Текст книги "Современный французский детективный роман"

Автор книги: Жорж Сименон

Соавторы: Пьер Буало-Нарсежак,Александр Поль,Морис Ролан,Пьер Гамарра,Пьер Буало,Тома Нарсежак
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 41 страниц)

Пьер Гамарра
Убийце – Гонкуровская премия

Перевод И. Эрбург

Все факты и герои этого романа вымышлены. Гонкуровская премия взята только потому, что она наиболее известная из всех литературных премий, но можно было бы с таким же успехом заменить ее любой другой

1. Описание преступления

Преступника легче найти, чем разоблачить

Марсель Паньоль, Топаз

Убийца прильнул ухом к двери и настороженно прислушался. Он никого не ждал, но все равно прислушивался.

Ветер разгуливал по городу, крича на тысячу голосов.

Тут были и тихие жалобы, и еле уловимые вздохи влюбленных, и робкие удары смычка, шуршали шелковые и бархатные платья; потом вдруг все это неожиданно сменялось громкими воплями, яростным рычанием.

Казалось, что кто-то прячется за окном, кто-то бродит по крыше.

Но там никого не было, никого, кроме ноябрьского ветра.

Убийца пожал плечами и улыбнулся.

Внезапно ветер утих. И ночь сразу стала огромной и легкой, как пустой мешок. Но это только так казалось. Ветер замолк всего на несколько секунд. Он был здесь, все время здесь.

«Так вот бывает, когда приложишь ладонь к сердцу и вдруг не находишь его, – подумал Убийца. – Начинаешь лихорадочно шарить по груди, тебе становится жутко. Думаешь, боже мой, сердце-то не бьется, его нет. Странно. Тревожно. А потом оно находится. Ты слышишь его мягкие короткие удары Крошечный невидимый насосик, купающийся в живительной теплой крови…»

Убийца снова пожал плечами.

Сейчас не время философствовать.

Он взглянул на часы.

Пора!

Тишина взорвалась. Порывы ветра сотрясали двери, где-то очень далеко в ночи жалобно заскрипела сорванная с крючка ставня.

«Да, пора, – повторил про себя Убийца. – Я встаю, застегиваю пальто, потом…»

Но он не встал. Его руки машинально перебирали лежавшие перед ним бумаги, поглаживали книги, трогали авторучку, чернильницу, оловянную пепельницу-пароходик…

От лампы с зеленым абажуром на руки падал мягкий свет.

Пальцы левой руки забарабанили по столу. Указательный палец правой руки отбивал такт. Потом он потянулся к выключателю лампы, но тут же замер.

Пора.

Убийца стал насвистывать. Какая-то старая песенка, всплывшая в его памяти из глубин прошлого. Только мелодия. Как же она называется? Почему именно она вспомнилась ему? Он и сам не понимал этого. Есть вопросы, на которые невозможно ответить.

Убийца выдвинул один из ящиков стола, приподнял перевязанную зеленой тесьмой пачку бумаг и вынул из-под нее толстую тетрадь в картонном переплете. На обложке крупными и жирными буквами было тщательно выведено: «Стихи».

Убийца быстро пролистал тетрадь и остановился на последнем стихотворении – всего несколько коротких строчек, написанных мелким четким почерком.

Убийца прочитал вполголоса стихотворение и снова принялся насвистывать. Немного погодя он захлопнул тетрадь и бросил ее в открытый ящик стола.

Указательный палец правой руки опять потянулся к выключателю. Лампа погасла.

Через улицу стремглав промчалась собака. Ветер хлестал дома, рвал электрические провода. В садах полуголые ветки сухо стучали друг о друга. Собака, наверное, перепугалась бури.

От такого ветра и в самом деле можно с ума сойти. Яростные порывы следовали один за другим, все сильнее становились вскрики, вопли, скрежет, стоны. Город больше не существовал, не было домов, не было улиц. Ничего, кроме потоков ветра, лавин разноголосого гула.

Скрипела какая-то ставня. Пожалуй, та же самая, которую Убийца слышал раньше. А может быть, и другая. Что стоит ставне соскочить с крючка, тем более при таком ветре, – непонятно, как еще не рухнули стены домов!

