Текст книги "Мегрэ в Виши"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Жорж Сименон
«Мегрэ в Виши»

Глава 1

– Ты их знаешь? – вполголоса спросила мадам Мегрэ, когда муж обернулся вслед только что повстречавшейся им парочке.

Мужчина тоже обернулся, и лицо его озарила улыбка. Казалось даже, он подумывает вернуться, чтобы пожать руку комиссару.

– Нет… Не думаю… Не знаю…

Человек был маленький, плотный, а его пухленькая жена ростом не выше мужа. Почему у Мегрэ сложилось впечатление, что она бельгийка? Быть может, это из-за ее светлого лица, волос почти желтого цвета, голубых навыкате глаз?

Это была их по крайней мере пятая встреча. В первый раз мужчина остановился с таким видом, словно его охватила внезапная радость. Он в нерешительности приоткрыл рот, в то время как комиссар, нахмурив брови, вел тщетные поиски в своей памяти.

Силуэт, лицо явно знакомы. Но кто бы это мог быть?

Где он встречал этого маленького веселого человечка и его жену, напоминавшую марципан?

– Право, я не знаю…

Впрочем, это не имело значения. Люди здесь держались совсем по-иному, чем обычно. С минуты на минуту зазвучит музыка. Сидящие в беседке с тонкими колоннами и вычурными украшениями музыканты, устремив взгляды на дирижера, были готовы поднести к губам медные инструменты. Был ли это оркестр муниципальных служащих или пожарных? Они имели столько же галунов и позолоты, столько же кроваво-красных эполет и белых портупей, сколько бывает у южноамериканских генералов.

Казалось, сотни, если не тысячи стульев, окрашенных в желтый цвет, обступали беседку расширяющимися кругами, и почти всюду сидели люди, мужчины и женщины, которые ожидали в торжественном молчании.

Через минуту-другую, в девять часов, под большими деревьями парка начнется концерт. После тяжелого, душного дня вечер был почти свежим, и ветерок заставлял листву слегка шуршать, в то время как ряды фонарей с молочного стекла колпаками образовывали в темной листве пятна более светлого зеленого цвета.

– Ты не хочешь сесть?

Несколько стульев оставались свободными, но Мегрэ никогда не садились. Они неторопливо ходили. Другие тоже гуляли, слоняясь, как и они, без цели, не особенно вслушиваясь в музыку. Среди пар встречалось немало одиноких мужчин и женщин, почти все они уже вступили во вторую половину своей жизни.

Все вокруг казалось слегка нереальным. Казино, белое и перегруженное лепниной по моде 1900 года, сияло огнями. И пока со стороны улицы Жоржа Клемансо не доносился очередной гудок автомобиля, создавалось впечатление, что время остановилось.

– Она здесь… – прошептала мадам Мегрэ и повела подбородком.

Это уже стало у них игрой. Она привыкла следить за взглядом своего мужа и сразу угадывала, когда он был чем-то удивлен или заинтересован.

Чем еще могли они заполнить свои дни? Прогуливались неспешным шагом, время от времени останавливаясь, но не потому, что задохнулись, а для того, чтобы посмотреть на дерево, на дом, полюбоваться игрой света или взглянуть на какое-нибудь лицо.

Супруги Мегрэ готовы были поклясться, что находятся в Виши целую вечность, тогда как на самом деле доживали там всего пятый день. Они составили некое расписание и строго соблюдали его, словно это имело значение, а их дни были отмечены определенным числом ритуалов, к которым оба относились с самой большой серьезностью.

Был ли Мегрэ действительно серьезным? Его жена спрашивала себя об этом, украдкой бросая на него взгляды. Он был не тот, что в Париже. Его походка стала раскованнее, черты лица – мягче. Большую часть времени его едва уловимая улыбка выражала удовлетворение, но была в ней также и мрачная ирония.

– На ней белая шаль…

Прогуливаясь каждый день в одни и те же часы по аллеям парка и по берегу Аллье, по засаженным платанами бульварам, по улицам, заполненным людьми или же пустынным, они замечали лица и силуэты, которые уже стали частью их мира.

