Текст книги "Мегрэ и человек на скамейке"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Жорж Сименон
«Мегрэ и человек на скамейке»

Глава 1
Желтые башмаки

Для Мегрэ девятнадцатое ноября было памятным, и вот почему: этот день совпадал с именинами брата. Вдобавок был понедельник, а на Орфевр создалось впечатление, что по понедельникам убийств почти не бывает.

Всю неделю накрапывал холодный и нудный дождик.

Желтоватая мгла, казалось, проникала сквозь малейшие щели в окнах.

Днем распогодилось. По крайней мере, не моросило, хотя тротуары по-прежнему были мокрыми и становились все грязнее. Потом, ближе к четырем часам, перед самыми сумерками, все та же, что и утром, мгла поднялась над Парижем, скрадывая свет фонарей и витрин.

Когда зазвонил телефон, в бюро не было ни Люка, ни Жанвье и ни Лапуэнта. Ответил корсиканец Сантони, новичок в бригаде. Перед этим он десять лет работал в команде, наблюдавшей за игорными домами, а позже – в полиции нравов.

– Это инспектор Неве из III округа, месье. Тут очень важное дело.

Мегрэ схватил трубку:

– Что нового, голубчик?

– Докладываю из ресторана на бульваре Сен-Мартен.

Найден мужчина, убитый ножом.

– На бульваре?

– Нет. Рядом, в глухом переулке. Дело мне кажется интересным, – добавил Неве. – Лучше, если вы сами сюда приедете. Я нахожусь между большим ювелирным магазином и лавкой искусственных цветов.

– Еду, – ответил Мегрэ.

Комиссар взял с собой Сантони. В маленьком черном автомобиле уголовной полиции он почувствовал себя неуютно. К тому же его раздражал запах духов, исходивший от Сантони. Человек низкого роста, тот носил штиблеты на высоких каблуках, на среднем пальце правой руки – огромный желтый бриллиант, без сомнения – фальшивый. Волосы напомажены.

Силуэты прохожих чернели в темноте улиц. Слышалось шарканье ног по скользкой мостовой. На тротуаре бульвара Сен-Мартен собралось человек тридцать, и полицейские с трудом удерживали их на некотором расстоянии от места убийства.

Когда машина остановилась, Неве поспешил открыть дверцу.

– Я просил врача подождать до вашего приезда.

На многолюдной окраине Больших бульваров было оживленно. Большие освещенные часы над ювелирным магазином показывали двадцать минут шестого. Единственное окно – витрина лавчонки искусственных цветов – было так плохо освещено, грязно и неприглядно, что казалось сомнительным, чтобы кто-нибудь заглядывал сюда.

Между магазинами – конец глухого переулка, такого узкого, что его можно было и не заметить. Таких узких и кривых переулков немало в этом районе. Здесь было холодно, сыро и сильно сквозило – больше, чем на бульваре. Пес, которого никак нельзя было прогнать, стоял впереди людей. На земле, у потемневшей от сырости стены, лежал человек: одна его рука была подогнута, другая, с побелевшей ладонью, почти перегородила весь проход.

– Мертв? – спросил Мегрэ.

Участковый врач кивнул:

– Смерть наступила сразу.

Как бы в подтверждение этих слов светлый круг электрического фонарика пополз по трупу и ярко сверкнул на торчащем ноже. Второй фонарик вырвал из темноты профиль убитого, раскрытый глаз и щеку, поцарапанную, видимо, при падении.

– Кто его нашел?

Один из полицейских вышел вперед. Он был еще молод и заметно взволнован.

– Я делал обход. По привычке заглядывал во все переулки и проходы и вдруг заметил на земле какого-то человека. Сперва принял его за пьяного.

– Без признаков жизни?

– Видимо, да. Тело его, однако, еще было теплым.

– В котором часу?

– Четыре сорок пять. Я подозвал коллегу и немедленно позвонил на пост.

– Это сообщение принял я, – вмешался в разговор Неве, – и сразу же приехал. Тут же велел вызвать врача.

– Никто ничего не слышал?

– Насколько мне известно, нет.