А вообще-то, если бы не ветер, в городе было спокойно – на улице ни души.

Убийца пошел по бульвару, обсаженному липами и акациями. Белыми акациями.

Бульвар кончился, и он свернул налево, в совершенно темную улочку. Дорогу он знал хорошо.

Он постучал в дверь. Дом стоял в глубине тупика. Убийца постучал еще раз. Он прислушался, но не смог уловить ни малейшего шороха. Ветер уносил все звуки.

Вдруг дверь распахнулась, и в коридоре, слабо освещенном лампочкой, Убийца увидал старика Мюэ.

– Простите, что я вас побеспокоил в такой поздний час, – сказал Убийца.

Прошло несколько секунд.

По вашему, несколько секунд – чепуха? А вот посчитайте: раз, два, три, четыре, пять… Это много времени, гораздо больше, чем кажется.

За эти несколько секунд Убийца успел подумать о стольких вещах: о ветре, например, о темных улицах, о том, что сейчас все спят и соседи ничего не услышат, о капитане жандармерии…

– Что вам угодно? – спросил старик Мюэ.

Убийца ответил не сразу. Прошло две-три секунды. Он вынул из кармана револьвер. Курок был взведен. Рука в перчатке крепко сжимала оружие.

– Поднимите руки и отступите назад! – приказал он.

У старика Мюэ от страха расширились глаза, и он машинально провел ладонью по своей желтоватой седой бородке.

– Я вам не причиню никакого вреда, – добавил Убийца.

Он закрыл за собой наружную дверь. Старик Мюэ поднял руки.

Вход в лавку находился в конце коридора, слева. Старик медленно отступал. Его лицо выражало ужас. Наверное, он думал: «Зачем только я открыл дверь? Кто же ночью отпирает двери?..»

– Не останавливайтесь, – сказал Убийца.

Старик Мюэ, пятясь, дошел до входа в лавку. В спешке он надел свой старый пиджак поверх ночной рубашки. Брюки на нем штопором. Шея обмотана зеленоватым шарфом.

В лавке было совершенно темно. Старик продолжал пятиться. Еще шаг – и он погрузился бы в этот мрак, но он задел локтем стопку книг, они рассыпались по полу. Старик хотел было нагнуться, чтобы собрать их, но Убийца остановил его:

– Ни с места!

Мюэ медленно снова поднял руки. Покрытая пылью лампочка в коридоре освещала его лицо. Он ничего не понимал. У него дрожали губы, и он несколько раз делал попытку что-то произнести, но не мог выговорить ни слова.

Убийца выстрелил три раза.

Старик глухо повалился на пол, как мешок, набитый тряпьем.

Убийца перешагнул через труп и вошел в лавку. Он достал карманный фонарик и стал шарить лучом по полкам. Узкое помещение лавки тянулось за левой стеной коридора, справа находилась квартира старика: комната и кухня.

Убийца провел в доме Мюэ добрых полчаса. Он не спеша расхаживал по квартире, принимая разные меры предосторожности.

Лавка и кухонька выходили в тупик. Кухня освещалась маленьким окошечком, снабженным сплошной деревянной ставней. Убийца откинул крючок, ставня со стоном повернулась на петлях и прибилась к наружной стене.

С улицы ставню можно было закрепить вделанным в стену железным крюком. Убийца вышел, накинул крюк на ушко ставни. Теперь ставня не закроется. Еще надо было убрать деревянный щит, которым закрывали на ночь витрину лавки. Убийца торопливо внес его в коридор, закрыл за собой дверь и ушел.

Когда рассветет, ни у кого не возникнет никаких подозрений. Лавка будет казаться открытой, и будет видно пыльное окно кухни.

Соседи заметят: «О-о, а старик Мюэ уже встал». И никто не подумает ничего дурного. Никому не придет в голову, что в конце коридора, на пороге лавки, лежит труп.

Убийца, насвистывая, ушел в ночь.

Ветер продолжал завывать.

2. Молчание Гарпократа

Чтобы написать книгу, так же как и для того, чтобы собрать часы, надо владеть своим ремеслом автор должен обладать не только умом

Ла Брюйер.

