Текст книги "Мегрэ и 'Дело Наура'"

Автор книги: Жорж Сименон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Мегрэ никогда не чувствовал себя непринужденно в их присутствии, и ему трудно было справиться с раздражением, которое можно было принять за чувство зависти.

– О чем ты думаешь?

– Ни о чем.

Казалось, он действительно ни о чем не думал. В голове у него возникали неясные мысли, и он вздрогнул, услышав телефонный звонок. Было уже без десяти минут девять, и он собирался подняться из-за стола, чтобы надеть пальто.

– Алло!..

– Это Люка-Люка, который должен был уйти с дежурства в девять часов.

– Мне только что позвонил комиссар Маникль из четырнадцатого округа... Прошлой ночью в небольшом частном доме на авеню Парк-Монсури убит человек... Некий Наур, ливанец... Приходящая служанка обнаружила его в восемь часов...

– Лапуэнт пришел?

– Я, кажется, слышу его шаги в коридоре... Минутку... Да... Это действительно он...

– Скажи ему, чтобы заехал за мной... Сообщи Маниклю, что я постараюсь приехать как можно скорее... А ты иди спать...

– Спасибо, шеф...

Мегрэ повторил вполголоса:

– Наур... Наур...

Еще один иностранец. Этой ночью – голландка и колумбиец. Теперь Наур с Ближнего Востока.

– Что, новое дело? – спросила его жена.

– Преступление на авеню Парк-Монсури... Он обмотал толстым шарфом шею, надел пальто и взял в руки шляпу.

– Разве Лапуэнт не поднимется сюда?

– Мне нужно несколько минут подышать свежим воздухом...

Лапуэнт ждал его перед домом. Мегрэ уселся в маленькую черную машину.

– У тебя есть точный адрес?

– Да, шеф. Это последний дом перед парком, он окружен садом... Кажется, вам не удалось выспаться этой ночью...

Машины двигались медленно, с трудом. Несколько автомобилей занесло, и они остановились поперек улицы, прохожие шли с большой осторожностью. Сена, по которой медленно плыла шуга, отливала темно-зеленым цветом.

Они остановились у дома с громадными окнами на первом этаже. Здание было построено, видимо, в конце двадцатых годов, когда в некоторых районах Парижа, главным образом в Отей и на Монпарнасе, вырос целый ряд домов, похожих на этот.

Полицейский, расхаживавший взад и вперед, отдал честь комиссару и открыл перед ним железную дверцу, ведущую в небольшой сад.

Мегрэ и Лапуэнт, пройдя по аллее, поднялись по ступенькам на крыльцо и встретили второго полицейского, который провел их в гостиную.

Маникль находился там с одним из своих инспекторов. Это был небольшого роста сухощавый человек с усами, которого Мегрэ знал вот уже лет двадцать. Они пожали друг другу руки, и комиссар полиции указал на тело, распростертое на полу позади письменного стола красного дерева.

– Служанка, некая Луиза Воден, вызвала нас по телефону в восемь часов пять минут. Ее рабочий день начинается в восемь утра. Она живет в двух шагах отсюда.

– Кто он, Наур?

– Феликс Наур, сорока двух лет, гражданин Ливана, профессии не имеет. Вот уже шесть месяцев как поселился в этом доме, он снимает его со всей обстановкой у художника, который уехал в Соединенные Штаты...

В комнате было очень жарко, несмотря на огромные окна, наполовину покрытые изморозью, как и в квартире Мегрэ на бульваре Ришар-Ленуар.

– Когда вы приехали, шторы были открыты?

– Нет, задернуты... Эти плотные шторы с подкладкой из фетра не позволяют холоду проникать в комнату.

– Врач приехал?

– Квартальный врач только что заходил и подтвердил факт смерти, которая и без того очевидна... Я вызвал судебно-медицинского эксперта, жду его и представителя прокуратуры с минуты на минуту...

Мегрэ повернулся к Лапуэнту.

– Позвони-ка Моэрсу, пусть сейчас же приедет со своими людьми... Нет, не отсюда... Здесь на телефонных трубках могут быть отпечатки пальцев... Поищи какое-нибудь кафе или автомат поблизости.

