его за рукав, потихоньку вывела в кабинет и прикрыла дверь.

– Вы знаете, кто такая Соня? – шепнула она ему на ухо. – Она сестра Колина, начальника морского отдела ГПУ. А теперь скажите: вы знаете, от чего умер ваш предшественник? И никто не знает. За несколько часов умер, а до тех пор никогда не болел.

Должно быть, Адиль бей сильно побледнел, так, что она засмеялась и дружелюбно положила ему руки на плечи.

– Ничего, привыкнете! Только следите внимательно за всем, что говорят, что делают.

В квартире раздался звонок, какого Адиль бей еще не слышал. Открылась дверь. Соня хотела взять телефонную трубку.

– Подойдите к телефону сами, – сказала г-жа Амар, обращаясь к консулу. Он снял трубку.

– По-русски говорят, – вздохнул он, держа трубку в протянутой руке.

– Г-жа Амар опередила Соню, и та вынуждена была отойти.

– Вас соединили с консульством в Тифлисе. Вот! Теперь по-турецки заговорили…

Адиль бей схватил трубку и с детской радостью закричал на родном языке:

– Алло! Слушаю! Это турецкий консул? Слышно было плохо. Голос звучал издалека, с перебоями и треском, наконец он расслышал.

– Алло! Доводим до вашего сведения, что Фикретэфенди был арестован по прибытии в Тифлис..

– Алло! Что вы сказали? Я хочу спросить… Но на том конце уже повесили трубку, и телефонистка на линии опять что-то говорила по-русски.

Адиль бей в нерешительности повернулся к обеим женщинам. Соня смотрела на него с невозмутимостью секретарши, ожидающей распоряжений. Персиянка же, казалось, настойчивым взглядом подсказывала ему эти распоряжения: “Помните, что я вам говорила. Пусть она выйдет!»

– Можете идти, – вздохнул Адиль бей. – Ничего важного.

– Будете есть яичницу?

– Как вам угодно.

Они подождали, пока закроется кухонная дверь.

– Ничего не понимаю, – сказал он со вздохом. – Из Тифлиса мне сообщили, что Фикрета арестовали. Г-жа Амар раздосадованно щелкнула пальцами.

– Я хотел узнать подробности, но там уже повесили трубку. Что я тут могу поделать?

Персиянка была взволнованна больше, чем он, схватила было трубку, потом, ничего еще не сказав, передумала и повесила ее.

– Вы не считаете, что надо официально обратиться к властям?..

– Никуда не надо обращаться, – сухо ответила она. – А вы не знаете, вещи его забрали тоже?

– Мне ничего не сказали. Они меня даже не выслушали.

– Черт побери!

– Почему – черт побери?

– Да так, мы отправили с ним три великолепных серебряных самовара!

Адиль бей уже совсем ничего не понимал.

– Да не смотрите вы так на меня! – раздраженно воскликнула она. – Да, три самовара! Их еще иногда можно купить у крестьян, как говорится, дешевле корки хлеба, платим-то мы мукой. Этот болван Фикрет взялся переправить их в Персию. Мне надо сообщить мужу…

Г-жа Амар огляделась по сторонам в поисках шляпы, потом вспомнила, что оставила ее в спальне, и там увидела чемоданы, которые начала было распаковывать. Она тотчас же сбросила с себя озабоченность, протянула Адиль бею обе руки и взяла его ладони в свои:

– Вы не сердитесь на меня?

– За что?

– За то, что я вас сейчас бросаю. Я уверена, что мы с вами станем очень, очень добрыми друзьями.

Ее сильные ладони удерживали его руки, сжимая их все крепче.

– Вы ведь хотите этого?

Он машинально сказал “да”, и тотчас же губы персиянки коснулись его губ.

– Шш! Не провожайте меня…

Опустив голову, Адиль бей вошел в кухню и услышал, как жарится яичница на сковороде. Соня стояла в шляпке, с сумочкой в руке.

