Текст книги "Страна Обсин"

Автор книги: Жанна Свет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц) [доступный отрывок для чтения: 1 страниц]

Свет Жанна Леонидовна
Страна Обсин

1.

«Сан, дай треху до второго», – не люблю просить, а что сделаешь?

«Ты че, ваще, в натуре, обнаглел?! Ты мне прошлый рупь вернул, нет?»

«Ну, ты, жлоб, когда за мной пропадало? Дай треху, второго верну пять», – чтоб ты подавился!

Он с интересом смотрит на меня, отчасти, с недоверием. В моих словах ему чудится подвох, – но где именно? – этого понять он не может. Надо помочь ему убедиться, что подвоха нет.

Этот тип людишек мне знаком – они падки на униженные просьбы, лесть, виляние перед ними хвостом.

«Санек, ну, выручи, а? Крыша поехала, чердак трещит, шланги горят – залить надо, а бабок, ну, ни хрена нет! Выручи, друг, что для тебя – треха?! Это я с дырявым карманом живу, а ты же мужик самостоятельный, всегда при капусте, дай, а?» – расчет оказался верен. Два курса психфака оказались нелишними, очень удачно…

«Ладно, разгунделся! На, жри, но только до второго, понял?» – он переполнен самоуважением и самодовольством, ну и фиг с ним, а мне – налево.

«Ну, Сань, ну, ты друг! Ну, спасибо, спас, можно сказать!»

«Лан-лан, топай, куда надо, а мне некогда – дела есть. Пока!»

«Пока, Сань, Нине привет передавай», – и спиной к нему и ускорь шаг и отойди от него подальше пусть все видят ты далеко от него ты идешь к Зойке она ждет на нашем месте честно и преданно и ты идешь к ней и между тобой и Саней уже метров десять и он кричит смотри не нажрись завтра работы много до черта это последняя капля и ты накажешь его сегодня сейчас и визг тормозов и вопль его и всей улцы и ты не обернувшись знаешь как лежит тело лицом в мокрый асфальт и одна нога подвернута и руки выброшены вперед и толпа свистки и гвалт и впреди зойкины радостные глаза и ты пришел…

Она скачет ко мне на одной ножке, как девчонка, – а она и есть девчонка, – но на полпути спотыкается, останавливается и потрясенно смотрит на меня. Даже с ужасом.

«Что такое, Зайчик?» – я ничего не могу понять, но она молчит, не может оторвать от меня глаз и вдруг медленно, как в ускоренной съемке, начинает опускаться на землю, как бы завиваясь спиралью вокруг самой себя и оседая на правую сторону.

Еле успеваю ее подхватить, отношу к скамейке, расстегиваю пальто, блузку, стараюсь не коситься на открывшуюся грудь, наклоняюсь, целую и зову:

«Зайка, Зайка, что с тобой, малыш?»

Она с трудом открывает глаза, и сначала в них опять появляется ужас, но она тут же успокаивается, пытливо смотрит мне в лицо и неуверенно говорит:

«Что это со мной случилось, не понимаю…»

«Ты почему-то испугалась меня, – стараюсь сказать это как можно ласковее, – ты ела?»

«Нет, у меня денег не было, и никто не дал», – ну, ясно, в таком гадюшнике работает! Бедная моя девочка.

«Теперь все ясно: с голодухи что только не примерещится! Пойдем-ка поедим, я трешку достал, у Саньки стрельнул», – на мгновение мелькнуло: согнутая нога, выброшенные вперед руки…

«Ой, правда?!» – ишь, как обрадовалась, да я и сам рад поесть: последний раз ел дня два назад, и что – кашу из восстановленного овса, бр-р-р, мерзость!

«Ты когда последний раз ела?» – здесь нужна строгость. Не буду строгой – она с голоду умрет, а попросить ни у кого не решится, а тут я сержусь, что она голодает, значит, будь добра, добывай, как хочешь, но ешь.

«А, – пытается обмануть меня беспечным тоном, – дня три-четыре назад, не помню.»

«Заяц, я тебя убью! То-то смотрю, глаза ввалились. А ну, марш, пошли.» – и мы пошли и ТАМ уже никого не было и следов не было и ОН знал умирая что это я его наказываю.

