Текст книги "Показания мальчика из церковного хора"
Автор книги: Жорж Сименон
Жанр:
Классические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
Глава 2
Отвар мадам Мегрэ и трубка комиссара
Ворох простынь и одеял зашевелился, высунулась рука, и на подушке появилось красное потное лицо – лицо комиссара Мегрэ.
– Дай-ка мне термометр! – буркнул он.
Госпожа Мегрэ склонилась над шитьем, приоткрыв оконную штору и пытаясь что-то разглядеть в потемках. Она со вздохом встала и повернула выключатель.
– Я думала, ты спишь. Ведь не прошло и получаса, как ты измерял температуру.
Зная по опыту, что возражать бесполезно, она встряхнула градусник и сунула ему в рот.
Однако он успел спросить:
– Никто не приходил?
– Ты бы услышал. Ведь ты же не спал.
Видимо, на несколько минут он все же задремал. И разбудил его проклятый бесконечный перезвон, вырвавший его из оцепенения.
Жили они теперь не у себя дома, не в Париже, а в провинциальном городе. Мегрэ предстояло пробыть здесь не меньше полугода, и госпожа Мегрэ не могла допустить, чтобы муж питался в ресторанах, поэтому недолго думая последовала за ним. Вот тогда-то они сняли меблированную квартиру в верхней части города.
Обои в цветочках, громоздкая мебель, скрипучая кровать. Зато их соблазнила эта тихая улочка, где, по словам хозяйки госпожи Данс, не пробежит и кошка. Правда, госпожа Данс забыла добавить, что первый этаж был занят молочной и поэтому тяжелый запах сыра царил во всем доме.
Не сказала она и о том, что дверь молочной снабжена была не звонком или колокольчиком, а каким-то хитрым аппаратом из металлических трубок, который всякий раз – стоило открыть дверь – издавал протяжно-унылый перезвон. Мегрэ узнал об этом только сейчас, когда днем остался дома.
– Сколько? Тридцать восемь и пять?
– Сейчас у тебя тридцать восемь и восемь…
– А вечером будет тридцать девять.
Мегрэ был в ярости. Он злился всякий раз, когда болел, и сейчас мрачно посматривал на госпожу Мегрэ: ведь она ни за что не выйдет из комнаты, а ему так хотелось бы выкурить трубочку.
Дождь все лил и лил, мелкий, моросящий дождь, что тихо и тоскливо стучит в окошко, создавая впечатление, будто живешь в каком-то аквариуме. Лампочка без абажура, висящая на длинном шнуре, заливала комнату ярким светом. И нетрудно было представить себе бесконечные пустынные улицы, освещенные окна домов, людей, метавшихся из угла в угол, словно рыбки в аквариумах.
– Ты сейчас выпьешь еще чашку отвара… – Это, вероятно, была уже десятая, считая с полудня. Теперь ему снова нужно было хорошенько пропотеть, чтобы простыни превратились чуть ли не в компресс. Он подхватил грипп в то холодное утро, когда ждал Жюстена у школы, а может тогда, когда блуждал по улицам. Вернувшись в десятом часу в свой кабинет и машинально помешивая угли в камине, он почувствовал озноб. Затем бросило в жар. Брови покалывало. Поглядев на себя в огрызок зеркала, висевший в туалете, он увидел перед собой большие блестящие глаза.
Да и трубка не имела обычного вкуса, а это было плохим признаком.
– Скажите, Бессон, вы могли бы продолжить следствие по делу певчего, если я случайно не приду после полудня?
И Бессон, воображающий, что он хитрее других, ответил:
– Неужели, шеф, вы думаете, что можно всерьез говорить о каком-то деле певчего?
Да хороший следователь давным-давно поставил бы на нем точку!
– И тем не менее вы будете наблюдать за улицей Святой Катерины. Поручите это своим агентам, ну хотя бы Валлену…
– На тот случай, если труп вдруг объявится прямо перед домом судьи?
Мегрэ чувствовал себя скверно, спорить не стал и с трудом отдал последние распоряжения.
– Составьте для меня список обитателей этой улицы. Это нетрудно сделать… улица не длинная.