– Все, что вам нужно, вы найдете в буфете. Но в доме нет ни скатертей, ни полотенец, ни постельного белья…

– А раньше все это было?

– Разумеется.

– А кому все это принадлежало?

– Не знаю. Вы сможете все купить в Торгсине. Я иду завтракать. В котором часу я должна вернуться? Адиль бей пожал плечами.

– А когда вы обычно возвращаетесь?

– К трем часам.

Взглянув на нее исподлобья, он неожиданно спросил:

– Сколько вам лет?

– Двадцать.

– Вы местная?

– Я из Москвы.

– Где вы изучали турецкий язык? Она ответила все с той же простотой:

– До революции мой отец служил швейцаром в турецком посольстве. Яичница сейчас пригорит. А мне пора идти.

Есть почему-то не хотелось. Завтрак напомнил ему войну. Адиль бей машинально сел за маленький стол некрашеного дерева, съел яичницу прямо со сковороды, открыл баночку тунца, выпил бутылку пива. Потом от нечего делать уставился на закрытое окно в доме напротив. За кисейной занавеской угадывалась какая-то тень, а то и две.

Улица была пуста. Стояла жара. Адиль бею хотелось не то спать, не то что-то делать, но ничего делать он не стал и даже не убрал со стола, так и остался сидеть опустив голову на руки.

Глава 3

Адиль бей с Соней пробрались мимо людей, застывших вдоль всей лестницы, прошли ряд помещений, набитых людьми до такой степени, что они превратились в безликую массу, и открыли дверь в конце коридора.

Вот уже третий раз приходили они вместе в Иностранный отдел. Как и в предыдущие два раза, консул нес черный кожаный портфель.

Адиль бей уже начинал привыкать к своим обязанностям. Он протянул руку для приветствия человеку в косоворотке, с бритым черепом, сидящему за столом, заваленным папками с делами, затем поклонился женщине, сидевшей за другим столом.

Было очень светло и очень жарко. По выбеленным стенам тянулись деревянные полки. Соня уселась в торце стола и раскрыла портфель, переданный ей консулом.

Обстановка была простой и дружелюбной. Адиль бей сел возле окна на плетеный стул.

– Спросите его прежде всего об армянине, чье дело я передал, когда мы приходили в первый раз.

Начальник Иностранного отдела не говорил ни по-турецки, ни по-французски. На вид ему было лет сорок, голый череп и русская рубашка-толстовка придавали аскетический облик, подчеркнутый ласковой, очень умной улыбкой и спокойным взглядом голубых глаз.

Пока Адиль бей говорил, он с улыбкой смотрел на него, словно соглашаясь, хотя ничего не понимал. Соня повторила фразу по-русски. Чиновник отпил глоток чая из стакана, стоявшего у него под рукой, потом произнес.

– Ждут приказа из Москвы, – перевела Соня.

– Но ведь уже две недели назад этот приказ передан по телеграфу!

Соня промолчала, показывая всем видом, что поделать ничего не может – надо ждать.

– А женщина, у которой конфисковали всю мебель? Когда разговор шел не по-русски, чиновник смотрел то на Адиль бея, то на папки, принесенные секретаршей, и лицо его выражало безмерное терпение – Пожалуй, лучше сейчас передать ему новые дела, – посоветовала Соня.

– Хорошо, тогда спросите-ка: почему позавчера арестовали того беднягу, который выходил из консульства?

Адиль бей внимательнее, чем обычно, следил за переводом, как будто мог разобрать, точно ли она передает его слова.

– Что он сказал?

– Что ничего об этом не слышал.

– Но другие-то, наверно, слышали. Пусть наведет справки.

Адиль бей раздражался все больше и больше. Каждое утро, сидя за письменным столом напротив Сони, которая записывала все, о чем шла речь, он внимательно слушал унылые жалобы своих посетителей.

