Текст книги "Фаншетта, или Сад Надежды"

Автор книги: Жани Сен-Марку

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Что я тебе говорила, Милое-Сердечко! – торжествующим тоном заявила она. – Ты заметила, что этот обратный билет проколот контролем только один раз?

– Нет!

Милое-Сердечко слишком редко ездила в метро, чтобы знать такие вещи, и потом, дыркой больше, дыркой меньше – это еще ничего не значило.

– Ах ты глупенькая! – воскликнула Фаншетта. – Слушай меня хорошенько! Если бы твоя мать не собиралась вернуться, она купила бы простой билет. Он дешевле стоит. А если бы она хотела уехать одна, без тебя, она не приколола бы билет к твоему нагруднику, правда ведь?

Довод Фаншетты мог показаться спорным для всех, кроме маленькой восьмилетней девочки, которая всем своим сердцем хотела быть такой же, «как все остальные».

– Да, правда… правда! А я об этом и не подумала! Хорошо, что я все-таки сохранила этот билет… Потому что без него нельзя было бы узнать… Да, Фаншетта?

– Ну конечно. Но теперь-то ты знаешь? Только ничего не говори тетке Мэго, она не поймет. Мы еще поговорим с тобой про твою маму… Может быть, она встречалась с моей Париже, в каком-нибудь парке… А может быть, она умерла, как моя.

– Ты так думаешь, Фаншетта? Ты так думаешь? – с восторгом повторяла девочка, неожиданно обнаружив, что и она богато наделена теплом и дружбой.

Чувствуя себя совсем по-другому в своем новом положении, Милое-Сердечко старательно вытерла слезы и попробовала пригладить свои вечно спутанные волосы. Если у нее есть мать, которая может поглядеть на нее, пусть очень издалека, это сильно меняет дело…

Фаншетта улыбнулась: детский жест Милого-Сердечка лишний раз убедил ее в том, что она не зря сдержала свой гнев.

– Завтра я подстригу тебе волосы, – решила она. – Твоей маме, конечно, не понравилось бы, что ты такая… Пускай тетка Мэго будет недовольна! И еще я попробую починить твою куртку… Ну, пошли, надо возвращаться. Не забыть бы мне выполнить поручение Эрве… У нас все-таки еще найдется время купить тебе у выхода из парка земляных орехов. Ты их любишь?

– Не знаю…

Темные глаза Милого-Сердечка загорелись от перспективы полакомиться… Это будут ее первые орехи. Нет, решительно сегодняшний день был великим днем в ее жизни! Она молча зашагала вперед, и ее маленькое треугольное личико сияло, как небо, с которого ураганом смело облака. Когда они выходили за ограду парка, Милое-Сердечко прошептала голосом, полным любопытства:

– Скажи, Фаншетта, как ты думаешь, моя мама тоже купила бы мне земляных орехов?

Глава VII. Танк…

Три дня шел снег, и все в саду Норвен и на Монмартре оделось в белые чехлы. Парижане считают, что на Монмартре снег идет обычно дольше, чем в других районах Парижа. Не оттого ли это, что Монмартр расположен так высоко? Маленькие пульбо с марсианами во главе пользовались случаем посостязаться в катании с гор вдоль лестниц или спуститься на салазках по улицам, сбегающим вниз. А на паперти у собора, где бледным узором вырисовывались на небе купола, банды мальчишек в полном составе бросали друг в друга снежками, заставляя озябших прохожих шагать еще быстрее.

Однако в это утро начиналась оттепель, а вместе с ней и холодный дождь, и слякоть, и тоска по чистому небу.

Был один из тех серых, дождливых дней, когда ничто не радует. У Фаншетты в доме коптила керосиновая печка, отказываясь гореть.

– Если и дальше так пойдет, Бишу, мы станем оба черными, как негры, из-за этой старой рухляди!.. Вот так же бывало у нашего дворника в Булонском сиротском доме… Подумать только, что мне это казалось тогда очень смешным! – ворчала Фаншетта, стоя на коленях перед упрямой печкой, которую она напрасно трясла во все стороны.