Невдалеке от места происшествия была видна дверь с тускло освещенным оконцем наверху.

– А это что такое?

– Дверь в контору ювелирного магазина. Тут ходят редко…

Перед выездом Мегрэ приказал сообщить о случившемся в отдел криминалистики. Прибыли эксперты. Работа поглотила все их внимание, они ничего не расспрашивали, жаловались лишь, что тяжело работать в таком неудобном и тесном месте.

– А что там во дворе, дальше? – продолжил уточнять Мегрэ.

– Одни стены. Единственная дверь, ведущая на улицу Маслей, наглухо заколочена.

Мегрэ подумал, что мужчине, наверно, всадили нож в спину, когда он прошел по переулку всего шагов десять.

Убийца крался за ним следом. Прохожие, двигавшиеся по бульвару, ничего не смогли заметить.

– Я осмотрел его карманы и обнаружил кошелек, – сказал Неве.

Он подал кошелек Мегрэ. Один из экспертов осветил находку фонариком. Кошелек был так себе – не новый, но и не старый. В нем лежали три тысячефранковых и несколько стофранковых банкнотов, удостоверение на имя Луи Туре – кладовщика, проживающего в Жюви, на Тополиной, 37, а также избирательный бюллетень на ту же фамилию, листочек бумаги с несколькими строчками, написанными карандашом, и очень старая фотография маленькой девочки.

– Можно начинать?

Мегрэ кивнул. Вспыхнул свет, защелкали фотоаппараты. Толпа в конце переулка быстро росла, и полиция едва сдерживала ее напор.

Потом эксперты осторожно вынули из тела нож и положили его в специальную шкатулку. Труп перевернули.

На лице убитого застыла гримаса удивления. Ему было, вероятно, лет пятьдесят, не больше. Убитый был одет чисто и опрятно. Темный костюм, легонькое бежевое пальто, а на ногах – желтые башмаки, никак не соответствующие по цвету этому дождливому дню. Кроме башмаков, все на нем было будничным, обыкновенным, и вряд ли на улице кто-нибудь обратил бы на него внимание. А между тем полицейский, обнаруживший убитого, сказал:

– Мне кажется, что я его где-то уже видел.

– Где?

– Не припоминаю. Но лицо это мне как будто знакомо. Таких людей мы ежедневно встречаем немало, но не обращаем на них особого внимания.

– Лицо и мне о чем-то говорит, – поддержал его Неве. – Возможно, он работал в этом районе…

Но это были только предположения. Ничто не подтверждало пока, что Луи Туре работал именно в глухом переулке. Мегрэ обратился к Сантони, так как тот длительное время служил в полиции нравов и многие могли быть ему известны.

– Нет, я его никогда не видел.

– Тогда действуйте дальше. А когда закончите, перевезите труп в Институт судебной медицины, а мы, – Мегрэ снова обратился к Сантони, – посетим семью, если она у него есть. Итак, в Жюви!

На вокзале в Жюви они долго расспрашивали про Тополиную улицу, и только пятый встречный показал им дорогу:

– Это дальше, на участках. Как доедете туда, смотрите на таблички. Все улицы носят названия деревьев и очень похожи друг на друга.

Проехали вдоль длиннющей товарной станции с непрерывно снующими составами. Справа от станции начинались участки с ровными, освещенными электрическими фонарями улицами. Сотни, пожалуй, даже тысячи домов, обсаженных различными деревьями, выстроились на один манер. Не все тротуары покрыты плитами, и на них много глубоких темных ям.

Улица Дубовая… Улица Березовая… Буковая… Может быть, все вокруг когда-нибудь станет парком, если все эти наспех построенные дома, похожие на игрушечные, не развалятся, пока подрастут деревья.

За окнами кухонь хлопотали женщины. Улицы были безлюдными. Кое-где попадался ларек, тоже недавно открытый и, как показалось, державшийся только на постоянных посетителях.

– Поворачивай влево.

Они плутали по улицам около десяти минут, пока наконец не прочли на голубоватой табличке название «Тополиная». Нужный дом сначала проехали, так как номер 37 шел сразу же за 21-м. Свет горел только на первом этаже в кухне, где они увидели суетливую, довольно-таки представительную женщину.