Вот. Треху пожалел для моей девочки, для Зайчика моего. Не советую жалеть для нее треху – я этого не люблю.

Как блестят в темноте ее глаза, какие густые у нее волосы, несмотря на постоянный голод. Хоть и поредели, но все еще густые. Какая нежная кожа, гладкая и тонкая, какие беспомощные косточки скрываются под этой тонкой, беззащитной, натянутой них, кожей, как отважно борется она с сонливостью, чтобы наградить меня за заботу и любовь, как неумела она и как сладко засыпает, лишь только я отпускаю ее.

Я отгоняю легкую досаду на нее за этот внезапный сон, ложусь поудобнее и смотрю и вижу его тело лежащее в морге вопящую Нинку буфетчицу его сожительницу она воет скулит тушь разъехалась соседки утешают ее а сами косятся на сумку стоящую в кухне на полу в сумке виден сверток с куском грудинки суп и пачка настоящего маргарина и настоящие макароны значит все это было сегодня в столовой а давали нечто разлезлое под названием бигос собираясь домой она уже знала о НЕМ но сумку не забыла наполнить горе горем а жрать-то надо надо человеку жрать я спрашиваю

Не дрожи, Зайчик, замерзла? Вот я укрою, укутаю свою девочку, убаюкаю ее, она перестанет дрожать, задышит ровно и спокойно, и я спокойно смотрю в темноту и у Нинки разлетается оконное стекло и влетает невесть откуда булыжник тупо бьет всей своей тяжестью Нинку в висок и она прервав визг бесшумно как куль валится со стула и соседки мгновенно расхватывают кто кость кто маргарин кто горсть макарон и разбегаются по своим углам, а я засыпаю уже, но зойкин крик вскидывает меня; она сидит на постели, прижав к груди одеяло, смотрит на меня, а в глазах снова ужас, она трясется, от моей протянутой руки шарахается с задавленным каким-то писком, падает на пол и ползет куда-то в темноту, а я соскакиваю с кровати, бегу за ней, беру за плечи, она кричит – так же сдавленно – не дается, вырывается, я не могу сладить с нею, с этим тощим воробышком, она стала внезапно сильной, очень сильной, и мне приходится изрядно повозиться, прежде чем я водворяю ее на кровать, заворачиваю в одеяло и придавливаю своим телом, чтобы снова не убежала.

Она отворачивает от меня лицо, дрожит, но постепенно дрожь проходит, она затихает, успокаивается, глаза ее закрываются, она спит, а возле нее засыпаю и я, и всю ночь мы с нею блуждаем по темным коридорам сна, ищем друг друга, боимся встречи, ждем ее и делаем все, чтобы эта встреча не произошла…

2.

"Здравствуйте, уважаемые радослушатели! На волнах радио «Свобода» передача «Факты и мнения». Ведет передачу Петр Вайль. У нас в гостях физик, специалист в области синхронизации процессов, Ефим Норкин.

Ефим Яковлевич, вы позвонили нам в редакцию с просьбой предоставить вам время и микрофон для важного сообщения. В чем заключается это сообщение?"

«Благодарю вас. Добрый вечер, уважаемые радиослушатели. Я не буду испытывать ваше терпение и сразу перейду к делу. Некоторое время назад на страницах многих советских изданий, таких, как „Труд“, „Техника – молодежи“, „Юный техник“, „Неделя“ – появилось небольшая информация, не замеченная общественностью. В ней говорится, что Лаборатория Синхронизации Процессов Психофизического Института АН СССР получила ряд важных результатов при синхронизации процессов в живых организмах, подвергшихся воздействию радиоактивного облучения. Полученные результаты могут иметь стратегическое значение, о чем, конечно, еще рано говорить, необходима всесторонняя проверка. Исследования продолжаются. Вот такая информация.»

«Ефим Яковлевич, но почему же это сообщение задержало ваше внимание?»

«Видите ли, Петр, дело в том, что я знаю, где находится эта лаборатория.»

«Это что, имеет значение, ее местоположение?»

«И весьма существенное. Она расположена в районе…ского полигона.»

«Простите мое невежество, но я не вижу связи.»