Он снял пальто, затем шарф, так как после почти бессонной ночи от стоявшей в комнате жары у него кружилась голова.

Комната была просторной. Пол покрывал светло-голубой ковер, а мебель, хотя и разного стиля, была дорогой и подобрана со вкусом.

Обходя кругом письменный стол в стиле ампир, чтобы лучше разглядеть убитого, комиссар заметил возле бювара фотографию в серебряной рамке.

Это был портрет молодой женщины с печальной улыбкой, державшей на коленях годовалого ребенка, рядом стояла девочка лет трех.

Нахмурив брови, он схватил портрет, чтобы разглядеть его поближе, и увидел на лице женщины шрам, идущий от левого глаза к уху.

– Это его жена?

– Полагаю, что да. Я попросил посмотреть наши реестры. Она записана под именем Эвелины Наур, до замужества Виемерс, родилась в Амстердаме.

– Она находится в доме?

– В ее комнату стучали и, не получив ответа, открыли дверь. В помещении некоторый беспорядок, но постель не смята...

Мегрэ наклонился над скрюченным телом, но увидел лишь половину лица убитого. Насколько он мог судить, ни к чему не прикасаясь руками, пуля проникла в горло, разорвав сонную артерию, отчего на ковре разлилась впечатляющая лужа крови.

Наур был небольшого роста, полноватый, начинающий лысеть человек с короткой черной бородкой. На холеной левой руке было обручальное кольцо, а правой он сжимал горло, словно пытаясь остановить кровотечение.

– Вам известно, кто жил в этом доме?

– Я задал служанке лишь несколько вопросов, предпочитая, чтобы вы сами допросили ее. Я попросил мадам Боден и секретаря остаться наверху, с ними один из моих людей.

– Где эта мадам Боден?

– Позвать ее?

– Да, прошу вас.

Лапуэнт вернулся в комнату и сообщил:

– Я позвонил, шеф... Моэрс сейчас приедет...

Луиза Боден вошла с выражением упрямства и вызова на лице. Мегрэ знал этот тип парижской прислуги, видевшей в жизни лишь страдания и неприятности. Такие люди без всякой надежды ждут наступления еще более мучительной старости. Характер у них ожесточается, они становятся недоверчивыми и злятся на весь мир из-за своих несчастий.

– Вас зовут Луиза Боден?

– Да, я мадам Боден.

Она подчеркнула слово "мадам", что, очевидно, представляло в ее глазах признак женского достоинства. Одежда висела на ее тощем теле, а темные глаза смотрели пристально и, казалось, горели каким-то лихорадочным огнем.

– Вы замужем?

– Была...

– Ваш муж умер?

– Если вам так хочется знать, то он во Френе, и поделом ему...

Мегрэ предпочел не уточнять, что привело ее мужа за решетку.

– Вы давно работаете в этом доме?

– Завтра будет пять месяцев...

– Каким образом вас приняли на работу?

– Я пришла наниматься по объявлению. Раньше я работала приходящей прислугой то в одном месте, то в другом...

Она ухмыльнулась, взглянув на тело убитого, и пробурчала:

– И они еще утверждали в объявлении – постоянное место!

– Вы не оставались здесь ночевать?

– Никогда. Я уходила в восемь вечера и приходила в восемь утра...

– У господина Наура была какая-нибудь профессия?

– Должно быть, он что-то делал, ведь у него есть секретарь, который часами возится с его бумагами...

– Кто этот секретарь?

– Какой-то тип из его же страны, господин Фуад...

– Где он сейчас?

Она повернулась к комиссару квартала.

– В своей комнате...

Ее голос звучал вызывающе.

– Вам он не нравится?

– Почему он должен мне нравиться?

– Вы пришли сегодня утром в восемь часов... и сразу вошли в эту комнату?

– Вначале я пошла на кухню, поставила греться воду на плиту и повесила пальто...

– Сначала вы открыли эту дверь?

– Я всегда начинала уборку отсюда...

– Когда увидели тело, что вы сделали?

– Позвонила в комиссариат...

– Не сообщив о случившемся господину Фуаду?

– Я никому об этом не сообщала...

– Почему?

– Потому что я не доверяю людям, и особенно тем, которые живут в этом доме...