– Значит, поработаем! – вздохнул Мегрэ, с трудом вылезая из маленькой машины.

Он постучал трубкой по каблуку. Когда шли тротуаром, форточка кухни открылась и женское лицо прильнуло к стеклу. Мегрэ поднялся на три ступеньки крыльца. Входная дверь сделана из смолистой сосны, лакированная, окованная понизу железом, с двумя маленькими квадратными окнами вверху темно-синего цвета.

Мегрэ стал искать кнопку звонка, но из-за закрытой двери послышался голос:

– Кто там?

– Здесь живет мадам Туре?

– Да, здесь.

– Я хотел бы с ней поговорить.

Женщина не торопилась открывать.

– Полиция, – вполголоса добавил Мегрэ.

Только тогда поднялась цепочка и отодвинулся засов.

Сквозь образовавшуюся щель женщина пристально оглядела двух мужчин.

– Что месье от меня надо?

– Поговорить с вами, мадам Туре.

– А откуда я знаю, что вы из полиции?

У Мегрэ случайно оказался в кармане значок. Частенько он оставлял его дома.

– Прекрасно. Надеюсь, он настоящий…

Они вошли в узенький, тщательно выкрашенный коридор, а оттуда – в одну из комнат.

Почти одного возраста с мужем, но немного коренастей, она казалась не тучной, а скорее крепкотелой. Серое платье и фартук не придавали ей привлекательности.

Комната, куда они вошли, видимо, служила гостиной и напоминала столовую на сельский лад, где все вещи стоят на точно определенных местах, как в витрине лавки или мебельного магазина. Ничего не валялось – ни трубки, ни пачки папирос, ни шитья, ни газеты, – абсолютно ничего, что могло бы навести на мысль, будто люди проводят здесь часть своей жизни.

– Я слушаю.

– Вашего мужа зовут Луи Туре?

Насупив брови, все еще стремясь угадать, зачем пришли к ней эти люди, она кивнула.

– Он работает в Париже?

– Заместителем директора фирмы «Каплан и Зенен» на улице Бонди.

– А работал ли он прежде кладовщиком?

– Было когда-то.

– Давно?

– Несколько лет назад. Но он и тогда уже, собственно, руководил всей фирмой.

– Может, мадам имеет какую-нибудь его фотографию?

– К чему она?

– Хотел бы убедиться…

– Убедиться? В чем именно? – И под влиянием все возрастающего подозрения спросила: – Что случилось с Луи?

Женщина машинально посмотрела на часы в кухне – видимо, обдумывала, где должен быть ее муж в это время.

– Прежде всего я хотел бы убедиться, о нем ли идет речь.

– На буфете, – коротко сказала она.

Там действительно стояло пять или шесть фотографий в металлических рамках. Среди них снимок молодой девушки и мужчины.

– Ваш муж имеет врагов?

– А почему они должны у него быть?

Она вышла на минуту выключить газ – что-то закипало на плитке – и тотчас же вернулась.

– В котором часу он обычно приходит с работы?

– Он всегда садится на поезд в восемнадцать часов двадцать две минуты с Лионского вокзала. А наша дочь едет следующим поездом – она кончает работу немного позже. Дочь на ответственной работе и…

– Мы просим мадам поехать с нами в Париж.

– Луи умер?

Взгляд у нее был острым, проницательным, какой бывает у женщин, не терпящих вранья.

– Скажите мне правду.

– Он убит сегодня после обеда.

– Где?

– В глухом переулке около бульвара Сен-Мартен.

– Что он там делал?

– Не знаю.

– В котором часу?

– Можно догадываться, что около половины пятого.

– В половине пятого он еще работает. Говорил ли месье с хозяином фирмы?

– Не имел времени. Кроме того, нам не было известно, где он работал.

– Кто его убил?

– Это, собственно, мы и хотим установить.

– Он был один?

У Мегрэ лопнуло терпение.

– Не думает ли мадам, что было бы лучше одеться и поехать вместе с нами?

