Текст книги "Игроки из Гран-Кафе"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

– Я надеялась, что вы дадите мне какой-то совет…

Господин Урбен что-то подозревает… Этим утром он упорно крутился вокруг меня, интересуясь, что я собираюсь делать… Он такой ревнивый, что я всегда опасаюсь чего-то плохого…

Мегрэ собрался вытряхнуть в пепельницу свою трубку.

– Мне нечего вам сказать… – проворчал он после долгого молчания.

– Вы мне не верите? Может, вы думаете, я все сочинила? Возьмите! Я принесла письма…

Она достала их из сумочки, бедные помятые письма, написанные на скверной бумаге из бакалейной лавки. Мегрэ отстранился, дав понять, что не желает их видеть.

– Прочтите! Теперь, когда он мертв, это уже не важно…

– Не стоит…

– Вы не хотите верить, что это было самоубийство?

– Это не важно!

– Вы думаете, что его убили, чтобы ограбить? Скажите! Вы думали об этом?

– Моя бедная Анжель, я ни о чем не думаю…

– Почему «бедная»?

– Не по чему!.. Простите, что не могу дать вам совет…

Поступайте, как знаете… Как говорится, следуйте голосу вашей совести… Со своей стороны, я уже забыл все, о чем вы мне рассказали…

Она поднялась, бледная, нервная.

– Я вас не понимаю…

– Это не важно.

– Можно подумать, что вы меня подозреваете, несмотря на то, что… Это правда? Вы считаете, что я убила мясника?

– Но вы ведь были в кафе, когда он умер?

– А если бы меня там не было, вы бы подумали…

Мегрэ вздохнул. Время, казалось, остановилось. Он спрашивал себя, сумеет ли он до конца остаться таким же невозмутимым?

– Уходите, Анжель… Так будет лучше… Я ничего не знаю… Не хочу ничего знать…

– Ладно!

Она направилась к двери и ушла в полном замешательстве, обернувшись уже на улице, чтобы убедиться, не вышел ли он окликнуть ее. А госпожа Мегрэ спросила его с хитрым видом:

– Это она?

– Что она?

– Ты прекрасно понимаешь, что я хочу сказать…

– Вовсе нет!

– В конце концов, признайся, есть какая-то причина для твоего сегодняшнего поведения… Я слишком давно тебя знаю и вижу – это не твое обычное состояние… Уже вчера вечером, когда ты вернулся…

– А что я делал?

– Ничего! Но у тебя был такой вид!.. Что-то тебе наскучило или надоело…

– И что в этом такого странного?

– Что ты не выходишь из дома, как все остальные?

Раньше ты никогда не сидел дома целыми днями…

– Не могу больше слышать о мяснике…

– О мяснике или об этой малышке?

– И когда ты только поумнеешь!

– Спасибо!..

Они чуть было не поссорились по-настоящему, чего с ними не случалось на протяжении долгих лет. Мегрэ кружил по дому, как больное животное.

– Когда похороны? – как бы между прочим спросила его жена.

– Не знаю.

– Ты пойдешь?

– Надо бы…

– Не хочешь сказать, почему приходила эта малышка?

– Нет!

– Ты ждешь еще кого-нибудь?

– Предпочитаю, чтобы они больше не приходили. К сожалению, это неизбежно. У них у всех мания исповедоваться передо мной…

– Обычно ты не жаловался на это… Тебе не кажется, что стоит побриться?

Он побрился и, от нечего делать, поменял костюм и тапки. Не успел он полностью подготовиться, как дверной молоток объявил о следующем посетителе. Он наклонился над перилами лестницы и узнал в говорившем Урбена.

– Не беспокойте его… Я подожду… Кстати, Анжель, моя маленькая служанка, не приходила?

И эта отважная дуреха госпожа Мегрэ, решив сделать как лучше, сказала:

– Я не помню… Честно говоря, я не знаю ее в лицо…

– Маленькая худышка, одетая в черное…

– Не думаю… Нет… Спросите лучше у мужа…

Мегрэ, усмехнувшись, пожал плечами. Он закончил одеваться, открыл окно, не торопясь раскурил трубку и уставился на Луару, по которой легкий бриз гнал маленькие волны.

