Текст книги "Сводные. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Жасмин Майер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
Глава 16
Смс Леи приходит как раз, когда я забегаю в раздевалку. Прослушивание перенесли на два дня раньше, и сейчас у меня трясутся поджилки от страха. Я уверена, что завалюсь. Самостоятельно разобраться с танцем так и не вышло, что-то по-прежнему ускользает от меня. И впервые я думаю, что может и зря отдала балету каждую свободную минуту своей жизни.
Лея: «Привет, когда могу тебе позвонить?»
Лея часто пропадает на службе, когда с ней нет обычной связи. После моей ночной смс-ки она вышла на связь только сейчас, и в голове у меня не укладывается, как моя подруга вообще служит в армии, но ей вроде нравится.
Юля: «Бегу на прослушивание. Держи за меня кулачки. Наберу тебя вечером?»
Лея: «Идет».
Быстро переодевшись, лечу за кулисы. Ева Бертольдовна заходит ненадолго ко мне и поправляет безупречный пучок.
– Слышала, твой отец скоро женится. Ты рада?
Если бы у Оксаны не было сына, все было бы куда проще.
Но мри мысли о Кае сердце заходится ходуном, и я запрещаю себе думать о нем сейчас, так не вовремя. Переступаю с ноги на ногу и смотрю на преподавательницу:
– Отец уже пришел?
– Да, он в зале. И, кстати, не один.
Ева Бертольдовна говорит это, поджимая тонкие губы. Еще бы, столько лет вести охоту на моего отца и теперь увидеть его с другой. Но сочувствовать не получается, в качестве своей мачехи эту сухую жилистую женщину я не представляла вообще.
Отец планировал прийти всей нашей новой семьей на мое прослушивание, но не знаю, если ему удалось уговорить Кая. Уточнять об этом у Евы Бертольдовны я не решаюсь.
И так знаю, что почувствую. Сама. Как только выйду на сцену и окажусь под прицелом софитов, сама пойму, есть ли Кай здесь.
Теперь его взгляд я ни с чем не спутаю. Когда он смотрел на меня, нависая сверху, я будто стала центром его мира. Я была всем, в чем нуждался, хотя и не готова была к этому.
– Ну иди. С богом.
Киваю музыканту, и с первыми аккордами выхожу на сцену.
Кая нет.
Я понимаю это в первую же секунду, когда выхожу на сцену перед пустым зрительным залом. В центре отведены несколько мест для жюри и среди них есть Директор. Где-то вдали сидит отец с Оксаной, а в ложе Розенберг и Майя. Других одноклассников не пустили.
Отдаюсь музыке, и остальное больше не имеет значения. Сейчас я не просто танцую. Не репетирую. В эти несколько минут на сцене я словно пробуждаюсь ото сна и впервые живу на максимум. Каждая нота становится воздухом, без которого нет жизни. Каждое движение становится частью меня собой.
Но в наивысшей точке кульминации снова ощущаю этот укол совести – нет, не так! Вот здесь нужно было сделать иначе, а я не представляю как. Я просто калька и бесцветная тень, а не балерина. Мое место «у воды» (1), а не на авансцене.
Заканчиваю партию, замирая без движения, только капля пота сползает по виску. Дышу неглубоко, но часто. Даже такие немногочисленные зрители все равно аплодируют. Наверняка из жалости. Столько лет убить на абсолютно бессмысленные тренировки!
– Молодец! – ловит за кулисами Ева Бертольдовна. – Набрось шаль. С тобой Директор хочет поговорить.
Вот и все. Я же говорила. Я могу провести всех, но только не его. Он сразу увидел, что я самозванка, а никакая не прима.
Набрасываю шаль на разогретые плечи и жду Директора за кулисами. Сцена снова закрыта. Веду пуантами по шероховатому покрытию и думаю, чем теперь буду заниматься в жизни, если шестнадцать лет, уже отданных балету, прошли даром.
– Юлия.
Вытягиваюсь в струнку. Директор идет ко мне пружинистой гибкой походкой, которая моментально выдает его невероятный опыт. Он убирает одной рукой волосы со лба, и это воспоминание пронзает стрелой сердце. Не время думать о Кае. Совсем-совсем не время.
Директор просит повторить несколько элементов и объясняет, как из одного лучше перейти в другой. Но дело не в том, что я не так ставлю стопу, есть кое-что еще, и я смиренно жду разгрома.
