Текст книги "Багдадские повешенные"

Автор книги: Жерар де Вилье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

Жерар де Вилье
Багдадские повешенные

Глава 1

Малко заморгал глазами от ослепительных лучей восходящего солнца и на мгновение замешкался. Охранник в защитной форме и с чехословацким автоматом на правом плече грубо втолкнул его в деревянную клетку к другим заключенным. Клеток было две: они напоминали базарные загоны для скота. В каждой из них находилось по шесть приговоренных. Клетки стояли во дворе тюрьмы Баакуба, расположенной в двадцати пяти километрах к югу от Багдада.

Было шесть тридцать утра. Двенадцать человек, которых сейчас собирались казнить, были разбужены полчаса назад без всяких объяснений. Но слух о казни, словно порыв холодного ветра, мгновенно разнесся по камерам, где находилось четыреста политических заключенных. Когда иракские тюремщики повели Малко и его товарищей по несчастью вдоль узких коридоров, стены тюрьмы огласились громким шумом. Заключенные кричали, колотили мисками по решеткам и громко читали молитвы, не обращая внимания на угрозы охраны.

Люди, которым предстояло умереть, и сейчас слышали этот шум. Они стояли плечом к плечу со связанными за спиной руками, повернувшись лицом к восходящему солнцу: Малко, его друг Джемаль, еще один курд и три араба.

Малко посмотрел в сторону виселицы и попытался сдержать лихорадочные удары сердца. Он никогда не думал, что нехитрая деревянная конструкция способна внушить такой ужас.

Это было приспособление английского производства, один из последних отголосков британского колониального владычества. Сама виселица была укреплена на своеобразном полутораметровом помосте, расположенном посредине двора, на равном удалении от забора и от тюремных корпусов. Верхняя часть помоста состояла из двух деревянных щитов на шарнирах, удерживаемых в горизонтальном положении двумя стальными штырями. Устройство приводилось в действие рычагом, видневшимся в правой части помоста. Над люком, на расстоянии примерно в полтора метра, висела петля, прикрепленная к толстой цепи. Цепь можно было фиксировать в различных положениях. Это позволяло регулировать высоту падения в зависимости от роста и веса приговоренного.

Механизм порядком износился и заржавел; иракские тюремщики не утруждали себя заботами о подобных мелочах. Если приговоренный оказывался слишком легким, он просто дольше умирал, только и всего.

Хотя был лишь конец февраля, солнце уже радовало приятным теплом. Малко поднял глаза к голубому небу. Кроме него, за серыми гладкими стенами тюрьмы ничего не было видно. Баакуба представляла собой железобетонную крепость, возведенную в открытой пустыне рядом с крохотной деревней, вдали от автодороги Басра – Багдад. Во все стороны от тюрьмы расстилалась бесконечная, выжженная солнцем равнина. Впрочем, для тех, кто был заточен в Баакубе, внешний мир как бы не существовал.

Малко перевел глаза на Джемаля Талани. За время заключения тот похудел на пятнадцать килограммов, однако сумел сохранить врожденную гордую осанку. Он чуть заметно улыбнулся Малко и приблизился к нему, протиснувшись между обреченно застывшими иракцами.

– Это будет недолго, – сказал он по-английски.

Малко еще чувствовал пульсирующую боль в голове – последствия пытки вентилятором, но мало-помалу его охватило необъяснимое покорное оцепенение. Он словно присутствовал при собственной казни в качестве постороннего наблюдателя. Однако еще не угасший инстинкт самосохранения не позволял ему безоговорочно покориться судьбе. Он невольно посмотрел на север. Именно оттуда должно было прийти спасение. Джемаль угадал его мысли и тихо произнес:

– Не стоит надеяться, когда надежды уже нет.

Это была традиционная курдская манера изъясняться пословицами...

Действительно, небо было безнадежно чистым – даже без единой птицы. Над стенами Баакубы стояла тишина, разве что иногда снаружи доносился лай бродячей собаки.