Невозможно идти продавать пузыри в такую слякоть. У Фаншетты было очень плохое настроение. Вдруг легкое постукивание в окно известило ее о том, что кто-то пришел.

– Войди, Красивые-Листья! – крикнула она, даже не оглядываясь, потому что один он мог так робко постучаться к ней.

Красивые-Листья вошел, и Фаншетта ему улыбнулась самой приветливой улыбкой. У нее была слабость к этому застенчивому мальчику, который стыдился своего лица и поэтому всегда старался не очень-то бросаться людям в глаза… Маленький марсианин живо откликнулся на ее дружбу. Вот и сейчас он не знал, что ему такое сделать, чтобы оказать девочке услугу.

– С печкой дела обстоят неважно, – сказал он, нюхая наполнивший комнату запах гари.

– Ты бы лучше сказал – из рук вон плохо!

Красивые-Листья обладал талантом в области техники – это знали все. Он повертел два винтика, выправил кусок толя, открыл маленькое отверстие… После нескольких попыток сопротивления печка наконец перестала извергать черный дым.

– Красивые-Листья, ты настоящий друг! – сказала Фаншетта. – Я тебе очень благодарна… Бишу, поцелуй его!

Некрасивое лицо мальчика так просияло от радости, что стало почти привлекательным. По крайней мере, здесь, у Фаншетты, его не только не стыдились, но даже принимали в свою семью. Значит, и он, Красивые-Листья, несмотря на свои оттопыренные уши и шишковатый нос, все-таки мог кому-нибудь понравиться!

Быстро поднимаясь с пола, маленький марсианин стукнулся головой о камин и потому невольно обратил внимание на глиняный бюст женщины, которого еще накануне здесь не было.

– Это кто, Фаншетта?

– Посмотри на нее хорошенько, Красивые-Листья… Ты не находишь, что она похожа на одну нашу общую знакомую?

Красивые-Листья очень внимательно поглядел на треугольное лицо, миндалевидные глаза и тонкие улыбающиеся губы. Судя по легким морщинкам, этой женщине с мягким, симпатичным лицом можно было дать лет тридцать.

– Милое-Сердечко… – пробормотал мальчик. – Она похожа на Милое-Сердечко, только у нее совсем другое выражение.

– Это ничего не значит. Напротив даже… Потому что Милое-Сердечко – маленький дикий котенок. А женщина, на которую ты смотришь, – это… это ее мама.

– Брось выдумывать! – не удержался марсианин. – У нее матери нет, разве ты не знаешь? Ее тетка Мэго в саду подобрала.

– Ну, а дальше что? Вернее, раньше что было? Ведь у каждого есть мать, Красивые-Листья. Только иногда ее знают, а иногда – нет. Я думаю, что у Милого-Сердечка мать умерла. Во всяком случае, раз она не берет дочку к себе, она все равно что мертвая… А ты знаешь, чего Милому-Сердечку хочется? Ей хочется лучше быть сиротой, чем брошенной. В приюте у нас было много таких девочек… А если уж надо для нее выбирать маму, пусть это будет очень хорошая мама… Чтобы она ей нравилась, понимаешь… чтобы ее лицо казалось знакомым, как будто она его уже видела. Чтобы она была на нее похожа – вот что! Уверяю тебя, в тяжелую минуту это будет ей утешением.

– Да… – задумчиво произнес мальчик.

Только Фаншетте, только ей одной могла прийти в голову такая мысль! Красивые-Листья с волнением подумал о себе самом. В конце концов, его мать, как бы она к нему ни относилась, все-таки не подбросила своего ребенка, как мать Милого-Сердечка. Может быть, в глубине души она его любит, и даже очень. Просто не показывает виду… Бедняга Милое-Сердечко! Из них двоих, в общем, все-таки он счастливее, не правда ли?

Однако история этого бюста интересовала мальчика, привыкшего к точным расчетам.