– Допрашивать опять мальчишку?
– Нет…
…И вот сейчас его снова окатила горячая волна. Он чувствовал, как по телу бегут капли пота; есть не хотелось, клонило ко сну, но заснуть мешал бесконечный раздражающий перезвон медных трубок в молочной.
Он был в отчаянии: разве можно сейчас болеть! Раздражало и то, что госпожа Мегрэ неотступно стерегла его, не разрешая выкурить трубку. Хоть бы на минутку сходила в аптеку за лекарствами! Но она, конечно, уже запаслась всем необходимым.
Да, он был в отчаянии и все же иногда, закрывая глаза, чуть ли не с наслаждением испытывал какую-то необычную легкость и, забывая о грузе лет, предавался давним ощущениям, пережитым когда-то в детстве.
И будто вновь видел юного Жюстена, его бледное, но решительное лицо. Все возникающие перед ним образы – расплывчатые и нечеткие – не были связаны с повседневными делами и, однако, чем-то настойчиво напоминали о настоящем.
Странно, но он мог бы, например, описать почти в точности комнату Жюстена, хотя никогда ее и не видел, – железную кровать, будильник на ночном столике. Вот мальчик протягивает руку, бесшумно одевается… Все его движения отработаны до автоматизма…
А вот и первый удар колокола – значит, уже без четверти шесть… Нужно вставать… А вот и далекий звон из больничной церкви… Внизу, у лестницы, мальчик натягивает башмаки, приотворяет дверь, и в лицо бьет холодное дыхание утреннего города.
– Знаешь, мадам Мегрэ, он никогда не читал детективных романов.
В шутку они как-то – уже давно – стали называть друг друга по фамилии – Мегрэ и мадам Мегрэ, привыкли к этому и, пожалуй, даже забыли, что у них, как у всех, есть имена.
– И газет не читает.
– Право, лучше бы ты заснул…
Он уныло взглянул на трубку, лежащую на черном мраморном камине, и закрыл глаза.
– Я долго расспрашивал о нем его мать… Она весьма достойная женщина, но уж слишком волновалась…
– Спи.
Ненадолго он умолкал. Дыхание становилось ровнее. Можно было подумать, что наконец он заснул.
– Она утверждала, что он ни разу не видел мертвеца… Детей обычно избавляют от подобных зрелищ.
– Да какое это имеет значение?
– А он ведь мне говорил, что труп был длинный-предлинный и, казалось, занимал весь тротуар… Всегда создается такое впечатление, когда видишь мертвеца, лежащего на земле… Всякий раз мертвец кажется выше, длиннее, чем живой… Понимаешь?
– Ну что ты беспокоишься! Бессон сам расследует это дело.
– Бессон не верит.
– Во что не верит?
– Что был мертвец…
– Хочешь, я потушу лампу?
Он воспротивился. Тогда она встала на стул и заслонила лампочку вощаной бумагой, чтобы свет не бил в глаза.
– Постарайся заснуть хоть на часок, а потом выпьешь еще чашку отвара. Ты плохо пропотел…
– Право, если б я сделал хоть маленькую затяжку…
– Да ты с ума сошел!
Она вышла на кухню – приготовить отвар из овощей, Слышно было, как она шлепает по кухне в мягких комнатных туфлях. А ему почему-то все время мерещилась улица Святой Катерины, ровные ряды фонарей.
– Судья утверждает, что якобы ничего не слышал…
– Что ты говоришь?
– Бьюсь об заклад, что они ненавидят друг друга…
Из кухни раздался голос госпожи Мегрэ:
– О ком ты говоришь? Ты же видишь, я занята…
– О судье и мальчишке-певчем… Они никогда не разговаривали, но я готов поклясться, что они ненавидят друг друга. Знаешь, старики – особенно одинокие – превращаются в детей… Жюстен каждое утро проходил мимо него, и каждое утро старый судья сидел у окна. Он похож на сову…
– Не понимаю, что ты хочешь этим сказать. – В проеме двери показалась госпожа Мегрэ с дымящейся разливательной ложкой в руке.
