Текст книги "Я умею рисовать трактор!"

Автор книги: Жанна Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Жанна Александровна Браун
Я умею рисовать трактор!

Дождь. Капает и капает в длинные рябые лужи вот уже целую неделю.

Санька сел на табуретку возле окна и, стараясь прогнать дрёму, принялся разглядывать дома и деревья на другой стороне улицы.

– Подумать только, – сказала мама, кутаясь в пуховый платок, – с самого приезда ни одного сухого дня. Как нарочно.

За деревянной перегородкой, в комнате хозяйки, послышались тяжёлые шаги и раздался низкий голос тёти Паши:

– Не беда! Зато с урожаем будем. Дождик скоро уйдёт. Ванька-мокрый плачет. Мои цветы точнее барометра.

Санька с любопытством осмотрел пышный куст в деревянной кадке. На макушке куста цвели красные цветочки, а на ворсинках, усеявших ствол, висели еле заметные капельки воды.

– Тётя Паша, а почему он плачет?

– Влагой запасается на сухой день.

– Саня, отойди от окна, – сказала мама, – и надень, пожалуйста, курточку. От окна дует. Учти, здесь не город, где аптека на каждом углу и врача можно вызвать по телефону.

– Разве здесь нет врачей? А если человек заболеет?

– И чего ты, девушка, панику наводишь, – сказала тётя Паша за перегородкой, – и медсестра есть, и лекарства, какие надо…

– Да, да, – сказала мама, – всё-таки, Саня, отойди от окна.

Санька вздохнул. Лучше бы мама отправила его, как в прошлом году, в пионерский лагерь. Так нет… Всю зиму твердила, что уедет на лето в самую-рассамую глушь, подальше от асфальта, телефонов и трамваев. Конечно, маме нужно отдохнуть…

Обидно, что отца задержали на заводе. С отцом-то нигде не скучно.

Санька провёл по стеклу пальцем и взглянул на небо. Серые, как старая вата, тучи уселись на верхушки сосен и, наверное, до конца лета собрались висеть над посёлком. Даже петухи здесь по утрам не кричат, а булькают, будто им дождём залило горло.

Санька отошёл от окна, постоял возле стола, полистал нехотя старый «Огонёк», потом подошёл к буфету и принялся разглядывать цветные открытки за стеклом.

– Что ты бродишь, как неприкаянный? – спросила мама. Она сидела на кровати, подобрав ноги, и читала книгу.

– А что делать? – грустно спросил Санька.

– Отдыхать. Разве в городе бывает такая сказочная тишина? А воздух? Витамин «C»! Мне кажется, что за эту неделю ты уже успел поправиться. Во всяком случае – посвежел.

Санька подошёл к дивану и лёг. Даже не лёг, а опал, как сухой лист, на мягкие подушки. Если бы мама знала, как он устал так отдыхать!

Санька ещё долго лежал, уткнувшись носом в спинку дивана, и думал свои невесёлые думы. Пока не заснул.

А ночью поднялся ветер. Гнул деревья, хлестал ветками по мокрым окнам и живо прогнал ленивые тяжёлые тучи за высокий лес.

Наутро, открыв глаза, Санька изумлённо уставился на дощатый потолок. Ветер гулял по комнате, шевелил прозрачные занавески, и по потолку золотыми волнами ходила солнечная рябь, переливалась медовым светом. Точно сказочное море. А под волнами летал шмель, похожий на полосатый самолёт, и гудел.

Ух ты-ы! Всё вокруг залито жарким солнцем. Высоко-высоко в синем небе вьются птицы. Их крылья мелко-мелко трепещут, будто птицы стригут воздух. И куда ни глянь – ни тучки, ни облачка.

Санька лёг на горячий подоконник голым животом и закричал:

– Ого-го-го-го-о-о-о!

Можно пойти с мамой в лес и насобирать целую кучу грибов! А ещё лучше на речку… Куда захотят – туда и пойдут! Ура-а-а!