Разве каждый здесь не выполнял одни и те же действия в одни и те же часы дня, и не только тогда, когда толпился вокруг источников ради самого святого – стакана целебной воды?

Взгляд Мегрэ уловил кого-то в толпе и стал более острым. Жена посмотрела в том же направлении.

– Ты думаешь, это вдова?

Они могли бы называть ее дамой в сиреневом, или скорее дамой в лиловом, ибо в ее туалете всегда было что-нибудь лиловое. В этот вечер она, должно быть, пришла позже и нашла себе стул лишь в одном из последних рядов.

Накануне она являла собой зрелище неожиданное, и в то же время трогательное. Мегрэ проходили мимо беседки в восемь часов вечера, за час до начала концерта.

Маленькие желтые стулья образовывали столь правильные круги, что казалось, их вычертили циркулем.

Все стулья были не заняты, кроме одного, в первом ряду, на котором сидела дама в лиловом. Она не читала при свете ближайшего фонаря. Она не вязала. Она ничего не делала и при этом не проявляла ни малейшего нетерпения. Держась прямо, положив руки на колени, оставалась неподвижной и смотрела прямо перед собой, как хорошо воспитанная особа.

Женщина эта точно сошла со страниц иллюстрированной книги. Она носила белую шляпу, в то время как большинство представительниц прекрасного пола здесь оставляли голову непокрытой. Шаль, наброшенная на ее плечи, тоже была белой, воздушной, а под ней – платье лилового цвета, который дама так любила.

Ее лицо было длинным и узким, губы – тонкими.

– Она, должно быть, старая дева, тебе не кажется?

Мегрэ избегал высказываний на эту тему. Он не вел расследования, не шел ни по какому следу. Ничто не заставляло его наблюдать за людьми и пытаться открыть их истину.

И все-таки он делал это то здесь, то там, помимо воли, по привычке. Случалось, он интересовался, безо всякой на то причины, каким-нибудь прогуливающимся господином, пытаясь угадать его профессию, семейное положение, образ жизни, который тот ведет всякий час, когда не лечится.

Впрочем, делать это комиссару удавалось с трудом, ибо каждый, через несколько дней или несколько часов, включался в маленький круг. В большинстве взглядов читалось какое-то пустое спокойствие, которого не было лишь у тяжелобольных, узнаваемых по увечьям, по неровной походке, но особенно – по смеси тревоги и надежды в глазах.

Дама в лиловом стала персонажем так называемого кружка близких Мегрэ – тех, кого он заприметил с самого начала, тех, кто интриговал его.

Трудно было определить ее возраст. Ей могло быть сорок пять лет, равно как и пятьдесят пять – годы прошли, не оставив заметных следов.

В ней угадывалась привычка к молчанию, свойственная монахиням, привычка, а может быть, даже пристрастие к одиночеству. Когда дама шла куда-нибудь или сидела, как сейчас, она не обращала внимания ни на прохожих, ни на соседей, и, несомненно, была бы очень удивлена, узнав, что комиссар Мегрэ пытался, и вовсе не в силу профессиональных обязанностей, постичь ее индивидуальность.

– Не думаю, что она когда-либо жила с мужчиной… – произнес он в тот миг, когда в беседке зазвучала музыка.

Вряд ли и с детьми. Скорее с очень пожилой особой, требующей ее забот, – старой матерью, например.

В таком случае она, вероятно, была дурной сиделкой, ибо ей не хватало мягкости и дара общения. Если ее взгляд не останавливался на людях, а лишь невидяще скользил по ним, то это потому, что он был направлен внутрь.

В себя, в себя одну всматривалась она и, несомненно, получала от этого тайное удовлетворение.

– Сделаем еще круг?

Они пришли сюда не для того, чтобы слушать музыку. Просто у них стало ритуалом проходить в этот час мимо беседки, в которой играла музыка, – впрочем, не каждый день.

В иные вечера эта часть парка бывала почти пустынной. Они пересекали ее, потом поворачивали направо и шли по крытой аллее, которая вела к изобилующей ярко освещенными вывесками улице с отелями, ресторанами, магазинами, кинотеатрами. Они еще не ходили в кино – просмотр фильмов их распорядок дня не предусматривал.