Он стоит в луче света, большой крепкий мужчина, сердце и душа классического балета. И я готова принять любое его решение.
– А теперь проверим, как ты знаешь историю русского балета, Юля. Почему Мариус Петипа отказал юной балерине Кшесинской, когда та захотела танцевать «Эсмеральду»?
От удивления даже опускаю дрожащие от напряжения руки. Он серьезно? Тут моя судьба висит на волоске, я который день тренируюсь до онемевших пальцев, а он про капризную приму-балерину императорских театров вспомнил?
Я не помню.
А выдумывать какую-то ерунду не хочется. Только не тогда, когда он, немного склонив голову, смотрит на меня так, будто видит насквозь. Он единственный чувствует ту самую проблему, которую я не могу постичь самостоятельно.
– Ты прекрасно справишься, Юля, – продолжает Директор. – И я не вижу причин, не одобрять твою кандидатуру на эту роль. Сейчас технически ты опережаешь многих своих одноклассниц. Да и любой театр будет рад взять тебя после выпуска, но если потом ты захочешь танцевать серьезные драматические роли… Пойми, балет это не только танец. Это сама суть жизни.
– Моему танцу не хватает жизни?
– Как может не хватать жизни в восемнадцать? Ты полна ею, и твой танец тоже. Просто всему свое время, и однажды ты вспомнишь этот разговор, и поймешь, что я имел в виду. А пока обнови в памяти историю балета, будет полезно.
Он уходит той же плавной бесшумной походкой, оставляя меня мучиться вопросами. Какая еще история? Что не так со мной? Почему нельзя было сказать прямо?!
Срываю с плеч шаль и делаю круг по пустой сцене, а потом еще, пока сердце не захлебывается в груди. Пока мир не превращается в сплошное размазанное пятно. И я наконец-то падаю на колени, касаясь лбом пола. Сердце колотится о ребра как бешенное.
Я всю себя отдала балету, а теперь должна найти то, не знаю что, перечитывая мемуары капризной балерины прошлого. Ну и что это за помощь такая?
– Юль.
Розенберг ступает по сцене тихо, так что я не слышу его приближения.
– Все же хорошо вышло, почему ты плачешь?
Трясу головой.
– Нервное. Не обращай внимания.
– Ты молодец. Так танцевала…
Я вымотана настолько, что у меня даже нет сил сбрасывать с талии руку Розенберга. Он мягко меня гладит по спине, утешая. А я смотрю в пол и думаю, ну вот что со мной не так? Лея была бы счастлива, если бы я выбрала ее брата.
И интересы у нас с Яковом схожие. И танцуем мы вместе, но рядом с ним я не чувствую и десятой доли того, что ощущала рядом с Каем.
Почему именно он, проклятье. Почему.
– Поехали, тебе надо оторваться.
– Я не пойду с тобой на свидание, Яков.
– Это не свидание. Я всю нашу группу позвал.
– Куда?
– Клуб «Пламя». Помню про твой режим, но пока не закрыли, надо сходить. А заодно и отметим. У твоего отца я тебя уже отпросил. Кстати, его невеста просто огонь, Юль! Такая чумовая. Рад за него. А Кая почему не было?
– Балет не для него.
И я тоже.
– Так что идем?
– Да.
(1) Место у воды – самое дальнее от зрительного зала расположение танцовщицы кардебалета на сцене, фраза родилась из-за декораций к «Лебединому озеру».
Глава 17
– У Юли прослушивание сегодня, ты будешь?
Втягиваю терпкий горячий дым и выдыхаю вместе со словами:
– Где я и где балет, мам? Идите без меня. Мне надо программирование сдать.
– Хотя бы не кури, когда с матерью разговариваешь.
– Даже не порадуешься, что я за ум взялся?
– Как будто это надолго, – говорит мама.
Сомневаюсь, что мама и сама большой поклонник балета, но сопротивляться Дмитриеву не может. А Дмитриев такое важное события в жизни дочери не пропустит. Он уже пропустил «Лебединое озеро», а еще забрал заявление и сделал вид, что его любимую дочурку никто не похищал. Вот им, мама, пусть и вертит, а я счастливую семейку на пару с ними изображать не собираюсь.
– Мам, я хочу жить отдельно.
– Это не обсуждается, Кость. Сейчас ты живешь с нами.
– Это не мой дом, а Дмитриев не станет мне отцом, как бы ни старался. Так какой в этом смысл?