– Где же ты выкопала этот бюст, такой похожий на Милое-Сердечко? Кто его слепил? – спросил он через минуту.

– Его сделали по заказу, – объяснила Фаншетта. – Вот послушай…

Девочка коротко рассказала, как две недели назад, возвращаясь из Люксембургского сада, она зашла в вагон к Эрве. Длинный вагон, разделенный занавеской, в первой своей половине был пуст и напоминал мастерскую. Как настоящая женщина, Фаншетта не устояла против соблазна приподнять занавеску и заглянуть в другую половину, затемненную спущенными шторами. Там стояли скульптуры: большие, маленькие, из камня, из бронзы, из глины – фигуры животных или бюсты людей, – и все они были подписаны именем молодого скульптора.

Значит, Эрве действительно хотел стать скульптором и еще не совсем отказался от этой профессии, как ни пугала его суровая дисциплина труда. Фаншетте очень понравились его работы. Статуи стояли словно живые и, казалось, страдали от того, что брошены в темном углу. Особенно бюсты. Один из них был только начат – должно быть, последняя работа Эрве. Это была голова женщины с треугольным лицом и локонами, собранными на затылке в узел. Ни одна черта еще не была высечена на ее узком лице, и, однако, эта женщина чем-то напоминала Милое-Сердечко. Фаншетта унесла бюст с собой…

– Тебе охота его доделать? – пошутил Эрве, когда вечером в тот же день, придя за ключами к Фаншетте, увидел свою работу. – Ты спрашиваешь, кто это? Цветочница с площади Пигаль, которая уехала на родину раньше, чем я успел закончить ее портрет… Ей было… лет восемнадцать, кажется. Нет, по правде говоря, она совсем не похожа на Милое-Сердечко, разве что овалом лица…

– Ты можешь сделать что-нибудь действительно очень трудное, Эрве? Например, женщину, похожую на Милое-Сердечко, но в возрасте ее матери?

Такое необычное предложение увлекло Эрве. Может быть, немалую роль сыграл в этом и устремленный на него просящий взгляд Фаншетты…

– Попробую, – ответил он неопределенно.

Чтобы справиться со своей задачей, он много раз приходил работать в вагон, откуда, ни слова не говоря, наблюдал за маленькой моделью. Самонадеянный ученик Берлиу лепил теперь украдкой, всегда один, скрываясь от своего насмешливого приятеля, которому так не нравилась белокурая муза, словно сделанная «из стекла».

Результатом его работы и было это женское лицо – бесспорная удача молодого скульптора.

– Милое-Сердечко видела… свою маму? – спросил вдруг Красивые-Листья.

– Нет еще… Вот она идет с Танком.

Дети, как обычно, вихрем ворвались в дом.

– Дождик-то прохладный! – входя, сказал Танк. Затем, увидев, что все остальные разглядывают какую-то статуэтку, тоже подошел посмотреть.

– Правда ведь. Танк, эта женщина похожа на Милое-Сердечко? – спросила Фаншетта, немного побаиваясь резкости суждений молодого вождя марсиан.

– Просто смешно, до чего похожа! – удивленно произнес Танк.

– Ну, так вот, старик… это портрет ее матери! Так говорит Фаншетта, – добавил Красивые-Листья, помогая Фаншетте осуществить ее план.

– Не может быть! Так у тебя теперь есть мать, Милое-Сердечко? – воскликнул Танк.

Онемев от удивления, Милое-Сердечко молчала, пожирая глазами женскую голову, и ей казалось, что она начинает ее узнавать. Вот уже две недели, как она жила благодаря Фаншетте в сказочной стране, где не было ничего невозможного, и ей все ближе становился дорогой ее сердцу образ, который она с тайной нежностью называла «мамой». Это лицо… Ну да! Она его уже где-то видела… Может быть, это оно склонялось над ее детской кроваткой?

