Текст книги "Револьвер Мегрэ"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Жорж Сименон
«Револьвер Мегрэ»

Глава первая,

в которой Мегрэ опаздывает к завтраку, а один из приглашенных отсутствует на званом обеде…

Когда впоследствии Мегрэ вспоминал это необычное дело, то начинал думать о болезнях, которые подкрадывались исподтишка, начинаясь не бурно, а с легкого недомогания, с ломоты – симптомов слишком безобидных.

Не было вызова на место преступления, не было жалобы в уголовную полицию, не поступало тревожных сигналов и анонимных доносов; началом этого дела, если вспомнить все по порядку, был просто телефонный звонок мадам Мегрэ.

Черные мраморные часы на камине в кабинете Мегрэ показывали без двадцати двенадцать, он ясно помнит стрелки, образующие тупой угол на циферблате. Стоял уже июнь, в широко открытое окно вливался нагретый солнцем летний запах Парижа…

– Это ты?

Жена, конечно, узнала его голос, но она всегда переспрашивала, не потому, что сомневалась, а просто чувствовала себя неловко, говоря по телефону. Наверно, окна на бульвар Ришар-Ленуар сейчас тоже широко открыты… Мадам Мегрэ к этому времени обычно уже заканчивала всю основную работу по хозяйству. Она звонила ему редко.

– Слушаю.

– Я хотела только спросить, ты собираешься прийти завтракать?

Она почти никогда не звонила, чтобы задать ему этот вопрос. Он не рассердился, но нахмурил от удивления брови.

– Почему ты спрашиваешь?

– Просто так. А потом тебя здесь ждут. Ему показалось, что голос у нее виноватый.

– Кто?

– Ты его не знаешь. Ничего особенного. Но если ты не придешь завтракать, я скажу, чтобы не ждали.

– Мужчина?

– Молодой человек.

Конечно, она провела его в гостиную, куда они сами почти не заглядывали. Телефон стоял в столовой. Там они обычно проводили все время и принимали близких друзей. Именно в столовой находились трубки Мегрэ, его кресло и швейная машина мадам Мегрэ. По ее смущенному голосу он догадался, что дверь между двумя комнатами осталась открытой.

– Кто он такой?

– Не знаю.

– Что ему нужно?

– Не знаю. По-видимому, что-то личное.

Его мало интересовал этот посетитель. Если он и расспрашивал, то только из-за смущения жены, – она, очевидно, уже взяла этого мальчишку под свое покровительство.

– Я выйду около двенадцати, – сказал Мегрэ.

Ему оставалось принять только женщину, которая уже несколько раз приставала с жалобами на соседку, писавшую ей угрожающие письма.

Он позвонил секретарю.

– Пусть войдет.

Зажег трубку и, покорившись судьбе, откинулся на спинку кресла.

– Итак, сударыня, вы снова получили письмо?

– Целых два, господин комиссар. Я взяла их с собой. В первом, как вы сами увидите, она признается, что отравила мою кошку, и угрожает, что, если я не перееду на другую квартиру, скоро наступит моя очередь…

Стрелки на циферблате потихоньку двигались вперед. Нужно было делать вид, что принимаешь эту историю всерьез. Разговор продлился четверть часа. Когда Мегрэ уже поднялся, чтобы взять шляпу, в дверь снова кто-то постучался.

– Вы заняты?

– А ты что делаешь в Париже? Это оказался Лурти, его бывший инспектор, переведенный в уголовную полицию Ниццы.

– Проездом. Забежал, чтобы подышать здешним воздухом и пожать вам руку. Успеем проглотить по стаканчику в пивной «У дофина»?

– Перехватим на ходу.

Он очень любил Лурти, костлявого парня с голосом церковного певчего. В пивной у стойки они встретили еще несколько знакомых инспекторов. Потолковали о том о сем. Аперитив был так же хорош, как этот летний день. Выпили по стаканчику, потом по второму и по третьему.

– Я должен бежать. Меня ждут дома.

– Я провожу вас до уголка.

