Текст книги "Новый человек в городе"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– А зачем тогда брала? Думаешь, они идут к твоему свитеру и юбке на каждый день?

– Это мое дело.

– В любом случае поздравляю: у тебя тонкий вкус…

От вони тебя там не тошнило?

– Замолчишь ты или нет?

Неожиданно Мейбл, обычно такая невозмутимая, бросилась на кровать, но не разрыдалась, а лишь уставилась в стенку, стиснув зубами скомканный носовой платок.

– Он зашел за тобой сюда?

– Аврора, умоляю…

– Как тебе угодно. Дело действительно не мое: ты вольна спать с кем захочешь.

– Я не… – начала Мейбл, но, увидев, что подруга удивленно воззрилась на нее, прикусила губу и замолчала.

– Но чем же вы занимались, если не этим?

Мейбл взяла себя в руки и поднялась. Лицо у нее стало упрямое, напряженное, но взгляд был по-прежнему какой-то неподвижный. Она начала раздеваться, потом спохватилась, быстро запустила руку за пазуху, что-то вытащила и сунула в сумочку. Аврора, стоявшая к подруге спиной, но наблюдавшая за ней в зеркало, была почти уверена, что это пятидесятидолларовая бумажка.

Утром, когда Аврора звонила из холла по телефону, а Мейбл ожидала ее, сидя на банкетке, вниз спустился Джастин Уорд. Он даже не взглянул на Мейбл. По своему обыкновению, не сказал ни слова и удовольствовался тем, что пальцем коснулся шляпы.

Знал ли Чарли, для чего нужны высокие каблуки?

Случайно или нарочно умолчал об этом?

Как бы то ни было, Мейбл и в следующие дни не выдала своего секрета, но однажды вечером, когда она отлучилась, Аврора покопалась в шкафу подруги и обнаружила под бельем пару ненадеванных черных лаковых туфель с каблуками еще выше, чем у нее самой.

– Капкан скоро будет готов, – ехидничал каждый вечер Джеф Саундерс, нечасто обновлявший свои остроты.

Наконец он смог объявить:

– Капкан готов!

Работы в бильярдной завершились. Старый Скроггинс в обвислых брюках занял свое место у стойки. На стенах снова висели почерневшие картины, вдоль стен на своего рода подушке выстроились в ряд стулья для тех, кто пожелает следить за игрой. Пива по-прежнему не подавали, но газета сообщила, что некий Джастин Ч. Уорд, владелец недвижимости, подал соответствующее прошение и вопрос рассматривается.

Это означало, что соседям, коммерсантам или отцам семейств предлагается представить свои возражения против выдачи патента. Обычно это делалось путем сбора подписей на петиции, передававшейся из рук в руки.

В прошлый раз инициатором такой петиции со всей решительностью выступил Честер Нордел, опубликовавший текст ее в своей газете. Однако в субботу, последовавшую за подачей прошения, «Часовой» не напечатал ни строчки на этот счет.

В нормальных условиях Чарли сказал бы свое слово.

Бильярдная в двух шагах от бара, выдача нового патента не может не отразиться на делах итальянца, и ему сам Бог велел выступить с протестом, подписанным его приятелями и клиентами. Так бывало всегда. Это честная война. Его спрашивали:

– Неужели смолчишь, Чарли?

– Посмотрим, – уклончиво отвечал он.

– Сознайся, струсил малость?

Не правда! Джастин не страшил, а скорее интриговал бармена. Кроме того, Чарли, видимо, испытывал смутное беспокойство, объяснявшееся не только личными мотивами. Небо, насыщенное электричеством, тоже ведь вселяет тревогу, хотя порой это замечаешь лишь после того, как грянет гроза.

Джастин Уорд нес в себе некую опасность, только вот какую и для кого – это было еще не ясно.

Маленькая деталь, может быть смешная, но многозначительная. Все знали, что Чарли ревнив. Ревновал он, конечно, не Джулию. Она проводила все время в кухне у него за спиной и не давала ему повода для опасений.

Нет, он ревновал своих приятелей и клиентов, ревниво охраняя, если хотите, свой авторитет в квартале. Законное чувство! Он сознавал свой вес и не любил, когда люди без его ведома снюхиваются в его же баре.