Наконец он решился спуститься, проник в столовую и закрыл дверь.

– Добрый день, комиссар… Решился вас побеспокоить…

Но если к вам уже заходила Анжель, вы, наверное, поняли…

Хозяин кафе встревоженно смотрел на Мегрэ, нервно теребя края шляпы.

– Присядьте, прошу вас… Стаканчик белого вина?..

Вас, наверное, ожидают в кафе?

Урбен вздрогнул.

– Что вы хотите сказать?

– Ничего… Что сегодня базарный день… Там должен быть народ…

– Вы также думаете…

– Что я думаю?

– Что это я убил мясника?..

– Я уверен, что это невозможно, потому что вы были в этот момент в кафе…

– Нет!..

Урбен посмотрел ему в глаза с вызовом, и Мегрэ произнес, взяв свой стакан:

– Тогда это еще хуже…

3

Честно говоря, Мегрэ всегда казалось, что Урбен относится ко всем посетителям кафе с плохо скрываемой неприязнью. Он, разумеется, исполнял свои обязанности хозяина кафе, улыбаясь и шутя с клиентами, и иногда даже садился за карточный стол, если не хватало игрока. Но его веселый вид казался неестественным.

Например, когда Урбен смеялся над шутками владельца гаража, создавалось впечатление, что он хочет на него наброситься, а иногда он неожиданно бросал в сторону их стола довольно мрачные взгляды.

«Это скука! – сказал себе бывший комиссар. – Не дело человеку тридцати пяти лет стоять весь день за стойкой провинциального кафе…»

И вот этот самый Урбен, так открыто демонстрировавший свою неприязнь, неожиданно дал волю эмоциям и, потеряв в столовой Мегрэ всякое достоинство, изменившись в лице, внезапно разразился слезами.

– Я впервые плачу перед другим человеком, – пробормотал он, мучительно стесняясь. – Ну разве не скотская ситуация! Если так будет продолжаться, я, наверное, пущу себе пулю в голову.

Он находился в том состоянии, когда, столкнувшись с несправедливостью судьбы, хочется орать и топать ногами.

– Когда вчера вечером вы закончили игру, Бог знает почему я испытал очередной приступ ревности. О! Я знал, что Анжель обещала мне больше его не видеть. Начиная с будущей недели она не должна была ездить в Орлеан даже раз в неделю; я умолял ее об этом. Тем не менее вчера, больше часа просидев рядом с мясником и думая, что он возил ее в… А вы, вы никогда не мучились ревностью?

Мегрэ лишь покачал головой со счастливым равнодушием исповедника.

– Я не мог больше это выносить… Вышел через черный ход, как и обычно, и минут пятнадцать простоял облокотившись о парапет моста в полной темноте…

– Вы уверены, что вас никто не видел?

– Даже если меня и видели, то вряд ли узнали – было довольно темно… Только что комиссар Орлеана задал мне несколько вопросов, и я понял, что он подозревает меня, правда, не больше, чем остальных… Скажите, я должен все ему рассказать? И что будет, если моя жена сообщит ему, что ее жизнь со мной, и так не веселая, становится адом?..

Вот и все, что я пришел у вас спросить…

Я не могу жить без Анжель, понимаете? Не могу объяснить, как родилась эта любовь… Вначале мне казалось, что это простое любопытство… Затем это превратилось в какую-то манию, и я страдал, даже если клиенты только смотрели или дотрагивались до нее… На жену мне уже наплевать… Я скорее брошу ее, чем расстанусь с Анжель… Но поверьте, комиссар, я не убивал мясника!..

Что мне делать? Как мне это доказать? Что отвечать, когда меня будут допрашивать, а я даже не смогу представить алиби! Кто мне поверит, если я заявлю, что провел эти минуты стоя на мосту?

Я не убивал его, это правда! И мое положение еще более ужасно оттого, что я способен был это сделать, но не из-за денег…

Вы мне верите?

Мегрэ почувствовал напряженный, полный ужаса взгляд Урбена и отвернулся.

– Скажите, вы мне верите?

– Я не могу вам ответить…

– Значит, вы не верите мне, а ведь мы давно знакомы! Что же говорить о тех, кто меня не знает?..