«Разумеется. И не вы один. Если бы широкая общественность увидела здесь связь, то реакция резко отличалась бы от того благостного молчания, которое царит на нашей с вами родине. Дело в том, что синхронизация проводилась на людях.»

«Да? И что?»

«Международной ковенцией категорически запрещено проводить синхронизацию на разумных существах. Из сообщения становится ясно, что люди, подвергшиеся испытаниям, были облучены. То есть, мало того, что подвергались запретным испытаниям люди, но еще и люди с подорванным здоровьем, что делает опыты над ними еще бесчеловечнее. А ведь Советский Союз подписал Соглашение о Синхронизации.»

«Да, будучи объясненным, этот факт предстает перед нами в своем истинном мрачном свете.»

«Я думаю, что издания, в которых было помещено сообщение об этом чудовищном нарушении прав человека, подобраны не случайно. Читает их определенный контингент – молодежь, подростки, пожилые и не слишком образованные люди. Вы понимаете, какая игра: обвинить средства массовой информации в умолчании фактов нельзя, но и истинной гласности в этом случае тоже не наблюдается.»

«Как же вы набрели на это сообщение?»

«Информационный отдел нашего института в Далласе регистрирует любые, хотя бы и самые незначительные, упоминания о Синхронизации во всем мире. Осталось лишь проверить информацию. Мы это сделали. Наши худшие опасения подтвердились.»

3.

Так, треху можно не отдавать – некому. Но проблем это не решает, денег все равно нет, цены на корм утром опять подняли…Хорошо, мы с Зайчонком успели вчера поесть. Сегодня на эту трешку можно купить трамвайный билет, да только покупать его негде – не ходят трамваи. Еще жлоб этот мне орал: «Не нажрись!» Я бы и рад…А чего можно было выпить вчера на эту бумажку хилую? Так, ммм, эээээ, ага, вот! Полстакана «краски»! Ну и ну! Это разве ж доза?! А пива? Стакан! Фу,ты, и зачем это я только пиво вспомнил – захотелось, сил нет. Пойти, что ли, к ларьку – может, кто оставит глоточек?

Хм, а толпа поредела и, вообще, изменилась. Где все? Лиц знакомых совсем не стало, куда все подевались? Мужики, где вы?

Пиво почем, ребята? Что-о-о?! Ну, теперь ясно, теперь все понятно: четвертной за стакан – это кто же себе может позволить? Вот знакомых и нет, у них доходы не те, да и кто здесь теперь толчется, тоже ясно. Эти и полглоточка не оставят,будут цедить свой стакан – потому что даже они не пьют теперь кружками – и будут вполголоса сквозь зубы стрелять друг в друга одним только им понятными словами будут недовольными взглядами провожать любого «чужого» как вот сейчас меня и даже мигнут тем двоим здоровенным парням и те неспешно но неуклонно направятся ко мне но по дороге почему-то столкнутся лбами и рухнут синхронно на колени а затем тоже синхронно на бок и все стаканы полопаются с громким звуком и посыплются осколки и зачертыхается заматерится толпа и только один не знаю чей стакан на пустом прилавке может одного из этих здоровяков останется целым все внезапно замолчав будут смотреть как я подхожу к нему беру в руку и со смаком по глоточку опорожняю аккуратно ставлю его на прилавок и не торопясь ухожу прочь чувствуя и понимая что все смотрят мне в спину и коллективный этот взгляд выражает одну эмоцию ненавижу.

А чего я, собственно, расшалился? Пивка захотелось! Не о пиве нужно сейчас думать,а о жизни. Еще месяц такой голодовки, и Зойки не станет, растает, исчезнет… Да и то удивительно, что еще жива – ведь три года уже голодает. Как пошла работать за квартиру в исполком, так и голодает.

Интересно было бы узнать, кто зарплату ее получает. Я бы этому скоту…Ну, и что – « я бы, я бы»?! Ничего сделать нельзя, соглашение устное, в ведомости на зарплату ее подпись. Ничего не докажешь. Еще два года тянуть. Конечно, отдельная квартира – это большое дело, но ведь и тут риск есть, что обманут, и опять ничего не докажешь.