И вдруг увидел, что мамина кровать накрыта пледом. На вешалке нет маминого плаща. И резиновых сапог. И нарядной корзины для грибов. А на столе, возле синего эмалированного бидона, лежал лист бумаги, исписанный красным карандашом.

«Сына, – прочитал Санька, – съешь котлету в тарелке и кашу в кастрюльке – в сенцах на верхней полке. Сходи к Дарье Ивановне за молоком. Не забудь взять бидон. Мы с Пашей ушли в лес за грибами. Скоро придём. И вымой за собой посуду. Будь умницей.

Твоя мама».

Ушли за грибами… Как же так? Сама говорила – будем ходить и в лес, и на речку… Вместе! Санька упал ничком на диван и, забыв о том, что он перешёл уже во второй класс и должен, как все мужчины на свете, уметь сдерживать свои чувства, заревел, как маленький. Во весь голос.

А за окном по-прежнему лучилось солнце и сияло небо. От реки слышались крики ребят. Под окном на грядках квохтали куры.

Санька заткнул уши пальцами и зарылся носом в подушки. Несчастный, обманутый, брошенный всеми человек. А когда человек один, горе становится ещё горше. Ничто в целом мире не смогло бы сейчас утешить Саньку. Так ему было плохо.

Возле дома на дороге что-то затарахтело. Санька поднял голову, прислушался, хотел было зареветь снова, но передумал и выглянул в окно. Зелёный красавец трактор неторопливо двигался по улице, шлёпая колёсами по лужам. Тракторист в голубой майке и чёрных очках восседал, как король под балдахином, на одноногом сиденье, положив загорелые руки на красный руль.

Санька даже слёзы забыл вытереть. Много раз он летал с родителями на юг самолётом. Ездил на такси, в автобусах, трамваях и метро. Два раза на поливалке и один раз даже на «Скорой помощи». А на тракторе – ни разу…

– Дяденька! – позвал Санька. – Покатайте меня, пожалуйста!

Тракторист обернулся, снял очки, и Санька увидел, что никакой это не дяденька, а самый обыкновенный старшеклассник. У них в школе таких «дяденек» полным-полно в девятом и десятом классах.

– Трактор не лодка. На нём работают, а не катаются.

Санька обиделся.

– Подумаешь какой! Я сюда отдыхать приехал, а не работать!

Ничего себе денёк выдался! Сначала мама, а теперь ещё этот… Залез на свой трактор и воображает, что он главнее всех. Ну и пусть. Не так уж и трудно научиться ездить на тракторе.

Интересно, сколько сейчас времени? Может, на речку сбегать? Там сейчас хорошо. Но… он же обещал маме, что один к речке не подойдёт. Как же быть? И тут Санька вспомнил, что должен сходить к Дарье Ивановне за молоком. Санька ещё ни разу у неё не был, но мама говорила, что Дарья Ивановна живёт в самом крайнем доме над рекой.

Санька схватил бидон и помчался по тропинке, вдоль заборов. Трава по бокам тропинки густая, мягкая. По такой траве хорошо бегать босиком. Санька снял сандалии.

Эге-ге-ге! Саньке и крапива нипочём! Вот мы её сейчас голыми пятками! И тут же по ногам будто огонь прошёл. Ничего себе – травка! Просто злюка невозможная. Надо повырывать её с корнем, чтоб не кусала людей. Санька обернул лопухами руки и принялся выдирать крапиву.

– Ты зачем крапиву губишь?

Санька поднял голову. Перед ним стояла маленькая старушка в белом платке. В руке старушка держала круглую корзину с травой.

– Потому что она вредная, – сказал Санька, – какой от неё толк?

Старушка подобрала сорванную крапиву и сказала загадочно:

– Толк-то есть, да не втолкан весь. Крапива – трава нужная. Облегчение от болезней даёт. Животом ли кто мучается, или кровь остановить.

– А чего она кусается, если такая полезная?

– «Кусается», – незлобиво передразнила его старушка. – Так оно в жизни повелось: горькое человека лечит, сладкое калечит.