Майк был не Бог весть какой выгодный клиент: заглядывал лишь по субботам и, задолжав, долго, порой в течение недель, расплачивался по частям.

Тем не менее в прошлую субботу Чарли задела перемена в отношении Юго к нему и к собутыльникам, – перемена, в которой нельзя было не усмотреть влияния У орда.

Обнаружилась она не сразу. Майк, как обычно, сидел в своем углу спиной к стене и постепенно накачивался.

Разглагольствовал о снеге – он, мол, здесь не такой, жестче, чем «у них в краях», – и о крестьянах, которые, во всем белом, стекаются там по воскресеньям в церковь.

– Послушать тебя, Юго, так крестьяне у вас одеваются в белое и ходят к обедне в ночных рубахах, – поддел его Саундерс, тоже пропустивший не один стаканчик.

– В белом, белом из овечьей шерсти. Сапоги тоже белые, вот докуда, и с лентами.

Он ткнул пальцем в середину бедра и понес что-то о колоколах и вызолоченных колокольнях.

– Выходит, у вас колокольни золотом кроют? Вот ты бы и слазил на одну, благо на обезьяну смахиваешь, да набил бы себе карманы, прежде чем сюда ехать.

Уорд тоже был при этом – сидел у другого края стойки, и Майк, раньше только смеявшийся в ответ на подобные шутки, сегодня посмотрел вокруг с явными признаками закипающей злобы. Оскалил клыки, если можно так выразиться. Но тут вошли новые посетители, и на некоторое время о Юго забыли.

Он продолжал пить в одиночку, рассказывая свои истории себе самому, но с его потемневшего лица стерлась широкая детская улыбка – теперь оно выражало обиду.

В десять Джастин расплатился и ушел; шаги его прозвучали по тротуару, затем в доме Элинор хлопнула дверь.

– Улетел, ворон! – бросил кто-то из завсегдатаев.

– Если он ищет падали, то здесь ее не найдет, – поддал жару другой.

Чарли случайно глянул на Юго и остолбенел: лицо у того пылало неподдельным гневом, тяжелые кулаки, лежавшие на стойке, были сжаты.

Неужели он взбесился потому, что дней десять проработал на У орда? Уж не проникся ли он собачьей преданностью к тому, кто его кормит?

– Кар! Кар! Кар!

Все повернулись к Юго, но тот с угрожающим видом продолжал каркать.

– Эй, ты, кончай! О чем это ты каркаешь? По-человечески говорить не умеешь, что ли?

Когда Майк доходил до такого градуса, он часто забывал даже немногие английские слова и что-то лопотал на никому не понятном языке, размахивая чудовищными ручищами.

– Кар! Кар! Кар!

– Смени пластинку, Юго! Надоело.

– Ах вы… Кар! Кар! Кар?

Сперва окружающие смеялись, потом смех зазвучал натянуто: Юго разошелся не на шутку. Все поняли, что он по-настоящему взбешен, и чуточку струхнули: такой четверых запросто уложит.

– Хватит, Юго. Допивай-ка свое да отправляйся спать.

И тут, с акцентом, до неузнаваемости искажавшим слова, он издевательски затвердил:

– Пей-свое… Пей-свое… Пей свое-все-до-дна…

Зачарованный ритмом фразы, он повторял ее на разные лады, как фугу.

Однако эти слова приобретали в его толстом черепе особый, понятный лишь ему смысл, и он все свирепей посматривал на стены, посуду, пока наконец, до предела взвинченный своим речитативом, не выхватил бутылку из рук Чарли и не припал губами к горлышку.

В какой-то мере Юго, несомненно, ломал комедию.

Он сознавал, что наводит на всех страх, что от него ждут взрыва и он должен не обмануть ожиданий. Однако волосы, прилипшие к потному лбу, и гримаса, искривившая ему губы, когда, оторвавшись от бутылки, он на мгновение обвел глазами лица собравшихся, – это уже, безусловно, не было игрой. И, раскрутив бутылку, он изо всех сил запустил ею в стену.

– Пей-свое-все-до-дна.

Остановить его никто не осмелился. Провожаемый молчанием, он, пошатываясь, направился к двери и зашагал домой.

– Пей-свое-все-до-дна…

И уже удаляясь, в последний раз с надрывом, но издевательски выхаркнул:

– Пей-все-свое-ты-раб-у-нас-в-краях.