Телефонный разговор между главным редактором крупной утренней газеты «Пари-Нувель» Максом Бари и заведующим литературным отделом той же газеты Жаком д'Аржаном: – Так. Ну? «Молчание Гарпократа»? Слышу, слышу. Да, понял… Греческое имя… А кто автор, я вас спрашиваю об авторе…

– Какой-то Поль Дубуа. Теперь вы меня лучше слышите?

– Да. Что-то было с телефоном. Кто он такой, этот Дюбуа?

– Дубуа, не «ю» после «д», а «у». Повторяю, после «д» – «у».

– Какое это имеет значение! Итак, вы берете подробное интервью, идет? А фотографии есть?

– Конечно, нет. Об этом я вам и толкую. И фотографии и интервью отпадают.

– Почему?

– Потому что нет автора.

– А где же он?

Никто ничего не знает. Никто!

– Послушайте, дорогой д'Аржан, вы понимаете, какую чушь вы порете? Некий господин, чье имя никогда и не слышали в литературном мире, отхватывает себе Гонкуровскую премию и не появляется в день торжества. Да над вами посмеялись!

– Уверяю вас, что я информирован лучше, чем кто-либо.

– Вот так история!

– Да, история поразительная.

– Ну хорошо, он где-то задержался, занят или болен?

– Никто ничего не знает.

– Он уехал за границу?

– Я же вам говорю, никто ничего не знает.

– И не знают адреса?

– Да… То есть нет. Этот субъект прислал письмо председателю жюри, дав ему парижский адрес. Но адрес вымышлен. Уже наведены справки. Одним словом, ничего не известно. Поль Дубуа не явился.

– Так. Надо еще подождать немного.

– А мы и ждем. Радио уже передало о присуждении премии. Посмотрим, что будет.

– Странно, очень странно. Представить роман на Гонкуровскую премию, а потом даже не поинтересоваться его судьбой! А что это за роман? Как он там называется, вы мне только что говорили?

«Молчание Гарпократа».

«Молчание Гарпо…» Ну да… Вы его прочли?

Нет. В этом-то вся загвоздка. Мне кажется, что премия присуждалась не рукописи…

– Слушаю. Что? Повторите. Опять кто-то мешает!

– Алло, а теперь слышите?

– Да. Так вы говорили мне что-то о рукописи?

– Совершенно верно. Каждый из членов жюри получил по экземпляру «Молчания Гарпократа». Роман отпечатан на машинке и подписан Полем Дубуа. Вот и все сведения об этом Дубуа с «у» после «д».

– Так. А письмо председателю?

– Ничего интересного. Письмо как письмо. Там ничего не выудишь. К тому же, я вам говорил, адрес вымышлен. Да, положение членов жюри незавидное. Председатель сам не свой, журналисты начинают зубоскалить. Уже придумали заголовки для вечерних выпусков: «Лауреат – господин Загадка». «Жюри разыскивает лауреата»… Все это очень странно…

– Слушайте, д'Аржан, постарайтесь все же раздобыть какие-нибудь подробности. А это «Молчание Гарпократа» – что за штука?

– Роман.

– Это ясно, но кто такой Гарпократ?

– Ну, как вам сказать… Греческий бог…

– Ну конечно, я уже совсем обалдел.

– Бог молчания.

– Да, да.

– Роман превосходит все, что только можно вообразить. Говорят, это совершенно выдающаяся вещь. Он произвел потрясающее впечатление на жюри. Знаете, ведь премия была предрешена. Вернее, было два кандидата: Жюль Воллар за «Пейзажи без солнца» и Арманда Раймон с ее «Праведницами»…

– Знаю: «Праведницы» в самом деле… Довольно такая… книга… А?

– Пожалуй. Но все же Воллар котировался выше. Честно-то говоря, «Праведницы» не роман… Одним словом, вдруг, в самый последний момент, всплыло имя Дубуа. Кто-то сказал: «Ради гения можно поступиться любыми правилами. А мы имеем дело именно с гением…»

– Ладно. Слушайте, нечего впадать в панику. Лично мне кажется, что этот самый гений с минуты на минуту явится. Если не сам, то какой-нибудь его друг или родственник. И сразу все прояснится: Дубуа был болен или его задержали, мало ли что…

– А неверный адрес?