– Костя, сейчас так. После зимы посмотрим.
Все так боятся зимы и возможных мер, будто других опасностей больше не существует.
– Да перестань ты карантина бояться, мам. Прекрасно справлюсь сам в случае чего. Еду готовить я умею, одежду в стирку закину.
– Костя, мне будет спокойнее, если ты будешь рядом. Сейчас не самое лучшее время для переезда. Весной, Костя. Весной поговорим. А лучше приходи вечером, порадуемся вместе за Юлю.
Она справится и без меня.
А я рядом с ней слетаю с катушек. Но маме об этом знать не обязательно, и особенно Дмитриеву.
Разговор заканчивается ничем, и я прячу телефон обратно в карман, прислонившись к стене. В коридорах универа в это время уже пусто. Дверь секретариата распахивается спустя мгновение, и Леночка кривит красный рот.
– Ты бы хоть тут не курил.
– А я и не курил. Пересчитала?
– Да, все в порядке. Точно чаю не попьешь, Гронский? – она играет ключом на пальце, и при желании я мог бы не только чаю попить.
Смотрю на ее раскрашенные губы и выпирающие из выреза груди. Смогу я у нее пересчитать каждый позвонок, когда она будет выгибаться под моими руками? Сомневаюсь.
Качаю головой.
– Надеюсь, проблем не будет.
– Что ты, раз обещала, сделаю. Капитан носа не подточит. Курсовая будет готова через неделю.
Благодарить ее не за чем, ведь я только что отвесил ей за эту работу прилично денег.
– Эй, Лен! Я тоже могу чая попить!
Лука тут как тут. Улыбается, а секретарша закатывает глаза и прячется за дверью.
– Ну почему это с тобой работает, а со мной нет? – скисает друг. – У меня никогда не было девушки старше меня. А у тебя?
– Бывало, – пожимаю плечами, сбегая по лестницам.
– Насколько старше?
– Я уточняю только, когда есть шанс, что ей сильно меньше.
– Да, блин, сейчас есть такие, что вообще возраст не различишь. Куда мы теперь? – спрашивает, когда садимся за руль.
У меня права отобрали, так что Лука теперь мой водитель. Гляжу на время. Мой объект уже привез детей домой после школы и сейчас как раз должен закончить ужин.
Называю адрес.
– Давно за тачкой следишь? – спрашивает Лука.
– Прилично.
– А какая у нее система защиты?
По дороге объясняю Луке, чем одна сигнализация отличается от другой, которую он никак не может изучить. Взломать систему безопасности несложно, если понимаешь, как она работает. Вот Лука не понимает. Каждый раз совершает одну и ту же ошибку, поэтому все его тачки всегда только с одной системой безопасности, к которой он уже нашел подход.
– Паркуйся, – показываю Луке.
Через полчаса Феррари выворачивает из подземного гаража на дорогу и срывается с места. Лука тоже газует, но я останавливаю.
– Не спеши. Я знаю, куда он по вечерам ездит.
– Куда?
– Ночной клуб «Пламя», знаешь?
– Ага. Надо, кстати, сходить, пока не закрыли.
– Сходи, – отзываюсь, пока курю в окно. – Рядом с мажорами, что там тусят, тебе на пятьдесят грамм виски только бабла и хватит.
– Ну блин! Я не поднимаю за гонку столько, как ты.
– Учись, Лука. Только и всего.
Когда мы подъезжаем, возле «Пламени» Феррари еще нет. Лука паркуется, а я тянусь к новой сигарете. Делаю глубокий вдох и давлюсь горячим дымом.
– Что такое? Приехал? – суетится Лука.
Но здесь не владелец Ферарри, здесь чертов Розенберг на Лексусе.
Из машины с визгом выпрыгивают девочки. По тому, как легко они прыгают на каблучищах, сразу понимаю, что Яков привез балетных лебедей.
Три, четыре… На пятой мое сердце камнем обрушивается в желудок.
Дым щиплет глаза, пока я вглядываюсь в бесконечно длинные ноги, невероятно короткое платье и собранные, как обычно, на затылке в небрежный пучок волосы. Юля совсем без верхней одежды, и это поразительная беспечность. Они с девчонками быстро перебегают дорогу и ныряют в клуб, пока Розенберг паркуется. После он выходит из машины, но не идет в клуб.