Они перешли вместе через Новый мост, дошли до улицы Риволи, где Мегрэ пришлось добрых пять минут искать такси. Было без десяти час, когда он наконец поднялся на четвертый этаж дома на бульваре Ришар-Ленуар, и, как обычно, дверь квартиры открылась прежде, чем он успел вынуть ключи из кармана.

Ему сразу бросился в глаза встревоженный вид жены. Понизив голос – дверь в гостиную была открыта, – он спросил:

– Все еще ждет?

– Нет, он ушел.

– А что ему было нужно?

– Он не сказал.

Если бы не ее взволнованное лицо, Мегрэ, конечно, пожал бы плечами, проворчав: «Одним меньше!»

Но она не вернулась на кухню, а пошла следом за ним в столовую; у нее был вид человека, который собирается просить прощения.

– Ты заходил сегодня утрем в гостиную? – спросила она.

– Я? Нет. Зачем?

Действительно, зачем ему было заходить утром в эту гостиную, которую он не переваривал?

– А мне казалось…

– Что?

– Ничего. Я все старалась припомнить. Я заглянула в ящик стола.

– В какой ящик?

– В тот, в который ты убираешь свой револьвер из Америки.

Только теперь он начал подозревать истину. Как-то ему пришлось провести несколько недель в Соединенных Штатах по приглашению полицейского управления, там много толковали об оружии. Перед отъездом американцы преподнесли ему револьвер, которым они очень гордились, это был «смит-вессон-45», специального образца, с коротким дулом и чрезвычайно легким спуском. На револьвере было выгравировано: «То J.-J. Maigret, from his F.B.I, friends».[1]1
  «Ж.-Ж. Мегрэ от друзей из Ф.Б.И.» (англ.)


[Закрыть]

Он никогда им не пользовался. Но как раз накануне вечером вынул из ящика, чтобы показать одному своему другу, вернее приятелю, с которым они пили кофе и ликер. Сидели они в гостиной.

– Почему «Ж.-Ж. Мегрэ»?

Он сам задал тот же вопрос, когда ему преподнесли этот револьвер во время прощального коктейля. Американцы предварительно выяснили, как его зовут, у них в обычае называть сразу два имени. Два первых его имени: «Жюль Жозеф». О третьем – Ансельм – он им ничего не сказал.

– Мой револьвер исчез?

– Сейчас я тебе все объясню.

Не слушая ее, он вошел в гостиную, где еще стоял запах сигарет, и взглянул на камин. Там он накануне оставил револьвер. Он помнил точно. А теперь револьвера не было. Но Мегрэ знал, что не прятал его в ящик.

– Кто это был?

– Во-первых, сядь. Я подам завтрак, а то жаркое подгорит. И пожалуйста, не сердись. Но он уже рассердился.

– Как ты могла впустить незнакомого человека в квартиру и…

Она вышла из комнаты и вернулась с блюдом в руках.

– Если бы ты его видел…

– Сколько ему лет?

– Совсем мальчик. Лет девятнадцати, самое большее двадцати.

– Что ему было нужно?

– Я была на кухне. Услышала звонок. Подумала, что принесли счет за газ, и пошла открывать. Увидела его. Он спросил: «Это квартира комиссара Мегрэ?» Я поняла по тону, что он принимает меня за прислугу. Он страшно нервничал, у него был такой испуганный вид.

– И ты сразу его провела в гостиную?

– Да, потому что он сказал, что ему совершенно необходимо тебя видеть и посоветоваться с тобой. Идти к тебе в управление он отказался. По-видимому, у него был слишком личный вопрос.

Вид у Мегрэ все еще был мрачный, но ему уже хотелось рассмеяться – он ясно представлял себе эту сцену: перепуганный мальчишка и жалеющая его мадам Мегрэ.

– Как он выглядел?

– Очень воспитанный мальчик. Не знаю, как описать. Не из богатых, но очень приличный. Я уверена, что он плакал. Он вынул сигареты из кармана и сразу же попросил у меня прощения. Тогда я ему сказала: «Можете курить. Я привыкла». Потом я пообещала, что позвоню и узнаю, когда ты вернешься.

– Револьвер все время лежал на камине?