Одни прохожие шли тем же маршрутом и почти тем же неторопливым шагом, что и супруги Мегрэ, другие направлялись в противоположную сторону. Некоторые срезали угол, чтобы побыстрее добраться до театра, куда попадут с опозданием; изредка встречались мужчины в смокингах, попалось несколько дам в вечерних платьях.

Эти люди вели разный образ жизни в парижских квартирах или в провинциальных французских городах, в Брюсселе, Амстердаме либо в Риме, а то и в Филадельфии.

Каждый из них принадлежал к определенной среде, имеющей свои правила, свои табу, свои пароли. Одни были богаты, другие бедны. Встречались здесь очень больные люди, чье лечение затягивалось надолго, но были и такие, кому здоровье позволяло не слишком следить за собой оставшуюся часть года.

Мегрэ привел сюда банальный случай, а началось все однажды вечером, когда они обедали у Пардонов. Мадам Пардон приготовила утку с кровью, которая прекрасно ей удалась. Комиссар очень любил это блюдо.

– Плохо прожарено? – забеспокоилась хозяйка, видя, что Мегрэ съел лишь несколько маленьких кусков.

Пардон вдруг посмотрел на своего гостя серьезно и внимательно:

– Вам плохо?

– Немного… Но это ничего…

Тем не менее врач заметил, что лицо друга побледнело, а на лбу проступили капельки пота, однако во время еды предпочел больше об этом не говорить.

Комиссар едва смочил губы в бокале вина. Когда же вместе с кофе ему подали старый арманьяк, он отказался:

– Не сегодня… Прошу меня извинить…

Только после этого Пардон прошептал:

– А не пройти ли нам на минутку в мой кабинет?

Мегрэ нехотя пошел за ним. С некоторых пор он предвидел, что в один прекрасный день будет вынужден обратиться к врачу, но откладывал и откладывал этот визит. Кабинет врача не был ни большим, ни роскошным. На столе стетоскоп соседствовал со склянками, тюбиками мазей и деловыми бумагами, а кушетка, на которую ложились больные, еще сохраняла глубокую вмятину, оставшуюся от последнего пациента.

Что вас беспокоит, Мегрэ?

– Не знаю. Возраст, наверное…

– Вам пятьдесят два?

– Пятьдесят три… В последнее время у меня было много работы, навалилось всякое… Никаких сенсационных расследований… Ничего увлекательного, напротив…

С одной стороны, ворох рутинной писанины, ибо как раз сейчас меняется структура уголовной полиции… С другой стороны, эта эпидемия нападений на одиноких девушек и женщин, с изнасилованием или без такового… Пресса подняла большой шум по этому поводу, но у меня не хватает сотрудников для того, чтобы организовать нужное число патрулей, не развалив работу своей службы…

– Вы плохо перевариваете пищу?

– В иные дни… Случается, как сегодня, у меня возникает боль в желудке, а скорее какое-то сжатие в груди и животе… Я чувствую себя отяжелевшим, усталым…

– Вы не будете возражать, если я послушаю вас?

Жена за стеной, должно быть, обо всем догадалась, мадам Пардон – тоже, и это смущало Мегрэ. Он терпеть не мог всего, что прямо или косвенно относилось к болезни.

Снимая галстук, пиджак, рубашку, майку, он вспомнил одну из идей своего отрочества.

«Я не хочу жить, – объявил он тогда, – с пилюлями, настойками, строгим режимом и ограничением деятельности. Лучше умереть молодым, чем войти в состояние болезни».

Он называл состоянием болезни тот период существования, во время которого люди прислушиваются к биению сердца, внимательны к желудку, печени и почкам и с более или менее регулярными интервалами выставляют голое тело на обозрение врача.

Он больше не желал умереть молодым, но всячески откладывал миг вхождения в состояние болезни.

– Брюки тоже снимать?

– Приспустите их немного…

Пардон измерил ему давление, выслушал сердце, прощупал живот, нажимая пальцами в некоторых местах.

– Я вам делаю больно?