Балерун заскакивает в ближайшую аптеку.
А у меня дым сейчас из ушей повалит.
Большие планы на вечер, Розенберг? Нашел куда пристроить свой обрезанный гульфик? После реакции Юли, понимаю, что она скорей всего еще не была ни разу и ни с кем.
И что, если сегодня Розенберг станет ее первым?
Вижу, как Розенберг выбрасывает в ближайшую мусорку упаковку от презервативов и распихивает те по карманам. Но в клуб все равно не идет. Топчется с телефоном на тротуаре и меньше чем через пять минут возле него паркуется бус с надписью «Цветы от всего сердца».
Курьер передает Розенбергу корзину роз.
Сегодня у Юли было прослушивание и, похоже, завершилось с успехом. Я в ней ни минуты не сомневался.
– О! Вон там твоя Феррари, – кивает Лука. – Это кто-о-о-о? – выпучивает глаза Лукьянюк. – Это Бестужев-младший, что ли? Так это его тачка, Кай?!
– Ну да, и что?
– Как что?! Не мог тебе Маяк эту тачку для второго тура дать!
Лука попал в точку. Маяк дал среднюю тачку, на которой участвовать я смогу, но вот к первым вряд ли приеду. А меня это не устраивает.
– Что ты делать-то будешь, Кай? За произвол Маяк тебя сам потом ментам сдаст!
– Я просто еще раз выиграю. И тогда не сдаст.
– Зачем тебе это все, Кай? – испуганно шепчет Лука и чуть не ныряет под руль, когда Марк Бестужев проходит совсем близко от нашей машины. Как будто сын когда-то влиятельного политика просто взглянет в нашу сторону и сразу определит, что мы замышляем. – Зачем играть с судьбой? Повезло ведь недавно, целым ушел, а сейчас? Думаешь, так же подфартит? Или думаешь, Дмитриев тебя каждый раз теперь будет вытаскивать, как родного?
– Не хочешь помогать или боишься, не держу.
Выхожу из машины, хлопнув дверью.
Угонять машину с парковки клуба я не собирался. Только хотел проверить как она реагирует на мой поддельный пульт.
Но явление балеринки спутало все мои планы. Я теперь смотрю на желтый бок Феррари, а вижу только Юлю и ее короткое платье.
Куда смотрел отец, когда ее из дома выпустил в таком виде?
Да и плевать!
У нее своя голова на плечах. Убежала же из моей спальни? Ну вот пусть дальше сама и разбирается. А рано или поздно окажется под тем, кому не сможет отказать.
Просто, видимо, это не я.
А везучий прыгун Розенберг.
Недаром же он презервативами затарился по самое не могу.
А мы как были, так и остались из разных миров. Пусть наши жизнь пересеклись, но это ненадолго. Поддерживать видимые братские теплые отношения я не собираюсь.
Я хочу ее до одури, и это совсем не то, что должен испытывать мнимый старший брат к сводной сестренке. Не об этом надо думать за семейными ужинами и не о том, как она в душ бегает рано утром, когда думает, что все еще спят. Как низко на ней сидят ее пижамные штаны, которые она стала носить после той ночи, когда она варит себе кофе в шесть тридцать утра перед тем, как убежать на репетиции.
Мне остается только подглядывать. Только смотреть на то, что я никогда не смогу получить.
А вот Феррари смогу.
Обхватываю пальцами пульт в кармане. Если сигнализация не сработает, это еще полбеды. Худшее, что может случиться, это если система заподозрит, что это взлом и завопит об этом на всю Ивановскую.
Нажимаю на кнопку.
– Ты чего, дура, творишь?!
Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Розенберг орет на какую-то другую балерину, а моя висит на нем жалкой тряпочкой. Даже в свете фонарей видно, как ей плохо.
– Она ж не ела с утра ничего! Куда ты в нее двести грамм виски вливаешь сразу!
– Да я ж не знала, Яков!
Срываюсь с места, перепрыгивая через тачку Луки, потому что нет времени ее обходить.
– Кай, садись! Сигнализация сработала! Тут сейчас полно ментов же будет!
Оглядываюсь на Феррари, а та орет истошным голосом и мигает фарами, как дама в беде. Худший сценарий сработал. Кто бы сомневался.
– Не могу.
– С дуба рухнул?! Как знаешь, а мне лишние приводы ни к чему.