Санька удивился. Такого он ещё не слыхал.

– Как это – сладкое калечит? И сахар, и конфеты?!

– Когда без края.

– Без какого края?

– Без ума. Если хорошее без ума потреблять, оно враз плохим обернётся. Так-то, внучек. Ты за молоком к Дарье бежишь? Ну, беги, беги. И не губи живое без мысли. Загубить и дурень сумеет, а вот на пользу людям обернуть природное – голова человеку дана.

И засеменила по тропинке.

«Не губи живое без мысли, – подумал Санька словами старушки. – Странная какая… Откуда же мне было знать, что эта злая трава такая полезная? И говорит не так, как все. Так в старинных сказках говорят старики…»

Вот и крайний дом над рекой.

Дарья Ивановна стояла возле калитки и хмуро смотрела на реку. Там, под обрывом, плескалась ребятня.

– Ты где запропал? – спросила она. – Гляди, Володе скажу, он тебе даст порядок рушить. Ребёнок обкричался, а его нету!

– Какому Володе? Кого нету? – удивился Санька.

Дарья Ивановна не ответила. Ухватила Саньку за руку, поволокла через двор к веранде, откуда слышался плач.

– Поменяй пелёнки, накорми кашей… – на ходу говорила она, – и чего Володимер мальцов присылает по такому делу? Девчонки-то сноровистей.

Санька упёрся ногами в нижнюю ступеньку крыльца и дёрнул руку:

– Пустите! Я за молоком! Моя мама… мы отдыхаем, а вы…

– Постой, постой, – удивлённо сказала Дарья Ивановна, – а ты разве не из пионеров будешь?

– Я из Ленинграда, а вы хватаете!

Дарья Ивановна отпустила Саньку и забормотала:

– И то гляжу, вроде не наш. На Фёдорова Стёпку смахивает, да у Стёпки волос посветлее будет… И повязки нету. А где наши, дежурные-то? Прямо беда… Солнце к обеду клонится…

Санька заправил рубашку в шорты и сказал холодным маминым голосом:

– Дарья Ивановна, будьте любезны, дайте нам два литра молока.

В это время во двор влетели девчонка и мальчишка с красными повязками на рукавах.

– Тёть Даш, – запищала девчонка, – мы задержались, мы сейчас! А Вера на ферме?

– Где ж ей быть-то?

– Ты кто? – строго спросил мальчишка у Саньки. – Почему ребёнок плачет, раз ты здесь?

– Откуда я знаю, почему он орёт? Мне-то что?

Девчонка стремительно повернулась к Саньке и уставилась на него круглыми, как у курицы, тёмно-синими глазами.

– Я сюда отдыхать, между прочим, приехал. Из Ленинграда, – сказал Санька, уверенный, что уж теперь-то завяжется, наконец, знакомство. Но ребята сразу потеряли к Саньке интерес и убежали в дом. Младенец тотчас замолк. Будто только их и ждал.

– Бери молоко, – позвала Дарья Ивановна, – некогда мне тут с тобой разговоры разговаривать. В огороде делов пропасть. Скажи мамке, если надо творогу, пусть тебя пришлёт.

«Ну уж нет, – подумал Санька, – пусть мама сама идёт за творогом. Подумаешь, с повязками… Обязан я, что ли, успокаивать чужих младенцев?»

Санька вышел со двора и остановился в раздумье. С одной стороны, нужно отнести молоко домой и позавтракать, но с другой… Рядом была река. Всего два шага до обрыва. В конце-то концов, мама сама, первая, не сдержала слово. Обещала всегда вместе, а ушла одна. И разве какая-нибудь беда случится, если он один раз, всего разок, окунётся? Да никакой! И Санька весело сбежал по крутой тропинке к реке.

Ух, до чего же здесь было здорово!

Солнце в глаза!

Солнце в реке!

И воздух свежий, упругий. От такого воздуха грудь делается широкой, а тело невесомым, как у космонавта!