Неожиданно девочка подошла к камину, схватила в объятия глиняный бюст и, не говоря ни слова, крепко прижимая его к груди, пустилась бежать под дождем, унося свое сокровище, чтобы спрятать его в каком-нибудь надежном месте.

– Я тебя искал, Красивые-Листья… – минуту помолчав, сказал Танк. – Твой двоюродный брат, толстый Бабио́ль, сейчас остановил меня на нашей улице. Сказал, что после обеда поедет в Шави́ль на своей повозке. И тебя возьмет прокатиться, если хочешь.

– Как бы не так! – сказал Красивые-Листья. – Сегодня после обеда я не могу. У меня работа есть в гараже. Если я ее хорошо сделаю, хозяин даст мне в конце месяца свой старый велосипед. Сам понимаешь! Поезжай-ка ты вместо меня с Бабиолем.

Добродушный великан, который по размеру вполне подходил к своему огромному грузовику, иронией судьбы был обречен носить имя «господина Бабио́ля» [21]21
  Бабиоль (франц.) – безделушка.


[Закрыть]. Это был самый симпатичный родственник в семье Красивых-Листьев. Случалось иногда, что он увозил с собой заброшенного мальчонку в свои поездки по парижским предместьям. Тогда Красивые-Листья становился предметом зависти всех марсиан.

– Поезжай вместо меня, – повторил Красивые-Листья. – Это ведь не пустяки – пройтись по лесу в Шавиле! Гляди, и дождя уже нет.

Фаншетта нерешительно посмотрела на Танка. Она подумала, что Бишу уже три дня, как сидит взаперти, и плохо выглядит. Потом ей показалось, что она слышит голос Даниэль Мартэн… И неожиданно девочка доверила Танку самое дорогое, что было у нее на свете.

– Скажи, Танк… Не возьмешь ли ты с собой моего Бишу – подышать воздухом в Шавиле? А то он опять стал зеленым… Твой двоюродный брат позволит, Красивые-Листья?

– Конечно! Малыш займет не так уж много места…

Что же касается Танка, то он немного побледнел и взглянул на Фаншетту, машинально сжимая кулаки, как всегда, когда его охватывало затаенное волнение.

– Ты… ты думаешь, что малыш… что он поедет со мной? – выговорил он наконец.

– Он будет даже очень доволен… Правда, Бишу?

– Бишу будет доволен, – повторил малыш, мирно игравший в своем углу сосновыми шишками.

Юный вождь марсиан быстро принял решение.

– Я приду за ним в два часа, – сказал он и, уже перешагнув за порог дома, обернулся и добавил: – Сегодня свежо – не забудь повязать ему шарф… А не то еще заболеет.

«И тогда вы все, чего доброго, скажете, что это из-за меня», – подумал он.

И девочка, как бы поняв его мысль, весело крикнула ему вдогонку:

– Раз уж я тебя беру в кормилицы. Танк, постарайся выйти из положения с честью, а то я не дам тебе хорошей рекомендации!

Танк этого не услышал – он был уже далеко. Шагая по тропинке, которая вела к флигелям, он с напускной независимостью насвистывал победную песню.

Бедный Танк! Если бы он знал…

* * *

– Мэтр, уверяю вас, она очень красивая, та голова, которую сделал Эрве… Она похожа на Милое-Сердечко… И вы напрасно боялись; он не продавал и не разбивал статуи – они у него все в вагоне.

– Тем лучше, девчурка, тем лучше… Но все-таки я не доверяю этому молодому прохвосту Фрэду, который по-прежнему, как тень, следует за Эрве. И я не успокоюсь до тех пор, пока Эрве не начнет опять регулярно работать здесь, в мастерской старого носорога… Да, я знаю, знаю, как он меня называет, не трудись возражать мне из вежливости… Ах, нет, ты ничего не возразила? Ты, кажется, начинаешь меня лучше узнавать? Во всяком случае, контуры русалки, для которой ты позируешь, начинают уже определяться. Ты знаешь, что такое русалка? Это дочь моря. На этот раз, как только я кончу, тебя отправят в красивый средиземноморский порт, и там ты будешь стоять, склонясь над фонтаном…

– Наш гид из Прованса – вот кто будет доволен, когда узнает об этом!