– Постарайся вникнуть в мои слова… Судья говорит, будто ничего не слышал, и я не могу, разумеется, заподозрить его во лжи – это слишком серьезно…
– Ну хорошо, хорошо. Постарайся не думать больше об этом.
– …но утверждать не решился, слышал он шаги Жюстена вчера утром или нет.
– Может, он опять заснул…
– Нет. Лгать он не смеет, но нарочно не дает точного ответа. А жилец из сорок второго дома, ухаживающий за больной женой, услышал, как по улице бежали.
Мысль его, подхлестанная лихорадке, настойчиво и услужливо напоминала об этой детали.
– Куда же делся труп? – резонно возразила госпожа Мегрэ. – Больше не думай о мальчишке. Ведь Бессон знает свое дело – ты и сам не раз говорил об этом…
Не зная, что ей ответить, он закутался в одеяло, пытаясь заснуть, но стоило ему смежить веки, как перед ним тотчас же встало лицо маленького певчего, его худые ноги в черных носках.
– Тут что-то не так…
– Что ты говоришь? Что не так? Тебе плохо? Хочешь, я позову доктора?
Да нет, он думал все о том же, упорно возвращаясь к прежнему.
И снова он стоял у порога школы, и снова переходил площадь Конгресса…
– Вот здесь что-то неладно…
Прежде всего, судья ничего не слышал. И обвинить его в лжесвидетельстве можно лишь в том случае, если будет твердая уверенность, что кто-то действительно дрался под самыми его окнами, что какой-то человек действительно пробежал по направлению к казарме, тогда как мальчик бросился в противоположную сторону.
– Скажи-ка, мадам Мегрэ…
– Ну что?
– А что, если они оба побежали в одном и том же направлении?
Госпожа Мегрэ только вздыхала и снова бралась за шитье, слушая, словно по обязанности, монолог, прерываемый хриплым дыханием.
– Прежде всего, это логичнее…
– Что – логичнее?
– Что оба побежали в одном и том же направлении. Но тогда они должны были бежать отнюдь не к казармам… Выходит, мальчик преследовал убийцу? Нет. Скорее всего, убийца преследовал мальчика. Ради чего? Ведь он же не убил его. Ну хотя бы чтобы заставить его замолчать… Все равно мальчик проговорился… Или помешать ему что-то рассказать, передать какие-то подробности… Послушай, мадам Мегрэ…
– Что тебе?
– Знаю, ты, должно быть, откажешь, но это просто необходимо… Дай мне, пожалуйста, трубку и табак. Право, я сделаю всего несколько затяжек. Мне думается, что я вот-вот все пойму, если только не потеряю нить рассуждении…
Она подошла к камину, взяла трубку и, вздохнув, решительно протянула ее мужу:
– Я так и знала, что ты найдешь убедительную причину. Во всяком случае, хочешь ты или нет, а вечером я сделаю тебе припарку…
И тут его осенило: в их квартире не было телефона, звонить приходилось из молочной, где телефон висел как раз позади прилавка.
– Спустись, пожалуйста, вниз и позвони Бессону. Сейчас семь. Возможно, он еще на месте. А если нет, звони в кафе «Центральное», где он всегда играет в биллиард с Тибержем.
– Позвать его к нам?
– Да, и пусть принесет мне не весь список обитателей улицы Святой Катерины, а только тех, что живут по левой стороне, и в частности на участке между площадью Конгресса и домом судьи.
– Хорошо… Ты хоть, по крайней мере, не сбрасывай с себя одеяло.
Но стоило ей спуститься по лестнице, как он тотчас же соскочил с постели, босиком бросился к кисету с табаком, набил трубку и, как ни в чем не бывало, снова улегся на свое ложе.
Сквозь тонкий пол доносился смутный гул голосов, слышался голос госпожи Мегрэ, говорившей по телефону, а он тем временем, несмотря на острую боль в горле, с наслаждением курил, глубоко затягиваясь. Он смотрел на дождевые потоки, струившиеся по черным стеклам, и вспоминал детство. Давным-давно он вот так же болел гриппом и мать приносила ему в постель крем-брюле…
Наконец появилась госпожа Мегрэ и, переводя дух, бегло осмотрела комнату, будто ожидая наткнуться на нечто недозволенное. О трубке она забыла и думать…
– Он придет примерно через час.