На лужайке под обрывом валялись на траве, загорали мальчишки. Чуть подальше девчонки играли в волейбол и испуганно визжали всякий раз, когда мяч улетал в воду.

В центре лужайки на плоском камне сидела старшеклассница в голубом купальнике. По её спине до самого камня спускалась светлая коса, перетянутая у затылка голубой лентой.

Санька поставил бидон под кустик и снял рубашку. Старшеклассница обернулась, внимательно взглянула на Саньку и что-то негромко сказала цыганистому кудрявому пареньку, лежащему на траве возле камня.

Паренёк сел, обхватил колена руками и крикнул Саньке:

– Эй, парень, поди сюда!

Санька подошёл неторопливо.

– Плавать умеешь? – спросила старшеклассница.

– А тебе какое… – начал было Санька гордо, но почему-то смутился и закончил еле слышно: – Не так, чтобы очень…

Старшеклассница нахмурилась и строго сказала:

– Здесь купаться я тебе не разрешаю. Спустись по берегу к мосту, там лягушатник для малышей устроен, которые не так, чтобы очень… понял?

Санька возмутился:

– Кто ты такая?! Подумаешь… возьму искупаюсь – и всё! Нечего командовать!

Он чуть не заплакал. Мало того, что всё утро его обижают: и мама, и тракторист, и те двое, с повязками… так ещё и эта, не стесняясь, обзывает малышом!

Кудрявый встал:

– Зина – патрульная, понял?

Санька глотнул слёзы, отошёл к своему бидону и сел спиной к Зине и Кудрявому. Конечно, лучше всего было бы встать и гордо уйти. Пусть сами в своей противной реке купаются. Но не мог же он уйти вот так, сразу, когда все смотрят на него и смеются… Ещё подумают, что он сдался.

Кто-то тронул Саньку за плечо. Санька поднял голову. Перед ним стоял Кудрявый и улыбался.

– Чего раскис? – спросил он. – Ты на Васильеву не злись. У нас порядок такой, понимаешь? Наша речка с норовом. Весной два тракториста еле из омута выбрались. Даже тем, кто плавает классно, не на всяком месте купаться можно. А Васильеву уже второй раз на сборе дружины патрульной выбирают. Она справедливая. Ей сам Володя доверие оказывает.

Опять этот Володя…

– Кто это? – спросил Санька.

– Наш старший пионервожатый. Володя уже в армии отслужил. Десантником. Слыхал про таких? Уж если кому Володя доверие оказывает – значит, стоящий человек.

Санька оглянулся. Зина по-прежнему сидела на камне, подставив солнцу лицо. На носу её зеленел кленовый листок. Но в ушах Саньки ещё звучали Зинины обидные слова: «Для таких малышей…» Он отвернулся и сказал упрямо:

– Ну и плевать, пусть оказывает. Мне-то что?

Паренёк огорчённо пригладил кудрявый чуб.

– Чудак! С тобой, как с человеком… нужен ты нам такой!

И тут терпение Саньки лопнуло. Ведь с самого утра… с самого утра все на него! Он вскочил, сжал кулаки:

– Какой такой?! Сча-ас как дам – узнаешь, какой!

Санька ожидал, что противник тут же обидится и примет вызов. Но паренёк спокойно протянул руку, потрогал Санькино плечо и вздохнул:

– Плохо дело…

Санька растерянно топтался на месте.

– Физкультурой мало занимаешься, – сокрушённо продолжал Кудрявый. – В какой класс перешёл?

– Во второй.

Кудрявый оглянулся, призывно махнул кому-то рукой:

– Пашка! Иди-ка сюда! Дело есть!

Из воды на берег вылез коренастый загорелый Пашка.

– Чего тебе, Гринь? Я только нырнуть собрался, а ты кричишь…

– Успеешь, Пашенька, – весело сказал Гриня и скомандовал: – А ну сожми руку, октябрёночек! Ещё, ещё…

Рука Паши напряглась. На ней вздулся коричневый бугорок. Гриня постучал ребром ладони по бугорку и повернулся к Саньке.