– По какой причине вы им не доверяете?

– Потому что они ненормальные...

– Что вы хотите этим сказать?

– Я-то знаю, что имею в виду... Никто не может помешать мне иметь свое мнение, правда?

– Ожидая полицию, вы не поднялись, чтрбы предупредить секретаря?

– Нет. Я пошла на кухню варить себе кофе, утром у меня нет времени приготовить его дома...

– Господин Фуад уже был внизу?

– Он редко спускается вниз раньше десяти...

– Он спал?

– Говорю вам, я не поднималась на второй этаж.

– А горничная?

– Это горничная мадам. Она не занимается хозяином. Мадам остается в постели до полудня, и ничто не мешало горничной тоже поспать подольше...

– Как ее зовут?

– Нелли какая-то... Раз или два я слышала, как ее называли по фамилии, но не запомнила... Голландская фамилия... Она голландка, как и мадам...

– Она вам тоже не нравится?

– А что, это преступление не любить кого-то?

– На этой фотографии я вижу, что у вашей хозяйки двое детей... Они находятся в доме?

– Ноги их никогда не было в этом доме...

– Где они живут?,

– Где-то на Лазурном берегу, со своей няней...

– Родители часто навещали их?

– Мне ничего об этом неизвестно. Они много путешествовали, почти всегда врозь, но я никогда не спрашивала, ку да они направлялись...

Фургончик полицейской лаборатории остановился перед садом, и из него вышли Моэрс и его сотрудники.

– Много ли гостей принимал господин Наур?

– Что вы подразумеваете под словом "принимал"?

– Приглашал ли он друзей обедать или ужинать?

– Нет, не приглашал, во всяком случае, пока я здесь работаю. К тому же он сам чаще всего обедал в городе.

– А его жена?

– И она тоже.

– Они вместе обедали?

– Я за ними никогда не следила.

– К хозяевам кто-нибудь приходил?

– Иногда господин встречался с кем-то в кабинете...

– С кем-то из друзей?

– У меня нет привычки подслушивать под дверью... Это были почти всегда иностранцы, люди из его страны, с которыми он говорил на непонятном языке.

– Господин Фуад присутствовал на этих беседах?

– Иногда.

– Минутку, Моэрс, вы не можете начать свою работу, пока не прибудет судебно-медицинский эксперт... Благодарю вас, мадам Бодан... Прошу вас оставаться на кухне и не делать уборку до тех пор, пока все помещения не будут осмотрены... Где находится комната мадам Наур?

– Наверку, на втором этаже...

– Господин Наур и его жена занимали одну общую комнату?

– Нет. Комната хозяина на первом этаже, с другой стороны коридора...

– В этом доме есть столовая?

– Эта комната и есть столовая...

– Благодарю вас за помощь.

– Не за что.

И она с достоинством вышла.

Минуту спустя Моэрс поднимался по лестнице, которая была застелена ковром того же цвета лаванды, что и пол гостиной. За ним шли Маникль и Лапуэнт. На лестничной площадке второго этажа они встретили квартального инспектора в штатском, курившего сигарету.

– Где комната мадам Наур?

– Вот эта, как раз напротив...

Комната была просторной, обставленной в стиле Людовика Шестнадцатого. Хотя постель и не была разобрана, вокруг царил беспорядок. Зеленое платье и какое-то белье валялись на ковре. Широко раскрытые дверцы шкафов наводили на мысль о поспешном отъезде. Несколько вешалок, одна из которых лежала на кровати, а другая – на обитом шелком кресле, говорили, казалось, что кто-то торопливо хватал одежду, чтобы сунуть ее в чемодан.

Мегрэ небрежно открыл несколько ящиков.

– Лапуэнт, позови, пожалуйста, горничную.

Через несколько минут появилась молодая женщина, почти такая же белокурая, как и мадам Наур, с удивительно голубыми глазами. За ней, в проеме двери, стоял Лапуэнт.

На ней не было ни рабочей блузки, ни традиционного черного платья с белым передником. Она была одета в облегающий костюм из твида.

Это была голландка вроде тех, которых рисуют на банках какао, и для этого ей не хватало национального чепчика с загнутыми вверх уголками.