Когда по дому потянуло морозным воздухом и дверь с грохотом захлопнулась, все почувствовали облегчение.

Несколько секунд люди смотрели друг на друга, как будто стараясь сохранить прежнюю позу; затем истерия чуть не стала всеобщей. Саундерс – никто и не подозревал, что он настолько пьян! – сполз с табурета, театрально развел руками и заорал:

– Джентльмены, один уже в капкане! Мерзавец отхватил-таки свое! Кто следующий?

– Заткнись, Джеф!

– Кто следующий?

– Заткнись, идиот!

Саундерс, более смирный, чем Юго, унялся почти мгновенно. Усмехаясь – он был доволен своей шуткой, снова, хоть и не без труда, вскарабкался на табурет.

– Может быть, я сам, верно, Чарли, скотина ты этакая? Налей-ка мне!

У всех было такое ощущение, словно в этот вечер что-то надломилось.

Глава 5

Небо было затянуто тучами, дул ветер, снег подтаивал. Заложив крутой вираж и вылетев на улицу, машина в последний раз рванулась вперед, протяжно загудела и, вздрагивая, затормозила у бара Чарли. Даже не разглядев ее нью-йоркского номера, всякий догадался бы, что прибыла она издалека. Это был большой темный «Бьюик» с цепями на скатах, залепленный талым снегом и грязью, но в его салоне цвета морской волны царили чистота и уют, как в гостиной. Автомобилю, несомненно, пришлось пробиваться сквозь туман: фары были включены и в серой полумгле походили на два огромных, лихорадочно блестящих глаза.

Джим Коберн легко – он привык к этой гимнастике – выбросил свое трехсотфунтовое тело за дверцу на тротуар и не успел еще распрямиться, как из машины в свой черед вылез незнакомый Чарли молодой человек. Судя по перебитому носу и опухшим векам, Коберн, как обычно, подобрал его в каком-нибудь зале для бокса у себя в квартале.

Несмотря на сумеречный свет, было уже около половины двенадцатого утра. Минуту назад Джастин еще сидел на своем месте в баре с развернутой газетой и стопочкой джина под рукой. Узнав машину и Коберна, Чарли раскрыл рот и радостно вскрикнул:

– Джим!

Но даже этих секунд, на которые отвлекался бармен, Уорду хватило, чтобы исчезнуть. Пока Джим входил, Чарли слышал, как открылась дверь туалета, расположенного в глубине зала, и машинально подумал, что Уорд впервые заходит туда – Хэлло, Чарли, куколка моя!

Голос у монументального Коберна, всегда свежевыбритого, ухоженного и щеголявшего крупным бриллиантом на пальце, был таким хриплым и скрипучим, что напоминал скрежет раскалываемого зубами ореха. Своего спутника он представил с видом человека, не слишком недовольного своей находкой.

– Джон Пятерня, славный паренек. Он напомнит тебе доброе старое время. Твоя жена в кухне? Здорова?

Надеюсь, она сготовит нам фирменные спагетти и мы отведаем их в семейном кругу?

Коберн навещал Чарли каждые полгода или год, и каждый раз это был праздник. Однако сегодня бармен был чем-то озабочен.

– У тебя что-то стряслось, мой мальчик?

Коберн не ошибся. Чарли посмотрел на табурет, с которого слез Джастин, на развернутую газету, оставленную им на стойке, потом на дверь туалета – она была приоткрыта.

– Извини. Я сейчас.

Туалет оказался пуст, и Чарли заглянул в кухню.

– Никого не видела? – спросил он Джулию, которая, наклонившись, сажала в духовку пирог.

– Кто-то прошел у меня за спиной. Я решила, что это ты или тот, кто нам возит пиво.

– Коберн приехал, – объявил Чарли и распахнул дверь, выходившую на аллейку.

Это были задворки квартала, а заодно и Главной улицы, примыкавшей к нему на известном протяжении.

По этой узенькой дорожке, немощеной и заставленной мусорными баками, еле-еле мог проехать грузовик. Вот и сейчас у служебного входа в магазин стандартных цен разгружался большой желтый фургон.

– Никто не проходил, ребята?

– Тип в синем пиджаке и серой шляпе?

– Он самый.

Грузчики указали направление, но слишком поздно: едва Чарли повернул голову, Уорд, стоявший, словно в засаде, у конца аллейки, тотчас пустился наутек, как пойманный с поличным мальчишка.