Внезапно в коридоре, по которому заключенных вывели во двор, раздались отрывистые команды офицеров, и на пороге в сопровождении многочисленной охраны появился толстый надменный человек – полковник Абдул Мохлес, председатель Революционного трибунала. Вдоль стен тюрьмы выстроился наряд армейской полиции, направив на клетки русские автоматы «АК-47».

Араб, стоявший рядом с Малко, не отрывал взгляда от виселицы. Щека его нервно подергивалась.

Иракский лейтенант подошел к их клетке и начал вслух читать приговор. Чтение заняло не больше минуты. Малко в отчаянии посмотрел на большие часы, висевшие на белой тюремной стене. Оцепенение внезапно покинуло его. Ему страстно захотелось жить.

Стрелки часов показывали шесть сорок. Казнь должна была начаться еще десять минут назад. Эти десять минут могли спасти им жизнь. Теперь стало ясно, что Джемаль не ошибся, сказав, что надежды больше нет.

Вокруг, образовывая непреодолимый заслон, стояли бесстрастные полицейские в красных кепи. Малко захлестнула бесконечная тоска. Ему предстояло умереть ни за грош, на чужой земле, вместе с человеком, которого он пришел спасти. Умереть только потому, что в разработанный им с таким неимоверным трудом план вкралась ничтожная ошибка.

Неумолимо бежали секунды.

Во дворе появился человек в коричневой одежде и с непокрытой головой, державший в правой руке два кожаных ремня.

Это был палач.

За ним шел другой, неся на руке красный плащ, в котором казнили политических заключенных. Последовало краткое совещание между полковником Мохлесом и лейтенантом, читавшим приговор. Во дворе стояла такая тишина, что приговоренные в клетках могли слышать их голоса. Вся тюрьма затаила дыхание. Узники, прильнув к решеткам, следили из своих камер за действием страшного спектакля.

– Начинают не с нас, – шепнул Джемаль, уловивший обрывки разговора.

Действительно, двое полицейских в красных кепи подошли ко второй клетке и отодвинули засов.

Они вытащили оттуда худого подростка с бурыми ссадинами на лице, оставшимися после допросов. Огромная копна черных волос еще сильнее подчеркивала его впалые щеки и ввалившиеся глаза.

Подобно остальным заключенным, он был одет в рубашку и брюки, но на ногах его болтались только дырявые носки. Это был иракский еврей, арестованный несколько месяцев назад. Сопровождаемый обоими полицейскими, он сделал несколько шагов вперед и остановился перед полковником Мохлесом. Тот презрительно проронил несколько слов. Сидевшие в клетках их не разобрали. Затем полицейские подтолкнули парня к лестнице, ведущей на эшафот.

Палач немедленно подошел к приговоренному, нагнулся и связал ему ноги, затем стянул уже связанные запястья вторым ремнем и посторонился. Его помощник стал надевать на парня красную хламиду предателя. В этот момент приговоренный что-то крикнул чистым звонким голосом. Полковник вздрогнул от неожиданности.

– Что он сказал? – наклонился Малко к Джемалю.

– Он требует раввина, – прошептал курд.

Помощник пожал плечами и одернул на смертнике красный плащ.

В клетке, откуда забрали парня, послышалось пение. Четверо узников, раскачиваясь из стороны в сторону, запели на иврите отходную молитву. Двое тюремщиков тут же бросились к ним, но в трех шагах от клетки озадаченно остановились. Как можно наказать людей, которым осталось жить лишь несколько минут?

Молитва продолжала звучать.

Малко считал секунды, устремив взгляд на тюремные часы.

Вдруг он почувствовал, что покрывается потом. Дело было не в жаре: его тоже охватил страх. Нет в мире болезни заразнее, чем страх. Его правая нога судорожно задрожала, и он прислонился к решетке, чтобы не упасть.

Палач тем временем ухватил веревку, висевшую над головой приговоренного, с удивительной ловкостью размотал ее, осмотрел петлю и надел ее парню на шею. Потом быстро отошел назад и нажал на рычаг люка.