– Конечно. Правда, я не видела его в эту самую минуту, но ясно помню, что он там лежал, когда я вытирала пыль, около девяти часов утра. А больше ведь никто к нам не приходил.

Мегрэ знал, что сама она не могла переложить револьвер в ящик. Его жена так и не сумела привыкнуть к огнестрельному оружию и ни за что на свете не прикоснулась бы даже к незаряженному револьверу.

Он ясно представлял себе, как это было. Жена прошла в столовую, поговорила вполголоса с ним по телефону, затем вернулась и объявила мальчишке: «Он будет здесь самое позднее через полчаса».

Мегрэ спросил:

– Ты оставляла его одного?

– Конечно, должна же я была приготовить завтрак.

– Когда он ушел?

– Вот этого я не могу сказать. Я начала жарить лук и плотно закрыла дверь на кухню, чтобы запах не разнесся по всей квартире. Потом пошла в спальню немного привести себя в порядок. Я думала, что он ждет, и не хотела входить в гостиную, чтобы его не стеснять. Было примерно половина первого, когда я зашла туда и увидела, что его нет… Ты на меня сердишься?

Сердиться на нее? За что?

– Как ты думаешь, что у него случилось? Он совсем не походил на вора.

Он не был вором, черт побери! Как бы вор мог догадаться, что именно в это утро на камине в гостиной комиссара Мегрэ лежал револьвер?

– Ты встревожен? Он был заряжен?

– Нет.

– Тогда в чем же дело?

Идиотский вопрос! Оружие обычно похищают, чтобы им воспользоваться. Мегрэ вытер губы, встал из-за стола и проверил, на месте ли патроны. Да, они так и лежали в ящике. Прежде чем опять сесть за стол, он позвонил в полицейское управление.

– Это ты, Торранс? Пожалуйста, немедленно позвони всем владельцам оружейных магазинов. Алло… Да, оружейных… Спроси, не покупал ли кто-нибудь патроны для «смит-вессона» сорок пятого калибра специального образца… В случае, если такой покупатель еще не приходил, но появится сегодня днем или завтра, пусть задержат этого человека и сообщат на ближайший полицейский пост… Да, все. Я приду как обычно.

В половине третьего, когда он вернулся на набережную Орфевр, Торранс уже узнал, что какой-то молодой человек заходил в магазин на бульваре Бон-Нувель и спрашивал патроны. Так как этого калибра не было, хозяин направил покупателя в магазин Гастинн-Ренетта, и тот продал ему целую коробку.

– Мальчишка показывал оружие?

– Нет. Он протянул клочок бумаги, на котором были написаны марка и калибр.

…В этот день у Мегрэ было много других дел. Около пяти часов он поднялся в лабораторию к доктору Жюссье, который сразу спросил его:

– Вы сегодня вечером будете у Пардона?

– Я уже знаю. Треска по-провансальски, – ответил Мегрэ. – Пардон мне звонил позавчера.

– Мне тоже. Боюсь, что доктор Поль не сможет прийти.

Бывает так, что две семьи почему-то сближаются и начинают проводить время вместе, а потом без всяких причин теряют друг друга из виду. Вот уже около года раз в месяц Мегрэ с женой посещали обеды у Пардона, или, как они их называли, обеды табибов.[2]2
  Врачей, лекарей (арабск.). Здесь – арго.


[Закрыть] Именно Жюссье, директора лаборатории криминалистики, однажды вечером затащил комиссара к доктору Пардону на бульвар Вольтера: «Вот увидите, он вам понравится. Стоящий парень! Мог бы стать одним из самых выдающихся специалистов, и, заметьте, в любой области медицины. Он был стажером в Валь-де-Грас и ассистентом у самого Лебраза, а потом еще пять лет стажировал в больнице Святой Анны». – «А что он сейчас делает?» – «Занялся практикой в своем квартале. Работает по двенадцать – пятнадцать часов в сутки, не заботясь о том, заплатят ему или нет, и частенько забывает послать счет пациенту. У него есть еще одна страсть – кулинария».