– Успокойтесь, прошу вас.

– Вам легко говорить! – усмехнулся Урбен.

– Нет никаких оснований считать, что вас подозревают больше, чем других… Только что заходил комиссар Габриэлли, и мы немного поговорили о вас… Все подозрения настолько неопределенные, что, думаю, в конце концов, дело могут закрыть…

Мегрэ говорил вполголоса, не глядя на собеседника, и это было настолько на него не похоже, что Урбен никак не мог понять, что же скрывается за этими словами.

– Вы думаете, убийцу не найдут?

– Я не знаю…

– Благодарю вас!.. Я считал вас другом, товарищем, если хотите… Я был не прав, раскрыв перед вами свою душу… Простите меня!.. Вы, наверное, решили, что я совсем расклеился…

– Уверяю вас, что нет! – настойчиво повторил Мегрэ.

Неужели никто так и не поймет, что он не может ничего сказать?

– Возвращайтесь к себе… Постарайтесь успокоиться…

Держите себя в руках… Если вас спросят, отвечайте, как сочтете нужным… Ну, а со своей стороны, я толком и не запомнил, что вы мне говорили…

Но он знал, что мужчина никогда не прощает другому, если он разоткровенничался перед ним, особенно напрасно! Урбен, понемногу приходивший в себя, попытался криво улыбнуться.

– Вы, должно быть, подумали, что я совсем сошел с ума, – неумело пошутил он.

– Бывали и более трагические случаи! – ответил Мегрэ. – Вы действительно ничего не хотите выпить?

– Спасибо!.. Как вы уже сказали, у меня, должно быть, собралась толпа народу… Мое дело обслуживать посетителей… И быть четвертым, когда кто-то игру пропускает…

До свидания, господин комиссар!

Едва он исчез, как появилась госпожа Мегрэ, определенно забывшая свою обычную сдержанность.

– Мне показалось, он плакал…

И так как муж не ответил, она рассердилась.

– Ты поклялся не раскрывать рта, да? Будешь опять изводиться весь день? Знаешь, я уже начинаю себя спрашивать, что за всем этим скрывается?

Мегрэ иронически улыбнулся:

– Ты совершенно права, я убил этого беднягу мясника!

– Не валяй дурака. Я говорю не о преступлении, а об этой девушке…

– Ради Бога! Только не ревнуй…

– Почему?

– Потому что не время… Все и так достаточно печально!..

– Что печально?

– Вся эта маленькая драма… Так как это всего лишь маленькая драма! Такая жалкая! Даже смешная, если взглянуть поближе!.. Тебе ведь никогда не приходило в голову, что Анжель могла бы свести с ума двух здравомыслящих мужчин?..

– Ну, она выглядит, как…

– Как маленькая, нездоровая девочка!.. Плохо питавшаяся, с большими кругами под глазами и бледной кожей, никогда не видевшей солнца…

– Это ничего не значит.

– Ты права. Это ничего не значит! Но вот что интересно: для двух мужчин эта Анжель воплощала женский идеал и заменила все другие интересы… Я подозревал, что в захолустье, в одиночестве, когда страстный человек испытывает тоску, может появиться слепое увлечение и красивые и сильные мужчины начинают сохнуть по какой-нибудь певичке из местной забегаловки и сражаться между собой за нее…

Вот что получается, когда не с кем сравнивать…

Но здесь!.. В этом благопристойном городке, на берегу Луары, в нескольких километрах от Орлеана!..

Его жена посмотрела на него, удивляясь, что он так многословен – это было для него редкостью. Но не отважилась его прервать, боясь, что он внезапно замолчит.

– И тем не менее… – продолжал он. – Не можешь ли ты объяснить, почему каждый вечер, уже больше года без пяти минут пять я выхожу из этого дома, иду в «Гран-Кафе», в течение почти двух часов проявляю такое рвение, словно от этих раскрашенных кусочков картона зависит моя жизнь?

– Это не из-за нее?

– Не начинай снова!.. Я ведь знал, что ты не поймешь меня… Я же говорил тебе об увлечении… Это то же самое… Какая-то мания, если хочешь, необходимость, возникающая, когда больше нечего делать…

Впервые он отважился на тонкий намек по поводу своей отставки, но сама госпожа Мегрэ неоднократно думала об этом.