Послышался жуткий скрип. Веревка натянулась как струна, и парень почти полностью скрылся в люке. У него вырвался короткий визг, от которого у Малко мороз прошел по спине. Зрелище было ужасающим. Петля частично сползла, изуродовав повешенному щеку и оторвав одну ноздрю. Шея несчастного нелепо вытянулась, мышечные ткани разорвались, и голова почти отделилась от туловища. Глаза вылезли из орбит, изо рта вывалился огромный бесформенный язык. Парень еще содрогался, спазматически подгибая ноги.

Зловоние мочи и экскрементов умирающего смешалось со сладковатым запахом крови. Одного из полицейских вырвало на белую стену забора. Со стороны тюрьмы донесся глухой ропот.

Через три-четыре минуты полковник Абдул Мохлес поднял руку. Казненный не шевелился, хотя было еще неясно, умер он или нет. Помощники палача ослабили веревку, и тело полностью скрылось в люке. Палач открыл дверцу, встроенную в боковую стенку помоста. В считанные секунды с повешенного сняли красный плащ, освободили шею от петли и завернули труп в армейское одеяло.

После этого тело забросили в грузовик, который должен был отвезти трупы казненных на площадь Аль-Тарир, где их повторно вешали для всеобщего обозрения.

Между тем палач и его помощники устанавливали на место створки люка и сматывали веревку, еще мокрую от крови.

У Малко пересохло в горле; он с трудом сглотнул слюну.

Без десяти семь. Теперь уже все. «Они» должны были появиться еще полчаса назад.

Двое охранников подошли к его клетке и открыли дверь. Отстранив двух иракцев, стоявших ближе к выходу, один из тюремщиков схватил Малко за локоть и что-то повелительно сказал по-арабски, не глядя ему в лицо.

Малко глубоко вздохнул. Наступила минута, к которой приготовиться невозможно. Он лихорадочно попытался подумать о чем-нибудь хорошем, но безуспешно. Охранник неумолимо тащил его к выходу. Вдруг силы покинули Малко. Забыв о том, что связан, он хотел протянуть руку Джемалю, но лишь нелепо дернулся, словно беспомощный калека. Черные глаза курда пристально смотрели на него. Мертвенно-бледное лицо Джемаля резко контрастировало с жесткой темной бородой.

Внезапно обостренные чувства Малко различили далекий, едва слышный гул. Он напрягся всем телом.

Это был самолет.

Малко прислушался, дума я, что звук лишь чудится ему, но гул продолжался – пока слабый, но становившийся все более отчетливым. Его охватила безудержная радость.

– Вот они, – шепнул он Джемалю по-английски.

Почувствовав, что Малко сопротивляется, охранник потянул сильнее, и Малко понял, что спасения ему не будет. Через полминуты он поднимется на эшафот.

Как глупо! С севера по-прежнему доносился равномерный шум мотора. Малко в отчаянии посмотрел на курда.

Вдруг тот что-то коротко сказал охраннику и встал между ним и Малко. К большому удивлению последнего, тюремщик выпустил его руку и в нерешительности посмотрел на Джемаля. Джемаль, не обращая внимания на Малко, вышел из клетки, продолжая что-то вызывающе говорить. Охранник пожал плечами и запер дверь, оставив Малко внутри.

Только теперь Джемаль повернулся к Малко.

– Я – ага[1]1
  Ага (турецк.) – знатная особа.


[Закрыть], – сказал он, – и имею право умереть первым. Даже арабы не могут мне в этом отказать. Удачи тебе!

Гул в небе становился все громче. Малко с болью в сердце осознал всю важность нескольких секунд, подаренных ему курдом ценой собственной жизни!

Малко попытался возразить, но двое охранников уже уводили Джемаля. Курд повторил по-английски:

– Удачи тебе!

Он спокойно поднялся по лестнице на помост и, выпрямившись во весь рост, повернулся лицом к остальным приговоренным. С ним все прошло очень быстро: палач уже успел набить руку. Когда Джемалю надевали на шею петлю, он выкрикнул по-курдски непонятную для Малко фразу с такой яростью, что вздрогнули даже полицейские. Красный плащ на него надевать не стали.