Дня через два после этого разговора Жюссье позвонил Мегрэ: «Вы любите утку с бобами?» – «Почему вас это интересует?» – «Пардон приглашает нас завтра на обед. У него подают только одно блюдо – обычно национальное, и он желает узнать заранее, придется ли оно по вкусу его гостям». – «Согласен на утку с бобами!»

С тех пор было еще много обедов, на которых подавали то петуха в вине, то турецкий плов, то камбалу по-дьеппски и многое другое.

На этот раз речь шла о треске по-провансальски. Да, кстати, на этом обеде Мегрэ должен был с кем-то познакомиться. Накануне Пардон позвонил ему: «Вы свободны послезавтра? Вы любите треску по-провансальски? Вы за трюфели или против?» – «За».

У них вошло в привычку называть друг друга по фамилии, а жены, наоборот, называли друг друга по имени. Обе супружеские пары были примерно одного возраста. Жюссье – лет на десять моложе. Доктор

Поль, судебно-медицинский эксперт, который часто присоединялся к их компании, – старше.

«Скажите, Мегрэ, вам не будет неприятно познакомиться с одним из моих старых приятелей?» – «Почему неприятно?» – «Честно говоря, я бы его не пригласил, если бы он не попросил меня познакомить его с вами. Только что он был у меня на приеме, так как он к тому же мой пациент, и настойчиво допытывался, будете ли вы у меня завтра».

Вечером, в половине восьмого, мадам Мегрэ в легком платье в цветочках и веселой соломенной шляпке натягивала белые перчатки.

– Ты готов?

– Пошли.

– Ты все еще думаешь об этом молодом человеке?

– Нет.

Кроме всего прочего, было приятно, что Пардоны жили в пяти минутах ходьбы. В окнах верхних этажей отражались лучи заходящего солнца. Улицы пахли нагретой за день пылью. Повсюду еще играли дети, а родители вышли подышать свежим воздухом и расселись на стульях прямо на тротуаре.

– Не спеши.

Он слишком быстро ходил, по ее мнению.

– Ты уверен, что это именно он купил патроны?

С самого утра у нее было тяжело на сердце, и чувство это усилилось после рассказа Мегрэ о Гастинн-Ренетте.

– Тебе кажется, что он покончит жизнь самоубийством?

– Может быть, поговорим о чем-нибудь другом?

– Он так ужасно нервничал. Окурки в пепельнице совсем измяты.

Было очень тепло, Мегрэ снял шляпу и нес ее в руках, как горожанин на воскресной прогулке. Они дошли до бульвара Вольтера и на углу площади вошли в дом, где жил Пардон. Старый узкий лифт, как обычно, громко заскрипел, трогаясь с места, и мадам Мегрэ слегка вздрогнула.

– Входите. Муж вернется через несколько минут. Его срочно вызвали к больному, но это в двух шагах отсюда, – приветствовала их мадам Пардон.

Почти каждый раз, когда Мегрэ обедали у Пардона, доктора срочно вызывали к больному. «Не ждите меня», – говорил он, уходя. Часто случалось, что гости расходились, так и не дождавшись его возвращения.

Жюссье уже пришел и сидел в гостиной. Там стоял большой рояль и повсюду лежали вышивки. Через несколько минут вихрем влетел Пардон и сразу же скрылся в глубине кухни.

– Лагранжа еще нет?

Пардон был маленького роста, довольно толстый, с очень большой головой и выпуклыми глазами.

– Погодите, сейчас я угощу вас одной штукой, пальчики оближете.

Доктор любил сюрпризы и всегда удивлял гостей то каким-нибудь необыкновенным вином, то старым ликером; на этот раз он поразил их белым вином Шаранты, которое ему прислал один винодел из Жонзака.

– Мне не наливайте, – запротестовала мадам Мегрэ, которая пьянела от одной рюмки.

Завязалась беседа. Окна были открыты. Золотистое вечернее небо постепенно темнело. Толпа людей медленно текла по бульвару.

– Интересно, куда девался Лагранж?

– Кто он такой?