Лука буксует, отдает задний ход, пользуясь тем, что улица еще не запружена зеваками. А те уже валят из клуба. Вдали уже мчатся рыцари в погонах, предусмотрительно предупреждая сонную округу сиренами.
– Юль, Юль! Ты меня слышишь?!
Отпихиваю Розенберга в сторону и ловлю обеими руками балеринку. Как можно было так быстро нажраться?!
А хотя, чему я удивляюсь. В ней весу-то совсем нет. А с непривычки да на голодный желудок. Неудивительно.
– Какого черта, Яков! – ору на Розенберга.
– Кай, ты откуда? Епт, да я не виноват! Я позже пришел. Это ее подружки вместо сока подсунули, ну она и хлебнула от души чистого.
– Кай? – едва слышно шепчет балеринка. – Это ты?
Вокруг нарастает шум. На звук Ферарри выбегает ее хозяин, пытается открыть машину, но та из-за моих проделок заблокирована. Бестужева окружают прибывшие полицейские.
– Руки вверх!
– Эй? – хмурится Марк Бестужев. – Это моя машина!
– Все так говорят. В участок и разберемся.
– Марк, что здесь происходит? – вмешивается еще один мужчина.
– Ничего такого, Воронцов! Просто меня арестовывают за взлом собственной машины! – хохочет Бестужев. – Ну едем или нет?
Сбитый с толку лейтенантишка выдыхает при виде капитана Морозова. Вот только его не хватало!
Подхватываю балерину на руки, набросив ей на плечи собственную куртку, и говорю Розенбергу:
– Говорить буду я, ты молчишь.
– Мне так плохо, – шепчет Юля. – Я сейчас…
– Я знаю. Ты главное не парься, все нормально.
– Кай…
– Вот так встреча, – раздается громогласное, и я каменею.
– Капитан Морозов? Не могу остаться поболтать, у меня тут сестра перебрала.
– Да уж, конечно. Так я и поверил. Снова ты, Гронский. И снова на месте предполагаемого угона.
– Какого угона? Я приехал за сестрой.
– Быстро же ты стал примерным старшим братом.
– Можно мы поедем?
– Сначала я задам несколько вопросов.
– Кай… – как-то странно булькает Юля.
Морозов подходит еще ближе, пристально вглядываясь в мои зрачки.
И тут Юля сгибается пополам. Содержимое ее желудка выплескивается прямо на его начищенные ботинки.
Так держать, сестренка.
Морозов поднимает на меня перекошенное от гнева лицо. Рядом подозрительно сопит Розенберг, и Морозов делает предусмотрительный шаг в сторону.
– А я ведь говорил, что ей реально плохо, капитан. Так что, мы едем или набрать ее отца и предупредить, что Юля проведет ночь в участке в таком состоянии?
– Прав у тебя нет.
– Мы на такси.
– Учти, что в твое перевоспитание я не верю, – цедит Морозов.
Я и сам не верю.
Морозов направляется обратно к Бестужеву. А Розенберг рядом сплевывает куда-то за спину и говорит:
– Чуть сам не блеванул. Ладно, поехали.
Стой, где стоишь, Кудряш.
– Ключи от машины. Быстро.
– Моей машины?! Мент же сказал, что у тебя прав нет! Да я вас сам…
– Ты уже пил?
Молчит. Думает, я поверю, что он вошел в клуб последним и девчонки не налили ему за то, что он опоздал?
– Хочешь, чтобы я рассказал Дмитриеву, как ты сначала споил Юлю, а потом бухой решил отвезти ее домой? Он же тебя потом на порог дома не пустит.
Розенберг ругается под нос, а потом швыряет ключи.
– Моя машина там.
Знаю я, где твоя машина. Морозову сейчас не до нас, он допрашивает Бестужева, но времени немного.
Быстро усаживаю Юлю на пассажирское сидение. Что ж, меня вывернутым желудком не испугаешь, а Розенберг потом сам оплатит химчистку.
– Юль? Слышишь меня?
– Кай, – только повторяет она. – Я провалилась.
Да ну? Стал бы Розенберг заказывать цветы для провала.
– Потом расскажешь, ладно? Мы едем домой. Ты, если что, не стесняйся, хорошо?
Аккуратно выворачиваю незамеченным из тупика и как только мы оказываемся на свободной полосе, давлю на газ.
Глава 18
Обняв отца, говорю, что сегодня вечером поеду отмечать с Розенбергом. Вижу, как он напрягается, уточняя:
– Вдвоем?