– Что вы с ним сделали?

– Теперь его перевезли в Институт судебной медицины.

– Это морг?

Что ей на это ответить?

– А как я могу предупредить дочь?

– Оставьте ей записку.

Женщина задумалась:

– Нет. Я зайду к своей сестре, и пусть она подождет Монику здесь. А с дочерью вам тоже нужно увидеться?

– Мы в этом очень заинтересованы.

– Где она вас найдет?

– В моем кабинете, на набережной Орфевр. Так будет удобней. Сколько ей лет?

– Двадцать два.

– Может, вы знаете ее телефон?

– Нет. Кроме того, она уже ушла из конторы и теперь находится на пути к вокзалу. Прошу подождать.

Женщина стала на ступеньки, которые затрещали не от ветхости, а потому, что были сделаны из такого дерева.

Казалось, весь дом построен из дешевых материалов и имеет весьма мало шансов выстоять до глубокой старости.

Услышав наверху шаги, мужчины переглянулись и подумали об одном и том же: не иначе мадам меняет платье, одевается в черное и, видимо, причесывается.

Когда она вернулась, они снова переглянулись: на ней была траурная одежда, пахло одеколоном.

– Надо погасить свет и выключить счетчик. Месье могут подождать меня во дворе.

Садясь в автомобильчик, она на секунду застряла в дверях, словно сомневаясь, достаточно ли здесь места. Из соседнего дома кто-то следил за ними.

– Моя сестра живет через две улицы отсюда. Пусть шофер повернет вправо, а потом влево.

Можно было подумать, что это дома-близнецы, так они были похожи друг на друга. Отличались только цветом стекол над входной дверью.

– Сейчас вернусь.

Ее ждали около четверти часа. Вернулась мадам Туре вдвоем с женщиной, удивительно на нее похожей и тоже в траурном одеянии.

– Моя сестра поедет с нами. Ко мне пойдет шурин.

У него выходной день. Он служит ревизором на железной дороге.

Мегрэ сел рядом с водителем. Обе женщины уселись позади, оставив немного места для инспектора Сантони.

Иногда было слышно, как они переговаривались.

Когда прибыли в Институт у моста Аустерлиц, тело Луи Туре, так приказал Мегрэ, уже лежало на плите.

Мегрэ открыл лицо покойника, приблизился к обеим женщинам, которых при ярком свете увидел теперь впервые. В темноте на улице он принял их за близнецов.

Сейчас было видно, что сестра мадам Туре моложе на три, а то и четыре года.

– Вы его узнаете?

У мадам Туре в руках платочек, но она не плачет.

Сестра держит ее под руку, словно придавая ей сил.

– Да, это Луи. Мой бедный Луи… Сегодня, прощаясь утром со мной, он не думал… – И вдруг спросила: – Можно ему закрыть глаза?

– Теперь мадам может это сделать.

Она посмотрела на сестру: обе словно испытывали друг друга – кто из них отважится. И сделала это жена, с особой торжественностью, прошептав:

– Бедняжка Луи… – Тут она заметила башмаки, торчащие из-под простыни, и насупила брови. – Что это такое?

Мегрэ не сразу сообразил.

– Кто ему надел эти башмаки?

– Они и были у него на ногах, когда его обнаружили.

– Это невозможно. Луи никогда не носил желтых башмаков, примерно с двадцати шести лет, с тех пор, как стал моим мужем. Он знал, что я не позволила бы ему. Видишь, Жанна?

Жанна утвердительно кивнула.

– Прошу вас убедиться, вся ли одежда принадлежит ему. Что касается личного, то нет никакого сомнения, правда же?

– Ни единого. Но башмаки не его. Он чистит их почти каждый день. Разве я не знаю? Сегодня утром надел черные, с двойной подметкой; он все время ходил в них на работу.

Мегрэ снял простыню.

– Это его пальто?

– Да.

– А костюм?

– Да, но галстук – не его. Никогда бы он не надел такого кричащего галстука. Этот почти красный! Ужас!..

– Ваш муж вел правильный образ жизни?