Нет, нельзя рисковать. Этот алкаш, то и дело, в чем мать родила шляется, все загажено, заплевано, вечно хмырей каких-то в дом таскает. А когда я в ночную был полночи к ней ломились.

Черт, даже от талонов толку нет – нет денег, не отоварить. А тут еще я – не прописан, талонов нет, заработки эпизодические…О! Что за жизнь!

Вот не могу никак понять, как я потерял документы – не помню и все – и что меня понесло в тот городишко, тоже неясно. Сколько раз пытался вспомнить – нет, не выходит. Помню, сижу на скамейке, а какая-то девчонка ревет и кричит:"Гражданин, вы живой, вы живой?!"

Так с Зойкой и познакомился. Она понимает, что со мной что-то неладно, но терпить.

Может, любит?..

4.

«Ай, мам, прости, больше не буду, ай, не бей, больно, не буууудууу, прости, мамочка, ой-ой-ой, ну, не буду, не бей!»

Мать обессиленно рухнула на диван, прижала к себе сына, которого только что лупила смертным боем, уткнулась лицом во взъерошенную, давно не стриженную шевелюру и зарыдала.

«Мамочка, не надо, ну, не переживай, я сам виноват,» – всхлипывая, стал успокаивать ее сын.

«Ты что, не понимаешь, что это опасно? Ты дурачок, что ли? Ведь я тебе все объяснила, ведь ты сказал, что понял, что больше не будешь туда ходить. Что ж ты врал, получается? Мужчина ты или нет? Пожалей меня, если себя не жалеешь. Как я одна без тебя проживу? Сыночек мой, не ходи туда, опасно там, не зря ведь ограду убрали и дорогу сделали хорошую – вас дурачков подманивать, чтобы легче вам туда дойти было, чтобы ловились вы легче. Обещай, что не пойдешь туда больше, обещаешь?»

« Обещаю, мама. Да ты не волнуйся – я всего там раза два был и не во время испытаний, после.»

«Но ведь поле держится шестьдесят восемь часов! Ты мог…С тобой все в порядке – ничего в себе не замечаешь?»

«Нет-нет, все в порядке, я же знаю, здоров я.»

«Здоров! ОНИ тоже все здоровые, как будто в этом дело…»

«Я понимаю, о чем ты говоришь. Нет, со мной все в порядке. Вот Юрка…»

«Что – Юрка?! Что такое с Юркой?!»

«Он там все три часа просидел, пока процесс шел.»

«Ох! И что?!»

«Да он дурак, мам! Говорит, специально пошел, мол, мать вечно шпыняет, что он одежду раскидывает, а теперь все путем – шмотки сами в шкаф убираются».

«Боже, ужас какой! А память?»

«Мам, память исчезает через два месяца, а он был там шестого.»

«Да-да, конечно, рано еще. Бедная мать, она уже поняла?»

«По-моему, да, но, кажется, не слишком переживает – их же семеро, отец от лучевой умер, ты помнишь, мы в пятом классе были. Ей даже легче будет, если Юрку заберут.»

«Какие ужасы ты говоришь! Ну, какая мать может пожелать своему ребенку такое?! Да я бы умерла, если бы ты оказался на месте Юрки. Сыночек мой! Ладно, мой руки, обедать будем. Я – на кухню.»

Мать торопливо вышла из комнаты. Сын посидел минуту неподвижно, неподвижно глядя перед собой. Затем раззулся, причем ботинки, каким-то образом, сами собой оказались в прихожей, куртка повисла над ними на крючке, в ванной зашумела и смолкла вода, в то время, как он все сидел в кресле, а из прихожей, глотая слезы, держа в руках кастрюлю, мать следила, как одна за другой сами собой укладывались в держатель проигрывателя пластинки.

5.

«…эти явления приобретают все более широкие масштабы и все большую огласку. Нас информируют, что жители прилежащих районов не разрешают детям играть в южной части парка, хотя раньше там было любимое место отдыха. На заводе Спецтяжмаша рабочие угрожают забастовкой, если мы не прекратим испытания.»

«Но вы же понимаете, я надеюсь, что мы не можем прекратить. Это уникальные исследования на уникальном экспериментальном материале. Такие исследования проводятся только у нас, что дает нам опережение Мировой Системы лет на сорок-пятьдесят.»