Это были те самые люди, которых он видел у рыбного порта. Те самые палубные пассажиры одесского парохода, что спали, приткнувшись к своим пожиткам, те самые, что день и ночь толклись на вокзальных перронах, ожидая, не найдется ли местечка в поезде.

Они приезжали издалека, чуть ли не из Туркестана, потому что им сказали, что в Батуме найдется хлеб и работа. Они блуждали по улицам, пока какой-нибудь человек не сообщал им, что их ждет помощь в турецком консульстве.

– Ты турецкий подданный?

– Не знаю.

Многие из них до войны были турками, потом, сами того не зная, стали русскими.

– Чего же ты хочешь?

– Не знаю. Нам не дают ни работы, ни хлеба.

– Ты хотел бы уехать в Турцию?

– А еда там есть?

Кто-то потерял по дороге ребенка, а то и двоих, и просил консула навести справки. У других на вокзале какой-то чиновник забрал все имущество и посадил их на несколько дней за решетку.

Они не знали почему. Они даже не спрашивали об этом. Но с тихим упорством настаивали, чтобы им вернули жалкие пожитки.

На тех же, кто действительно были турками по национальности, Адиль бей заводил досье, передавал в Иностранный отдел, когда приходил туда с Соней Чиновник в вышитой косоворотке принимал его с неизменной улыбкой, что-то неторопливо говорил, рассматривая свои руки с грязными ногтями.

Два дня назад крестьянская пара вышла из консульства, а немного времени спустя жена прибежала обратно в полной растерянности и сказала, что не успели они дойти до угла, как мужа забрали люди в зеленых фуражках, ее же избили, чтобы отогнать прочь.

– Что произошло? – обратился Адиль бей к чиновнику.

– Он говорит, – как заученный урок произнесла Соня, – что сделает все возможное, чтобы дать ответ на этот вопрос к следующему вашему приходу.

– Но у этой женщины нет ни рубля! Все деньги были у мужа.

– Пусть идет работать.

– Но их никуда не брали.

Чиновник, сделав неопределенный жест, сказал несколько слов.

– Что он сказал?

Соня равнодушно ответила:

– Что это не по его ведомству, он передаст письменный запрос.

– Он же может позвонить в ГПУ. Телефон стоял тут же, на столе.

– Телефон не работает.

Чиновник отпил глоток чая.

Адиль бей готов был вскочить и уйти. Солнце жгло спину. В кабинете царила неподвижность, которая тяжким грузом давила на плечи.

Так тянулось уже три недели. Он принес сюда не меньше пятидесяти папок с делами, но с тем же успехом мог бы их просто сжечь. У него принимали их с улыбкой. Несколько дней спустя сообщали: “Ждем распоряжений из Москвы”.

Кто-то вошел в кабинет, и чиновник, откинувшись на спинку стула, завел с вошедшим медленный разговор. Соня, в неизменном черном платье, в маленькой шляпке на светлых волосах, терпеливо ждала со спокойным выражением лица.

Сидевшая за другим столом служащая считала на счетах, время от времени, как и чиновник, прерывая работу, чтобы глотнуть чая.

Когда посетитель вышел. Соня протянула свои папки, одну за другой, сказав о каждой несколько слов. «

– Вы не забудете сказать, что это срочно? – спросил Адиль бей с безнадежным вздохом.

– Я сказала. Товарищ заведующий говорит, что дело пойдет быстро.

– Спросите еще, не подыскал ли он человека, который будет вести у меня хозяйство?.. Что он ответил?

– Что все еще ищет.

– Но ведь я все время вижу, как на улице люди просят милостыню.

– Значит, они не хотят работать.

– А если им сказать, что я буду хорошо платить?

– Им, наверно, сказали.

– Нет, переведите.

Она неохотно выполнила его просьбу, и чиновник с беспомощным видом пожал плечами.