– Входите... Садитесь...

Ее лицо ничего не выражало, и она, казалось, не понимала ни того, что происходило, ни того, что за люди стояли перед ней.

– Как вас зовут?

Она покачала головой и прошептала:

– Не понимать...

– Вы не говорите по-французски? Она знаком показала, что нет.

– Только по-голландски?

Мегрэ уже предвидел, насколько сложно будет отыскать переводчика.

– Вы говорите по-английски?

– Йес...

Мегрэ немного знал этот язык, но для ведения допроса, возможно важного, этого было недостаточно.

– Не хотите ли, шеф, чтобы я перевел? – скромно предложил Лапуэнт.

Комиссар удивленно посмотрел на него, ведь молодой инспектор никогда не говорил, что знает английский.

– Где ты ему научился?

– Я им занимаюсь каждый день вот уже в течение года... Девушка смотрела то на одного, то на другого. Когда ей за давали вопрос, она не отвечала сразу, а немного медлила, словно ей нужно было время, чтобы осмыслить услышанное.

В ее ответах не было недоверчивой агрессивности, как у Луизы Боден, скорее она казалась какой-то безучастной, и было непонятно, естественная это безучастность или наигранная. Не старалась ли она выглядеть более глупой, чем была на самом деле?

Фразы на английском языке доходили до нее с трудом, и ответы были слишком краткими и простыми.

Ее звали Нелли Фелтхеис. Ей двадцать четыре года. Она родилась во Фрисландии, на севере Нидерландов, откуда в возрасте пятнадцати лет уехала в Амстердам.

– Она сразу же поступила на работу к мадам Наур? Лапуэнт, который перевел этот вопрос, получил в качестве ответа лишь слово "ноу".

– Когда она стала ее горничной?

– Шесть лет назад...

– Каким образом?

– По объявлению, появившемуся в одной амстердамской газете.

– В то время мадам Наур уже была замужем?

–Да.

– Сколько времени?

– Не знаю.

Мегрэ с большим трудом удавалось сохранять хладнокровие, так как все эти "да" и "нет", а вернее, "йес" и "ноу" угрожали затянуться надолго.

– Скажи ей, что мне не нравится, когда меня принимают за дурака.

Смущенный Лапуэнт перевел, и девушка посмотрела на комиссара с легким удивлением, но затем ее лицо вновь приняло выражение полного безразличия.

Две автомашины остановились у края тротуара, и Мегрэ пробурчал:

– Прокуратура прибыла... Оставайся здесь с ней... Постарайся извлечь из допроса максимум возможного...

* * *

Заместитель генерального прокурора Нуара, немолодой, с седой старомодной бородкой, успел поработать почти во всех провинциальных судах до того, как был наконец назначен на должность в Париже и ожидал выхода на пенсию, старательно избегая всяческих неприятных историй.

Судебно-медицинский эксперт, некий Колинэ, склонился над трупом, сейчас он замещал доктора Поля, с которым Мегрэ проработал столько лет. Со временем исчезли и другие – такие, как судебный следователь Камельо, которого комиссар мог бы назвать своим задушевным врагом и об уходе которого ему все-таки случалось сожалеть.

Что касалось следователя Кайота, то он принципиально давал полиции возможность трудиться несколько дней, прежде чем сам вмешивался в расследование.

Врач дважды поменял положение тела убитого, его руки были липкими от загустевшей крови. Он посмотрел на Мегрэ.

– Разумеется, я не могу ничего окончательно утверждать до вскрытия. Входное отверстие пули дает основание полагать, что речь идет об оружии среднего, если не крупного калибра, выстрел был произведен с расстояния более двух метров. Учитывая, что нет выходного отверстия, можно считать, что пуля осталась в теле. Маловероятно, что она задержалась в горле, где не могла встретить достаточного сопротивления, и я думаю, что выстрел скорее всего произведен снизу вверх, и пуля застряла в черепной коробке...

– Вы хотите сказать, что жертва стояла, в то время как убийца сидел, например, по другую сторону письменного стола?

– Не обязательно сидел, он мог выстрелить, не поднимая руки или приложив ее к бедру...