Чарли вернулся к Коберну, погруженный в раздумье.

– Даже пальто не взял, – буркнул он, заметив на вешалке толстое мышино-серое пальто.

– Ты о ком?

– Об одном типе, который был здесь, когда подъехала твоя машина, и молча смылся, словно у него живот схватило. итальянец то распахивал дверь бара, осматривая улицу в обоих направлениях, то бросался в кухню.

Он опять осведомился у грузчиков:

– Не появлялся тут этот тип?

– Да. Прошел мимо минуты две назад.

– Куда?

– Вон туда.

Значит, двинулся к дому Элинор. Чарли еще раз набрал номер, изменил по возможности голос.

– Мистера Джастина Уорда, пожалуйста.

– Опять вы? Его нет дома. Дайте мне заниматься хозяйством.

За ближайшим к кухне столиком Джулия кормила приезжего парня. Затем у стойки устроился Саундерс в белой робе.

– Джастина не видел?

– Только что встретил.

– Где?

– Свернул на Главную и направился к муниципалитету.

Здание, именовавшееся так торжественно, на самом деле представляло собой угловой дом с башенкой на крыше и сараем для пожарных насосов. Канцелярии располагались наверху, а первый этаж был отведен под полицейский участок: там толпились постовые и за деревянным барьером восседал дежурный.

Чарли чуть было не позвонил ему, чтобы навести справки, и жаль, что не сделал этого: он с удовлетворением узнал бы, что не ошибся. Устав играть в прятки за домами, где ему мешал разгружавшийся на аллейке фургон, Уорд бродил теперь вокруг участка. Он по-прежнему был в одном пиджаке и промерз. Время от времени вынимал из кармана сигарету и заворачивал куда-нибудь за угол, чтобы прикурить. Полицейские не обращали на него внимания: по фасаду стена муниципалитета образовывала довольно широкий выступ, и прохожие частенько присаживались на него.

– Рассказывай, дорогуша.

– Чуть позже, – отозвался Чарли, указывая глазами на Саундерса.

Он наблюдал за бильярдной, где Скроггинс тоже включил свет. Около половины первого старик подошел к настенному телефону. Звонил, безусловно, Уорд – интересовался, наверно, не уехала ли нью-йоркская машина.

Спросил, должно быть, еще о чем-то, потому что Скроггинс отошел к окну, словно для того, чтобы посмотреть номер автомобиля, потом опять взял трубку.

– Будь у тебя его фотография, все было бы просто.

– Представь себе, мне как-то в голову не пришло попросить ее, – съязвил Чарли.

Он нервничал.

– А разве так трудно его снять, когда он проходит по улице? Неужто у тебя нет приятеля с фотоаппаратом, который взял бы это на себя?

Джастин звонил старому Скроггинсу из аптеки напротив муниципалитета. Там же воспользовался случаем, взял сандвич с сыром и съел стоя, не отрывая глаз от двери.

Откуда Уорду было знать, что у Коберна, тоже приятеля Чарли по Бруклину, время от времени бывали дела на канадской границе и он непременно делал крюк, чтобы поесть спагетти, приготовленные Джулией?

В два часа, когда Джастин вновь занял свой наблюдательный пост на подступах к муниципалитету, где его прикрывали пистолеты полицейских, он заметил старый «Студебеккер» с человеком в охотничьей куртке за рулем.

Рядом с ним сидел парень из «Бьюика» – Уорд узнал его по перебитому носу. Они ехали в направлении, противоположном тому, каким двигался Джастин, прибыв в город: миновали мрачный провал – район кожевенного завода – и поднимались по Вязовой к «Четырем ветрам».

Он опять рискнул и осторожно углубился в аллейку, готовый в любой момент повернуть назад. В серой полумгле, среди отходов и мусорных баков, он походил на кота, крадущегося по водосточному желобу.

«Бьюик» все еще стоял у тротуара перед баром, не считая которого на улице светились еще четыре витрины: у старьевщика, в типографии, где лампы были особенно ярки, в кафетерии на углу и, наконец, запыленные тусклые окна его собственной бильярдной.

» Джиму Коберну пришлось долго настаивать и пустить в ход весь свой авторитет, прежде чем Джулия согласилась сесть за стол вместе с мужчинами. Чарли выставил плетеную бутыль с кьянти – не из Калифорнии, а из Италии.