– Невероятно, чтобы в городе с тридцатью тысячами жителей нельзя было найти кого-нибудь!

– Найдется наверняка.

– Спросите также, почему граммофон, который я выписал из Стамбула, прибыл без пластинок.

Заведующий, должно быть, понял слово “граммофон”, так как тотчас же что-то сказал.

– Что он говорит?

– Что пластинки пришлось отправить в Москву, так как среди них были испанские.

– Ну так что же?

– В учреждениях Батума никто не знает этого языка. Адиль бей встал, стиснув зубы, и сделал усилие, чтобы пожать руку собеседнику.

– Идемте! – сказал он секретарше.

В коридоре им пришлось перешагивать через людей, спавших на полу в ожидании приема в тот или другой кабинет Они валялись, как кучи тряпья, и даже не возмущались, когда о них спотыкались Выйдя на улицу, они пошли рядом; Адиль бей забыл взять у Сони из рук портфель Был самый тяжелый час. Зной застыл в кольце гор, с Черного моря не доносилось даже легкого дыхания ветерка.

Перед итальянским консульством стояла красивая личная машина консула, привлекавшая взгляды еще и потому, что в городе было всего три машины. На затененной террасе второго этажа г-жа Пенделли, в утреннем пеньюаре, занималась с дочерью На плетеном столике виднелись тетради, чернильница, лимонад – Как вы думаете, итальянцы добиваются большего, чем я? – подозрительно спросил Адиль бей.

– На это нет оснований Каждый раз повторялось одно и то же – безупречно гладкие ответы, не отвечающие ни на один вопрос.

На улицах было мало народу, ни торговли, ни транспорта, то есть того, что делает город городом.

Когда-то, должно быть, все эти улочки, как в Стамбуле, Самсуме или Трапезунде, как в любом восточном городе, были полны жизни. Кое-где еще сохранились лавки, они были пусты, окна закрыты ставнями или разбиты, но еще можно было прочитать полустертые вывески на русском, армянском, турецком, грузинском и еврейском языках.

Куда же делись шампуры, на которых у входа в рестораны потрескивали, обжариваясь, бараньи шашлыки? Где кузнечные наковальни, где прилавки дельцов-менял? И где сами эти люди в пестрых одеждах, ловившие на пути прохожих, соблазняя их своим товаром?

Какие-то смутные тени медленно и покорно появлялись и исчезали в солнечных лучах, какие-то едва различимые фигуры лежали в тени подворотен.

Соня и Адиль бей прошли мимо порта, где несколько иностранных судов, сгрудившихся возле нефтепроводов, перегоняли сюда через хребет нефть из Баку, мимо статуи Ленина, хоть и выполненной в полный рост, но казавшейся совсем маленькой человеческой фигуркой, большой Дом профсоюзов и клуб.

Соня шла молча, не глядя по сторонам. Она не потеряла терпения даже тогда, когда Адиль бей остановился около старухи, которая, сидя на панели, шарила в помойном ведре и что-то жевала. У нее были распухшие ноги и отвислые, толстые белые щеки.

– Неужели ее нигде не кормят? – спросил консул, рассерженный спокойствием секретарши.

– Каждый трудящийся зарабатывает себе на еду.

– В таком случае, как же вы объясните?..

– А работы хватает на всех, – невозмутимо продолжала она.

– Но если она не в состоянии работать?

– Для таких есть специальные богадельни. Она говорила все это ровным голосом. Адиль бею начинало казаться, будто он бродит по бесплотному миру.

– Что вы хотите к обеду?

Они уже почти дошли до консульства. Соня уже привыкла покупать ему каждый день еду.

– Мне все равно. Кстати, попросите врача зайти ко мне.

– Вы больны?

Он захотел ответить в ее манере.