– Придется попросить тебя еще об одной услуге, мадам Мегрэ… Сейчас ты оденешься и…
Она метнула на него подозрительный взгляд.
– …и сходишь к Жюстену, попросишь у его родителей позволения привести его сюда. Будь с ним поласковее… Если я пошлю за ним кого-нибудь из инспекторов, малыш насторожится, а характер у него, должен сказать, не из мягких… Ты ему просто скажи, что я хочу поболтать с ним.
– А если мать решит сопровождать его?
– Настаивай на своем: матери не к чему присутствовать при нашем разговоре.
Мегрэ остался один. Ему было жарко. Из-под простыни торчала трубка, и под потолком плавало легкое облачко дыма. Он закрывал глаза, и сейчас же – снова и снова – перед ним возникал угол улицы Святой Катерины. И он больше не был комиссаром Мегрэ, он превратился в мальчика-певчего… Каждое утро он пробегал по одной и той же дороге в один и тот же час. А для храбрости вполголоса разговаривал с самим собой.
Вот он обогнул угол улицы Святой Катерины…
«Мамочка, купи мне, пожалуйста, велосипед…»
Итак, мальчишка репетировал сцену, которую, вернувшись с обедни, хотел разыграть перед матерью. И это было трудно, очень трудно… Хотелось найти иной, более тонкий ход…
«Знаешь, мама, если б у меня был велосипед, я бы мог…»
Или так:
«Я уже скопил триста франков… Если ты одолжишь мне недостающую сумму, которую я обещаю тебе вернуть – заработаю в церкви, я бы мог…»
Вот он и на углу улицы Святой Катерины… Через несколько секунд раздается второй удар колокола приходской церкви. Стоит пробежать какие-нибудь полтораста метров по темной и пустынной улице, как уже рядом внушительная дверь больницы…
Бегом… Скорее… Только мелькают блики света между фонарями…
Мальчик сказал:
«Я поднял голову и увидел…»
В том-то и вся загвоздка. Судья живет почти посредине улицы, на полпути от площади Конгресса к казармам. И он ничего не видел, ничего не слышал. Муж больной женщины из сорок второго номера живет ближе к площади Конгресса, по правую сторону улицы, и он слышал, как кто-то быстро бежал.
Однако через пять минут на тротуаре не оказалось ни трупа, ни раненого. Никто не слышал шума машины – ни легковой, ни грузовой. Дежурные агенты, делавшие обход, не приметили ничего необычного – ну, скажем, человека, несущего на спине другого.
Температура, видимо, подскочила еще выше, но Мегрэ больше не хотелось ставить градусник. Так было хорошо. Так было лучше. Слова рождали образы, а образы становились неожиданно четкими и рельефными.
Совсем как в детстве, когда он бывал болен, – тогда ему казалось, что мать, склонившись над ним, становится большой-пребольшой и не помещается в комнате.
Да, да… конечно, тело лежало на тротуаре и казалось таким длинным, потому что человек был мертв… И в груди его торчал нож с темной рукояткой…
А позади, в нескольких метрах, стоял другой – тот самый, у которого были светлые, очень светлые глаза… И он бросился бежать…
Бежал он по направлению к казарме, а Жюстен удирал со всех ног в обратном направлении.
– Так!
Что – так? Мегрэ произнес это слово вслух, будто в нем крылось решение проблемы, будто оно само по себе приводило к решению проблемы. И Мегрэ, со вкусом попыхивая трубкой, удовлетворенно улыбался.
Вот так же случается с пьяницами. Бывает, что они ясно представляют себе подлинную сущность вещей, но, к сожалению, не в состоянии толком изложить ее, и она вновь растворяется в каком-то тумане, стоит им только протрезветь.
Именно тут и кроется какая-то ложь. И Мегрэ, пышущий жаром, попытался детально воссоздать всю картину.
– Нет, Жюстен не выдумал…
Его страх, смятение в то утро, когда он прибежал в больницу, не были притворными. Не выдумал он и того, что тело, лежавшее на тротуаре, казалось ему слишком длинным. К тому же есть и свидетель, слышавший, как он бежал.