– Видал? Вот что значит физкультура!

– Физическая работа, – поправил Пашка. – Гринь, можно разжать?

– Можно. Беги, Паша, ныряй, а то скоро на птицеферму.

Паша бросился к воде. Санька с откровенной завистью смотрел ему вслед. Вот это октябрёночек!

– Не печалься, – сказал Гриня. – Наш Володя говорит: «Мускулатура – дело наживное». Ты к нам отдыхать приехал? Из Ленинграда?

– Ага. Мы раньше в центре жили, а теперь в Купчино переехали.

– Здорово! А я ещё нигде не был. Тебя как зовут?

– Санька…

Гриша лёг на спину, закинул руки за голову.

– Мой братан на Севере в армии служит. Пишет, здорово там, интересно. Вырасту – туда служить пойду… Ты был в нашем лесу? Я тебе знатные места покажу… У тебя что в бидоне, вода? Пить охота…

– Там молоко. Я сначала за молоком пошёл, потом сюда.

– Молоко?! Да оно скиснет на такой жаре. Неси скорее домой и спусти в погреб, а то пропадёт.

Дома Санька залпом выпил кружку тёплого молока, съел котлеты без хлеба, а кашу лениво поковырял ложкой. «И вымой за собой посуду», – вспомнились ему мамины слова из записки. Пожалуйста, кастрюлька будет чистой.

Санька вынес во двор таз, налил в него дождевой воды из пожарной бочки и принялся намыливать тарелку новеньким куском хозяйственного мыла. А оно мылиться не хотело. Санька решил, что для начала нужно размочить его как следует в воде, но в это время тарелка выскользнула из пальцев, ударилась о край таза и разлетелась на куски. Ну вот, только этого не хватало!

Санька ожесточённо швырнул мыло в траву и принялся щепкой выскребать кашу из кастрюльки, разбрасывая её по двору. Пусть куры клюют. Тётя Паша говорила, что голодные куры и гвозди склюют, не то, что гречневую кашу.

Две тени упали на траву рядом с Санькой. Он оглянулся. Сзади него стояли две девчонки. Большая и маленькая. Большая с белыми волосами, в синем сарафане и вся усыпанная веснушками: и лицо, и руки, и голые плечи. А маленькая, точно крепкий грибок – рыжая шляпка на круглой белой ножке. Она держала палец во рту и исподлобья смотрела на Саньку серьёзными чёрными глазами. Другой рукой она держалась за сарафан белобрысой.

– Ты откуда приехал? – спросила белобрысая.

– Из Ленинграда.

– А тётя Паша вам кто будет?

– Никто. Мамина знакомая. Мы к ней на дачу приехали.

– На дачу? – удивилась белобрысая.

Санька тоже удивился:

– А что такого? Разве к вам нельзя ездить на дачу?

– Можно. Только к нам не ездят. Больно далеко.

– Мы же приехали. Мама так и хотела, в самую-рассамую глушь.

– Здрасьте вам! Какая же у нас глушь? У нас и клуб есть. Кино показывают. А ты в Ленинграде в каком доме живёшь?

– В новом. На двенадцатом этаже.

– Надо же! – с завистью воскликнула белобрысая. – Я такие дома только в кино видела. – Она наклонилась: – Слышала, Любаша, на двенадцатом этаже человек живёт!

Любаша вытащила палец изо рта и прошептала:

– А корова у них есть?

Санька даже поперхнулся. Ко-ро-ва! Он тут же представил себе, как вечером лениво бредёт по Невскому стадо коров, отмахиваясь от машин хвостами… И засмеялся. Белобрысая тоже засмеялась и погладила Любашу по голове:

– Зачем им корова? Они молоко в магазинах покупают, верно? А мама твоя где?

– За грибами ушла с тётей Пашей. А мне велела эту проклятую кашу есть и ещё посуду мыть.

И Санька сердито пнул ногой кастрюльку. Белобрысая нахмурилась.