И только когда люди из похоронного бюро подняли тело, чтобы положить его на носилки, присутствовавшие заметили на ковре пистолет с рукояткой, инкрустированной перламутром, калибра 6,35.

Заместитель генерального прокурора и следователь вопросительно взглянули на Мегрэ, словно желая знать, что он думает по поводу этой находки.

– Как я полагаю, – обратился комиссар к судебно-медицинскому эксперту, – выстрел вряд ли был сделан из этого пистолета?

– Думаю, да, хотя пока нет достаточных данных.

– Моэрс, вы не хотите посмотреть оружие? Моэрс достал салфетку, взял оружие в руки, и вынул обойму.

– Здесь не хватает одного патрона, шеф...

Как только унесли тело, специалисты из лаборатории приступили к работе, фотограф тем временем делал заключительные снимки. Убитого он уже сфотографировал. Теперь все разделились на группы и сновали по квартире. Заместитель генерального прокурора Нуара тронул комиссара за рукав:

– Какой национальности, вы полагаете, был убитый?

– Ливанец...

– Не считаете ли вы, что речь идет о политическом преступлении?

Эта перспектива страшила его, он помнил несколько дел подобного рода – они закончились плачевно для тех, кто ими занимался.

– Думаю, вскоре я смогу вам ответить...

– Вы допросили прислугу?

– Я беседовал со служанкой, но она не была слишком разговорчивой. Задал несколько вопросов горничной, которая рассказала еще меньше. Правда, она, кажется, не знает ни слова по-французски, и ее допрашивает сейчас на английском языке Лапуэнт, там, наверху...

– Я прошу вас информировать меня обо всем, что будет нового...

Он искал следователя, чтобы уехать с ним, так как этот визит представителя прокуратуры был всего лишь формальностью.

– Вам еще нужны я и мои люди?

– Нет, старина, но я попросил бы оставить мне в помощь ваших инспекторов еще на некоторое время, а заодно полицейского сержанта, который охраняет вход...

– Они в вашем распоряжении...

Комната понемногу опустела, и Мегрэ остался один перед книжным шкафом – сотни три книг или больше. Он удивился, увидев, что почти все они были научного содержания, причем большинство относилось к математике, а целый ряд полок занимали труды по теории вероятностей.

Открыв ящики, расположенные под полками, Мегрэ обнаружил множество листочков, заполненных колонками цифр. Часть из них была отпечатана на ротаторе.

– Моэрс, не уходи, мы с тобой еще раз поговорим о деле... Оружие отправь на экспертизу к Гастин-Ренетту... Да, и приложи к пистолету вот эту пулю...

Он вынул из кармана завернутую в кусочек ткани пулю, которую ему передал Пардон.

– Где вы это взяли?

– Расскажу об этом потом... Хотелось бы побыстрее узнать, была ли она выпущена из этого пистолета...

Закуривая трубку, он начал подниматься по лестнице, затем заглянул в комнату, где друг против друга сидели Лапуэнт и молодая голландка, и увидел, что инспектор записывает что-то в блокноте, положив его на туалетный столик.

– Где секретарь? – спросил он скучающего в коридоре полицейского инспектора.

– Вон его дверь, в конце коридора.

– Он не скандалил?

– Время от времени он приоткрывает дверь и прислушивается. Ему кто-то звонил по телефону...

– Что ему сообщил комиссар сегодня утром?

– Сказал, что его хозяин убит и что его просят не покидать своей комнаты до особого распоряжения...

– Вы присутствовали при этом разговоре?

– Да.

– Он не казался удивленным?

– Он не из тех людей, что открыто проявляют чувства. Да вы и сами увидите.

Мегрэ постучал, одновременно нажимая на ручку, чтобы открыть дверь. В комнате был полный порядок, и кровать, даже если на ней ночью спали, была тщательно застелена. Перед окном стоял небольшой письменный стол, возле него находилось кресло из рыжеватой кожи, а в нем сидел мужчина, который смотрел на вошедшего комиссара.

Его возраст определить было трудно. Он обладал типичной внешностью араба – темное морщинистое лицо могло принадлежать человеку как сорока, так и шестидесяти лет. В его густых пышных волосах черно-чернильного цвета не было ни одного седого волоса.