– Я когда-то учился с ним вместе в лицее Генриха Четвертого. Если не путаю, ему пришлось уйти, когда мы были в последних классах. Он жил тогда на улице Кювье против Ботанического сада, а его отец казался мне очень важным господином, потому что он был бароном или выдавал себя за такового. Я давно потерял Лагранжа из вида, уже лет двадцать, а несколько месяцев назад он вдруг вошел в мой кабинет, терпеливо дождавшись очереди в приемной. Я его сразу же узнал. Пардон взглянул на часы и сверил их со стенными.

– Меня удивляет, что его до сих пор нет… Он так хотел прийти… Ждем еще пять минут, если не появится, сядем за стол без него.

Он снова наполнил стаканы.

Мадам Мегрэ и мадам Пардон упорно молчали. Хотя мадам Пардон была худой, а жена комиссара пухленькой, обе были в одинаковой мере скромны и в присутствии мужей неизменно держались в тени. Дамы редко разговаривали за обедом, но потом уединялись, чтобы пошептаться о своих делах.

У мадам Пардон был очень длинный нос, слишком длинный, к нему приходилось привыкать. Вначале было даже как-то неудобно смотреть ей в лицо. Не из-за этого ли носа, над которым, наверно, смеялись ее школьные подруги, она стала такой скромной и смотрела на своего мужа такими благодарными глазами?

– Держу пари, – говорил Пардон, – что у каждого из здесь присутствующих был в школе товарищ или подруга вроде Лагранжа. На двадцать или тридцать мальчиков обязательно найдется хоть один, который в тринадцать лет бывает краснощеким толстяком с толстыми розовыми ногами.

– В нашем классе такой девочкой была я, – сказала мадам Мегрэ.

Но Пардон галантно возразил:

– Девочки почти всегда выравниваются. Частенько бывает, что такие толстушки становятся самыми хорошенькими. Мы прозвали Лагранжа «Бебе-Кадум». Наверно, в те времена во французских школах было много ребят, которых товарищи называли так же. Я был школьников в эпоху, когда все улицы были заклеены рекламами с изображением этого чудовищного младенца.

– Ваш приятель изменился?

– Конечно, пропорции другие. Но он так и остался рыхлым толстяком. Садимся за стол! Тем хуже для него.

– Почему вы не позвоните ему?

– У него нет телефона.

– Он живет в этом районе?

– В двух шагах отсюда, на улице Попинкур. Не представляю, зачем вы ему были нужны. Прошлый раз в моей кабинете валялась газета с вашей фотографией на первой странице… – Пардон взглянул на Мегрэ. – Простите, старина, не знаю как, но я проговорился, что знаком с вами. Кажется, я добавил, что мы друзья. «Он действительно такой, как о нем рассказывают?» – спросил Лагранж. Я ответил «да» и что вы человек, который…

– Который что?

– Не важно. Я сказал все, что о вас думаю, пока осматривал его. Он диабетик. У него плохо с обменом веществ. Он ходил ко мне на прием два раза в неделю, так как очень озабочен своим здоровьем. В следующий раз он снова заговорил о вас, хотел узнать, часто ли мы видимся, и я ответил, что мы обедаем вместе каждый месяц. Вот тогда он и стал настаивать, чтобы я его тоже пригласил. Честно говоря, я удивился, потому что со времен лицея встречался с ним только в своем врачебном кабинете… Итак, прошу к столу…

Треска по-провансальски оказалась кулинарным шедевром, к тому же Пардон где-то отыскал сухое вино из окрестностей Ниццы, которое удивительно гармонировало с треской. После разговора о толстяках перешли на рыжих.

– В каждом классе всегда был хотя бы один рыжий мальчишка!

Затем разговор перешел на теорию генов. Все эти обеды обычно кончались разговорами на медицинские темы. Мадам Мегрэ знала, что это очень нравится ее мужу.

– Лагранж женат?

За кофе бог знает почему снова вернулись к Лагранжу. Темная синева ночи, глубокая и бархатистая, постепенно поглотила яркие краски заката, но света еще не зажигали. Через открытую дверь виднелась балюстрада балкона, чугунные арабески казались нарисованными тушью. Издалека доносились звуки аккордеона, а на соседнем балконе шепталась какая-то пара.