Удивительно, но мне на выручку тут же приходит Оксана.
– Не смущай девочку, Платон. Как будто ты никогда не был молодым. Пусть даже и вдвоем, что с того?
Неужели даже к тому, что я могу провести вечер с парнем отец еще не готов? Беру его за руку.
– Нет, мы поедем в клуб с девочками. А Розенберг нас отвезет, а потом развезет обратно. Не волнуйся.
Он кивает и говорит только, чтобы я была осторожной. Они уходят, а меня уже ждет Майя. По уму, я должна сначала отправиться домой и переодеться, но велик соблазн, что зайдя в дом, я там и останусь. А девочки очень ждут этот вечер. А я нечасто делаю такие послабления в режиме.
По пути к дому Майи мы заворачиваем в «Красное и белое». Я беру себе грейпфрутовый сок, а что берут остальные, особо не вглядываюсь.
Пока девочки двигаются по магазину, просматриваю онлайн-библиотеку в поисках нужной книги по ключевым словам.
Нахожу, вчитываюсь… и не могу поверить в то, что я только что прочитала.
– Юль, расплатись, пожалуйста.
На автомате прикладываю карту и не сразу понимаю, что кассир уже в третий раз сначала просит мой паспорт. Касса выплевывает чековый лист оплаченного заказа, когда я только достаю удостоверение из сумочки.
– Сок уже тоже по паспортам продают? – улыбаюсь.
Кассир странно на меня смотрит, а я слышу, как звенят бутылки, когда девочки забирают пакеты с кассы. Ого. Это все наше?
В квартире Майя первым делом мешает коктейли, и я выпиваю вместе со всеми. Может, хоть это поднимет мое настроение. Откровения прославленного балетмейстера радости не добавили.
Майя предлагает выбрать среди ее платьев что-нибудь на вечер, но у меня вдруг звонит телефон. На экране светится имя Леи, которой я обещала перезвонить вечером.
Прячусь в одной из ванных комнат и отвечаю на звонок.
– Воу! Я тебе не помешала? – Лея сразу замечает интерьер.
– Привет. Я так рада тебя видеть!
– Как твое прослушивание, Лю?
Закусываю губу и смотрю в потолок.
– Что такое? Не верю в то, что ты провалилась.
– Нет… Дело в том, что я не могу исполнить свой танец, как следует. Я давно это понимала, а сегодня мне на это указали прямым текстом.
– Кто? Может, не стоит им верить?
– Нет, Лея. Это был наш Директор.
– Оу. И что не так? Надо больше тренироваться?
Качаю головой.
– Понимаешь… Это трагедия о том, как фея потеряла голову из-за любви. Она не смогла противостоять этому чувству, как ни пыталась, и погибла.
– И как это связано с тобой?
– Директор посоветовал найти ответ в одной книге. Был такой балетмейстер еще императорских театров… И вот однажды к нему пришла молодая балерина и потребовала роль Эсмеральды. А он ей отказал. Она возмутилась, а он спросил ее: «А ты любил?». Она ответила: конечно! И тогда он задал ей второй вопрос.
– Какой?
– «А ты страдал?». Он был французом, так что по-русски говорил не совсем верно. И балерина ответила, что нет. Любить она любила, но никогда еще не страдала от любви. И балетмейстер сказал ей, что тогда она никогда не сможет станцевать эту роль, как надо.
– Да ну!… – трясет кудрявыми волосами Лея. – Мне кажется, это просто красивая легенда!
– Нет, – прерываю ее кривой улыбкой. – Я очень хорошо понимаю, о чем говорил Петипа. Я ощущаю это, когда танцую. Я выбрала самую драматичную партию для прослушивания… И технически, выполнила безупречно. Но это был всего лишь танец, понимаешь? Всего лишь очередность па, а не фея, которая решает, что познать объятия любимого дороже жизни без него.
– Как бы я хотела помочь тебе, Лю… Но я не понимаю балет. Ты моего брата не спрашивала? Яков разбирается в этом куда больше меня!
– Нет, Яков мне не поможет.
– Но как это себе представляет Директор? Ты должна найти кого-то, влюбиться и обязательно пострадать для танца? Что за бред?
– Нельзя играть на сцене то, о чем не имеешь ни малейшего понятия. Он имел в виду, что выше головы я сейчас не пригну. Как бы ни пыталась.
