Текст книги "Вы все же умрете (ЛП)"

Автор книги: Жерар Клейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Вы все же умрете

Вы были прекрасны, Глэдис, но то время прошло. Тогда я вас любил. Настолько, что женился на вас. Я был молод. У вас были рыжие волосы, кожа – шелковиста, а губы – чудесны. Думаю, я гордился вами, ведь все мои друзья за вами ухаживали, но вы оказались мудрее. Я так и не понял, почему вы выбрали именно меня. Выть может, то была случайность? Быть может, ваши глаза в один несчастный день остановились на мне, и это заставило вас решиться. Или вам захотелось выбрать самого холодного и самого молчаливого из почитателей.

Но ваша радость длилась недолго, и я часто слышал эго из ваших уст. Правда, спустя годы после нашей свадьбы. Те годы, когда ваши волосы менялись, светлея или темнея в зависимости от времени года. Нет, они не улучшились, впрочем, как и ваш голос – он стал визгливым и скрипучим, а та малая толика мозга, что имелась у вас, скукожилась и превратилась в комок обгоревшей губки. Ваши прелести обвисли. Здесь поработали годы, хотя вины нельзя снять и с меня. Простите меня, Глэдис, я сделал это невольно. Ибо в то время, когда вы блистали, Глэдис, вы жили иллюзиями. Вы были прекрасны, потому что были уверены в себе. Вы целыми днями ждали невероятного звонка от продюсера, который предложил бы вам роль всей вашей жизни, поскольку вам однажды приоткрыли дверь в мечту, сняв в рекламном ролике; вы часами изучали свою идеальную улыбку в зеркале, а я издевался над вами, по одной прокалывал ваши иллюзии, и они медленно сжимались или лопались, как воздушные шарики. Думаю, я причинил вам, Глэдис, немало страданий. Успокойтесь, вы мне отплатили той же монетой. Но я не возражал все эти годы, признайте это, моя дорогая, не возражал даже тогда, когда вы называли меня писакой-импотентом, а я возвращался домой, в холодную неуютную квартиру, где в воздухе висел запах табака и ваших цепких духов. Я не возражал, поскольку никогда не знал, что такое ненависть. Вас изменило не время, хотя менялись вы быстро, а разочарование, жгучая зависть, ревность, ненависть и отчаяние, которые вы несли в себе и которые подогревались речами ваших и некоторых моих друзей, а также журналами кино и мод, – вы их глотали сотнями. Я сносил вас все эти годы не из жалости, ибо жалость мне так же чужда, как и ненависть, а потому, что считал себя в какой-то мере ответственным за вас. Я сделал все возможное, чтобы вы были счастливы. Ведь вы вышли за меня, надеясь, что я стану модным писателем. В том, что мои книги не продавались, вашей вины нет, но я не хотел, чтобы вы испытали жестокость судьбы.

Однако вы отказались стать счастливой.

Конечно, мы могли бы развестись, но по каким– то неясным соображениям мы держались друг за друга. Я не находил бы места, зная, что вы на другом конце мира.

Впервые, когда мне захотелось увидеть вас мертвой, Глэдис, был тот день, когда раздался телефонный звонок, о котором я так и не обмолвился перед вами.

– Алло! – сказал я.

– Здравствуйте, – послышался знакомый и поспешный голос. – Бернар Дюваль?

– Это я, – ответил я, и сердце мое забилось.

– Я только что ознакомился с вашей рукописью «У смерти свои причины». Прекрасная история, просто замечательная. Не желаете зайти, чтобы поговорить о ней?

– С удовольствием, – холодно ответил я, вспоминая о вас, Глэдис, и вашем смешном имени, единственном, что годы совершенно не тронули.

– Мы развернем широкую рекламную кампанию вокруг вашего романа. Он прекрасно подходит для нее.

– Отлично, – ответил я.

– Вы так холодно реагируете? Вы ожидали этого?

– Нет, но почему я должен реагировать иначе?

– Не знаю. До скорого.

Везение, наконец, пришло, но я вам, Глэдис, ничего не сказал. Быть может, по чистой злобе. Хотя не уверен, что это так. Думаю, вы слишком долго упрекали меня в отсутствии успеха. Думаю, все ваши слова скопились и образовали холодный шар где-то в уголке моего мозга, и я решил сделать так, чтобы вы не смогли разделить мой успех. Я решил вас убить, Глэдис.

Последующие дни я был очень предупредителен по отношению к вам. Но вы слишком глупы, чтобы вас посетило сомнение.

Я начал водить вас в кино, чтобы увидеть тех, кого вы тайно называли соперницами, и тихим голосом в тишине зала поносил их и восхвалял вас. Я приступил к этому незаметно, и вы мне поверили; потом я пустился в преувеличения, и это вас поразило: вы вдруг засомневались в моей искренности. Но сомнения длились недолго, я прочел это в ваших глазах, ибо в глубине души вы верили в истинность того, что я шептал вам на ухо: вы были уверены, что ваше место на этом белом экране, населенном плоскими призраками без запаха и вкуса, чем вы стали уже давно в нашем обычном трехмерном мире.

Несомненно, впервые в жизни вы вошли, моя дорогая Глэдис, в мир вашей мечты, и это читалось в глазах. Во-первых, это убедило вас, что я по-прежнему люблю вас и что у вас появился реальный шанс очутиться в луче проектора, который перенесет вас на экран – ловушку для глаз. Именно эти две вещи были мне нужны, чтобы убить вас.