Он даже не пошевелился, чтобы встретить посетителя, и лишь смотрел на него жгучими глазами. Его лицо, казалось, не выражало никаких чувств.

– Надеюсь, вы говорите по-французски? Он утвердительно кивнул.

– Комиссар Мегрэ, начальник бригады уголовной полиции. Вы и есть секретарь господина Наура? Вновь утвердительный кивок.

– Не назовете ли вы мне свое точное имя?

– Фуад Уэни.

Голос у него был глухим, как будто он страдал хроническим ларингитом.

– Вам известно, что здесь произошло этой ночью?

– Нет.

– Но вам уже сообщили, что господин Наур убит?

– Да, только это.

– Где вы находились?

Ни один мускул на его лице не дрогнул. Мегрэ редко приходилось встречать таких людей, как в этом доме, людей, которые так упорно отказывались от сотрудничества с ним. Служанка отвечала на вопросы уклончиво, с явной враждебностью в голосе. Горничная-голландка довольствовалась лишь односложными ответами.

Что касается этого Фуада Уэни, одетого в строгий черный костюм, белую рубашку и темно-серый галстук, то он смотрел на собеседника и слушал его с полным безразличием, если не с презрением.

– Вы провели ночь в этой комнате?

– Начиная с половины второго.

– Вы хотите сказать, что возвратились в половине второго ночи?

– Я думал, что вы это поняли из моего ответа.

– Где вы были до этого времени?

– В клубе на бульваре Сен-Мишель.

– В игорном клубе?

Тот ограничился лишь пожатием плеч.

– Где он точно находится?

– Над баром "Липы".

– Вы участвовали в игре?

– Нет.

– Что вы делали?

– Я записывал выигравшие номера.

Не ирония ли придавала ему вид человека, довольного самим собой? Мегрэ сел на стул и продолжал задавать вопросы.

– Когда вы возвратились, вы заметили свет в гостиной?

– Я не знаю, горел ли там свет.

– Шторы были задернуты?

– Полагаю, что да. Они всегда закрыты по вечерам.

– Вы не видели, просачивался ли свет из-под двери?

– Никакого света из-под двери не было.

– Господин Наур в такое время обычно спал?

– Когда как.

– Он часто уходил по вечерам?

– Когда у него было желание.

– Куда он уходил?

– Куда хотел.

– Один?

– Он уезжал из дома один.

– На машине?

– Вызывал такси.

– Он не водил машину?

– Ему не нравилось водить машину. Днем я служил ему шофером.

– Какой марки его машина?

– "Бентли".

– Она в гараже?

– Я не проверял. Мне запретили выходить из своей комнаты.

– А мадам Наур?

– Что вы хотите знать?

– У нее тоже есть машина?

– "Триумф" зеленого цвета.

– Вчера вечером она уезжала из дома?

– Мне до нее не было никакого дела.

– В каком часу вы вышли из дома?

– В половине одиннадцатого.

– Она находилась здесь?

– Я этого не знаю.

– А господин Наур?

– Я не знаю, вернулся ли он к этому времени. Он должен был ужинать в городе.

– Вам известно, где?

– Вероятно, в "Маленьком Бейруте", где он часто ужинал.

– Кто готовил еду в доме?

– Когда как.

– А завтрак?

– Для господина Феликса – я.

– Для господина Наура? Почему вы называете его господином Феликсом?

– Потому что есть также господин Морис.

– Кто он, господин Морис?

– Отец господина Феликса.

– Он живет здесь?

– Нет, в Ливане.

– А кто есть еще?

– Господин Пьер, брат господина Феликса.

– А где живет он?

– В Женеве.

– Кто вам звонил сегодня утром?

– Мне не звонили.

– Тем не менее слышали, как в вашей комнате звонил телефон.

– Это я заказывал разговор с Женевой, и, когда связь была получена, мне позвонили.

– Вы говорили с господином Пьером?

– Да.

– Вы поставили его в известность?

– Я ему сказал, что господин Феликс умер. Господин Пьер будет в Орли через несколько минут, он должен прилететь ближайшим рейсом.

– Вам известно, чем он занимается в Женеве?

– Он банкир.

– А господин Морис Наур в Бейруте?

– Банкир.