Накануне Фаншетта снова начала позировать в мастерской Бато-Лавуар. Теперь она болтала со скульптором, как со старым другом.

– Мой Бишу сейчас за городом, – продолжала она в порыве откровенности. – А вы знаете, у меня ведь есть жильцы!

– В твоих развалинах? Ты шутишь, девочка!

– Нет. Это… это птицы! С тех пор как снег идет, они прячутся в мансардах. Ведь окна-то без стекол… Только я беспокоюсь из-за кота астролога. Я ведь вам про него рассказывала. Он проводит все время на нашей крыше. Вчера он спустился к нам по печной трубе, весь черный от сажи. Боюсь, как бы он не слопал кого-нибудь из моих питомцев… Я им наверх приношу крошки… Как вы думаете, они когда-нибудь научатся меня узнавать?

– Подожди, девочка, пусть только весна придет! Когда откроешь окно, эти бесстыжие воробьи будут у тебя воровать масло прямо с тарелки… Ну вот… Можешь спускаться. На сегодня достаточно. Заплатить тебе за неделю вперед? В такую гнилую погоду твои пузыри, должно быть, плохо продаются.

– Не очень хорошо, это правда, – призналась Фаншетта, с облегчением принимая предложение старого художника.

Выйдя из Бато-Лавуар, девочка почувствовала себя богатой не только деньгами, но и временем, потому что ведь Бишу не было дома. И она решила пойти купить ему ботинки – очень красивые маленькие ботинки, которые давно приметила в витрине одного из магазинов в центре города.

Идешь за ботинками и собираешься быстро вернуться… Но разукрашенные, сверкающие огнями парижские магазины так и приковывают к себе взоры!

Фаншетта не устояла перед соблазном постоять немного перед витринами и, как это называют все девушки в Париже, «полакомиться вприглядку». Поэтому было уже поздно – почти что время обеда, – когда она возвратилась на улицу Норвен, заранее готовясь выслушать упреки мадам Троньон.

Она немного удивилась, заметив у ворот сада огромный грузовик господина Бабиоля. Но как она испугалась, когда навстречу ей, размахивая руками, выбежал расстроенный шофер!

– Наконец-то! Вот уже час, как я тебя жду. Только что пришел врач, я не мог оставить твоего парнишку одного с этой ведьмой, твоей теткой, которая только и умеет что кричать да действовать людям на нервы!

– Доктор? Что случилось, господин Бабиоль? Тетка заболела?

– Нет! С твоим… с твоим братишкой случилось несчастье, когда он в Шавиле в лесу играл с большим мальчиком. Должно быть, он поскользнулся и упал. Он немного поцарапал себе кончик носа. Но главное, одна нога перестала двигаться… Тогда я позвал доктора… А этот негодный Танк, как угорь, улизнул, только мы приехали. Бросил меня с малышом на руках и побежал, будто у него земля под ногами горит… Чтобы я еще когда-нибудь катал ребят на своем грузовике!..

Фаншетта не слышала последних слов, произнесенных славным господином Бабиолем. Она была уже у постели Бишу, который заливался горючими слезами, не желая слушать уговоров доктора.

– Не плачь, паренек, не плачь! – говорил доктор. – У тебя нога сломана. Я тебе другую смастерю – красивую, из гипса, белую как снег. Увидишь, как это интересно… А вот и твоя сестра, наверно? Она тебе много всяких историй успеет рассказать за сорок дней, что ты пролежишь в постели… Кстати, об историях… Расскажи-ка нам, как тебе удалось разломать свою ногу на две половины?

– Не знаю, – сказал Бишу, прекращая рев.

Теперь, когда Фаншетта была рядом с ним и он обнимал ее за шею, мальчик чувствовал себя спокойнее.