«Но почему не легализовать эти работы?»

«Как вы не понимаете?! А Соглашение? Да вы представляете себе, что поднимется во всем мире, если мы обнародуем наши методики и результаты?!»

«Ну, и поднимется, ну и что?»

«Нарушение Соглашения грозит государству-нарушителю во-первых, исключением ее из состава ООН и прекращением всех и всяческих международных контактов. Во-вторых, наложением эмбарго на торговые и экономические сделки, а в-третьих, арестом всех денежных вкладов во всех иностранных банках. Вы уверены, что наверху согласятся с последней мерой? Ага, то-то!»

«Хорошо, но как успокоить население?»

«Не знаю, нужно подумать. Подключите Молодежный Союз, ДрАрмов, СпецОбов – учить вас, да? Сейчас, конечно, слетами и улетами никого не привлечешь, ну, организуйте лотерею, что ли, или распродажу крупяных и макаронных изделий.»

"Да где их взять-то?! Я сам макарон больше года не ел…!

«Так и быть, поможем вам, подбросим чего-нибудь, только бы результат был. Я с нашими дамами поговорю: пусть гардеробы свои потрясут, наверняка у каждой найдется кофточка какая-нибудь, немодная, или сумочка с оборванным ремешком – вот вам призы для лотереи. Работать нужно, думать. А работы получше засекретьте. Как население узнает, что идет эксперимент?»

«По засветке. Весь город на голодном пайке, освещение отключают в двадцать один сорок пять, а над лабораторией видно свечение, которого не бывает в другое время.»

«Значит, нужно перевести эксперимент на светлое время суток. А, да, не получится – завод станет. Ну, я посоветуюсь с начальством, что-нибудь придумаем. Может быть, подключим на часа три-четыре к резервным подстанциям. Вы мне составьте график рабочих вечеров, чтобы знать, когда подключать город к резерву.»

«Но ведь тогда все будут знать об эксперименте по этим подключениям!»

«Да, тут вы правы, это я не учел. Ладно, придумаем что-нибудь. Я поговорю с компетентными товарищами. А вам я советую усилить охрану. Людей мы пришлем. Каждого, кто окажется в зоне эксперимента во время испытаний или спустя менее шестидесяти восьми часов после, немедленно изолировать. Чтобы глаза не мозолили. Все понятно? На этом закончим. Вы свободны.»

6.

«Квартира… Ой, какая! Квартира! А-а-а! Ванна, горячая вода! Ай, газ, смотри, газовая плита на кухне! И это все мне?»

«Тебе, конечно, кому же еще?»

«Как это все получилось, не понимаю. И мебель… Сказали, что мебель в кредит. А, теперь я не боюсь, теперь я зарплату буду получать, все смогу выплатит. Мы теперь можем расписаться, и я тебя пропишу здесь, а то что же это такое – три года без прописки, без работы…»

«Без талонов»,

«Ой, ну как тебе не стыдно?! Ты же знаешь, я не из-за этого. Хорошо еще, что Вадим уезжал, и ты мог вместо него в институт ходить. Все-таки, дело, хоть какое-то. Разве можно молодому мужику, да еще такому энергичному, как ты, без дела сидеть?! Теперь чем-нибудь всерьез займешься, да?»

«Зай, я тебе кое-что рассказать должен, только ты не пугайся, хорошо?»

«Да не нужно сейчас ничего рассказывать. У меня есть кое-какие грошики – я пойду в магазин, попробую талоны отоварить, может заварки куплю, сахару, хлеба. А ты чайник поставь – вернусь, чай будем пить, настоящий, с сахаром и хлебом».

«Глупая ты, все-таки, девка. Где ты заварку возьмешь?»

«Как это?! А талоны?!»

«Привет, вот что значит,три года ничего не покупала. Талоны есть, а заварки – нет.»

«А как же все устраиваются? Я видела на работе: пьют чай заваренный, настоящий, пахнет. Грузинский, второй сорт. Ух, как пахнет!»

«Ну, в твоем гадюшнике каких только деликатесов не бывает! Я сам видел в мусорном баке недоеденный белый батон. Граммов семьдесят. Ты когда последний раз белый хлеб видела? То-то!»