Лея пытается что-то ответить, но я вижу, как она замирает. Молчит, глядя куда-то в сторону, и только потом говорит:
– Знаешь… Сначала я хотела сказать, что это не так. Что любовь сама по себе, а страдания отдельно. Но потом поняла, что он прав, этот твой Директор и балетмейстер. Нет одного без другого.
– Ты не забыла его?
Лея хмыкает, а после опять отводит глаза в сторону.
– Нет… Я думала, что армия справится с этим. И у меня не будет времени думать о нем, но не получается.
Когда она сообщила, что идет служить, я долго выпытывала настоящую причину. Ее не должны были брать на службу, так как она единственный ребенок в неполноценной семье. У Леи только мама, и таких, как она, обычно не призывают. Но Лея с упрямством бульдога вцепилась в армейское руководство и добилась того, чтобы ее взяли. Пусть и со значительными послаблениями, в штаб, не подвергая ее опасности, но взяли.
Только однажды Лея все-таки “раскололась” и рассказала мне перед тем, как уехать на военную базу, что бежит от несчастной любви. Лея почти не рассказывала об этом мужчине, только то, что он старше нее. И что никогда не разделял ее чувств.
– Прости, Лея. Это должен был веселый разговор, а в итоге…
– Все в порядке, кто еще тебя выслушает, Лю? К отцу ведь с таким не пойдешь.
– Это точно.
– Как он, кстати? Как новая семья?
– Вроде все хорошо и он счастлив.
– Видишь, может и возможна любовь без страданий... А ты? Про кого ты писала мне тогда ночью?
– Ой, – вру, не моргнув глазом. – Да я все про то же. Мне надо станцевать первую любовь, а даже не знаю, что это. Забудь, ничего важного.
– Ладно, – тянет Лея. – А твой сводный брат? Какой он? Наверное, это странно вот так заполучить взрослого брата. Я лично лет десять не могла смириться с появлением в нашей семье Якова, а тут вот так сразу!
– Мы мало видимся, – пожимаю плечами. – У него своя жизнь, у меня своя.
– Ну да. Хорошо, что вы не мешаете вашим родителям быть счастливыми. Это здорово, когда все-таки находишь того, с кем тебе хочется провести остаток жизни.
– Мой отец не настолько старый, Лея!
– Конечно, нет, – смеется она. – Думаешь, он еще раз жениться?
– Все к тому и идет. К весне, если останутся вместе, точно женятся. Она такая… Знаешь, своего не упустит.
– Знаю, он и так долго у тебя холостяком был.
– Ну вряд ли он прям уж холостяком был. Помнишь, как мы его застали случайно с той блондинкой?
– О да, – закрывает глаза ладонью Лея. – Он точно не ждал нас в сауне в тот раз.
Мы смеемся, вспоминая, как отец хватался за полотенце в сауне при отеле. В тот раз мы приехали в Израиль к Лее на ее восемнадцатилетие, а портье перепутал меня с моим отцом. И сказал, что нас ждут в сауне и на массаже. Ну мы и пошли, решили, что это такой подарок от моего отца – день в спа. Но сауна оказалась заказана вовсе не для нас. И была уже занята.
– Ты когда-нибудь вернешься? – спрашиваю ее.
– Не знаю, – пожимает она плечами. – Мне служить еще полгода. А потом посмотрим. Но я не могу жить в Питере, Юль. Разве что приеду к тебе в гости.
– Давай, отец тоже будет тебе рад. Поживешь у нас. Может, на его свадьбу, если она будет?
– Не знаю, Лю. Давай после нового года посмотрим.
– Дмитриева, ты там застряла, что ли?! – затарабанили по двери.
– Иди, Юль, – говорит Лея. – Большие планы на сегодня?
– Клуб, вечеринка. Знаешь, как будто я обычный подросток.
Лея смеется.
– И правильно. Выходи в люди, Юль. Может, где твоя любовь и уходит будущая, как знать? Как ты ее встретишь, если только рядом с моим братом будешь тусоваться?
– Может, и встречу, – повторяю эхом. – Пока.
– Пока, Лю.
Убрав телефон, запускаю руки в волосы. После выхожу к девочкам, выбираю самое короткое платье из всех и осушаю бокал мартини с соком, пока мы танцуем под Билли Айлиш, а потом крашусь и выпиваю еще.
Есть же в Питере еще парни, верно?