– Я был в лесу с Танком. А на земле было скользко… Я побежал за котенком. А Танк сказал – это кролик. И там была дырка, и перед дыркой палка… Я не видел кролика, я не видел дырку, и я упал в дырку… – старательно объяснил он. – А потом у меня нога больше не двигалась.

Мальчик невольно сопроводил свой рассказ движением, сделал гримасу, вскрикнул и снова принялся плакать.

– Успокойся, Бишу. Все пройдет. Только скажи, где был Танк, когда ты упал? – спросила Фаншетта.

– Впереди… чтобы поймать кролика. И он меня поднял. Когда увидел, что я не могу ходить, он совсем заболел, весь затрясся… не мог меня держать… А потом он сказал господину Бабиолю… А потом мы приехали сюда… Где он, Танк? Скажи, Фаншетта!

* * *

Волнение Бишу и Фаншетты уже улеглось. Сидя в постели, малыш с любопытством разглядывал свою «гипсовую ногу» и убеждал кота:

– Почему ты не хочешь, чтобы я завязал твою лапу лентой, Затмение? Она станет крепкая и никогда не сломается.

Бродяга-кот астролога явно с этим не соглашался. Он мягко, но энергично сопротивлялся попыткам Бишу. Вдруг усы его вздрогнули и дали ему знать, что враг близок.

«Внимание, марсиане!» Одним прыжком кот очутился под кроватью. В эту минуту в комнату вошел Головешка в сопровождении близнецов.

– Танка не видела, Фаншетта? – спросил рыжеволосый мальчик.

– Нет…

– Сегодня вечером ни-ни-никто не мо-мо-мо… – начал один из близнецов.

– Не может найти, где от спря-спря-спрятался, – закончил другой.

– Тебе не очень больно, Бишу? – спросил Головешка. Как у всех обитателей этой улицы, у него были сильно преувеличенные сведения о катастрофе.

– Не очень, – честно признался Бишу.

– А Танк-то, наверно, думает, что тебе по меньшей мере отрежут лапу и ты будешь всю жизнь ходить на костылях. Кто сейчас беспокоится, так это он, – заявил Головешка, не лишенный рассудительности.

Мрачное высказывание Головешки рассмешило Бишу и близнецов, но зато Фаншетту очень расстроило. Целиком поглощенная заботами о Бишу, она совсем забыла про Танка. И только теперь, слушая маленького марсианина, вдруг поняла, что в глазах отщепенца Танка несчастный случай с Бишу должен был принять размеры настоящей катастрофы.

– Ты знаешь, где живет Танк?

– Да. На улице Сен-Венсе́н, в самом низу, в последнем доме налево. На шестом этаже, дверь напротив входа.

– Вы втроем побудете с Бишу несколько минут, правда? Мне надо уйти. Подождите, пока я вернусь.

– Куда идешь?

– Скажу, когда вернусь.

Фаншетта быстро схватила плащ, повязала голову платком, спрятав под ним свои золотистые волосы, и исчезла в зловещей темноте ночи. Почти бегом она добралась до дома, где жила семья Танка. Несмотря на поздний час, в их квартире горел свет. Ни минуты не колеблясь, Фаншетта постучала в засаленную дверь.

Мать Танка открыла ей. Это была высокая женщина с угловатым лицом и непреклонным взглядом.

– Что, Танк дома, мадам? Я хотела бы повидать его. Простите, что пришла так поздно… Я сестра Бишу, – объяснила Фаншетта.

– Он не вернулся, – сухо ответила женщина.

– А!.. И вы не знаете, где он сейчас, мадам?

По-видимому, известие о несчастном случае уже дошло и до улицы Сен-Венсен, потому что мать Танка, отрицательно покачав головой, только и ответила:

– Надо же быть такой дурехой, как ты, бедная девочка, чтобы доверить ребенка этому мальчишке… После того, что ты о нем знала…

Вот как живет, оказывается. Танк! На Фаншетту повеяло ледяным холодом. Она быстро попрощалась… Впрочем, ее и не пригласили зайти в дом.