– Все гении рассеянны… Алло. Значит, ждите, добывайте материал. Мы дадим хорошую подборку со сногсшибательным началом на первой полосе, тиснем портрет и…

– Если он у нас будет…

– Ну ясно. Да, а сам роман? Вы его читали?

– Где я мог взять его?..

– Ну, старина, выкручивайтесь как хотите, но нам нужно содержание книги, какой-нибудь отрывок… Попросите Морелли, Андрэ Морелли, члена жюри, он друг нашей семьи. Да вы и сами его знаете. Пусть он вам даст эту злосчастную рукопись. Как хотите, но вы должны хотя бы пролистать ее.

– Сейчас жюри проводит закрытое заседание…

– Где?

– Все там же, на площади Гайон, в ресторане «Друан»…

– Хорошо. Сидите там и соберите для нас хорошенький материальчик. Я полагаюсь на вас…

– Сделаю все возможное…

На город спускался вечер. Холодный, промозглый ноябрьский вечер. В такую погоду мечтаешь о камине, о тарелке горячего супа.

Убийца сидел у радиоприемника. Только что кончился концерт легкой музыки, начали передавать последние известия. Низкий ровный голос диктора вкрадчиво проникал в квартиру. После отчета о парламентских дебатах он перешел к хронике.

– Париж. Сегодня, следуя установленной традиции, в ресторане «Друан» на площади Гайон состоялось заседание жюри Гонкуровской академии…

(Убийца подумал: «Маленькая, серая площадь с налетом провинциализма…»)

Диктор продолжал:

– Премия присуждена мосье Полю Дубуа за роман «Молчание Гарпократа». Несколько голосов получили также мосье Жюль Воллар, автор «Пейзажей без солнца», и мадам Арманда Раймон за роман «Праведницы». Председатель жюри в беседе с нами заявил: «Мосье Поль Дубуа, автор романа «Молчание Гарпократа», удостоенного Гонкуровской премии, не присутствовал при объявлении решения жюри. Жюри просит его срочно явиться или прислать сведения о своем местопребывании…»

Далее низкий голос рассказал о наводнении в Тунисе. Женский голос, сменивший мужской, сообщил, что наконец удалось раскрыть загадочное дело об отравлении в Гренобле, где жена одного колбасника и ее сестра умерли при подозрительных обстоятельствах. Все оказалось очень просто. Преступление совершил колбасник, он подсыпал мышьяку.

Затем довольно неприятно грассирующий диктор прочитал результаты бегов. Немного погодя Убийца выключил радио.

Главный редактор «Пари-Нувель» Макс Бари около восьми часов вечера, выходя из своего кабинета, столкнулся с репортером Жозэ Робеном. Репортер только что вернулся из Гренобля, куда он ездил по делу колбасника-отравителя. По правде говоря, в этом деле не было ничего загадочного и первые же подозрения полиции очень скоро подтвердились. Колбасник подсыпал мышьяк в утренний кофе своей жене и золовке. Он сразу же во всем признался.

Жозэ Робен ограничился несколькими короткими отчетами о следствии. Все прояснилось настолько быстро, что он даже особенно не вникал в суть дела.

– Ах, это вы, Робен! – воскликнул редактор. – А я как раз подумал о вас… Прямо из Гренобля?

– Да… Добрый вечер.

Они обменялись рукопожатиями.

– Вы уже знаете? – спросил Бари. – Читали последние сообщения?

– Нет. Я только приехал и еще не видел вечерних газет.

– Зайдите… Я вам расскажу в двух словах. Это по поводу Гонкуровской премии.

– Разрешите? – спросил Жозэ.

Он уселся в кожаное кресло и закурил сигарету.

– Устали? – спросил Бари.

– Да, немножко…

– Дело в Гренобле оказалось пустячным?

– Да, не фонтан. Так вы начали о Гонкуровской премии. Кто же счастливчик? Называли Воллара…

– Ну вот, слушайте. Возможно, вы этим и займетесь. Все очень просто: лауреата вообще нет.