Хлопнули створки люка, и тело скрылось из виду. В этот раз петля оказалась надетой по всем правилам. Джемаль Талани умер мгновенно: у него сломались шейные позвонки. Тело дернулось два или три раза, потом замерло. Малко не сводил с него наполненных слезами глаз, позабыв о том, что еще минуту назад смотрел только в небо. Этот человек, с которым он был знаком всего месяц, только что отдал жизнь, пытаясь спасти его.

Даже если они приземлятся прямо сейчас, мертвые глаза Джемаля Талани их не увидят.

Палач уже заворачивал тело курдского аги в одеяло. Клетка снова открылась, и тот же охранник снова схватил Малко за руку. Теперь никто уже не вмешивался.

Самопожертвование курда ни к чему не привело! Малко старался идти на казнь так же достойно, как и его друг. Дрожь в коленях исчезла. Тюремщик, казалось, лишь слегка поддерживал его под локоть. Незаметно для самого себя Малко приблизился к подножию помоста. Палач нетерпеливо толкнул его к лестнице, и он споткнулся о ступени. В двух метрах над его головой покачивалась петля.

Ему оставалось жить всего несколько секунд.

Шум мотора, похоже, больше не приближался. Малко начал постепенно сжимать челюсти, чтобы раздавить ампулу с цианистым калием. Он не собирался болтаться в петле, давая иракцам повод для злорадства.

Глава 2

Тот, кто окрестил Багдад городом Тысячи и Одной Ночи, был наверно беспробудным пьяницей или шизофреником. Более отвратительного города не найдешь в целом мире. Плоский, расстилающийся до самого горизонта по обе стороны Тигра, он не может похвастать ни многообразием, ни особым очарованием.

«Трайдент», принадлежавший компании «Иракис Эрлайнз», пролетел над бесформенной мешаниной домиков из желтого кирпича, повторявших своим цветом лежащую вокруг города пустыню. Поодаль виднелась грязно-желтая полоска реки, разрезавшая город пополам. Единственным цветным пятном, оживлявшим пейзаж, была мечеть Хажом с шестью минаретами и куполом из чистого золота, расположенная в южной оконечности города. Все остальные кварталы выглядели унылыми и грязными. Восемьдесят процентов полу тора миллионного населения проживало здесь в глинобитных хижинах.

Малко склонился к иллюминатору. Самолет на стометровой высоте пролетал над вокзалом. Кстати, Багдад, пожалуй, единственный крупный город мира, где вокзал расположен прямо напротив аэропорта.

Краем глаза он успел заметить перед наблюдательной вышкой баррикаду из мешков с песком, в проемы которой высовывались пулеметные стволы. Затем шасси самолета коснулось посадочной полосы. Пятью минутами ранее стюардесса собрала все газеты и журналы, валявшиеся на сиденьях салона. Ввозить в Ирак любую печатную продукцию, не одобренную святейшей цензурой, было запрещено. Исключение не делалось даже для работников дипломатического корпуса. Начиная с июля 1968 года, то есть с момента последней революции, все четыре ежедневных багдадских газеты, а также их английская версия «Багдад Обсервер», представляли собой не более чем правительственный бюллетень. Наиболее правдивыми статьями были в них перепечатки из «Правды»...

Все, что не находилось в строгом соответствии с традиционными партийными нормами, объявлялось предательством. Так, однажды в Багдаде расстреляли лейтенанта, который упомянул о разногласиях между правительством и командующим ВВС, хлебнув в гостях лишнего. Презрение баасистов к древним заповедям Корана, запрещавшим спиртное, приводило порой к неожиданным для них самих последствиям... В этом мрачном мире не было ничего невозможного. Иракцы уже много веков назад привыкли к насилию и жестокости. В этой стране могли пытать мертвых, не забывая, разумеется, и о живых...