– Нет… Может быть, немного чувствительно… Нет, пониже…

Вот он и стал похож на других – встревоженный, стыдящийся своих страхов и не осмеливающийся взглянуть другу в лицо. Он неуклюже оделся. Голос Пардона не изменился.

– Когда вы в последний раз были в отпуске?

– В прошлом году смог ускользнуть на недельку, потом меня отозвали в связи с тем, что…

– А в позапрошлом году?

– Я оставался в Париже…

– При такой жизни, которую вы ведете, ваши органы должны были бы износиться раз в пять или шесть сильнее, чем сейчас…

– А печень?

– Она героически справляется с той работой, которую вы ей навязываете… Конечно, слегка увеличена, но в пределах нормы и сохраняет упругость…

– Так что же вышло из строя?

– Ничего определенного… Все понемногу… Вы утомлены, это факт, и неделя отпуска не снимет с вас эту усталость… Как вы себя чувствуете при пробуждении?

– Тоскливо…

Пардон рассмеялся:

– А спите вы хорошо?

– Жена утверждает, что я сплю неспокойно, иногда разговариваю во сне…

– Почему вы не набиваете свою трубку?

– Стараюсь меньше курить…

– Почему?

– Не знаю… Я также стараюсь меньше пить…

– Садитесь…

Пардон тоже сел. За рабочим столом он больше походил на врача, чем в столовой или гостиной.

– Послушайте меня внимательно… Вы не больны и вообще обладаете исключительным здоровьем, учитывая ваш возраст и работу… Вбейте себе это в голову раз и навсегда. Перестаньте обращать внимание на всякую резь, возникающую то тут, то там, на смутные боли и не начинайте подниматься по лестнице с осторожностью…

– Как вы узнали?

– А как вы узнаете, когда допрашиваете подозреваемого?

И они оба улыбнулись.

– Сейчас конец июня. В Париже жарко. Вы возьмете отпуск и уедете, по возможности не оставив на службе адреса, или, во всяком случае, не станете ежедневно звонить на набережную Орфевр…

– Это можно устроить, – пробормотал Мегрэ. – Наш маленький домик в Мён-сюр-Луаре…

– У вас еще будет время воспользоваться им, когда выйдете на пенсию… На этот год у меня для вас есть другой план… Вы знаете Виши?

– Никогда там не бывал, хотя родился менее чем в пятидесяти километрах оттуда, около Мулена… В те времена далеко не у каждого был собственный автомобиль…

– Кстати, у вашей жены есть водительские права?

– Мы даже купили машину, «катр шво».

– Полагаю, лечение в Виши пойдет вам на пользу…

Прекрасная очистка организма…

Врач чуть было не расхохотался, увидев выражение, которое приняло лицо комиссара.

– Лечение?..

– Несколько стаканов воды в день… Я не думаю, что специалисты предпишут вам грязевые или газовые ванны, массаж и все такое прочее… Ваш случай не столь серьезен… Двадцать один день размеренной жизни без забот…

– Без пива, без вина, без хорошо приготовленных блюд, без…

– В течение скольких лет вы всем этим наслаждались?

– Я свое получил сполна… – признал комиссар.

– И получите еще, пусть даже в меньшем объеме… Решено?..

Мегрэ с удивлением услышал, как, поднимаясь, говорит, словно он всего лишь пациент Пардона:

– Решено.

– Когда?

– Через несколько дней, самое большее – через неделю, ибо мне понадобится время, чтобы привести дела в порядок…

– Я направлю вас к одному из моих коллег в Виши, который лучше разбирается в этом вопросе… Я знаком с полудюжиной из них… Так, посмотрим… Риан еще молод и держится просто… Я дам вам его адрес и номер телефона… Завтра же напишу в Виши, чтобы ввести его в курс дела…

– Спасибо, Пардон…

– Я не делал вам слишком больно?..

– Вы действовали очень мягко.

В гостиной он ободряюще улыбнулся жене, но у Пардонов они не говорили о болезни. И только когда шли рука об руку по улице Попинкур, Мегрэ пробормотал так, словно речь шла о деле, не имеющем большого значения:

– Мы проведем отпуск в Виши…

– Ты будешь проходить там курс лечения?