Медленными шагами направилась она к саду Норвен по улице де-Соль, совершенно безлюдной в этот зимний вечер. Туманные круги света, бросаемого фонарями, то здесь, то там вырывали из темноты серый, смешанный с грязью снег, еще больше подчеркивая тоску унылой, холодной ночи.

Где был сейчас Танк? Что он делал? Какие безумные, тревожные мысли терзали его бедную голову?

Подул холодный ветер, и Фаншетта сунула руки в карманы. В правом кармане она нащупала жетоны для телефона-автомата. Две минуты спустя, добравшись до площади дю-Тертр, Фаншетта входила в кафе, чтобы поговорить по телефону, с Даниэль Мартэн.

– Господи! Дай бог, чтобы она оказалась дома… – шептала Фаншетта, ожидая, пока ответят на ее звонок.

Даниэль Мартэн была у себя, и сообщение Фаншетты сильно ее встревожило.

– Надо разыскать Танка, Фаншетта. Сегодня же… Ты не представляешь себе, как серьезно для этого мальчика то, что случилось! – говорил далекий взволнованный голос. – Я уверена… – слышишь? – уверена, что его отчаянию нет конца… Он, вероятно, думает, что Бишу на всю жизнь остался калекой. Мальчик чувствует на себе проклятие, он убежден, что весь мир его снова осудит… Быстро, Фаншетта, ищи его, а не то он погиб!.. Я отсюда никуда не уйду, – продолжала Даниэль Мартэн после короткого молчания. – Позвони мне через час, если ты его не найдешь. Я предупрежу Дюбоста, мы будем искать его вместе. Быстрей, Фаншетта, быстрей! Ищи его. Я чувствую, что тут дорога каждая минута…

* * *

Вот уже три четверти часа, как, дрожа от холода и волнения, Фаншетта бродила по переулкам Монмартра, по тем местам, где, ей казалось, мог искать себе убежище Танк. Но все ее поиски были напрасны.

Она решила сделать последнюю попытку и зайти в кафе «Кролик Жиля», где на вывеске, нарисованной Жилем, был изображен кролик, выскакивающий из кастрюли. Один из официантов в этом кафе – тот самый, что собирал для Милого-Сердечка окурки из пепельниц, – был другом Танка. Но и он, увы, в этот вечер не видел маленького марсианина…

А что, если Танк за то время, пока она его искала так далеко, в конце концов вернулся в свой флигель в саду? Ему не впервой было проводить ночь в этом флигеле, на железном стуле…

Фаншетта решила испробовать этот последний шанс, перед тем как опять позвонить Даниэль Мартэн и вызвать ее среди ночи. По-прежнему чуть ли не бегом она возвратилась на улицу Норвен.

Вдруг она увидела худую, съежившуюся фигурку, которая словно сторожила кого-то, схватясь руками за ржавую решетку ворот. Сердце ее забилось, и она ускорила шаг.

– Танк! – крикнула она, бросаясь к нему. – Танк!

На мальчика крик подействовал, как удар кнута. Не зная, что девочка от него хочет, он только и думал, как бы убежать. Совсем как Милое-Сердечко в Люксембургском саду…

Но у Фаншетты в эту минуту не было в руках, как тогда, корзины с колбами. Она уже почти догнала беглеца на улице Норвен, в самом низу, как вдруг он резко свернул в сторону, поднялся снова вверх, свернул направо и ринулся на нескончаемо длинную улицу Берт…

Дети одновременно добежали до лестниц, которые ведут вниз – к фуникулеру.

– Танк! – снова крикнула Фаншетта.

Приближаясь к скользким, обледеневшим ступеням, она инстинктивно замедлила шаг.

Но Танк не остановился. Сознательным, если и не вполне рассчитанным движением мальчик бросился в темную пропасть слева от лестницы…

* * *

– Как имя больного, которого вы ищете, мадемуазель?.. Жак Леро́, по прозвищу Танк?.. Погодите… Он в девятой палате. На втором этаже. Вон там, в глубине, большое здание.