А что сказал по этому поводу судья, язвительно ухмыляясь?
«Вы все еще доверяете свидетельским показаниям детей?»
Или что-то в этом роде. Именно судья и ошибается. Дети никогда не выдумывают, потому что нельзя создать что-то из ничего. Правда всегда строится на… на прочной основе, и дети, даже переиначив все на свой лад, никогда ничего не выдумывают. Так…
Так! Снова удовлетворенное «так» – Мегрэ не раз и не два повторял это словцо, будто поздравляя себя с победой.
На тротуаре лежало тело…
И, разумеется, поблизости стоял человек. Действительно ли у него светлые глаза?
Возможно, что и так.
Потом оба побежали.
Мегрэ готов был присягнуть, что старик судья не мог врать преднамеренно.
Жарко, душно! Пот заливал глаза. Тем не менее Мегрэ опять соскочил с постели и успел снова набить трубку до возвращения госпожи Мегрэ. А раз уж встал, то надо воспользоваться этим. И, открыв шкаф, он налил из бутылки полный стакан рома и выпил. Ну и пусть подпрыгнет температура – ведь все уже будет закончено!
Вот ведь здорово! Это вам не обычное расследование, а расследование, произведенное в постели! Этого мадам Мегрэ оценить не способна.
Нет, судья не солгал, и тем не менее ему хотелось сыграть шутку с мальчиком, которого он ненавидел, как ненавидят друг друга мальчишки-сверстники.
Наверно, они уже шагают по улице… А вот уж поднимаются по лестнице… Легкие, летящие шаги ребенка… Госпожа Мегрэ открывает дверь и подталкивает вперед маленького Жюстена. Его морская куртка из грубой шерсти покрыта мелким бисером дождевых капель. От нее пахнет мокрой псиной.
– Подожди, малыш, я сниму твою куртку.
– Я сам сниму.
Госпожа Мегрэ подозрительно взглянула на мужа. Конечно, она не поверила, что он курит ту же самую трубку. Но кто знает, подозревала ли она, что он осушил стакан рома!
– Присядьте, Жюстен, – произнес Мегрэ, указывал на стул.
– Благодарю. Я не устал.
– Я пригласил вас, чтобы поболтать с вами по-дружески. А что вы собирались делать?
– Решать задачу…
– Значит, несмотря на все треволнения, вы все же ходили в школу?
– А как же не пойти?
Да, самолюбивый мальчишка. Петушится еще больше, чем прежде.
– Мадам Мегрэ, будь любезна, присмотри за отваром из овощей на кухне. И закрой дверь.
Когда жена вышла, он подмигнул мальчишке и, перейдя на «ты», попросил:
– Дай-ка кисет с табаком, вон он, на камине… Вынь из кармана моего пальто трубку. Благодарю, дружок. Ты не испугался, когда за тобой пришла моя жена?
– Нет, – гордо заявил Жюстен.
– Тебе было досадно?
– Еще бы! Ведь все твердят, что я выдумываю.
– А ты ведь не выдумываешь, верно?
– На тротуаре лежал мертвый человек, а другой…
– Не торопись!
– Что?
– Не так быстро… Садись…
– Да я не устал.
– Знаю, но зато я сам устаю, когда вижу, что ты стоишь…
Мальчик присел на краешек стула и, свесив ноги, принялся ими болтать; между короткими штанишками и длинными носками торчали голые колени.
– Скажи-ка мне, какую штуку ты отмочил с судьей?
Вспышка возмущения, – Я ничего ему не сделал.
– Ты знаешь, о каком судье я говорю?
– О том, который вечно торчит за окном и похож на филина.
– Пожалуй, на сову…
– Что же произошло между вами?
– Я никогда с ним не говорил, – Что же произошло между вами?
– Зимой я его не видел, потому что, когда я проходил мимо, занавески были всегда задернуты.
– Ну, а летом?
– Я показывал ему язык.
– Почему?
– Потому что он вечно смотрел на меня и хихикал.
– Ты часто показывал ему язык?
– Каждый раз, когда видел его…
– А он?