– Как так нет?

– Вот так. Премию присудили. Один из романов получил большинство голосов, а лауреат не явился.

– Но еще есть время.

– Конечно. И все-таки случай весьма необычный.

Бари порылся в бумагах, которыми был завален его стол.

– Куда же я сунул вечерние газеты? Ага, вот они… Смотрите, какие заголовки: «Мосье Икс получил Гонкуровскую премию». «Требуется автор». «Молчание Гарпократа» и молчание лауреата». «Кто же удостоен Гонкуровской премии?» «Гонкуровская премия повисла в воздухе».

Жозэ Робен взял газеты и с невозмутимым видом принялся читать их. Его круглая кудрявая голова с золотистыми волосами прилежно склонилась над свежими, пахнущими краской полосами. Время от времени он удивленно поднимал брови, и его голубые фаянсовые глаза выражали веселое недоумение.

Бари ходил взад и вперед по кабинету, посасывая пустую трубку, потом остановился перед журналистом, открыл рот, но, ничего не сказав, снова зашагал. Он хорошо знал Робена. Парень обладал здравым смыслом и чутьем и, не разобравшись в деле, не высказывал своего мнения.

Но вот Жозэ поднял голову и улыбнулся.

– Забавно, – тихо проговорил он.

– Да, пожалуй, забавно…

Бари пожал плечами.

– Хороший материал для газеты, – продолжал Жозэ.

– Правильно, правильно, – согласился редактор. – Но меня беспокоит…

Он остановился и задумчиво пососал мундштук своей трубки. Жозэ удивленно поглядел на Бари.

– Боюсь, – заговорил опять редактор, – что д'Аржану это дело не по плечу.

– Почему?

– Да, конечно, д'Аржан литератор, хороший критик, это бесспорно. Он вам умело накатает хронику, в общем, свое дело знает, но, мне думается, за этой историей с исчезнувшим лауреатом кроется еще что-то. Этим делом надо заняться вам, Робен… Да, я знаю, вы устали, вы в дурном настроении. Дело колбасника и выеденного яйца не стоило. И все же…

– Простите, но это не по моей части.

Жозэ покачал головой и стряхнул пепел с сигареты. В уголках его детского рта притаилась улыбка.

– Нет, это не по моей части. Я не знаком с литературным миром, с писателями. Я посещаю другие университеты, не имеющие отношения к литературе. Вот если бы речь шла о каком-нибудь красивеньком преступлении в крепко-накрепко запертой комнате или о суде присяжных… А все остальное…

– Ну, ну… Вы же сами признаетесь, что любите все загадочное. Так как же, вопрос решен?

– Подождите-ка. Судя по тому, что я сейчас прочитал, сведения у моих коллег весьма скудные. Присудили Гонкуровскую премию. Как и полагается, предварительно собралось жюри. Рассматривали кандидатуру Воллара и… как ее? Арманды Раймон. Неожиданно кто-то предлагает еще некоего Дубуа. Господа – члены жюри обмениваются мнениями, спорят, короче говоря, выясняется, что «Молчание Гарпократа» – одно из крупнейших литературных событий нашего века. Совершенно своеобразный стиль. Непривычная атмосфера. Невиданные психологические наблюдения. Словом, все признаки гениальности. Итак, решался вопрос, дать ли премию Воллару, или Арманде Раймон, или еще какому-нибудь бесспорному произведению. Жюри колеблется, прикидывает и так и этак, спорит. Никто не знает этого гениального Дубуа, этого таинственного литературного феномена. И вот наступает развязка. Премию присуждают Дубуа, но… Дубуа не является. Его ищут по указанному им адресу. Там нет никакого Дубуа. И до сих пор воз ни с места, и жюри в полном отчаянии.

– Совершенно верно. Ну, а ваше мнение?

Жозэ развел руками.

– А какое у меня может быть мнение? Дубуа оторвал себе Гонкуровскую премию. Где же Дубуа? Кто такой Дубуа? Я знаю не больше вашего. А вдруг это злая шутка… Ведь все возможно…

– Да нет, едва ли кто-нибудь из наших литераторов, написав гениальное произведение, решит остаться анонимом. Нет, это отпадает.