– Это я-то!.. – иронически воскликнул он. – Я не болен. Кажется даже, что я исключительно здоров… Потому меня посылают просто попить воды.

Это началось еще до визита к Пардону. С некоторых пор у него складывалось любопытное впечатление, что все вокруг гораздо моложе его, будь то префект, следователь или подозреваемые, которых он допрашивал, а теперь вот этот доктор Риан, светловолосый и любезный, не достигший еще и сорока лет. Словом, мальчишка, ну, во всяком случае, молодой человек, тем не менее важный и уверенный в себе, который должен был так или иначе решать судьбу Мегрэ.

Эта мысль раздражала и в то же время беспокоила его, ибо он не чувствовал себя ни пожилым, ни даже стареющим человеком.

Молодость не мешала доктору Риану жить в красивом особняке из розового кирпича на бульваре Соединенных Штатов, и если декор здания слегка напоминал стиль 1900 года, то само оно, с мраморными лестницами, с натертой до блеска мебелью, с горничной в чепчике, украшенном английской вышивкой, не выглядело от этого менее богатым.

– Полагаю, ваших родителей уже нет?.. От чего умер ваш отец?.. – Врач отмечал ответы на карточке, делая записи старательно, четким почерком штабного писаря. – А ваша мать?.. У вас есть братья?.. Сестры?.. Чем вы болели в детстве?.. Корью?.. Скарлатиной?..

Не скарлатиной, а корью, совсем молодым, когда еще была жива мать. Он даже сохранил очень теплое воспоминание о болезни, ибо мать ему в скором времени пришлось потерять.

– Каким спортом вы занимались?.. Несчастных случаев не было?.. Часто ли болели ангиной?.. Полагаю, вы заядлый курильщик?..

Молодой доктор лукаво улыбнулся, желая показать, что ему известна репутация Мегрэ.

– Нельзя сказать, что вы ведете сидячий образ жизни…

– Это зависит от обстоятельств. Случается, три недели, а то и месяц провожу в кабинете, а потом внезапно оказываюсь на улице и остаюсь там на несколько дней…

– Питание регулярное?..

– Нет…

– Вы не соблюдаете никакой диеты?..

Не был ли он обязан признать, что любит тушеные блюда, рагу и соусы, благоухающие всеми травами Сен-Жана?

– Вы не только гурман, но и большой любитель поесть?

– Да, большой…

– А вино? Пол-литра, литр в день?

– Да… Нет… Больше… За столом обычно я пью два или три бокала, не больше… На работе иногда позволяю себе кружку пива, заказанного в соседней пивной…

– Аперитив?

– Довольно часто, с тем или иным моим сотрудником…

В пивной «У дофины». Вовсе не из-за пьянства, а ради атмосферы – дружеских толчков локтями, запаха кухни, аниса, кальвадоса, которым, казалось, пропитались стены. Почему он стыдится всего этого перед сидящим напротив молодым человеком, таким порядочным, так хорошо живущим?

– В общем, без особых излишеств…

Мегрэ хотел быть честным:

– Это зависит от того, что вы считаете излишеством.

Вечерами я не прочь выпить стаканчик-другой терновой настойки, которую моя свояченица присылает нам из Эльзаса… Расследования часто заставляют меня проводить какое-то время в кафе или в барах… Это трудно вам объяснить… Если я начинаю одно из расследований с вувре, потому что нахожусь в бистро, где подают это белое игристое вино, то стараюсь и дальше продолжать его пить…

– И сколько бокалов в день?

Мегрэ невольно вспомнил детство. Деревенская исповедальня, где пахло старым заплесневелым деревом, и кюре, нюхавший табак…

– Много?

– Вы, несомненно, скажете, что много…

– И долго это продолжается?

– Иногда три дня, порой восемь или десять, если не больше. Все зависит от удачи…

Ему не высказывали упреков. Его не заставляли читать молитвы, но он догадывался о том, что этот светловолосый доктор, сидящий на солнце, склонившись над прекрасным столом из красного дерева, думает сейчас о нем.

– У вас не было серьезных расстройств желудка? Не было изжоги, головокружений?