– А как же! Моя сестра может подтвердить. Утром он садился на углу в автобус, который точно в восемь семнадцать привозил его на станцию в Жюви. Он всегда ездил с нашим соседом, месье Бодуэном из управления налогов. На Лионском вокзале спускался в метро и выходил на остановке «Сен-Мартен».

Сотрудник института подал Мегрэ какой-то знак. Комиссар понял его и проводил обеих женщин к столу с разложенными на нем вещами пострадавшего.

– Надеюсь, мадам узнает это?

Там лежали серебряные часы с цепочкой, зажигалка, ключ и рядом с кошельком – два кусочка синего картона.

Мадам Туре сразу посмотрела на картонки.

– Билеты в кино, – удивленно сказала она.

– Кинотеатр новых фильмов на бульваре Бон-Нувель, – рассматривая билеты, подтвердил Мегрэ. – Судя по цифрам, их использовали сегодня.

– Это невозможно. Слышишь, Жанна?

– Мне это все кажется странным, – важно заметила сестра.

– Может быть, осмотрите кошелек?

Она послушалась и снова насупила брови:

– У Луи сегодня утром не было столько денег.

– Вы уверены?

– Да, я ежедневно проверяю у него в кошельке деньги. Он никогда не имел больше одной тысячефранковой и двух или трех стофранковых банкнотов.

– Может, он что-нибудь получил?

– До конца месяца еще далеко.

– А после работы у него всегда оставалась в кармане определенная сумма?

– Кроме тех денег, которые он потратил на метро и сигареты. На проезд в электричке он имел постоянный билет.

Она хотела положить кошелек в мешочек, но остановилась:

– Может, он вам еще нужен?

– Пока да.

– Никак не пойму, почему у Луи заменены башмаки и галстук. И вообще удивительно, что его в это время не было на работе.

Мегрэ больше ни о чем ее не спрашивал. Попросил подписать какие-то бумажки.

– Вы поедете домой?

– Когда мы сможем забрать тело?

– Видимо, через день или два.

– Вскрытие будет?

– Возможно, а впрочем, не обязательно.

Мадам Туре посмотрела на часы.

– У нас поезд через двадцать минут, – обратилась она к Мегрэ. – Не смогли бы вы подвезти нас до вокзала?

– Монику ждать не будешь? – удивилась сестра.

– Вернется одна.

Когда обе дамы прошли к Лионскому вокзалу, Сантони с усмешкой проговорил:

– Сильна! Ее муженек вряд ли мог как следует разгуляться.

– Куда уж…

– Что вы думаете о приключении с башмаками? Будь они новые, можно было бы допустить, что он купил их только сегодня.

– Не осмелился бы. Разве не слыхали, что она говорила?

– Да и купить яркий галстук он тоже не решился бы.

– Интересно, похожа ли дочь на мать?

Когда они вернулись в полицию, служащий сказал Мегрэ:

– Месье, вас спрашивала какая-то девушка. Кажется, она договорилась о встрече. Я послал ее наверх.

– Давно ждет?

– Минут двадцать.

Мгла перешла в мелкий дождик, и мокрые следы ног образовывали мраморные прожилки на всегда запыленных ступеньках. Большинство кабинетов пустовало. Только из-под некоторых дверей пробивался свет.

– Мне оставаться с вами? – спросил Сантони.

Мегрэ утвердительно кивнул: поскольку он начал следствие с Сантони, то и продолжать следует вместе.

Девушка сидела на диване в приемной. В глаза бросилась ее светло-синяя шляпка. Дежурный писарь встал:

– Это к вам, шеф.

– Знаю. – Мегрэ повернулся к ней и спросил: – Мадемуазель Туре? Пройдемте, пожалуйста, в мой кабинет.

В кабинете Мегрэ пригласил девушку сесть. Он зажег лампу с зеленым абажуром, ее свет падал на кресло, стоявшее возле стола.

– Дядя сказал мне, что отец умер.

Мегрэ ответил не сразу. Мадемуазель Туре плакала.

Как и ее мать, она держала в руке платочек, свернутый клубочком, и мяла его. Мегрэ в детстве любил так мять кусок замазки.