– Сначала я принял его за голодранца и не удивился бы, увидев, что он побирается на улицах. Но тут Кеннет получил письмо из ФБР…

– Кстати о шерифе. Он тебя по-прежнему не трогает?

– Он мой друг… А сейчас я убедился, что Уорд чего-то опасается. Уж не тебя ли?

Коберн улыбнулся, всем своим видом показывая: он – из Нью-Йорка и смотрит на вещи с точки зрения жителя большого города. Чарли, конечно, мировой парень и устроился в жизни не так уж плохо, но в конце концов поддался атмосфере провинциальной дыры. Сам Коберн сейчас незаметно проворачивал крупное дельце, вернее, его проворачивали приятель Чарли и молодой боксер, а Джим лишь изредка поглядывал на часы.

– Если он опасается меня, то здесь ошибка: я ничего не имею против твоего таракана. Я его даже не знаю и вообще ни на кого зла не держу. Он, наверно, спутал меня с кем-нибудь, и будь он тут, я угостил бы его стаканчиком. Я ведь свойский парень, верно, Джулия, красавица моя? Что нового, детка? Скажи-ка, разве ты была не с животиком, когда я заезжал прошлый раз?

Джулия покраснела.

– Была, только ничего не получилось. Видно, прошло мое время.

После долгих колебаний Уорд двинулся вдоль Главной улицы, прижимаясь к стенам, беспрестанно оборачиваясь и заглядывая в витрины. Дойдя до ее конца, он решительно, как бросаются в реку, повернул к кожевенному заводу и торопливо, почти бегом пересек квартал, слыша за спиной, на тротуаре, лишь эхо своих шагов.

Миновал дома, выстроившиеся более или менее ровной линией, помесил грязь на тропинке и приблизился к еле освещенной лачуге.

О том, что югославки не поймут его, он не подумал.

А может быть, надеялся, что теперь, когда работа в бильярдной завершилась, Майк торчит дома или нанялся где-нибудь поблизости. Обе женщины встретили его дружелюбно, но без всякого любопытства; та, что помоложе, даже не отняла ребенка от груди.

– Не знаете, где он сегодня работает?

Напрасно Уорд на все лады коверкал слово «работать», показывал жестами, как малярничают и пилят дрова: ответом ему был только смех Елицы.

Юго не было, и дома явно не знали, ни где он, ни когда вернется. Итак, рассчитывать на помощь гиганта не приходится, бродить целый вечер вокруг участка невозможно.

Тогда Уорд впервые завернул в «Погребок», сомнительное заведение с грязным полом и вызывающе красным освещением. Завернул с одной целью – выпить чего-нибудь горячего покрепче и снова позвонить Скроггинсу Пока он стоял у аппарата, радио жужжало ему в ухо рождественский гимн.

– Машина все еще на месте, Скроггинс?

– Подождите, взгляну Да Только ее почти не видать – совсем стемнело Уорд, поколебавшись, набрал номер меблирашек и по голосу ответившей ему Элинор понял, что она не в духе – Наконец-то! Вам уже несколько раз звонили.

– Кто?

– Не сказали. Что отвечать, если позвонят снова?

– Ничего.

Джастин чуть было не отправился бродить по мирным, обсаженным деревьями улицам Холма, но сообразил: машина с зажженными фарами, бесшумно скользящая по снегу, выследит и настигнет его там, как кролика Нет, лучше уж толпа на Главной улице, где он будет для согрева заходить в магазины, пропахшие свежей хвоей и оглашаемые одними и теми же елейными песнопениями Проходя мимо офиса шерифа, он кое-что придумал.

В офисе наверняка тепло В ту ночь, когда Уорд угодил туда, ему пришлось снять пиджак. Кеннету он что-нибудь наплетет шериф – не из сообразительных, а кресло у него удобное.

Он вошел, заранее испытывая облегчение, но застал только Бриггса. Помощник шерифа надевал фуражку.

– Вам шефа? Вернется только к ночи, а может, сегодня его и вовсе не будет. Он за городом. Приходите завтра, если, конечно, я не могу его заменить. Но тогда поторапливайтесь – меня ждут.