– Он злился и всегда ухмылялся… Я решил, что он смеется надо мной потому, что я служу обедню, а он нечестивец…
– Значит, он солгал.
– А что он сказал?
– Что вчера утром ничего не произошло перед его домом, иначе бы он заметил…
Мальчишка внимательно посмотрел на Мегрэ и опустил голову.
– Он солгал, верно?
– На тротуаре лежал труп…
– Знаю.
– Откуда вы знаете?
– Знаю, потому что это правда, – мягко проговорил Мегрэ. – Дай-ка мне спички. Трубка потухла.
– У вас жар?
– Пустяки… У меня грипп.
– Вы его подхватили утром?
– Возможно. Ну садись же, садись…
Он прислушался, потом позвал:
– Мадам Мегрэ? Спустись-ка вниз… Кажется, пришел Бессон, а мне не хочется, чтобы он входил, пока я не кончу… Составь ему компанию. Мой приятель Жюстен тебя позовет… – И еще раз сказал своему юному собеседнику: – Садись же. А правда, что вы оба побежали?
– Я же вам говорил, что правда.
– И я в этом уверен… Ну-ка проверь, нет ли кого-нибудь за дверью и плотно ли она закрыта.
Ничего не понимая, Жюстен подчинился повелительному тону и выполнил приказание.
– Видишь ли, Жюстен, ты храбрый малый.
– Почему вы так думаете?
– Труп действительно был… человек действительно бежал…
Жюстен вскинул голову, и Мегрэ увидел, что губы его дрожат.
– А судья, который не солгал, ибо судьи не смеют лгать, но не сказал всей правды…
По комнате плыли запахи лекарств, отвара, рома и табака. По черному стеклу по-прежнему сбегали серебристые струи дождя. За окнами темнела пустынная улица.
Кто же сидел друг перед другом: мужчина и мальчик? Или двое мужчин? Или два мальчика?
Голова у Мегрэ раскалывалась от боли, глаза блестели. У табака был какой-то странный привкус – привкус болезни…
– Судья не сказал всей правды, потому что он хотел позлить тебя… И ты тоже не рассказал мне всей правды… Только не смей плакать. И нечего всем знать о нашем разговоре. Понимаешь, Жюстен?
Мальчик кивнул головой.
– Если бы не было того, о чем ты рассказал, жилец из сорок второго дома, муж больной, не слышал бы, как кто-то бежал…
– Я не выдумал…
– Правильно! Но если бы все это произошло именно так, как ты рассказал, судья не смог бы утверждать, что он ничего не слышал… И если бы убийца побежал в направлении казармы, старик не стал бы ручаться, что никто не пробегал мимо его дома…
Мальчик не смел пошевелиться и только упорно смотрел на носки своих ботинок, болтавшихся под стулом.
– Судья, в сущности, поступил честно, не смея утверждать, что ты проходил мимо него вчера утром… Но он мог бы, пожалуй, утверждать наверняка, что ты не проходил… Это было бы правдой, поскольку ты мчался в обратном направлении.
Конечно, он говорил правду, настаивая, что никто не проходил по тротуару мимо его окна… Ибо убийца вовсе не бежал в этом направлении…
– Откуда вы знаете?
Жюстен весь напрягся и, широко раскрыв глаза, уставился на Мегрэ так, как, должно быть, накануне уставился на убийцу или на жертву.
– Потому что преступник, конечно, бросился в том же направлении, что и ты. Вот почему жилец из сорок второго дома и слышал, как вы пробежали… Ведь убийца знал, что ты видел его, видел труп, что ты мог выдать его. Поэтому-то он и бросился вслед за тобой…
– Если вы это скажете маме, я…
– Тсс! У меня нет ни малейшего желания рассказывать об этом твоей маме или кому-нибудь другому. Видишь ли, дружок, я буду говорить с тобой как с мужчиной… Убийца, бесспорно, сообразителен и наделен большим хладнокровием – ведь он успел чуть ли не мгновенно убрать труп, не оставив на месте ни малейшего следа… Естественно, он не мог допустить такую глупость – позволить тебе, очевидцу, убежать.