– Приходишь туда сначала один-два раза… Затем, в один прекрасный день, чувствуешь себя сбитым с толку, если игру почему-то отменили… Привыкаешь к лицам, шуткам… У тебя «свой» стул, «своя» игра в карты…

Он говорил не для нее, а для себя. С самого утра, нет, еще со вчерашнего дня в нем зрело отвращение к его теперешней жизни, и он испытал явное облегчение, избавившись от этого тягостного чувства.

– Это абсолютно то же самое слепое увлечение!.. Ну пойми же наконец, что другие люди в таких же обстоятельствах привязываются к какой-нибудь девчонке и начинают считать ее центром своей жизни!

Я вспоминаю реакцию людей, когда, во время моей службы в уголовной полиции, речь заходила о преступлениях на почве страсти. Я показывал им фотографию женщины, и почти все они восклицали: «Она даже не красива! Как могли убить из-за нее?»

Героини драм на почве страсти никогда не бывают красивы! Этот яд действует не сразу. Когда Урбен, один среди нас, разглядел эту девушку, это чувство поразило его, словно смертельная болезнь… Одна только мысль, что мясник…

Ты еще не догадалась?

– Он убил его? – вырвалось у ничего не понимавшей госпожа Мегрэ.

– И ты туда же! Опять возвращаешься к тому же? Вас что же, только это интересует? Кровь! Тайна! Он убил!

Убил! Убил!.. Но, черт побери, вы что, не видите – в жизни есть и другие вещи!

Я стараюсь объяснить тебе мучительную драму, а ты меня спрашиваешь, кто убил…

Попробуй представить этот уголок улицы возле моста, «Гран-Кафе» с его летней террасой и лавровыми деревьями в зеленых кадках, а напротив – красные решетки мясной лавки…

С одной стороны, жена мясника, которая торчит весь день в лавке и лишь иногда выходит на порог, чтобы позвать сынишку, играющего на улице…

С другой стороны, еще одна женщина, грустная и нездоровая, и еще один ребенок, и мужчина, поглощенный только одной мыслью: Анжель!

И эта Анжель, маленькая, некрасивая, вероятно, глупая и совершенно лишенная очарования! И тем не менее мясник и его сосед кружат вокруг нее, словно жеребцы вокруг кобылицы, оба терзаясь от ревности, следя друг за другом, угрожая друг другу взглядом и не желающие больше ничего в мире…

Теперь ты понимаешь?

И госпожа Мегрэ ответила:

– Я поняла, что мужчины – животные… Вот и все, что ты хотел мне объяснить… Ну а теперь что он будет делать?.. Его арестуют?

Тогда Мегрэ, рассердившись, поднялся в свою комнату, резко захлопнул дверь и, не без основания, повернул в замке ключ.

Он появился только к ужину и был не в лучшем настроении. Однако спросил подозрительно:

– Никто не приходил?

– Нет!

– А!

– Ты кого-то ждал?

– Я?.. Нет!.. С чего ты взяла!..

За несколько часов он сделал все возможное, чтобы у людей пропало желание обращаться к нему, но оказалось, что это нисколько его не радует.

– Ты уйдешь после ужина?

– Почему это я должен уходить?

– Не знаю… Мне казалось…

Мегрэ не ушел. На следующее утро, захватив с собой перекусить, он большую часть времени провел на рыбалке и вернулся только в четыре часа с довольно большой щукой и окуньками для жарки.

– Похороны завтра утром… – объявила жена. – Ты пойдешь со мной?

– Почему бы нет?

– В газете, похоже, считают это делом рук какого-то бродяги… И ни словечка об этой Анжель…

– И что?

– Ничего… Я подумала…

– Не стоит думать…

Он никуда больше не выходил, так же как и накануне. На следующий день, облачившись в черный костюм, в сопровождении госпожи Мегрэ, участвовал в похоронах мясника и прошел до самого кладбища. Пару раз его коллега Габриэлли пытался завязать с ним разговор, но Мегрэ всегда притворялся сильно озабоченным чем-то.

Пришел Урбен, в сопровождении Ситроена. Анжель присутствовала на службе, укрывшись в темном углу церкви.