Встречаясь, Джим и Чарли подолгу засиживались за столом. Вот и сейчас Коберн сочувственно слушал, выпятив живот и ковыряя зубочисткой во рту.

– Повторяю, устрой так, чтоб его сфотографировали Пришлешь снимок, я свяжусь с ребятами, и мы живенько выясним, все ли с ним в порядке. Кстати, что слышно о Луиджи? Кажется, дела у него идут со скрипом.

Раздался стук: багажник «Бьюика» открыли и закрыли. Джо вернулся из Кале и, не стряхнув снег со шляпы, вошел в бар, сопровождаемый Мануэлем, приятелем Чарли.

– Опять сыплет, босс. На обратном пути хватим лиха.

– Сделано?

Джо только кивнул: разве могло быть иначе?

Чарли, зайдя за стойку, чтобы наполнить стаканы, спросил Мануэля:

– Минутка найдется?

Он, видимо, хотел поговорить с ним насчет Джастина.

Уж не стало ли это у бармена манией, как всем своим видом дал ему понять Коберн?

– Сегодня нет, старина. Тороплюсь домой: велел своему приказчику ждать меня – вечером будем расставлять товар.

Коберн отвел его в угол, вытащил толстый бумажник и по-особенному пожал Мануэлю руку.

– Благодарю. В любое время к вашим услугам.

– Не откажусь. Чарли вас известит. А теперь, Чарли, красавчик ты мой, не подумай, что я у тебя соскучился, но нам ехать всю ночь.

Он зашел в кухню, расцеловал Джулию и, возвращаясь назад мимо стойки, сунул в карман плоскую бутылку.

– Не возражаешь?

Когда Джастин вновь отважился выйти на аллейку, окончательно стемнело, и он не раз натыкался на неожиданные препятствия, в том числе на консервные банки, которые громко дребезжали под ногами. Наконец, собравшись с духом, он высунул нос на улицу, где освещены были теперь только четыре здания: типография закрылась, и Честер Нордел вернулся к себе на Холм.

Пиджак на Джастине отсырел и стал как ледяной»

Живот порой так схватывало, что У орд останавливался и прислонялся к стене.

Обойдя вокруг дома Элинор, он увидел на кухне хозяйку в фиолетовом халате, беззвучно повернул ключ в замке, на цыпочках поднялся по лестнице и очутился в теплом мраке своей комнаты, пропитанной запахом его тела.

Вцепившись в штору, он посмотрел в окно. На тротуаре и мостовой пусто: ни прохожих, ни даже бездомной собаки, только на фоне четырех освещенных витрин под северо-западным ветром косо падают хлопья снега.

Уорд собирался полежать всего несколько минут, грея руками живот, а потом встать и выпить чего-нибудь горячего, но тут же впал в полузабытье, прерываемое спазмами, от которых его подбрасывало, хотя он так и не мог стряхнуть с себя оцепенения.

Окончательно придя в себя, он увидел разводы обоев – на стену падал свет уличного фонаря. Уорд бросился к окну, ничего не заметил и сообразил, что уже девятый час: освещенными остались только три витрины – закрылся кафетерий. Еврей-старьевщик, окна у которого были забраны прочной решеткой, оставлял в витрине свет на всю ночь.

Чарли у себя в баре томился желанием потолковать с кем-нибудь о Джастине, лучше всего с заведующим почтой, но тот почему-то в этот вечер не появился.

Посетителей вообще почти не было, видимо из-за погоды, и Чарли поглядывал то на мышино-серое пальто, все еще не взятое с вешалки, то на бильярдную напротив.

Наконец, в последний раз позвонил Элинор:

– Уорд вернулся?

– Оставьте меня в покое или я выключу аппарат! Нет его, понимаете, нет. И он велел сказать, что не знает, когда вернется. Удовлетворены?

Джастин, прильнув к двери, слушал. Девушки были у себя и по привычке оставили дверь открытой: они уверяли, что так теплее. В комнате слышались приглушенные звуки радио и – чуть громче – голоса, но Уорд не давал себе труда связывать между собой обрывки доносившихся до него фраз.

Сидя на кровати и по-портновски поджав под себя ноги, Аврора шила. Мейбл писала письмо, но оно никак не получалось.

– Право, не знаю, что написать. О чем бы ты рассказала ей на моем месте?

– Она – твоя мать. Моей давно уже нет.