– Кто знает? Редко, правда, но встречаются и среди писателей скромные люди.

У Жозэ загорелись глаза. Усталость с его лица как рукой сняло. Бари дружески хлопнул его по спине.

– Я же вам говорил, это дельце для вас.

– Нет, нет, вы не правы. Моя область – увы! преступление, в бутылке чернил…

– Ну вот, бутылка с чернилами уже есть…

Жозэ встал, бросил на стол кипу газет, которая лежала у него на коленях. Он был небольшого роста, и широкий серый плащ неуклюже сидел на нем.

– Любопытно было бы познакомиться… – Помолчав, Жозэ продолжал: – Любопытно было бы познакомиться с этим романом.

– Конечно, – ответил Бари. – Я и просил д'Аржана поподробнее все разузнать. Но господа из жюри, кажется, не желают ничего сообщать. От издателей отбою нет, но всем отказывают. Ждут лауреата. А я сказал д'Аржану: «Слушайте, старина, выкручивайтесь, как знаете, но вы должны пролистать рукопись и завтра дать нашим читателям полный обзор… Надеюсь, что…»

Телефонный звонок прервал редактора.

– Алло! – сказал Бари. – Алло! Да, это я… Добрый вечер… Ах так… Неужели? Очень хорошо. Великолепно… Я был уверен… Он согласился? Ну конечно, он не мог отказать… Что? Естественно… Жаль… Больше ничего? Вы измотались? Старик Симони взбешен? Да, как можно больше всяких подробностей. Вот именно. Гоните строки. Что? Фотомонтаж со стариком Симони на фоне черного силуэта? Великолепная идея! И можно дать такую подпись: «Мосье Симони, прославленный автор сборника «Цветы тени», в обществе неизвестного лауреата…» В десять часов? Идет, в десять так в десять. Я еще не смог связаться с Морелли. Попробую сейчас. До свидания. Вот именно. Спасибо. Вам тоже…

Бари повесил трубку.

– Звонил д'Аржан.

– Что он сказал?

– В общем, ничего нового. Жюри неистовствует. Старик Симони, – вы знаете, поэт Симони, – тоже рвет и мечет. Он говорит, что это позор для Гонкуровского комитета, и собирается отдать под суд шутника. У д'Аржана превосходная мысль – смонтировать фотографию Симони на фоне силуэта, который будет изображать неизвестного лауреата.

– Недурно!

– Да, чуть не забыл самое главное. Д'Аржану удалось кое-что вытянуть из Морелли. Вы слышали о Морелли? Он пишет исторические повестушки. Это друг нашей семьи, он не смог отказать нам и дал небольшую информацию. Д'Аржан встретился с ним и засыпал его вопросами. Но самое главное так и остается тайной. Мосье Дубуа по-прежнему скрывается. Морелли читал роман и пересказал д'Аржану содержание. Фабула несложная. Это описание одного преступления.

– Детектив?

– Нет, по-моему, нет. Насколько я понял, это нечто вроде мемуаров. Мемуары человека, который поставлен перед необходимостью совершить убийство. Понимаете? Я же говорю, вам стоит заняться этим делом.

Жозэ рассмеялся.

– Убийство на бумаге! В общем, мосье Дубуа рассказывает историю одного преступления.

– Вот-вот.

– Но сделать отсюда вывод, что убийство было совершено, по-моему, довольно смело.

– Говорят, что преступление описано с большой силой.

Жозэ, посвистывая с нерешительным видом, раскрыл свой портсигар и, поглядев Бари в лицо, сказал:

– У меня есть предложение, которое должно вам понравиться. Вы ведь любите броские заголовки? Предположим, что убийство, описанное Дубуа, действительно самое что ни на есть настоящее.

– Так.

– В таком случае на первой полосе можно дать сногсшибательный заголовок.

Жозэ вынул сигарету, медленно покрутил ее между пальцами и, прищурившись, продолжал:

– Именно сногсшибательный: «Убийце – Гонкуровская премия». От такого заголовка интеллигентного поэта Гастона Симони может хватить удар. Недурно, а? «Убийце – Гонкуровская премия». «Убийце…»