«Трайдент» остановился, и Малко сошел по трапу одним из первых. Впрочем, салон был на три четверти пуст. Весной 1969 года приехать в Багдад в качестве туриста мог только полный идиот. Горстка офицеров из партии Баас, державшая Ирак в железном кулаке, очень не любила посторонних наблюдателей.

Войдя в обшарпанное помещение аэропорта, Малко сразу почувствовал безотчетный страх. Повсюду висели плакаты палестинской группировки «Эль-Фатах», призывавшие к уничтожению израильтян. Над бюро паспортного контроля красовалось изображение Моше Даяна в петле.

У горожан был усталый и измученный вид, их глаза беспокойно бегали по сторонам. Тюрьмы переполнялись политическими заключенными. Будучи лишена народной поддержки, партия Баас безжалостно истребляла всех, кто подозревался в малейшем политическом инакомыслии. «Радио-Багдад» круглые сутки вещало о том, как империалистические и сионистские шпионы пытаются подорвать могущество Ирака и лишить его народ завоеваний трех революций – мартовской и двух июльских, вместе взятых.

Под влиянием общенациональной истерии иракцы автоматически причисляли всех иностранцев к шпионам. А ведь каждому известно, что мертвый шпион гораздо лучше живого.

На вновь прибывших пассажиров угрожающе смотрел солдат в защитной форме с автоматом «АК-47».

Другой солдат, стоявший у бюро паспортного контроля, начал листать паспорт Малко. Увидев пометку «журналист», он заморгал глазами и подозвал какого-то штатского. Тот забрал паспорт и жестом приказал Малко пройти с ним в небольшой кабинет, залепленный плакатами «Эль-Фатах».

Черноусый штатский в солнцезащитных очках был один из агентов тайной полиции баасистской партии, которые повсюду «дублировали» военных. Он с отвращением посмотрел на паспорт: Австрия находилась рядом с Германией, а последняя недавно разорвала дипломатические отношения с Ираком...

Только граждане России, стран Восточной Европы и коммунистического Китая были в Багдаде «персона грата».

– Какова цель вашего приезда в Ирак? – спросил по-английски агент. Английский был единственным официально разрешенным иностранным языком, поскольку в Ираке долгое время хозяйничали британцы.

Малко заставил себя улыбнуться.

– Венская газета «Курьер» поручила мне провести в вашей стране социальное исследование. Я собираюсь задержаться здесь на две-три недели...

– Социальное? – недоверчиво переспросил агент. Он смотрел на Малко с нескрываемым вызовом. Если бы правительственные инструкции не предусматривали вежливого обращения с иностранными журналистами во избежание неприятных недоразумений, он с удовольствием посадил бы Малко в первый же самолет, а то и в более надежное место.

– Мне предстоит ознакомиться с условиями жизни населения в городе и деревне, – терпеливо пояснил Малко, – и сравнить их с условиями западных стран.

Этого говорить не следовало. Баасист тут же пустился в длинный монолог на ломаном английском языке, расписывая идиллическую жизнь арабских стран и в особенности Ирака. «А в том, что у нас несколько повышена детская смертность, виноваты прежде всего израильтяне...»

В кабинет вошел лейтенант в красном кепи и потребовал изложить ему суть проблемы. Виза Малко, похоже, глубоко его огорчила: документы были в полном порядке. Он вернул приезжему паспорт.

– Завтра утром вам нужно будет явиться в Министерство информации, – сказал лейтенант. – Там вам окажут помощь в вашей работе.

Малко выразил свою бесконечную признательность и забрал добросовестно проштампованный паспорт. Лейтенант не поскупился даже на улыбку и на горячее рукопожатие.

– Надеюсь, вам понравится в Ираке, – сказал он на спотыкающемся английском. – Мы очень уважаем гостей из-за рубежа.

С этим никак не могли бы согласиться одиннадцать европейцев, зверски убитые в разгар предпоследней революции только лишь за белый цвет кожи.

Агент важно кивнул, перебирая пальцами янтарные четки. Это было излюбленное занятие здешних жителей, не носившее, впрочем, никакого религиозного характера.