«Все равно в магазин схожу, хочется новоселье отпраздновать. Не скучай, я быстро.»

Хлопнула дверь. Ушла, дуреха. Так, не буду ее огорчать. Чайник на огонь, сам на кровать, лежу спокойно и спокойно смотрю перед собой и вижу как все это было и остолбенела секретутка и взъярился председатель исполкома и начал орать и не хотел слушать и пришлось посмотреть и осел и замолчал и слушал и кивал и вызвал и сказал и собрались и решили и записали и выписали и занесли в учетные книги и поставили печать в паспорт и уволили того кто зарплату забирал и боялись не могли протестовать и хотели вызвать милицию и пришла и избила их всех своими дубинками и тоже меня боялась и ничего не понимала и все они в больнице и все помнят и понимают и будут молчать и бояться но попытаются нас убрать нужно сматываться отсуда.

«Это я его хозяйничать оставила! А он валяется, ах, ты, лентяй, ах, ты, лежебока! Фома неверующий…» – тут она осеклась, и, не отрывая от меня взгляда, прижимается к двери, дико кричит, сползает на пол и затихает в обмороке.

7.

«Слушай, старик, у меня друг живет в N, письмо прислал – интересные вещи у них происходят. Стаканы в пивбаре сами собой побились-полопались, мужик попал под машину, которая за два квартала от него… стояла с разобранным мотором, милиция весь исполком, ни с того, ни с сего, дубинками так отделала, что все в больнице лежат, а менты все отрицают – и что били, и что, вообще, в тот день были в исполкоме. Первый секретарь горкома сидел за обедом, макароны с сыром есть собирался – кастрюля со стола исчезла. Совсем изсчезла, из квартиры. Со склада горторга через опечатанную дверь пропал ящик чая грузинского второго сорта, а из спецмага – два женских платья, пальто, туфли. Откуда известно? А друг мой там – начальник ОБХСС.Нет, из спецмага торгаши не решатся. Они там не воруют, берут только то, что им разрешат. В общепите – другое дело, а в спецмаге никак, все пофамильно, обо всем известно, для кого получено, сколько получено.»

«Хм, интересно. И что твой друг предполагает? Кстати, что за непристойные друзья у тебя? Это жлобство – дружить с ментами. Как ты можешь с этой публикой якшаться, они же едят с рук начальства и торгашей?!»

« Да тот – особая статья. Жизнь отцу моему спас – рэкетиров отогнал, и теперь, следовательно, свой человек. А предполагает он многое. Он, видишь ли, далеко не дурак и обратил внимание на видеоматериалы. Ты же знаешь, съемка идет круглые сутки – все населенные пункты, все улицы, все закоулки – все есть на пленках. Так у них на всех кадрах этих происшествий присутствует размытый образ одного и того же человека. Такой, как бы не в фокусе. Всегда на расстоянии от места происшествия, руки в карманах, ничего не делает, только смотрит. Но присутствует!»

«А не ошиблись?»

«Исключено. Съемка круговая, оборудование япоское, видно хорошо. Один и тот же человек, точно.»

«Ты же сказал, что размыто изображение.»

«По сравнению с другими предметами, да, размыто, но слабо. Даже не размыто, а свечение вокруг фигуры наблюдается.»

«Думаешь, он?»

«Уверен.»

«А почему там раньше ничего не происходило? Он когда пропал – год, два назад?»

"Два года и восемь месяцев. Видишь ли, я думаю, он только недавно узнал и осознал свои возможности. Давай считать. Сначала был шок: память отшибло, документов нет, как в город попал, не знает, боится милиции, денег нет,талонов тоже, на работу без документов и прописки не устроиться. Ни жилья, ни жратвы – ничего нет. Удивительно, что жив остался.

Очевидно, все как-то устроилось – женская одежда неспроста пропала, баба какая-то замешана. Он оклемался, понял, что все в его руках, и начал это все в руки брать."

"Да, вполне логично. Что ж, придется ехать туда. Сообщи менту своему, что приедем.

«Да он не мент.»

«Тем лучше. Все равно сообщи и предупреди, что понадобится помощь.»