– Но я же должна черкнуть хоть несколько строк о Рождестве!

– Кстати, что будем делать сегодня вечером?

– Норман тебя не приглашал?

– Еще нет. Вероятно, вынужден провести вечер с семьей.

– Не съездить ли нам в Кале?

– Для этого надо найти кого-нибудь с машиной.

Она вскинула голову и прислушалась.

– Ты ничего не слышала?

– Нет.

– Вроде треск какой-то.

В эту минуту Аврора первой увидела, как в дверном проеме возникла фигура Джастина Уорда. Она чуть не вскрикнула – так ее напугало его бескровное лицо, словно вынырнувшее из полутьмы коридора.

– Мейбл! – выдавила она.

Мейбл, в свою очередь, обернулась. Взгляд ее застыл.

Она не произнесла ни слова, не шевельнулась – У орд показался девушкам привидением. Может быть, просто потому, что обе думали – его нет дома: пять минут назад они слышали, как хозяйка ответила по телефону, что не знает, когда он вернется.

Джастин был без галстука и воротничка, из-под расстегнутого жилета выглядывали подтяжки. Вернулся он, видимо, уже довольно давно, потому что на ногах у него были шлепанцы, а волосы растрепаны, как после сна.

Казалось, ему трудно говорить, и он жестами, вернее, всем своим видом требует, чтобы Мейбл отправилась с ним. Но она молчала, сжимая в руке перо, и он, раскрыв рот, наконец произнес:

– Зайдите ко мне на минутку, хорошо?

Позже Аврора рассказывала подруге:

– Ты была как загипнотизированная. Я тебе подаю знаки – не ходи, а ты встаешь, берешь с кровати свою шаль – и к дверям.

Мейбл была в белом пеньюаре. Она проследовала за Джастином по коридору, вошла к нему в комнату. Прежде чем закрыть дверь, Уорд указал на стол, где заранее положил пятидесятидолларовую бумажку.

– Побудьте со мной – и только, – прохрипел он. – Я болен. И, боязливо взглянув в окно, добавил:

– Мне нехорошо.

Она дала ему закрыть дверь. Взглянула на постель, еще хранившую отпечаток его тела.

– Почему же вы не ложитесь?

– Не могу больше оставаться один.

– Вы больше не один, – не слишком ласково отозвалась она.

– А вы не уйдете? Даже если у меня температура?

Даже если вам кажется, что я немножко не в себе? Тогда ступайте скажите подруге, что я заболел, а вы за мной ухаживаете. Пусть она вас не беспокоит.

Мейбл подчинилась. Джастин вышел вместе с ней в коридор, чтобы послушать, что она скажет, и увериться, что она вернется. Войдя к себе и став спиной к двери, девушка поднесла палец к губам, но это не помешало Авроре громко заявить:

– Надеюсь, ты к нему не пойдешь? Он же псих, разве не видишь?

– Он болен.

– Вот те на!

– Надо же кому-то за ним присмотреть!

Она торопливо достала пальто. Аврора вспомнила про новые туфли в ящике шкафа и удостоверилась, что подруга не берет их с собой.

– Что у вас там, наверху, происходит? – донесся с первого этажа голос Элинор Адаме.

– Мистеру Уорду нехорошо, мэм. Я поухаживаю за ним.

– Он вернулся?

– Разумеется.

– Ты не ошибаешься? Передай ему, что его все время требуют к телефону. Пусть выяснит, кто звонит.

Наконец Джастин, так и не сказав ни слова, закрыл дверь за собой и Мейбл.

– Укладывайтесь, – распорядилась она, отворачиваясь к окну. – Когда ляжете, приготовлю вам грелку. Печень?

– На улице никого?

– Я вижу только старого Скроггинса – он закрывает ставни.

Итак, на всей улице освещенными остались лишь лавка старьевщика да бар Чарли.

– Часто такое с вами? К врачу обращались?

– Я этим всегда страдал.

– А у меня вот не печень, а живот, особенно когда пью коктейли.

– Смотрите в окно.

Она решила, что он стесняется, и, пожав плечами, подчинялась. Услышала, как он разделся и лег.

– Мне можно повернуться?

– Ненадолго. Скажете, если на улице кто-нибудь появится.

– Никого там нет. Старый Скроггинс вернулся в дом.