– Не гоже пищу ругать, – строго сказала она. – Неси-ка воду.

Через несколько минут кастрюля и кружка уже блестели. Девчонка сполоснула таз, подобрала осколки тарелки, подмела комнату и сенцы.

– Ну вот, и дел-то всех.

Она поправила косички, закрученные возле ушей крендельками, и подала Саньке маленькую жёсткую ладошку.

– Будем знакомы: Нюся, а по-настоящему Анна Петрова.

– Санька.

– Очень приятно познакомиться. А по-настоящему?

– Александр Новиков.

– Очень приятно, – повторила Нюся. – Ну, мне пора. Наше звено эту неделю по деревне дежурит. Все малыши и октябрята на нас. Ты в какой класс перешёл?

– Во второй…

– Гляди, – удивилась Нюся, – а вымахал-то – с версту! – и погладила Саньку по голове. – Выходит, ты мой подшефный.

Санька обиженно отстранился.

– Почему это твой? И не твой совсем. У нас в школе свои шефы есть, получше тебя… Целый завод. Металлический.

– Так то в Ленинграде, а то здесь, – сказала Нюся, – а раз ты ещё октябрёнок – значит, наш подшефный. Айда с нами, не одному же тебе в пустом доме сидеть. А то у меня ещё дел всяких…

– Каких дел?

– Да разных. Невпроворот. Я же тебе сказала, что наше звено эту неделю по деревне дежурит.

«Ничего себе каникулы», – поддал Санька.

– И так всё лето? А отдыхать когда?

– А это тебе чем не отдых? Не в школе же за партой сидеть. Володя говорит: у тех, кто полное лето на солнышке валяется, мозги жиром заплывают. Старшие классы всё лето в поле работают. Некоторые даже на тракторах!

– На тракторе – другое дело. Это и я бы не отказался.

Нюся засмеялась, затрясла косичками-крендельками.

– Подрасти маленько – тракторист! Ну, хватит разговоры разговаривать. Айда к нам. Обедать пора. Моя бабуля грибов свежих нажарила. А там и за дела примемся.

Санька замялся:

– Неудобно…

– Чего, чего? – удивилась Нюся.

А действительно, почему бы и не пойти к Нюсе в гости? Теперь-то они уже знакомые.

Нюся жила совсем рядом. Через три дома. В бревенчатой избе с резными голубыми ставнями. И навес над крыльцом – точно из деревянных кружев, а столбики витые. На таком крыльце, наверное, восседала неуёмная старуха, которую золотая рыбка сделала столбовой дворянкой. Только ковра на ступеньках не было.

В просторных тёмных сенях светилось под потолком маленькое оконце. Из него лился тоненький солнечный ручеёк. На стенах развешаны пучки трав. Нюся гордо сказала:

– Моя бабуля от любой болезни траву знает.

Просторная комната с низким белёным потолком наполовину была занята громадной печью с лежанкой. Возле окна за дубовым столом сидела та самая старушка, которую Санька встретил по дороге за молоком. Перед старушкой лежали горкой пачки печенья, кульки с конфетами, рядком выстроились банки с жёлтым мёдом. На широкой резной лавке стояли пустые ящики.

Нюся, едва переступив порог, затараторила:

– Бабуля, это Санька из Ленинграда. Он с мамой у тёти Паши живёт.

– Проходи, внучек, гостем будешь, – сказала старушка.

– Бабуля, все принесли? – спросила Нюся.

– У кого было, тот и принёс. У кого нету – в другой раз принесёт, – сказала старушка и вытащила из печки громадную чёрную сковороду, накрытую белой эмалированной крышкой.

– Садись, внучек. Любаша, иди, моя ждана, я тебя подсажу.

Санька никогда не ел таких вкусных грибов. Ему, как городскому, старушка положила грибы на тарелку, а Нюся с Любашей ели прямо со сковородки. Санька поглядывал на них с завистью. Со сковородки-то куда вкуснее.

– А это для чего? – спросил Санька, кивая на ящики.