– А господин Феликс?

– У него не было профессии.

– С каких пор вы были у него на службе?

– Я не был у него на службе.

– Разве вы не выполняли обязанности секретаря? И потом, вы только что сказали, что готовили для него завтрак и служили ему шофером.

– Я помогал ему.

– С какого времени?

– Восемнадцать лет.

– Вы знали его еще в Бейруте?

– Я познакомился с ним на юридическом факультете.

– В Париже?

Он утвердительно кивнул, по-прежнему оставаясь бесстрастным и неподвижным в кресле, в то время как Мегрэ, сидя на стуле, начинал терять терпение.

– У него были враги?

– Насколько я знаю, нет.

– Он занимался политикой?

– Конечно, нет.

– Итак, можно утверждать, что вы вышли отсюда примерно в десять тридцать не зная, кто остался в доме. Вы пошли в игорный клуб на бульваре Сен-Мишель, где записывали выигравшие номера, не принимая участия в самой игре. Потом вы возвратились домой в половине второго ночи и поднялись сюда, по-прежнему не интересуясь, где находится каждый из живущих в доме. Это так? Вы ничего не видели, ничего не слышали и не ожидали того, что вас разбудят, чтобы сообщить о том, что господин Наур убит выстрелом из пистолета.

– Я только от вас узнал, что было использовано огнестрельное оружие.

– Что вам известно о семейной жизни господина Феликса Наура?

– Ничего. Это меня не касалось.

– Это была счастливая супружеская чета?

– Я этого не знаю.

– У меня после ваших слов сложилось впечатление, что муж и жена редко бывали вместе.

– Я полагаю, что такое встречается довольно часто.

– Почему дети не живут в Париже?

– Вероятно, на Лазурном берегу им лучше.

– Где жил господин Наур до того, как снял этот дом?

– Везде понемногу... В Италии. Год на Кубе, до революции... Мы жили также в Довиле...

– Вы часто бываете в клубе на Сен-Мишель?

– Два или три раза в неделю.

– И никогда не играете?

– Редко.

– Не желаете ли пройти со мной?

Они направились к лестнице. Стоя, Фуад Уэни казался еще более высоким и сухопарым, чем сидя в кресле.

– Сколько вам лет?

– Не знаю. В горах, когда я родился, не существовало метрических книг. Судя по цифрам, записанным в моем паспорте здесь, во Франции, мне пятьдесят один год.

– А в действительности вам больше или меньше?

– Я не знаю.

В большой комнате люди Моэрса укладывали свои приборы в чехлы.

Когда фургончик отъехал и двое мужчин остались одни, Мегрэ попросил:

– Оглядитесь и скажите мне, не пропало ли чего-нибудь в комнате. А может быть, появилось что-то лишнее.

Уэни оторвался от созерцания большого пятна крови, открыл правый ящик письменного стола и заявил:

– Отсюда исчез пистолет.

– Какого типа было оружие?

– Браунинг калибра 6,35.

– С перламутровой рукояткой?

– Да.

– Почему Феликс Наур выбрал оружие, которое обычно считается дамским?

– Оно когда-то принадлежало мадам Наур.

– Сколько лет тому назад?

– Мне это неизвестно.

– Он забрал у нее пистолет?

– Он не говорил мне об этом.

– У него было разрешение на ношение оружия?

– Он никогда не носил с собой этот пистолет.

Считая, что вопрос исчерпан, ливанец открыл другие ящики, в которых лежало несколько папок, затем направился к книжным шкафам, открыл нижние дверцы.

– Вы не скажете мне, что это за столбики цифр? Уэни поглядел на него с удивлением, смешанным с иронией, словно считая, что Мегрэ мог бы до этого додуматься сам.

– Это номера, которые выпадали во время игры в крупных казино. Списки, размноженные на ротаторе, рассылаются агентствами своим абонентам. Остальные господин Феликс получал по договоренности от одного крупье. Мегрэ собирался задать следующий вопрос, но в дверном проеме появился Лапуэнт.

– Вы не можете на минуту подняться, шеф?

– Есть что-то новое?

– Пустяки, но я считаю, что мне лучше сообщить вам об этом.