– Ты не пойдешь в кафе вместе с ними?

Было солнечно. Люди заходили в «Гран-Кафе» выпить и еще немного пообсуждать случившееся.

Мегрэ предпочел отправиться к себе и в течение следующей недели страстно предавался рыбалке, затем решил подновить свою лодку, вытащил ее на землю, на покрытый травой откос, и работал еще несколько дней, постоянно пачкаясь смолой и зеленой краской.

– Ты знаешь, они, похоже, отказались от расследования.

– Чего ты от меня хочешь?

– Мне казалось…

Как это всегда бывает, в один прекрасный день лодка стала как новенькая, а желание рыбачить пропало, и, так как наступила теплая погода и расцвели первые лилии, и Мегрэ теперь проводил время в саду, читая «Мемуары» Фуше.

– Почему ты больше не играешь по вечерам? Это тебя развлекало…

Он не отвечал. Но эти намеки портили ему настроение.

Однажды его жена объявила:

– Собираются продавать мясную лавку… Вдова мясника получила сто тысяч франков страховки и теперь будет жить со своей сестрой в Орлеане…

Мегрэ не реагировал, погруженный в свои мысли, и прошла не одна неделя, прежде чем он вышел из этого состояния.

Однажды, когда он прогуливался и вернулся только к восьми часам вечера, госпожа Мегрэ заметила:

– Ты вернулся слишком поздно…

– Я играл в жаке…[1]1
  jacques – настольная игра с костями и фишками.


[Закрыть] – признался он.

– В «Гран-Кафе»?

– Нет, в «Коммерс»… С новым мясником…

– Почему ты никогда ничего мне не рассказываешь?

– Потому!

– И теперь ничего не скажешь?

– Нет!

Этим летом они решили отправиться в Савойю, в которой особо ничего не увидели, так как госпожа Мегрэ была плохим ходоком.

4

Это было три года спустя, в то же время, когда начали цвести лилии. Мегрэ, в сабо, пересаживал молодой салат-латук, когда его жена открыла почтовый ящик и достала похоронное извещение.

– Смотри-ка! Она все-таки умерла… – сказала она.

– Кто?

– Женщина из «Гран-Кафе»… Госпожа Урбен… Молочница говорила, что в течение трех месяцев она не могла пить ничего, кроме молока… Надо бы, чтобы ты засвидетельствовал свое почтение…

В тот же вечер Мегрэ отправился в похоронную контору и несколько минут постоял в холодном зале, в одном из углов которого шмыгала носом Анжель.

Два дня спустя все пошли на кладбище, и чета Мегрэ вернулась оттуда рука об руку; погода была прекрасная и не оставляла места для черных мыслей.

– Это напоминает мне один из плохих моментов моей жизни… – начал он внезапно, хотя его никто не спрашивал.

Госпожа Мегрэ на этот раз предусмотрительно промолчала, и они продолжили прогулку, сойдя с дороги, чтобы пройтись по берегу Луары.

– Не знаю, вспоминаешь ли ты мясника… Я знал все, с первых мгновений, и даже, наверное, с момента, когда только объявили новость… Конечно, то, что я знал, я не мог никому сказать… Это был вопрос чести, чести перед лицом смерти…

Госпожа Мегрэ машинально обрывала лепестки маргаритки, держа ее в руке, как на картине какого-то художника, имя которого Мегрэ позабыл. Они медленно шли, раздвигая высокие травы. Брюки бывшего комиссара были усыпаны репейниками.

– Что меня поразило, так это болезненная настойчивость, с которой мясник рассказывал нам о том, что у него с собой много денег… Как большая часть торговцев из провинции, он трясся над своим портмоне… Оно было у него просто огромным, набитым в основном мелкими, грязными купюрами и лежало в кармане брюк. Я хорошо помню жест, которым он доставал его, каждый раз приподнимая фартук…

Однако этим вечером он всем постарался показать, что его бумажник набит крупными купюрами… Но удивительная вещь, у меня сложилось впечатление, что, хотя сверху пачки торчал тысячефранковый банкнот, внизу была всего лишь обычная бумага…

И этот визит к нотариусу…

Когда сообщили, что он убит, я сказал себе: «Очень странное совпадение…»

Потому что я никогда не видел людей, которые бы так настойчиво напрашивались, чтобы их ограбили, а возможно, и убили…

Когда я узнал об убийстве, то был уверен: несмотря на то, что деньги пропали, бумажник обнаружат в кармане покойника…

– Так его не убивали? – удивилась госпожа Мегрэ.