– Подарки для наших, деревенских, которые в армии служат, – сказала Нюся, – мы всей деревней им посылки шлём. А пионерская дружина письма пишет, кто как учится и что для их семей сделано.

Вот это да! В Санькином доме тоже несколько парней в армии служат. И никто о них ничего не знает. Только родители.

– Интересно… А кто это придумал?

– Володя. Он говорит: если солдат служит в армии и знает, что в родной деревне его помнят и ждут, – никогда после армии в чужое место не поедет. Наши-то, деревенские, после армии все домой возвращаются. А вы пишете письма своим солдатам?

– Каким своим?

– Которые в твоей школе учились или в твоём доме живут. Он же у вас двенадцатиэтажный. Из него, верно, много парней служить ушло?

– Вообще-то, наверное, много… только я никого из них не знаю.

– В одном доме живёшь и не знаешь? – удивилась Нюся. – Куда же ваша пионерская организация смотрит?

В комнату вернулась старушка. В руках она несла ведро с мочёной брусникой и пучки трав.

– Поели? Сыты? Нюся, прибери стол, посылки снаряжать пора.

Нюся быстро убрала со стола посуду. Вытерла чистым полотенцем руки. Потом умыла Любашу.

– Сейчас, бабуля, я только к Верке слетаю. У неё октябрятки с утра солдатикам картинки рисуют.

И вылетела из комнаты. Санька стал помогать раскладывать по ящикам сладости. Накладывал в литровые банки бруснику из ведра и закрывал полиэтиленовыми крышками. Любаша молча и важно снимала со стола банки с мёдом, подавала Саньке. А старушка перекладывала подарки травами.

В разгар работы в комнату, пригнув голову, чтобы не удариться о низкую притолоку, шагнул высоченный дядя в тёмном костюме с голубым галстуком и в болотных резиновых сапогах.

– Здорово, Зосимовна! – загремел он из-под потолка. – Ты что же это парням силос укладываешь? Солдаты они, а не коровы! – И захохотал весёлым властным басом.

– Ох, Ванюшка, Ванюшка, – сказала Зосимовна ласково, – хоть и вымахал с коломенскую версту и в председателях третий год ходишь, а никакого у тебя соображенья нету.

Она взяла со стола пучок трав.

– Наклонись-ка… Чем пахнет?

Председатель наклонился и сунул горбатый нос в траву.

– Мятой и… и полынью. Угадал?

– Домом, Ванюша. Родным домом, – строго сказала Зосимовна. – Понюхают Петяшка Комов на своей заставе пограничной или Федюшка Седых, который с твоим Митькой в ракетчиках, этот твой силос и вспомнят родные места. По этой травке они сызмала бегали, по ней им до старости ходить.

Председатель с минуту разглядывал Зосимовну, наклонив к ней большую лохматую голову, а затем, обхватив за плечи, усадил рядом с собой на лавку.

– Прости меня, мать, за глупый смех. И спасибо тебе. Незаменимый ты для колхоза человек.

Зосимовна задумчиво и согласно покивала.

– Я, Ванюшка, до-олгонько на свете живу, много всякого повидала, а вот ни разу ещё заменимого человека не встретила…

«А я заменимый? – подумал Санька. – Для мамы и отца – незаменимый – это ясно. А для других?»

Прибежала с пачкой рисунков Нюся.

– Глядите! Это всё октябряточки мои милые!

– Бабушка Зосимовна, – позвал Санька, – можно, я тоже чего-нибудь нарисую? Я хорошо умею, правда!

– И нарисуй. Федяшка Седых, к примеру, на ветеринара мечтает выучиться. Нарисуй ему коровок.

Санька смутился.

– Понимаете… коров я не умею.

Нюся засмеялась ехидно, прикрыв рот ладошкой-ковшиком.

– Что ты, бабуля, он, поди, и коров-то не видал.

Санька насупился. Разве он виноват, что в Ленинграде коров не бывает? Где их там пасти, на Дворцовой? Тоже умная нашлась…

– Эка беда, – сказала Зосимовна, – бог с ними, с коровами. Нарисуй Петяшке-пограничнику трактор. Он с детства технику уважает.