– Если я приглашаю врача, это, естественно, означает, что я нездоров. – И он вошел в подворотню. Может, он и не был болен, но и здоровым себя не чувствовал. Стоило открыть дверь своей квартиры, как его охватывало отвращение. В передней и кабинете стояла вонь. Дважды он пытался вымыть пол рано утром, но стоило подойти к общему крану на лестничной клетке, как какие-то люди что-то начинали сердито говорить по-русски.

Возле этого крана всегда толклись люди. Жильцы мылись не у себя, а в коридоре, и было их невероятно много. Должно быть, в некоторых комнатах жило по десять человек.

Адиль бей прошел к себе в спальню и по привычке поглядел напротив. Окно было открыто. Колин только что пришел домой, швырнул свою зеленую фуражку на кровать и сел за стол, на котором лежали ломти черного хлеба, яблоки, сахар. Жена разливала чай.

«Лишь бы пришел тот самый врач, лечивший моего предшественника”, – подумал Адиль бей. Он потерял аппетит. Консервы, которые он поглощал в одиночестве у себя на кухне, вызывали изжогу. А если Соня и готовила что-нибудь, то не мыла потом ни чашек, ни тарелок, так же как не прибирала у него в спальне.

Вернулась с мелкими покупками Соня. Она открыла банку лангуст, разложила на одной тарелке копченую селедку, на другой – сыр.

Неужели ей безразлично и она не завидует Адиль бею, который сейчас усядется в одиночестве за стол и будет это все есть? Он смотрел, как она расхаживает по кухне, и даже подумал: уж не берет ли она чего-нибудь в его отсутствие? Впрочем, ему это безразлично. Да нет! Скорее. Соня предпочтет, чтобы все эти продукты сгнили. И действительно, все портилось и выбрасывалось, и какие-нибудь старухи, должно быть, поедали все это, вытаскивая из помойного ведра.

– Доктор придет?

– Да, скоро.

Что она о нем думает? Время от времени он ловил ее взгляд, направленный на него, но точно таким же равнодушным взглядом она смотрела решительно на все кругом.

– Можете идти завтракать.

Он знал, что сейчас увидит, как Соня входит в комнату в доме напротив, снимает шляпку и садится спиной к окну.

Это было ее место.

Говорила ли она там о нем? Сообщала, что он сказал, что сделал? Как бы там ни было, разговор там вряд ли был очень увлекательным. Ела она медленно, аккуратно жевала. Колин откусывал кусочек сахара, перед тем как отхлебнуть горячего чаю. Затем он на четверть часа садился к окну, и рукава его рубашки ослепительным пятном горели на солнце, которое к часу дня постепенно заливало все дома на той стороне улицы.

Были ли у него другие развлечения? Иногда, по вечерам, он ходил куда-то с женой, одетой все в то же желтое платье, как Соня в свое черное. Но в полночь они всегда сидели у окна и молча вдыхали прохладу. Раздевались в темноте, не зажигая лампы. Может быть, из-за девушки, которая к тому времени уже лежала в кровати? Она ведь тоже укладывалась спать в темноте. А утром, когда открывались окна, она уже была одета, в шляпке, и кровать ее была застелена. Зато ее золовка таскалась по комнате полуодетой и даже иногда снова ложилась и читала в постели целое утро.

Раздался стук в дверь.

– Войдите!

Это был врач. Он положил чемоданчик и кепку на стол и с вопросительным видом повернулся к Адиль бею.

– Вы говорите по-французски?

– Немного.

Я плохо себя чувствую. Тошнит, нет аппетита, не спится. Он говорил ворчливым тоном, будто винил врача в своем дурном самочувствии.

– Раздевайтесь.

С самого начала все пошло неудачно. Адиль бей надеялся, что удастся поболтать, получить какие-то успокаивающие сведения, а вместо этого оба они, без всякой на то причины, держались друг с другом враждебно. Из-за окна в доме напротив он ушел в самый дальний темный угол спальни и снял пиджак.

– Рубашку тоже.

Врач равнодушно смотрел на его голое тело с излишним слоем жира, на опущенные плечи.