– И все-таки понаблюдайте.

– Значит, грелку не надо?

– Чуть позже. Машины не заметили?

– Нет.

– И у Чарли, напротив, тоже ни одной? Точно?

– Нигде ничего, кроме снега. Доктор не прописал вам успокаивающего?

– Я целый день его принимаю.

– Вы ели?

– Нет.

– Вам что-нибудь сготовить?

– Стойте у окна.

– Сесть хотя бы можно?

Она подтащила к себе стул и боком села на него, по-прежнему отгибая рукой штору. Пятидесятидолларовой бумажки на столе не коснулась – наверно, ждала, что Уорд вспомнит о кредитке и попросит ее взять.

– Вы странный человек. Я вас побаиваюсь.

– Знаю.

– Тогда почему вы такой? Сознайтесь: вы нарочно ведете себя так?

– Нет, ненарочно. Следите за улицей. Я слышу шум.

– От Чарли вышли два клиента. Направляются в другую сторону.

– Узнаете, кто это?

– Нет, освещение слишком слабое. Вы кого-нибудь опасаетесь?

– Может быть.

– Почему?

Она говорила тихо, как с больным, сожалея, что он не дает ей выйти и сварить кофе. Рука ее, отгибавшая штору, начала неметь.

– Вы из Нью-Йорка?

– Нет.

– Со Среднего Запада?

– У меня что, тамошний акцент?

– Пожалуй. Впрочем, трудно сказать. Выросли в маленьком городе?

Он не ответил.

– Опасаетесь, как бы не стало известно, кто вы?

Сидели в тюрьме?

– Нет.

Мейбл гнула свое, но не слишком настойчиво: так работают над шитьем – лишь бы время шло побыстрей.

– Боитесь угодить за решетку?

– Нет.

Она не сомневалась: Уорд говорит правду. Время от времени лицо его искажалось, и он хватался за правый бок.

– Почему вы не хотите, чтобы я дала вам попить горячего?

– После, когда Чарли закроет бар.

– Да там наверняка никого уже нет.

С полчаса Джастин лежал, уставившись в потолок, но всякий раз, как Мейбл собиралась отпустить штору, он останавливал ее.

– Чарли погасил свет.

– А кто идет по улице?

– Саундерс. Узнаю его спину. А теперь слышу, как открылась и захлопнулась дверь.

Штукатур жил на той же улице, позади своей заставленной стремянками мастерской.

– Могу я теперь сварить кофе?

– Да.

Вернувшись с кухни, она застала его у окна, где он дрожал в своей пижаме.

– Зачем встали? Сейчас же ложитесь.

Он повиновался, медленно выпил кофе и попросил дать ему пилюли: они у него в жилетном кармане.

– Мне тоже можно выпить кофе?

– Да.

Наступило молчание. Они слышали, как улеглась Элинор, вернулся и шумно приготовлялся ко сну молодой служащий. Затем Аврора тоже закрыла дверь, и теперь тишину нарушало лишь урчание машин, изредка доносившееся с Главной улицы.

Уорд по-прежнему смотрел лихорадочными глазами в потолок; на щеках у него проступили красные пятна – явный признак температуры; Мейбл дремала, бросая иногда для его успокоения беглый взгляд на улицу.

Она спрашивала себя, когда же он заснет и ей можно будет вернуться к себе. И все время думала о пятидесятидолларовой бумажке на столе.

– Купили? – тихо спросил Джастин, не глядя на нее.

Она сразу поняла и отвернулась. Но, чувствуя, что он с затаенным дыханием ждет ответа, пробормотала наконец:

– Да.

Минуты шли одна за другой, похожие на медленно падающие капли. Потом с кровати совсем тихо – от страха или стыда? – донеслось:

– Принесите их, ладно?

Услышав, как подруга что-то ищет в темноте, Аврора проснулась. Ничего не сказала, не пошевелилась, но поняла, что Мейбл открывает ящик с туфлями, догадалась даже, что та взяла в шкафу узенький кожаный ремешок.

Это произвело на нее такое впечатление, что она просто оцепенела и пролежала без сна больше часа, пока не услышала в комнате шорох одежды.

– Это ты? – спросила она, не решаясь сказать Мейбл, чтобы та зажгла свет.

– Я, – устало отозвалась Мейбл. И добавила:

– Заснул.