Нюся принесла лист бумаги и коробку цветных карандашей. Санька тут же принялся за работу. Сначала нарисовал трактор с синими колёсами и красным рулём. Позади трактора устремилась к тучам космическая ракета. Из ракеты било в землю клубами красное и жёлтое пламя. А сбоку трактора встал зелёный пограничник с автоматом. Всё время, пока Санька рисовал, Любаша восхищённо сопела над его ухом.

– И домик нарисуй, – попросила она, любуясь пограничником.

Нюся подошла, заглянула через плечо и ахнула:

– Бабуля, гляди! Да он просто самый настоящий художник!

Санька нахмурился от гордости, стараясь не показать, как приятна ему похвала. Он прислонил рисунок к пачке печенья и отошёл, чтобы взглянуть на него издали. Санька представил себе, как на далёкой заставе Петяшка-пограничник откроет посылку и увидит его рисунок. «Ребята, смотрите! – закричит Петяшка на всю заставу. – Какой замечательный рисунок прислали мне! Это кто же так прекрасно рисует?» Чтобы Петяшка не мучился этим вопросом, Санька подписал вверху: «А. Новиков, 2-й кл.» А внизу, под трактором, вывел печатными буквами: «г. Ленинград».

Когда все посылки были, наконец, упакованы, на дворе уже начало смеркаться. Санька собрался было идти домой, но дверь распахнулась и вбежала женщина в белой косынке и синем халате.

– Любаша, доченька, скучала без меня? Спасибо тебе, Нюсенька, помощница ты моя незаменимая. Вот ведь незадача вышла – только домой пришла, а тут…

– Случилось что? – встревожилась Зосимовна.

– Пастух растяпа. Телятки мои в клевер забрались. Надо мне к ним поспешать. Нюсенька, уложи Любашу спать, я скоро…

– Не беспокойтесь, тётя Настя, – сказала Нюся и повернулась к Саньке: – Иди домой, Саня, я забегу к тебе.

– Не пойду, – сказал Санька, – не пойду – и всё. Одна ты, что ли, такая незаменимая?

Мама вернулась из леса поздно. Санька давно спал. На столе тарелка с недоеденными пирожками. Зосимовна испекла, пока ребята укладывали Любашу. Рядом с тарелкой – банка с молоком. Но мама не увидела ни пирожков, ни молока. Бросила у порога корзинку с грибами и кинулась к спящему Саньке с такой тревогой, словно уже и не чаяла застать его в живых.

– Сыночка, маленький мой, – прошептала она и погладила его по голове, – бросила я тебя одного на целый день…

Санька приподнял голову, сонно прищурился.

– Мам? Ты пришла?

– Пришла, пришла, сына. Заблудилась я. Отстала от Паши и заблудилась. Просто чудо, как Паша меня разыскала… Как же ты тут один был? Голодный? Сейчас я тебя накормлю. А завтра вместе в лес пойдём, я теперь дорогу знаю.

– Не-е, – протянул Санька, – я с Гриней пойду…

Ему трудно было говорить, а сказать хотелось многое, но слова не давались: сонные, тяжёлые…

– Какой Гриня? Саня, что с тобой?! Ты простудился? Ты в речке купался? Господи, и зачем я только пошла за этими несчастными грибами! Бедный мальчик целый день один, среди чужих людей! Саня, Саня!..

Но Санька уже ничего не слышал.

Ему снился громадный Ванюшка-председатель. Он схватил Саньку за руку и втащил на резное крыльцо. На крыльце в боярском сверкающем платье сидела на табуретке Зосимовна. «Замени его, Зосимовна, замени», – просил председатель. «Ишь, чего захотел, – отвечала Зосимовна, – а кто тогда Петяшке трактор нарисует?» – «Я! – что есть силы закричал Санька. – Я умею рисовать трактор! Я ещё много чего смогу, вот увидите!»