– Конечно нет! И бедняга не сумел даже чисто подделать самоубийство. Он сделал это по-любительски.

Если бы для официального расследования прислали кого-то другого, не Габриэлли, его бы быстро раскрыли. Но Габриэлли, без сомнения очаровательный молодой человек, гораздо сильнее в русском бильярде, чем в полицейском деле…

Она улыбнулась, и они прошли еще немного.

– Вот почему я был обязан молчать… Вот почему не хотел выслушивать откровения всех этих людей… Но они все-таки приходили ко мне, хныча или умоляя…

– Я все-таки не понимаю, почему мясник сделал это…

– Потому что этот бедняга был способен как на плохое, так и на хорошее… Без ума от этой девочки, он умолял ее уехать с ним и, если бы она согласилась, безо всяких угрызений совести бросил бы жену и сына… Он даже не вспомнил бы о них… Он ведь уже начал от них отдаляться, сначала не обращая или почти не обращая на них внимания, затем делая Анжель подарки, с которыми она не знала, что делать, так как не могла показаться в них Урбену… Когда она дала ему понять, что не хочет больше его видеть, он решил убить себя… И, почувствовав себя несчастным, понял, сколько боли причинил близким… Я уверен, именно в этот момент он подумал о жене и сыне… не в смысле, что он умрет, а потому что это послужит им… Вот почему он подписал страховое соглашение, вот почему и речи не могло быть о самоубийстве, вот откуда его глупое, как мы считали, поведение: разговоры о нотариусе и неоднократное упоминание, что у него с собой много денег…

– Надо же, а я никогда не думала об этом… – сказала госпожа Мегрэ. – И все время спрашивала себя, почему ты оставил виновного на свободе…

– Этим должны были бы интересоваться другие, тем более что Урбен, по чистой случайности, не имел алиби. Когда он пришел мне признаться в этом, плача от ужаса, я подумал, что придется мне, наверное, открыть правду, чтобы помешать посадить его в тюрьму…

А что делать? Мне было бы, конечно, неприятно, если бы этот бедный малый умер ни за что… Но так как я не служу больше в полиции и не состою на жалованье у какой-нибудь страховой компании…

Он остановился, сощурился от солнца и залюбовался пейзажем, который оживлял журчащие воды Луары.

– Я все-таки доволен, что все в прошлом, – вздохнул он. – Мне это совсем не нравилось…

– И ты ничего никому не сказал?

– Никому!

– Даже Урбену?

– Даже!

– Даже Анжель?

Он не смог сдержать улыбку.

– Ревнуешь?

– О! Нет… Не важно, что я теперь думаю о мужчинах… Значит, это влечение, о котором ты мне говорил, однажды может возникнуть просто потому, что какая-то девушка подает вам каждый день аперитив в одно и то же время?..

Мегрэ продолжал улыбаться, испытывая облегчение оттого, что смог рассказать кому-то свою историю. А также оттого, что теперь ей пришел конец!

Жена мясника, в Орлеане, вновь вышла замуж за одного служащего водопроводной компании, которого мальчик называет дядей.

Траур закончился, никто не сомневался, что господин Урбен женится на Анжель.

Сегодня же кафе было закрыто, а на ставнях висело объявление, окаймленное черной рамкой.

Госпожа Урбен совсем одна осталась на кладбище, и люди устремились в город, выдыхая последний кладбищенский воздух, который вместе с запахом ладана цеплялся за их одежду.

– А ты был бы способен на такое? – внезапно спросила госпожа Мегрэ, когда они добрались до улочки, ведущей от берега реки к их калитке.

– Способен на что?

– Не знаю… на все… как они…

– Ну ничего нельзя рассказывать женщинам! – пошутил он, сунув руку в кисет, чтобы раскурить трубку.

И спросил машинально:

– А что у нас на обед? Я ужасно голоден!