Малко прошел на таможню. Список запрещенных к ввозу в Ирак предметов оказался длинным, как Коран. На первом месте стояли газеты и журналы, подозреваемые в ведении империалистической пропаганды.

Здесь распоряжался один-единственный неряшливый с виду таможенник. Проверяя багаж одного из попутчиков Малко, он с радостным восклицанием выудил из чемодана театральный бинокль и тут же конфисковал его как средство шпионажа.

Чемоданы Малко тоже подверглись тщательному досмотру, но он заранее принял меры предосторожности, и таможенник не смог ни к чему придраться.

Зато он долго препирался со следующим приезжим, имевшим портативную пишущую машинку. По словам таможенника, она представляла собой мощное орудие подрывной агитации.

Все это могло бы показаться смешным, не будь рядом солдат с автоматами наизготовку, плакатов «Смерть израильским шпионам!» и вездесущих усатых агентов партии Баас. Что ни день, в аэропорту задерживали кого-нибудь из пассажиров, чья выездная виза оказывалась «недействительной». Иногда арест производился прямо в самолете.

Малко сел в такси «шевроле» и попросил отвезти его в «Багдад-отель», единственное приличное заведение во всем городе. Отель располагался на Саадун-стрит – багдадских Елисейских Полях. За исключением нескольких широким проспектов, на которых, впрочем, не было ни одной сколько-нибудь привлекательной витрины, город представлял собой запутанный лабиринт незаасфальтированных улиц, где современные, но уже ободранные многоэтажки чередовались с пустырями и глиняными хибарами. Там и сям торчали металлические балки недостроенных зданий. Ирак, чье правительство проводило беспощадную национализацию, давно сделался местом, невыгодным для капиталовложений. Немногочисленные бизнесмены, которым удалось пережить баасистские чистки, мечтали только об одном: поскорее выехать из страны. Однако выездные визы выдавались считанным единицам. При этом те, кто уезжал навсегда, должны были пожертвовать государству все свои средства в порядке борьбы с «денационализацией», что очень напоминало старые добрые нацистские традиции.

Разумеется, подобная «мелкая» формальность заметно сдерживала поток эмигрантов...

Проезжая по мосту Джамхурия, пересекающему Тигр напротив площади Аль-Тарир (известной за рубежом под названием «площадь Повешенных»), Малко с облегчением вздохнул. Наконец-то он в Багдаде! Первая половина его задания выполнена.

Еще неделю назад, разглядывая в «Нью-Йорк Геральд» фотографию повешенных в Багдаде «еврейских шпионов», он и не подозревал, что вскоре по приказу ЦРУ окажется в самом центре подобных событий.

В тот день на вилле Малко в Покипси, штат Нью-Йорк, раздался телефонный звонок. Секретарша Уолтера Митчелла, начальника ближневосточного отдела исполнительной службы ЦРУ, просила Малко срочно приехать в Лэнгли к его шефу. Подобные звонки были для Малко привычным явлением. В его работе поездки редко удавалось планировать заблаговременно. Вызов тайного агента означал, что хорошо подготовленному делу грозил провал и что ситуацию нужно поправить быстро и без излишнего шума.

Со времени датской операции он успел неплохо отдохнуть в как следует продвинуть вперед строительство заика. Александра была возмущена его затянувшимся пребыванием в Копенгагене, и ему понадобилось две недели непрерывных ухаживаний, чтобы вновь завоевать ее сердце. В Соединенных Штатах он находился недавно, и Давид Уайз прочил ему скорый отъезд в Колумбию, где творились какие-то необъяснимые вещи.

...Кабинет Уолтера Митчелла выглядел таким же неуютным, как обычно. Гладкие деревянные панели на стенах, три небольших светильника, вделанные в потолок, три телефонных аппарата на столе.

Американец жестом предложил Малко сесть. Его лоб прорезала глубокая вертикальная морщина. Обычно он не курил, но сейчас держал в зубах сигарету. В кабинете был кондиционированный воздух и полная звукоизоляция; снаружи сюда не проникало ни малейшего шума. Здесь, на высоте семнадцатого этажа, приводились в действие самые сложные и самые тайные механизмы американской политики.