Действительно, головокружения. Ничего серьезного, но случалось, особенно в последние несколько недель, что он менее прочно чувствовал себя в мире, который словно бы утрачивал свою реальность. Сам же комиссар, хоть и терял устойчивость, но оставался на ногах.

Это ощущение не было столь сильным, чтобы всерьез обеспокоить его, но раздражало. К счастью, такое состояние длилось лишь несколько минут, не больше.

Однажды его прихватило, когда он собирался переходить бульвар Пале и ждал удобного случая, чтобы ступить на мостовую.

– Понимаю… Понимаю…

Что он понимал, этот доктор? Что Мегрэ болен? Что он слишком много курил и пил? Что в его возрасте пришло время соблюдать диету?

Мегрэ не был подавлен. Он улыбался той улыбкой, которую жена увидела у него тогда, когда они оказались в Виши. Казалось, он посмеивается над собой, но на самом деле все же был немного расстроен.

– Теперь мы пройдем сюда…

На сей раз – все по полной программе! Его даже заставили в течение трех минут подниматься и спускаться по приставной лестнице. Измерение артериального давления лежа, сидя, стоя. Потом – рентген.

– Дышите… Глубже… Больше не дышите… Вдохните… Держите воздух… Выдохните…

Это было забавно и в то же время прискорбно, драматично, но и нелепо. Быть может, ему предстояло прожить еще тридцать лет, но могло случиться и так, что через несколько минут ему, соблюдая предосторожности, объявят о том, что жизнь здорового, нормального человека для него закончилась и отныне он будет инвалидом, и никем иным.

Все прошли через это, все те, кого Мегрэ встречал в парке, подле источников, под пышной листвой, у водной глади, даже те, кто загорал на пляже или играл в шары и теннис на другом берегу Аллье среди тенистых деревьев спортивного клуба.

– Мадемуазель Жанна…

– Да, месье…

Медсестра знала, что нужно принести. Все это было частью той рутины, в которую входили теперь супруги Мегрэ.

Сначала маленькое приспособление, предназначенное для того, чтобы, уколов кончик его пальца, собрать капельки крови и распределить по пробиркам.

– Расслабьтесь… Сожмите на минутку кулак…

Игла вонзилась в вену его руки.

– Разожмите…

Уже не в первый раз у него брали кровь, но ему казалось, что сейчас все делалось с особой торжественностью.

– Благодарю вас… Вы можете одеться…

Немного позже они оказались в кабинете, стены которого были заставлены книгами и переплетенными годовыми подшивками медицинских журналов.

– Не думаю, что в вашем случае необходимо серьезное лечение… Я встречусь с вами послезавтра в это же время, когда у меня будут результаты анализов… Пока же назначу вам диету… Полагаю, вы остановились в отеле?.. Тогда нужно всего лишь передать эту записку хозяину… Он поймет…

На карточке был напечатан текст в две колонки: в одной разрешенные блюда, в другой – запрещенные.

На обороте даже приводились образцы меню.

– Не знаю, знакомы ли вам лечебные свойства различных источников. Существует небольшое исследование этого вопроса в книге, написанной двумя моими коллегами, но, полагаю, ее уже нет в продаже… Попробуем с вами чередовать воду из двух источников. И тот, и другой вы найдете в парке: Шомель и Гран-Гриль…

Оба сохраняли серьезность. Мегрэ не испытывал желания пожать плечами или засмеяться в тот момент, когда доктор заполнял листок в блокноте.

– Вы привыкли вставать рано и легко завтракать?..

Понимаю… Ваша жена сопровождает вас?.. В таком случае не буду посылать вас натощак через весь город…

Сделаем так… Начинайте утром, около половины одиннадцатого, у Гран-Гриль… Там вы найдете стулья для отдыха, а если пойдет дождь, то вас укроет просторный застекленный холл… И три раза, через каждые полчаса, вы будете выпивать по стакану как можно более горячей воды… Вечером, около пяти часов, вы проделаете то же самое у источника Шомель… Не удивляйтесь, если на следующий день почувствуете себя немного усталым…

Это проходящий эффект лечения… Впрочем, мы с вами еще увидимся…

Давно миновало то время, когда Мегрэ был всего лишь новичком, путавшим один источник с другим. Теперь он втянулся в лечение, как тысячи, десятки тысяч мужчин и женщин, с которыми он сталкивался с утра до вечера.