– Никогда раньше не болели?

– Никогда.

– Дышите… Покашляйте… Дышите…

Адиль бей по-прежнему видел спину Сони, профиль ее брата, густые черные волосы грузинки.

– Садитесь.

Врач проверил коленный рефлекс. Потом измерил давление. Адиль бей чувствовал, как вздувается его рука, охваченная прибором.

– От чего умер мой предшественник? – спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал как можно естественней.

– Забыл. Надо будет посмотреть его карточку. Врач все смотрел на него, соображая, что еще следует проверить.

– Ложитесь.

Пощупал селезенку, печень. Вот и все. Привел в порядок чемоданчик.

– И что же?

– Нервничаете, расстраиваетесь? Принимайте перед сном немного брому.

– А где его взять?

– Пожалуй, обратитесь в Москву. И легкую пищу…

– А что у меня неладно?

– Да ничего… И всего понемножку.

Он уже уходил, исполненный равнодушия к Адиль бею, который шел за ним наполовину раздетый, со спущенными подтяжками.

– Вы не думаете, что это что-нибудь серьезное?

– Никогда ведь не знаешь. Что касается брома, поскольку вы иностранец, быстрее будет, если вам привезут его морем. У нас здесь лекарства редко бывают.

Адиль бею хотелось спросить, нет ли у него чего-нибудь с сердцем, но не успел. Доктор был уже на площадке. Зазвонил телефон, и консулу показалось, что в доме напротив по Сониной спине пробежала дрожь.

– Алло!.. Да, это я!

Это была госпожа Амар – звонила она чуть ли не каждый день, но видел ее Адиль бей только однажды, на берегу, когда она шла на женский пляж.

Еще до приезда в Россию он знал, что там купаются голыми, и представлял себе веселую суматоху загорелых тел на ярком солнце, в ослепительно сияющих волнах. На самом же деле на огромном каменистом пляже оказалось два участка, огороженных колючей проволокой, наводящей на мысль о тюремном лагере. За вход брали двадцать пять копеек, мужчины шли в один из этих лагерей, женщины – в другой.

– Поймала я вас на месте преступления, вот вы где бродите! – воскликнула Неджла Амар своим чересчур бодрым голосом.

По правде говоря, позже он с нарочито озабоченным видом прошелся вокруг участков пляжа, обнесенных колючей проволокой, рассчитывая ее увидеть.

Теперь она кокетничала по телефону:

– Угадайте, какая у меня для вас хорошая новость?

– Не знаю.

– Ну угадайте!

– Правительство отзывает меня в Анкару?

– Противный! Амар сегодня утром уехал в Тегеран и вернется через десять дней, не раньше.

– А, вот что!

– И вас это ничуть не волнует?

– Я не знал.

Он все еще стоял полуодетый.

– Если так, я не приду к вам пить чай, как собиралась.

– Нет, приходите!

– Вам этого хочется? Не уверена! Тем более, если я вдруг столкнусь с вашим ангелом-хранителем!

– Но я вам обещаю…

– Обещаете, что ее у вас не будет? Ну, тогда – может быть.

Раздался неприятный звук, обозначавший, по-видимому, поцелуй. В доме напротив Колин курил у окна, и дымок сигареты стройно поднимался вверх в неподвижном воздухе.

Когда, часов в одиннадцать вечера, начальник морского отдела ГПУ, иначе говоря, портовой полиции, вернулся из клуба и открыл окно, окно консульства тоже оказалось открытым и у подоконника замерла фигура в чем-то светлом.

На мгновение Колин погрузился в темноту своей комнаты, чтобы снять уличную обувь, надеть домашнюю и заодно взять из кармана пиджака пачку сигарет.

В окне напротив Адиль бей оставался неподвижным. Темнота окутывала его, подоконник холодил руки через тонкую ткань рубашки.