– Я думала, что застану тут мать.

– Она уже уехала в Жюви.

– Как она это перенесла?

– Держалась мужественно.

Моника была красивой, совсем не похожей на мать, но унаследовала от нее тучность. Однако это не бросалось в глаза – сказывалась молодость. На ней был элегантно сшитый костюм, что немного удивило комиссара, поскольку она вряд ли могла сшить его сама, – видимо, купила в дорогом магазине.

Что случилось? – спросила наконец девушка, и на глазах у нее опять заблестели слезы.

– Ваш отец убит.

– Когда?

– Сегодня между половиной пятого и без четверти шесть.

– Как это могло случиться?

Почему-то Мегрэ показалось, что все сказанное ею звучит не совсем искренне. Мать еще можно было понять – у той такая натура. По мнению мадам Туре, умереть в глухом переулочке бульвара Сен-Мартен – большой позор. Она устроила свою жизнь, и не только свою, но и всей семьи, а эта смерть не вмещалась в установленные ею рамки, а тем более на покойном – о ужас! – были желтые башмаки и красный галстук.

Моника же казалась несколько другой – осторожной и словно побаивающейся каких-нибудь неожиданностей или коварных вопросов.

– Вы хорошо знали характер и привычки отца?

– Да… Но, наверно…

– Меня еще интересует, были ли вы дружны, делился ли отец с вами своими мыслями, душевными переживаниями?..

– Он был хорошим отцом…

– Он считал себя счастливым?

– Кажется.

– Вы встречали его в Париже?

– Не понимаю. Вы имеете в виду – на улице?

– И вы и он работали в Париже. Мне уже известно, что одним поездом вы не ездили.

– У нас разные часы работы.

– Могли бы встречаться во время обеденного перерыва.

– Иногда…

– Часто?

– Нет. Скорее редко.

– Вы бывали у него на работе?

Девушка заколебалась.

– Нет, – ответила она, – мы встречались в ресторане.

– Вы ему звонили?

– Не помню.

– Когда последний раз вы с ним обедали?

– Несколько месяцев назад. Перед отпуском.

– Где именно?

– В «Эльзасской кружке», ресторане на Севастопольском бульваре.

– Ваша мать знала об этом?

– Кажется, я ей говорила. Не помню.

– Отец был человеком веселого нрава?

– Мне думается, достаточно веселым.

– Не жаловался на здоровье?

– Никогда его не видела больным.

– Приятели у него были?

– В гости мы ходили прежде всего к теткам и дядям.

– У вас их много?

– Две тетки и два дяди.

– Все живут в Жюви?

– Да. Недалеко от нас. Дядя Альберт, муж тетки Жанны, и сообщил мне о смерти отца. Тетка Целина живет немного подальше.

– Они сестры матери?

– Да.

– Скажите, мадемуазель Моника, вы дружны с каким-нибудь молодым человеком?

Девушка немного смутилась:

– Сейчас не стоит говорить… Это некстати. Мне придется увидеть отца?

– Что мадемуазель хочет этим сказать?

– Дядя сказал, что я должна опознать труп.

– Это уже сделали мать с теткой. А впрочем, если мадемуазель пожелает…

– Нет. Я увижу его дома.

– Еще один вопрос. Случалось ли вам видеть в Париже отца в желтых башмаках?

Девушка ответила не сразу. Наверно, чтобы выиграть время, она переспросила:

– В желтых башмаках?

– Не совсем желтых, скорее, в светло-бежевых. Простите за выражение, в мою молодость такой цвет называли «детским поносом».

– Не помню.

– А красного галстука у отца не видели?

– Нет.

– Когда вы ходили в кино?

– Вчера после полудня.

– В Париже?

– В Жюви.

– Я больше вас не задерживаю. Кажется, скоро ваш поезд?

– Через тридцать пять минут.

Девушка взглянула на часы, поднялась и в нерешительности стояла у стола.

– До свидания, – проговорила она наконец.

– До свидания. Благодарю вас, мадемуазель.

Мегрэ проводил ее до порога и закрыл за ней дверь.