– Не знаю…
– Зато я знаю. По долгу службы я обязан это знать. Самое трудное – не убить человека, а скрыть следы преступления. И труп таинственно исчез. Да, да, исчез, хотя ты его видел… и даже видел убийцу… Очевидно, убийца обладает властью. И большой властью… Рискуя головой, он не отпустил бы тебя просто так.
– Я не знал…
– Чего не знал?
– Не знал, что это так важно.
– Да это вовсе и не важно, раз зло теперь устранено.
– Вы его арестовали?!
Сколько надежды было в этих словах!
– Разумеется, его скоро арестуют… Сиди… не болтай ногами…
– Больше не буду.
– Прежде всего, если б вся эта сцена произошла перед окнами судьи, то есть как раз на середине улицы, ты бы успел осознать то, что произошло, и сразу же убежал бы… Вот единственная ошибка, которую преступник допустил, хоть он и очень хитер.
– Как вы догадались?
– Я не догадался. Я сам был певчим и тоже бегал к шестичасовой мессе… Ты не мог пробежать сотню метров по улице, не заметив издали трупа. Итак, труп лежал ближе, гораздо ближе, прямо за углом…
– На пять домов дальше.
– Ты думал о другом, в частности о своем велосипеде, и, может быть, прошел двадцать метров, ничего не замечая…
– Просто немыслимо, что вы все знаете…
– А увидев, помчался к площади Конгресса, чтобы добраться до больницы по другой улице… Убийца побежал за тобой…
– Я думал, что умру от страха.
– Он схватил тебя за плечо?
– Он схватил меня за плечи обеими руками… Я вообразил, что он собирается меня задушить…
– Он велел тебе сказать…
Мальчуган тихо плакал. Был он мертвенно-бледен. По щекам медленно катились слезы.
– Если вы расскажете маме, она будет попрекать меня всю жизнь. Она вечно меня укоряет…
– Он приказал тебе говорить, что все это случилось не там, а гораздо дальше. Верно?
– Да.
– Перед домом судьи?
– Я сам выдумал, что перед домом судьи, – ведь я всегда показывал ему язык… А этот тип велел мне говорить, что труп лежал на другом конце улицы. И еще… что он якобы убежал по направлению к казарме.
– Вот так бы и осталось нераскрытым преступление, потому что никто тебе не поверил, потому что не обнаружили ни преступника, ни трупа и вообще никаких следов… Ведь твой рассказ казался чистой фантазией.
– Ну, а вы?
– Я не в счет. Помог случай – я был певчим, потом сегодня у меня поднялась температура… Чем же он пригрозил тебе?
– Сказал, что если я не расскажу все так, как он хочет, то, несмотря на полицию, обязательно разыщет меня и удушит, как курчонка.
– Ну, а дальше?
– Спросил, чего бы мне хотелось…
– И ты ответил: велосипед.
– Откуда вы знаете?
– Я же говорил тебе, что тоже был певчим…
– И вы мечтали о вело?
– И о вело, и о многом другом, чего мне так и не довелось иметь. А почему ты заявил, что у него светлые глаза?
– Не знаю… Я не видел его глаз; он был в больших очках. Но мне не хотелось, чтобы его нашли.
– Из-за велосипеда?
– Пожалуй… Вы скажете об этом маме, правда?
– Не бойся, не скажу ни маме, ни кому другому… Ведь мы с тобой друзья. Ну-ка, передай мне табак и не говори мадам Мегрэ, что за это время я выкурил три трубки. Видишь, взрослые тоже не всегда говорят всю правду… У какого дома это случилось, Жюстен?
– У желтого дома, что рядом с колбасной.
– Сходи-ка за моей женой.
– А куда?
– Вниз. Она разговаривает с инспектором Бессоном, который так грубо обошелся с тобой.
– Он хотел меня арестовать?
– Открой шкаф…
– Открыл…
– Там висят брюки…
– Что с ними делать?
– В левом кармане найдешь бумажник.
– Вот он.
– В бумажнике есть мои визитные карточки.
– Передать их вам?
– Дай одну… и также ручку… Она лежит на столе.
И Мегрэ вывел на карточке:
«Чек на велосипед».