Фаншетта плохо переносила запах эфира, тревожную атмосферу больниц… Однако она ни за что на свете не отложила бы своего прихода к Танку. Сегодня ей впервые разрешили его увидеть после той трагической ночи, когда маленького марсианина с глубокой раной на голове, но без других повреждений, подобрала «скорая помощь».

– Он просто железный, этот мальчишка! При таком прыжке другой бы десять раз умер, – рассказывала медицинская сестра, провожая Фаншетту к нему в палату. – Да, это не какой-нибудь неженка! Вот уж кого не назовешь недотрогой!.. Это ваш брат?.. Нет? Тем лучше для вас!.. Потому что в четверг приходила его мать… Так вот, он притворился, что крепко спит, чтобы ее не видеть и с ней не говорить… Я уже начинаю понимать его характер. Правда, она тоже не очень-то ласковая, его мать… Не часто приходится ухаживать за такими детьми… Совсем еще мальчик!.. Ну, ничего, скоро встанет на ноги. Это живучее семечко… Вот он, ваш товарищ, в углу налево… Верно, он вас увидел, раз принимается снова спать. Потрясите его немного! Уверяю вас, он не из чувствительных.

Фаншетта остановилась у постели Танка и молча поглядела на осунувшееся, свинцово-бледное лицо маленького паши в тюрбане из бинтов. Руки Танка лежали на простыне, и он машинально, не открывая глаз, сжал кулаки.

– Здравствуй, Танк, – прошептала Фаншетта, садясь на стул между стеной и кроватью. – Я очень рада была узнать, что ты скоро поправишься… Медицинская сестра мне сказала. И еще она сказала, что мне можно поговорить с тобой… Я принесла тебе апельсин… И леденцов. Вот, кладу их тебе на столик.

Фаншетта замолчала. Веки и губы юного марсианина были плотно закрыты, и можно было подумать, что он действительно спит. Но его прерывистое дыхание и побледневшее лицо говорили о том, что он напряженно вслушивается в каждое слово, сказанное гостьей… Гостья, однако, начинала пугаться и его бледности и его молчания. «Он не из чувствительных…» Что она понимает, эта сестра!.. «Никто не умеет чувствовать так глубоко, как этот мальчишка с угрюмым лицом», – говорила Даниэль Мартэн. Может быть, лучше сейчас же уйти? Нет, все-таки надо ему сказать…

– Слушай, Танк, – сказала Фаншетта и еще ближе подвинулась к маленькому дикарю. – Слушай… Я пришла сказать тебе кое-что… Во-первых, Бишу чувствует себя прекрасно. А то, что он ногу себе сломал, так это пойдет ему только на пользу. Теперь он сам захочет учиться читать. Это единственная память, которая у нас останется об этой истории. Потом… потом я хочу попросить тебя об одной услуге. Через неделю ты отсюда выпишешься, правда? Мне придется часто позировать у Берлиу. Может быть, ты согласишься приходить к нам домой, посидеть немного с Бишу, пока меня не будет? Я боюсь доверить его Милому-Сердечку – ведь она еще маленькая. А остальные такие легкомысленные… Если б ты только согласился. Танк! И потом, знаешь, мне кажется, Бишу любит тебя больше всех. Каждый день он про тебя спрашивает… Он даже прислал тебе рисунок. Вот он, я чуть не забыла его в кармане. Это грузовик Бабиоля – я говорю это тебе на случай, если ты не догадаешься. Кладу его в коробку с леденцами… До свиданья. Танк! Я приду навестить тебя в субботу.

И, видя, как из-под век, которые мальчик напрасно старался держать закрытыми, неудержимо катятся слезы, Фаншетта быстро, не оборачиваясь, ушла.

А маленький марсианин, освобожденный от страшной тяжести и снова испытывая радость жизни, в смятении кусал подушку, чтобы никто не услышал его рыданий. Настоящие парни не должны плакать!