В иные часы все маленькие желтые стулья вокруг музыкальной беседки в парке были заняты, и каждый, сидевший на них, только и ждал минуты, чтобы пойти принять свою вторую, третью, четвертую дозу.

Мегрэ, как и другие, купил стаканчик с нанесенными на нем делениями, и мадам Мегрэ настояла на том, чтобы и ей приобрели такой же.

– Но ты же не будешь проходить курс лечения?

– А почему бы и нет? Чем я рискую? Я прочла в рекламных буклетах, что от этих вод худеют…

Стаканчики в футлярах из плетеной соломы мадам Мегрэ носила на ремне через плечо, подобно тому, как завсегдатаи бегов таскают свои бинокли.

Никогда они так подолгу не гуляли вдвоем. В девять утра уже выходили из отеля, и, если не считать разносчиков товаров, никого не встречали на мирных улицах квартала, в котором жили, квартала Франс, расположенного неподалеку от источника Селестен.

В нескольких минутах ходьбы от отеля находился детский парк с неглубоким бассейном, качелями, площадками для всевозможных игр и даже с кукольным театром, более крупным, чем тот, что на Елисейских полях.

– У вас есть билет, месье?

Они заплатили по франку, прошлись под деревьями, глядя, как резвятся полураздетые дети, и вернулись туда вновь на следующий день.

– Если вы купите книжечку из двадцати билетов, то вам это обойдется дешевле…

Мегрэ не решился. Это было бы слишком преднамеренно. Они же зашли в парк случайно. Только по привычке, от нечего делать, они возвращались сюда в один и тот же час.

Частенько останавливались у площадки, где состязались игроки в шары, и Мегрэ внимательно следил за двумя или тремя партиями, каждый раз находя под тем же деревом высокого худого мужчину с одной рукой, который, несмотря на увечье, бросал шар лучше остальных.

В другой команде выделялся изысканно одетый розоволицый мужчина, с южным акцентом и седыми волосами, который играл с таким достоинством, что остальные называли его сенатором.

Чуть дальше начинался пляж с бараком республиканских рот безопасности[1]1
  Военизированные полицейские подразделения во Франции, поддерживающие порядок на улицах и не занимающиеся раскрытием уголовных преступлений.


[Закрыть], с плавающими буйками, ограничивающими место для купания, и там они встречали одних и тех же людей, сидевших под теми же пляжными зонтами.

– Ты не скучаешь? – спросила мадам Мегрэ на второй день.

– С чего бы? – удивился комиссар.

Нет, он не скучал, постепенно приспосабливался к новому ритму, к новым привычкам. Так, он с удивлением заметил, что машинально набивает трубку, подходя к мосту Беллерив. Затем была трубка у яхт-клуба, возле которого они с берега смотрели, как юноши и девушки катаются на водных лыжах.

– Тебе не кажется, что это опасный спорт?

– Почему?

Наконец был парк, стаканы, которые служащая наполняла водой из источника, и потом каждый пил из них мелкими глотками. Вода была горячей, соленой. В источнике Шомель она имела сильный привкус серы, и Мегрэ спешил закурить новую трубку.

Мадам Мегрэ удивлялась, находя мужа таким покорным, таким спокойным и даже начала из-за этого беспокоиться.

Только потом она обнаружила, что комиссар играл в детектива, – наблюдал за людьми, как бы помимо своей воли отмечая мельчайшие детали, и классифицировал их по категориям. Например, в их отеле «Березина», своего рода семейном пансионе, он уже по диете отличал печеночников от больных диабетом.

Мегрэ пытался угадать историю каждого из них, поместить в привычную им обстановку, и порой заставлял жену принимать участие в этом развлечении.

Ее заинтересовали те двое, которых он прозвал весельчаками, – этот плотный человечек, как будто всегда готовый броситься к комиссару и пожать ему руку, и его маленькая, похожая на марципан жена. Чем они могли заниматься в жизни? Быть может, узнали Мегрэ потому, что видели его фотографии в газетах?