К вам почти вернулась красота, были стерты почти все следы разрушительной работы лет: разочарование, ревность, отчаяние. Вам, в сущности, нужен был пустяк, чтобы стать счастливой, и этот пустяк назывался иллюзиями. Но этот продукт стоит безумно дорого.

Вы заплатили за него жизнью, Глэдис.

В тот вечер мы вернулись после последнего сеанса пешком, вы еще помните эго? Было холодно, и вы смеялись. По моей спине пробегала дрожь. Но не от холода, а от вашего глупого смеха.

В небе сверкали звезды, они с непривычной четкостью проглядывали сквозь ветви деревьев. Мой разум был обострен. Наши шаги звонко впечатывались в асфальт. Вы думали о себе, а я о вашей смерти.

Мы вернулись и расположились в гостиной. Небольшая напольная лампа освещала комнату мягким успокаивающим светом. Вы утонули в одном из глубоких кожаных кресел. Вы говорили с закрытыми глазами. Я сидел напротив в другом кресле – мы наткнулись на них на чердаке в доме ваших родителей, когда я вас впервые поцеловал. Быть может, в воспоминания вкралась ошибка, но эго так трогательно, не правда ли? У меня в ушах до сих пор звучит тог ваш смех, эго был еще приятный, но уже абсурдный шум.

– Ты действительно веришь, – говорили вы, – что я смогу еще играть?– Вы положили ладони мне на плечи и вонзили ногти в шею.

– Уверен, – ответил я с большей теплотой, чем за все последние годы.

– Я слишком стара, – сказали вы с наигранной усталостью.

– Ну что ты, – возразил я, пожав плечами. – Старуха. Тридцатилетняя старуха. Ты полностью владеешь собой. Ты достигла зрелости. Теперь с тобой никто не может сравниться.

Вы посмотрели на меня, прикрыв веки, и вы мне поверили.

– Я обожаю тебя, – сказали вы.

Я промолчал. Достал сигарету, зажег и сунул ее в рог.

Но как я стану знаменитой? – спросили вы. – Ни один продюсер не пригласит меня сейчас, несмотря на весь мой талант.

Я молчал. И делал вид, что размышляю.

– Позвоню завтра друзьям, – наконец сказал я проникновенным голосом.

– Ты вправду сделаешь это для меня?

Я не ответил. И провел чудесную ночь.

Утром я отправился к своему издателю. Он, как всегда, либо от усталости, либо из расчета не очень хвалил книги, которые собирался издавать. Но на этот раз кое-что в моем романе тронуло его, или в нем нашли отражение сегодняшние проблемы, и он с восхищением говорил о нем. Когда я без надежды на успех попросил аванс, он дал вдвое большую сумму. Эго меня поразило, но я не подал виду. Я живу на этой земле тридцать четыре года, и каждый год существования я приучал себя к невозмутимости.

– Хотелось бы сделать по книге фильм, – обронил я, притворяясь, что не верю в это.

Его желтые глаза за толстыми стеклами очков с удивлением уставились на меня и мигнули. Тяжёлые жирные руки играли с медным ножом для бумаги.

– А почему бы и нет, – произнес он. – Почему бы и нет. Неплохая идея.

– Я готов вложить в это деньги, – добавил я. – Много денег. Мне очень дорога эта книга.

– Почему бы и нет? Почему бы и нет?

Я видел, что он задумался. Моя идея его удивила, ибо я до сих пор не думал о том, чтобы сделать фильм из своей книги. Я знал, что это невозможно.

– Я позвоню и представлю вас, – заявил он. – Я знаю одного молодого режиссера, который увлечется идеей. Но я, конечно, ничего не гарантирую.

– Прекрасно, – сказал я.

Он позвонил, и я тут же договорился о встрече.

Постановщик, молодое бледное ничтожество в черном пуловере, по два раза повторял каждую фразу, словно пытаясь убедить себя в ее справедливости. Он сидел в огромном пустом кабинете. Он сказал, что ждет, когда завезут мебель, но, мне кажется, ждал он уже давно. Я улыбнулся. Ибо вы, Глэдис, тоже ждали давно, но ждали иного, а в его светлых испуганных глазах тоже была мечта.

– Ваш роман, судя по телефонному пересказу, мне понравился. Много сдержанности, но туго сжатая интрига. Логика в виде фатальной судьбы. Отличная история. Я как раз подыскивал классный сценарий.

– Благодарю вас, – я в упор рассматривал его. Он отвел взгляд, но я все же успел прочесть в его глазах, что он уже давно ждал классного сценария, во всяком случае, не меньше, чем вы своего ангажемента. Эта мысль заставила меня улыбнуться. – Думаю, мы договоримся. Я готов вложить приличную сумму в этот фильм. Конечно, я не могу быть своим собственным продюсером. Нам следует найти еще кого-нибудь, кто бы вложил деньги.

– Я найду.

Его голос слегка дрожал. Я знал, о чем он думает. Он надеялся, вооружившись моей подписью, которая уже кое-чего стоила, – этого, Глэдис, вы не знали и никогда не узнаете, – без особого труда найти солидную поддержку и получить карт-бланш. Он жил мечтой, как и вы, Глэдис. А нет ничего проще, чем управлять людьми-марионетками, манипулируя их мечтами.

Мы переговорили. Я обещал написать ему и изложить на бумаге те идеи, которые еще не определились у меня в голове. Он предложил мне выпить. Предложил сигару. Через час он предложил мне свою др

...

конец ознакомительного фрагмента