– Я попросил бы вас, господин Уэни, не покидать дом до тех пор, пока вам не разрешат.

– Могу ли я пойти приготовить себе кофе?

– Пожав плечами, Мегрэ повернулся к нему спиной.

III

Мегрэ редко чувствовал себя в столь затруднительном положении, словно был выбит из привычной колеи. У него возникло неприятное ощущение, которое испытываешь во сне, когда почва уходит из-под ног.

По заснеженным улицам с трудом передвигались редкие прохожие, старавшиеся сохранять равновесие; машины, такси, автобусы двигались с замедленной скоростью, а вдоль тротуаров ползли грузовики, разбрасывая песок и соль.

Почти все окна домов были освещены, и снег все падал с серого, пасмурного неба.

Он мог почти с уверенностью сказать, что происходило в каждой из этих небольших квартир, где жили простые смертные. За тридцать лет он хорошо изучил Париж, каждый его квартал, каждую улицу, и тем не менее сейчас он как будто погрузился в какой-то иной мир, где реакция обитателей была непредсказуемой.

Как еще вчера жил Феликс Наур? Каковы были отношения между ним и его секретарем, который не признавал себя таковым, как он относился к своей жене и детям? Почему те жили на Лазурном берегу, и почему...

Этих "почему" скопилось столько, что он не мог даже выстроить их в один ряд. Ничего не было ясно. Никакой определенности. Ничто не происходило так, как в других семьях, у других супружеских пар.

Пардон, видно, испытал такое же неприятное ощущение, когда в его медицинский кабинет вторглась какая-то странная чета.

История с выстрелом, сделанным из машины, была маловероятна, как маловероятно и то, что некая пожилая женщина указала на дом врача.

Феликс Наур, с его трудами по математике и списками выигравших и проигравших номеров в различных казино, не вписывался ни в одну из известных Мегрэ категорий людей, да и Фуад Уэни был выходцем из какого-то другого мира.

Комиссару казалось, что все в этом доме было фальшивым, и, когда он поднимался по лестнице, Лапуэнт подтвердил его догадки.

– Я не могу понять, шеф, нормальна ли вообще эта девица. По ее ответам, если она и соизволит отвечать, по взглядам, которые она бросает на меня, кажется, что у нее ум десятилетней девочки, если это не притворство.

Войдя в комнату мадам Наур, где на стуле, обитом шелком, по-прежнему сидела Нелли, Лапуэнт заметил:

– В действительности, шеф, дети старше, чем на этой фотографии. Девочке теперь пять лет, а мальчику два года.

– Ты узнал, где они живут со своей воспитательницей?

– В Мужене, в пансионе "Пальмы".

– Давно?

– Насколько я мог понять, мальчик родился в Каннах и никогда не был в Париже.

Горничная смотрела на них ясными, прозрачными глазами и, казалось, не понимала ни слова из того, о чем они говорили.

– Я нашел другие фотографии в ящике, который она мне указала... Дюжину фотографий детей, когда они были грудными, когда уже научились ходить, а вот эта сделана на пляже – Наур и его жена, более молодые, вероятно, в период, когда они встретились... Вот, наконец, снимок мадам Шур с подругой, возле одного из каналов в Амстердаме...

Подруга выглядела некрасивой, с приплюснутым носом, слишком маленькими глазами, но, несмотря на это, ее лицо казалось открытым и привлекательным.

– Письма, найденные в комнате, написаны женским почерком по-голландски. Первое – семь лет назад, а последнее – около двух недель.

– Нелли никогда не ездила в Голландию со своей хозяйкой?

– Утверждает, что нет.

– А сама мадам часто туда ездила?

– Время от времени... По-видимому, одна... Но я не уверен, что даже по-английски Нелли хорошо понимает вопросы, которые я ей задаю...

– Поищи переводчика для этих писем... Что она говорит относительно вчерашнего вечера и этой ночи?

– Ничего. Она ничего не знает. Дом не настолько велик, однако каждый живущий в нем, кажется, представления не имеет, что делают другие. Она думает, что мадам Наур ужинала в городе...

– Одна? Никто не приходил за ней? Она не вызывала такси?

– Она утверждает, что не знает.

– Горничная не помогала мадам Наур одеваться?