– Он говорил, что был женат, но жена давно умерла.

– А чем он занимается?

– Делами. Довольно неопределенными. На его визитной карточке значится: «Директор акционерных обществ» и адрес: «Улица Тронше». Я как-то звонил по этому адресу, чтобы отменить назначенную с ним встречу, но мне ответили, что фирма давно не существует.

– Дети есть?

– Двое или трое. Дочь, если не ошибаюсь, и сын, которого он очень хочет устроить на хорошее место.

Затем разговор снова перешел на медицинские темы. Жюссье, который когда-то работал в больнице Святой Анны, вспомнил все, что ему приходилось слышать о Шарко. Мадам Пардон вязала, объясняя мадам Мегрэ какой-то сложный узор. Зажгли свет. В комнату залетело несколько ночных бабочек. Было уже одиннадцать часов, когда Мегрэ поднялся.

На углу бульвара распрощались с доктором Жюссье, который спустился в метро на площади Вольтера. Мегрэ немножко отяжелел после обеда, а возможно – и от южного вина.

Жена взяла его под руку, она делала это только по вечерам, когда они возвращались домой. Она явно хотела что-то сказать. Почему он это почувствовал? Она ведь молчала, и все-таки он ждал.

– О чем ты думаешь? – проворчал он наконец.

– Ты не рассердишься?

Он пожал плечами.

– Я все время думаю о молодом человеке, который приходил утром. Может быть, когда мы вернемся домой, ты позвонишь, чтобы узнать, не случилось ли с ним чего-нибудь?

Он понял. Она хотела сказать: «Надо узнать, не покончил ли он самоубийством».

Странная вещь, Мегрэ не думал о возможности самоубийства. Он только ощущал непонятную, смутную тревогу, но не хотел в этом признаваться.

– Как он был одет?

– Я не обратила внимания на его костюм. Мне кажется, он был в темном, по-видимому, в темно-синем.

– Цвет волос?

– Светлый. Скорее, белокурый.

– Худой?

– Да.

– Красивый мальчик?

– Пожалуй, да. Красивый, наверно…

Он готов был держать пари, что она покраснела.

– Ты знаешь, я его плохо разглядела. Я помню только его руки, очень нервные. Он все время теребил поля шляпы. Даже не посмел сесть. Мне пришлось пододвинуть ему стул. Казалось, он ждал, что я выставлю его за дверь.

Вернувшись домой, Мегрэ позвонил дежурному полицейского управления, к которому поступали все сведения с сигнальных постов.

– Говорит Мегрэ. Есть новости?

– Только из Берси, патрон.

Это означало – ничего нового, кроме пьяных, подобранных около винного рынка на набережной Берси.

– Больше ничего?

– Драка в Шарантоне. Минутку… Да, еще. Под вечер вытащили утопленницу из канала Сен-Мартен.

– Опознана?

– Да. Проститутка.

– Самоубийства не было?

Этот вопрос он задал, чтобы доставить удовольствие жене, которая слушала, остановившись в дверях спальни со шляпкой в руках.

– Нет. Пока ничего нет. Позвонить вам, если будут новости?

Мегрэ заколебался. Ему не хотелось казаться заинтересованным этим делом, в особенности в присутствии жены.

– Ладно. Позвоните…

Ночью никто не звонил. Мадам Мегрэ разбудила его утром, подав чашку кофе. Окна в спальне были открыты, и слышно было, как рабочие грузят ящики у склада напротив.

– Ну, видишь, он не застрелился, – сказал Мегрэ как бы в отместку.

– Может быть, еще не стало известно, – ответила жена.

Он пришел на набережную Орфевр в девять часов и встретил всех своих товарищей на докладе в кабинете начальника управления. Ничего интересного. Несколько обычных происшествий. Париж был спокоен. Стали известны приметы убийцы той женщины, которую вытащили из канала. Его арест был только вопросом времени. По-видимому, к вечеру его уже найдут мертвецки пьяным в каком-нибудь бистро.

Около одиннадцати Мегрэ вызвали к телефону.