Малко сел. Сегодня от Уолтера Митчелла исходило необычное напряжение. Прежде начальник ближневосточного отдела посылал людей на смерть с гораздо большим спокойствием.

Уолтер Митчелл молча выдвинул ящик стола и протянул Малко газетную вырезку: это была фотография багдадских повешенных.

– Вы читали газеты? – спросил он.

Малко взглянул на фотографию и положил ее обратно на стол.

– Это я уже видел, – ответил он. – Иракцы – настоящие дикари, и их не изменишь по мановению волшебной палочки. Вспомните июль пятьдесят восьмого...

Уолтер Митчелл вздохнул:

– Помню. Подумать только, ведь мы узнали о перевороте Кассема из газет!

И действительно: падкое на революции ЦРУ попросту прозевало готовившееся восстание генерала Кассема, который в июле 1958 года свергнул монархический режим, уничтожив короля Фейсала. Более того, бейрутский резидент ЦРУ даже не знал, как правильно написать фамилию генерала.

Но Малко понимал, что сюда его вызвали не на занятия по политике зарубежных государств. Несмотря на то, что он являлся наиболее заслуженным нештатным агентом исполнительной службы, иногда ему все же приходилось работать... Будто угадав его мысли, Уолтер Митчелл снова полез в стол, достал еще одну фотографию и положил ее перед ним.

– Взгляните-ка.

На фотографии был запечатлен сорокалетний мужчина с непримечательным, простым лицом, напоминавший провинциального ответственного руководителя.

Рассмотрев фото, Малко положил его рядом с газетной вырезкой.

– Кто это?

Американец закурил новую сигарету и нажал на красную кнопку, автоматически запиравшую дверь кабинета.

– Это долгая история, – начал он. – В настоящее время данный человек находится в багдадской тюрьме, по обвинению в шпионаже. Он должен предстать перед судом Революционного трибунала самое позднее через две недели. Его приговорят к смерти и казнят.

Малко подскочил на стуле:

– Откуда вы знаете, что казнят, если его еще не судили?

Начальник ближневосточного отдела снисходительно улыбнулся.

– Благодаря нашему резиденту в Бейруте кое-какие сведения о Багдаде до нас еще доходят через Иорданию, потому что офицеры баасистской партии поддерживают контакты с Амманом. Так вот, суд Революционного трибунала – это самый настоящий фарс. Приговоры составляются заранее в высшем правительственном эшелоне. Там делается все для того, чтобы мобилизовать иракский народ на борьбу с внешним врагом. Этот человек не доживет до следующего месяца. Зовут его Виктор Рубин. Не доживет, если нам не удастся его спасти.

Малко заерзал на стуле.

– Но как с ним такое случилось?

– Виктор Рубин – инженер компании «Арамко». Специалист по насосным станциям. Хорошо говорит по-арабски. Четыре года назад он женился на иракской театральной актрисе, очень красивой женщине. Это был брак по любви. Он купил дом в Киркуке и поселился там с ней, но потом совершил величайшую в жизни глупость. Поскольку власти Ирака не давали ему вид на жительство, а жена не соглашалась уезжать, он попросил иракское гражданство. Он, рожденный в штате Айова! Три месяца назад их с женой арестовали. Его после жестоких пыток обвинили в шпионаже в пользу Израиля и США. Жена, по нашим сведениям, скончалась во время одного из допросов. Самого Рубина ожидает казнь.

– Это обвинение в шпионаже имеет под собой какую-нибудь почву?

– О, почвы никакой, – уклончиво ответил Уолтер Митчелл. – Конечно, он оказывал нам кое-какие услуги, но довольно незначительные...

По его голосу Малко догадался, что он лжет: ЦРУ никого не стало бы спасать «просто так».

– Так он шпионил или нет?

Американец вздохнул:

– Во время поездки в Бейрут он кое-что сообщил нашему связному. Чисто политические сведения, ничего военного. К несчастью, израильтяне предали это огласке, и информация попала в руки иракской контрразведки.