На улице не было прохожих, только откуда-то доносились шаги, вероятно, из каких-то очень отдаленных улиц. Ветер дул с северо-востока, и поэтому чуть-чуть слышна была музыка из бара для иностранных моряков на набережной.

Колин зажег сигарету, и Адиль бей уставился на пляшущий огонек. Чуть позже на подоконник рядом с мужем облокотилась грузинка, и они еле слышно о чем-то заговорили.

Может быть, Соня уже спала в своей железной кроватке, стоявшей у правой стены, как это знал, хоть сейчас и не видел, Адиль бей.

Воздух был нежным, он словно пропитался сладостью тропической растительности там, в горах. Жена Колина прижалась к мужу, ее тело, наверно, было таким же нежным и теплым, ведь она только что встала с постели, где ждала его.

Какой-то звук заставил Адиль бея обернуться: это Неджла Амар со вздохом отбросила одеяло и повернулась на другой бок.

В спальне стоял запах ее духов, и Адиль бею подумалось: уж не доносится ли он до дома напротив. Должно быть, персиянка выбрала духи с таким резким запахом, оттого что от ее тела пахло мускусом, как от дикого животного.

– Иди ложись, – вздохнула она в полусне. Адиль бею не хотелось спать и даже не хотелось лежать рядом с пылающим телом Неджлы. И думал-то он сейчас вовсе не о ней, а о том, спит ли сейчас Соня в той комнате, напротив, позади этой пары, и остается ли ее лицо во сне таким же бесстрастным?

Угадала ли она, почему Адиль бей отпустил ее сразу после обеда? Только когда она выходила из своего дома с купальным халатом в руках, на углу столкнулась с г-жой Амар, шедшей в консульство.

– Иди сюда, Адиль.

– Шш!

Окно закрывать не хотелось, чтобы не задохнуться. С тех пор, как врач измерил давление, он чувствовал, как в жилах бьется кровь, и эти непрерывные удары пугали.

Он ничего не ел и чувствовал себя больным.

Хоть бы она ушла, наконец! А вдруг служанка все расскажет мужу, когда он вернется?

– Он ревнив?

– Как тигр, – ответила Неджла, смеясь. Она вечно смеялась нервным, неестественным смехом, и нельзя было понять, чего в этом смехе больше – веселья, раздражения или вызова.

Зачем она тут осталась? И вообще, зачем пришла? Дважды она включала свет, и оба раза Адиль бею приходилось бороться с ней, чтобы выключить. Он действительно с ней боролся, даже чуть не вывернул ей руку.

– Боишься своей шпионочки! – хихикала она. – Ах, какого же труса я полюбила!

Адиль бей не выносил табака, но сейчас готов был закурить, глядя на красный огонек сигареты в доме напротив, казавшийся ему символом сладостного покоя. Похоже, надвигалась гроза.

Адиль бей перестал различать ровное дыхание Неджлы. Он уже ни о чем не думал. Наступило желанное блаженство. Он растворился во тьме И вдруг кто-то обвил его шею. Он вздрогнул. Это персиянка прижалась к нему и, держа сигарету, шепотом попросила спички.

Шевелиться не хотелось. Колины, вероятно, видели полуобнаженную грудь Неджлы. Кожа ее была коричневой, как орех, и тело таким упругим, что грудь, прижатая к оконной раме, не теряла формы.

– Дай спички!

Он взял со стола коробок. Огонек заплясал, как только что плясал в доме напротив. Они облокотились на подоконник, как та пара.

Время шло. Музыка в баре стихла, шагов уже не было слышно.

Прошел, быть может, час, и первые крупные капли дождя упали на землю. Только тогда Колины отошли от окна. Оно закрылось. Капля дождя попала на руку Неджлы, она спросила, вздохнув:

– Разве тебе не смешно, что они из ГПУ? В доме напротив виднелось только темное окно, а за ним – тонкий, бледный рисунок занавески.