– Кто просит?

– Доктор Пардон.

Мегрэ показалось, что доктор на другом конце провода чем-то явно смущен.

– Простите, что я звоню вам в бюро. Вчера я рассказывал вам о Лагранже, который хотел быть на нашем обеде. Сегодня утром, обходя больных, я проходил мимо его дома на улице Попинкур и зашел наобум, решив, что, возможно, он заболел. Алло! Вы слушаете?

– Слушаю.

– Я бы вам не позвонил, если бы после вашего ухода моя жена не рассказала мне об этом молодом человеке.

– О каком молодом человеке?

– Молодом человеке с револьвером. По-видимому, мадам Мегрэ рассказала моей жене, что вчера утром…

– Ну и что дальше?

– Лагранж придет в бешенство, если узнает, что я вас тревожу из-за него. Я нашел его в странном состоянии. Во-первых, он заставил меня долго звонить и не открывал дверь. Я уже стал волноваться, ведь консьержка сказала, что он дома. Наконец он меня впустил. Он был босиком, в одной рубашке, в растерзанном виде и вздохнул с облегчением, увидев, что это я.

«Простите меня за вчерашний вечер… – сказал он, укладываясь снова в постель. – Я себя неважно чувствовал. И сейчас еще не здоров. Вы говорили обо мне комиссару?»

– Что вы ответили? – спросил Мегрэ.

– Не помню точно. Я проверил пульс, измерил давление. Он плохо выглядел. Знаете, как человек, который пережил сильное потрясение. В квартире царил ужасный беспорядок. Он ничего не ел, даже не пил кофе. Я спросил его, почему он один, и это его встревожило. «Вы думаете, что у меня будет сердечный приступ? Скажите правду…» – «Нет! Я только удивлен!..» – «Чему?» – «Разве дети не живут с вами?» – «Только младший сын. Моя дочь ушла, когда ей исполнился двадцать один год. Старший сын женат». – «А ваш младший работает?» Тогда он начал плакать, и мне показалось, что этот несчастный толстяк на глазах худеет! «Я не знаю, где он, – пробормотал Лагранж. – Его здесь нет. Он не вернулся домой». – «А когда он ушел?» – «Не знаю. Ничего не знаю. Я совсем один. Я умру в полном одиночестве». – «А где работает ваш сын?» – «Я даже не знаю, работает ли он: он мне ничего не рассказывает. Он ушел…»

Мегрэ внимательно слушал, лицо его стало серьезным.

– Это все?

– Почти. Я постарался его ободрить. Он был таким жалким. Обычно он хорошо держится, во всяком случае, может еще произвести впечатление. Грустно было видеть его в этой жалкой квартире, больным, в постели, которую не убирали несколько дней…

– Его сын часто не ночует дома?

– Нет, насколько я мог понять. Конечно, это просто совпадение, что речь идет опять о молодом человеке, который…

– Да?

– Что вы об этом думаете?

– Пока ничего. Отец действительно болен?

– Как я вам уже говорил, он перенес сильное потрясение. Сердце неважное. Вот он и лежит в постели, обливаясь холодным потом, и умирает от страха.

– Вы хорошо сделали, что позвонили, Пардон.

– Я боялся, что вы станете смеяться надо мной.

– Я не знал, что моя жена рассказала историю с револьвером.

– Кажется, я совершил промах?

– Ничуть.

Мегрэ нажал кнопку звонка и вызвал секретаря.

– Меня никто не ждет?

– Нет, господин комиссар, там никого нет, кроме нашего сумасшедшего.

– Передай его Люкасу.

Этот безобидный сумасшедший был постоянным посетителем. Он являлся аккуратно раз в неделю, чтобы предложить полиции свои услуги.

Мегрэ все еще колебался. Скорее всего из-за боязни показаться смешным. Вся эта история, если взглянуть на нее со стороны, выглядела достаточно нелепой.

На набережной он сначала хотел сесть в служебную машину, но потом из-за того же чувства неловкости решил отправиться на улицу Попинкур в такси. Так его никто не заметит. Что бы ни случилось, никто не сможет над ним посмеяться.