Глаза Малко потемнели: американец явно принимал его за идиота.

– Неужели вы думаете, – ответил он, – что я поверю, будто израильтяне получили сверхсекретную информацию от вашего связного чисто случайно?

Уолтер Митчелл смущенно пожал плечами:

– Могла произойти утечка. Мы не можем воспрепятствовать связям наших людей с предателями Тель-Авива. Но я не знаю никаких подробностей, – добавил он с пафосом, достойным самого Понтия Пилата.

Тема была исчерпана. Малко в любом случае не рассчитывал выведать у своего собеседника всю правду. Тот не стал бы начальником крупного отдела ЦРУ, не обладая достаточной скрытностью.

– Принимались ли какие-нибудь меры для его спасения? – спросил Малко.

Американец поднял глаза к небу.

– Посол Бельгии в Багдаде передал иракскому правительству уже больше двадцати нот протеста. Но они выбрасывают их в мусорную корзину. Позиция иракского правительства проста: мы не имеем права вмешиваться во внутренние дела Ирака, поскольку Виктор Рубин – иракский гражданин. И если мы так уж настаиваем, они могут выдать нам его тело для захоронения. Они заявили, что на иракской земле нет места предателям – ни живым, ни мертвым. Кроме того, все правительства западных стран – даже Франции – высказались в защиту Виктора Рубина, предлагая обмен или замену казни тюремным заключением. Но все напрасно: Ирак жаждет крови. Так что по дипломатической линии предпринять больше нечего. Вы не хуже меня знаете, что американское посольство в Багдаде закрылось уже десять лет назад. Наше место заняли русские, и они успешно остаются там до сих пор. Теперь я даже не могу поручиться за безопасность простого американского гражданина, прибывающего в Ирак (если, конечно, допустить, что ему удастся получить въездную визу).

– Что же вы собираетесь делать? – спросил Малко.

Положив руки на стол ладонями вниз, Уолтер Митчелл ответил:

– Не знаю. Я не могу предложить ни одного приличного плана. В Багдаде у нас нет связных, нет никакой, даже непрофессиональной поддержки, ни одного «товарища по переписке». Оттуда поступает только разрозненная «любительская» информация, которая в данном случае не представляет для нас ни малейшей ценности. Я уже вызывал к себе Теда Хейма, руководителя нашей агентурной сети в Бейруте, но и он не видит выхода. Мы предложили русским выступить посредниками при возможном обмене, но ответа не получили. Поэтому мне нужен доброволец, который поехал бы в Багдад. Риск огромен. Если вас раскроют – это верная смерть, и, причем, не при самых приятных обстоятельствах. Вы ведь знаете арабов... Уже сам по себе въезд в Ирак связан с определенными трудностями. О том, чтобы забросить в Багдад вооруженную до зубов диверсионную группу, не может быть и речи. Ирак – это замкнутое пространство, где каждый иностранец тут же попадает под подозрение. К тому же в иракской службе безопасности наверняка имеются досье на наших людей в Бейруте, а ими мы рисковать не можем.

Малко подумал.

– Кажется, у вас есть соглашение с французскими разведслужбами, – сказал он наконец. – А к ним в Ираке должны относиться неплохо...

Американец горько улыбнулся:

– Конечно, будь мы французами, нам не составило бы особого труда ввести в Ирак соответствующим образом экипированную группу...

Малко мимоходом отметил этот эвфемизм[2]2
  Эвфемизм (греч.) – более мягкое выражение вместо грубого или непристойного.


[Закрыть] в «экипировку» Уолт Митчелл мог запросто включить легкий танк.

– ...Да только дело в том, – продолжал американец, – что с шестьдесят второго года мы с французами не общаемся. Разумеется, у них есть работники, которые настроены к нам весьма доброжелательно и согласны были бы помочь в такой операции. Но большинство получило приказ не оказывать нам никакого содействия. А кроме французов и стран Восточной Европы, своих тайных служб в Багдаде больше никто не имеет.