На самом деле немногие его здесь узнавали, таких было гораздо меньше, чем в Париже. Правда, жена купила ему почти белую легкую куртку из мохера, какие носили летом люди почтенного возраста в те времена, когда комиссар был ребенком.

И не будь этой куртки, несомненно, никто о нем бы не подумал. Он был уверен в том, что те, кто, увидев его, хмурили брови или оборачивались, говорили себе:

«Смотри! Вылитый Мегрэ!..»

Но им не приходило в голову, что он – Мегрэ. Впрочем, он был им в столь малой степени!

Один персонаж зачаровывал его… Дама в лиловом…

Она проходила курс лечения только у Гран-Гриль, где они встречали ее каждое утро… У нее было свое место, немного в стороне от других, около газетного киоска…

Она выпивала только глоток воды, потом, прополоскав рот, вытирала стакан и старательно прятала его в соломенный футляр, респектабельная и далекая…

Три или четыре особы приветствовали даму. Супруги Мегрэ не видели ее после полудня. Может быть, она направлялась в помещение гидротерапии? Или врач рекомендовал ей полежать после процедур?

– Прекрасная реакция оседания эритроцитов… – объявил доктор Риан. – Средний показатель – шесть миллиметров… Холестерин немного увеличен, но в пределах допустимого… Моча нормальная… Аллергическая реакция на сыворотку довольно слабая, и это не вызывает беспокойства… Кислотность мочи – тем более…

Я запретил вам дичь, потроха, блюда из раков… Что же до анализа крови, то он превосходен… Все, в чем вы нуждаетесь, – это хорошая очистка организма… Вы не чувствуете тяжести, боли в голове?.. В ближайшие дни будем придерживаться того же режима… Зайдите ко мне в субботу…

В тот вечер, когда в беседке играла музыка, супруги Мегрэ не видели, когда вернулась к себе дама в лиловом, ибо никогда не дожидались окончания концерта, а уходили раньше и возвращались в квартал Франс с его пустынными улицами и свежевыкрашенными фасадами, к своему отелю «Березина», справа и слева от деревянной двери которого стояли два низкорослых дерева в кадках.

Супруги спали на медной кровати, и вся мебель в номере датировалась началом века, равно как и стоящая на ножках ванна, и краны в виде лебединых шеек.

Отель хозяева содержали в порядке, здесь было тихо – если, конечно, сын Ганьэров со второго этажа не играл в индейцев в саду.

Все вокруг спали. Пятый день? Шестой день? Мадам Мегрэ огорчалась, что по утрам ей не приходится готовить кофе. В семь часов им приносили на подносе легкий завтрак со свежими круассанами и номер клермон-ферранской газеты, две страницы которой отводились событиям жизни Виши.

Мегрэ взял себе за правило прочитывать их от первой до последней строчки, благодаря этому он был в курсе самых незначительных местных событий. Он читал даже некрологи и небольшие объявления.

– Вилла из трех комнат, ванная, все удобства, в отличном состоянии, окрестности не подлежат застройке…

– Ты собираешься покупать виллу?

– Нет, но это интересно. Я задаюсь вопросом: кто ее купит? Постоянно проходящие здесь курс лечения пациенты, пожелавшие иметь свою виллу, чтобы проводить там месяц в году, или пенсионеры из Парижа, а может, люди, которые…

Они по очереди одевались, выходили, и хозяин непременно приветствовал их у подножия лестницы, украшенной закрепленным медными треугольниками красным ковром. Хозяин был не местным и, судя по акценту, приехал из Монтелимара.

Время проходило… Детский парк… Игроки в шары…

– Кстати, я слышал, что каждую среду и субботу здесь бывает большой рынок… Мы сможем заглянуть туда…

Мегрэ всегда любил рынки, запахи овощей и фруктов, вид мясных рядов, рыбу, еще живых омаров…

– Риан очень советовал мне проходить пешком пять километров вдень… – В его голосе слышалась ирония. – Он и не подозревает о том, что мы проходим в среднем по пятнадцать!..