Текст книги "Гарри Диксон. Дорога Богов (Повести)"

Автор книги: Жан Рэй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

Ночной визитер

Сестры Джейзон, Элоди, Матильда и Мюриель, жили в красивом особняке, стоящем на углу главной площади и улицы Статуй, названной так из-за двух бюстов каких-то неведомых великих людей.

Богатые и властные женщины принадлежали к мелкой аристократии округа и весьма гордились своим сословным положением.

Снисходя до посещения послеполуденных приемов некоторых харчестерских дам, сами они никогда не принимали у себя из принципа и, несомненно, из скупости.

Давно заведенное правило имело лишь одно исключение – его сделали для мистера Эйба Ниггинса, архивариуса города и человека обширных исторических и геральдических познаний.

Некогда мистер Ниггинс, проведя многочисленные изыскания, составил генеалогическое древо семейства Джейзон и вывел заключение о благородном происхождении дам, что и оказалось причиной еженедельной щедрости сестер по отношению к его особе.

Каждый четверг старый педант заходил в господский дом на стаканчик флердоранжевой настойки, которую заедал одним печеньицем, а вечер заканчивал обсасыванием одной сливы, вымоченной в водке.

Иногда мистеру Ниггинсу разрешалось привести с собой племянника Чарли, который закончил учебу в Лондоне и, получив диплом фармацевта второго класса, мечтал стать наследником аптекаря Эшера. Конечно, такое будущее, пропитанное ароматами шалфея, лаванды и ревеня, не могло пленять ладно скроенного парня с приятным лицом, но так решил дядюшка Ниггинс, человек упрямый и зажиточный, чье богатство превосходило состояние сестер Джейзон.

Ходили слухи, что старый упрямец мечтал об альянсе между двумя семействами и двумя состояниями, хотя Чарли было всего двадцать пять, а мисс Мюриель Джейзон, младшей сестре, давно исполнилось сорок.

Первый четверг приема после ночи двойного исчезновения был, конечно, посвящен обсуждению невиданного события. Дамы Джейзон не поскупились на расходы.

Флердоранжевую настойку заменили кофе, сухое печенье – ромовыми бабами и булочками со сливочным маслом, фрукты из водочного сиропа – выдержанным зеленым шартрезом, а для Чарли поставили коробку с сигарами.

Сестры Джейзон разительно отличались друг от друга: старшая Элоди была сухой и угловатой, пятидесятилетняя Матильда – крепкой и краснощекой, а младшая Мюриель – маленькой, худенькой и столь невзрачной, что ее обычно не замечали.

С общего согласия слово предоставили мистеру Эйбу Ниггинсу.

– Надо же такому случиться – я к четырем часам отправился в «Позолоченный скипетр» выпить традиционную кружку пива и немного задержался… Не более четверти часа! Иначе увидел бы незнакомца, который звонил в дверь дам Слоуби и Вуд!

– Работай я в полиции, – вмешалась мисс Элоди, – то порылась бы в прошлом этих дам, но, будучи частным лицом, не собираюсь давать ей полезные советы.

– Я хорошо знал, чем они занимались здесь, в Харчестере, – задумчиво кивнул архивариус, – но не все нам ведомо: сердце женщины – глубокий сосуд, сказал один поэт, скорее всего француз.

– Мы навещали их, – продолжила старшая из сестер Джейзон, – ибо следует признать, во всем Харчестере не сыщется лучших партнеров в криббедж, к тому же мне нет дела до сплетен и пересудов.

– Какие «сплетни и пересуды» ходят на их счет? – осведомился Чарли.

– Похоже, что когда-то…

Слова замерли у нее на устах, и она глянула на младшую сестру.

– Мюриель, пойдите и проследите за кофе, – приказала она.

Младшая сестра покорно удалилась.

– Есть вещи, которые не предназначены для юных ушей, – наставительно разъяснила старшая. – Итак, скажу, когда-то мисс Вуд захаживала на улицу Утерянной Головы!

Мистер Ниггинс обеспокоенно посмотрел на нее.

– Неужели? Это действительно компрометирует девушку, хотя, впрочем, ничего не объясняет.

– Конечно ничего! – возразила мисс Элоди пронзительным голосом. – Но я, к примеру, не вынесла бы, поступи так Мюриель. Почему муниципалитет терпит подобную гнусность?

Мистер Ниггинс согласно вздохнул и скосился на племянника, который наслаждался сигарой из светлого табака и, похоже, не прислушивался к разговору.

Улица Утерянной Головы получила название из-за древней безголовой статуи, установленной в нише, и была проулком, проходящим вдоль заднего фасада городской ратуши. Здесь стоял один-единственный дом – древний особняк с дрянной репутацией из-за благожелательного отношения хозяина к некоторым галантным встречам.

Жители Харчестера избегали ходить по этому проулку, предпочитая делать обход по соседним улицам.

И только приезжие в базарные дни заходили в подозрительный дом и без всяких предрассудков наслаждались обильной едой и выпивкой.

– Ба, – повторил мистер Ниггинс, – это ничего не доказывает, моя дорогая, хотя я не одобряю всех тех, кто компрометирует себя и рискует репутацией, посещая притон, наносящий ущерб чести нашего города.

Беседа о злосчастной улице на том и завершилась, ибо в комнату вернулась мисс Мюриель с великолепным кофейником из массивного серебра.

Когда зеленый шартрез разлили по рюмкам, все пришли к заключению, что было совершено преступление, и на столь успокоительной ноте расстались.

В коридоре Чарли чуть-чуть задержался, пока мисс Элоди помогала дядюшке Эйбу надеть пелерину, а Мюриель через открытую дверь смотрела на ласточек, собиравшихся в далекий осенний полет.

Матильда подошла к Чарли, пожала ему руку и прошептала: «Спокойной ночи».

В одиннадцать часов Харчестер спит так, как спит любой провинциальный городок.

Два ночных сторожа, которые обходят городские стены и встречаются шесть раз за ночь, решили на этот раз проводить дозор совместно и из осторожности спрятались в одну из будок, устроенных в нише крепостной стены, чтобы распить бутылку холодного пунша.

Так они отгородились от неприятных ночных случайностей. Башенные часы городской ратуши оказались единственным свидетелем, заметившим, как вдоль здания проскользнула чья-то тень, но поскольку куранты были изготовлены из железа и бронзы, ночной прохожий их не интересовал.

Тень поспешно углубилась в проулок, чье название приводило в негодование провинциальных Тартюфов, и толкнула приоткрытую дверь старого особняка.

Венецианская лампа не могла разогнать мрак в прихожей, столь же темной, как и проулок.

Заспанный слуга высунул голову из закутка и пробормотал несколько слов – он узнал гостя. Потом, волоча ноги, отвел в гостиную с «арабским столиком», зажег единственный газовый рожок и удалился.

Через пять минут дверь снова отворилась, и слуга поставил на стол бутылку вина и два бокала, сонным голосом объявив, что «дама уже явились».

Женщина вошла, кутаясь в длинную пелерину, и сбросила ее на стул.

Через мгновение мисс Матильда Джейзон с рыданием повисла на шее Чарли Ниггинса:

– Боже, бедняжка Чарли, что с нами станется?

– Мы должны бежать, – энергично заявил Чарли Ниггинс, – иначе все пропало!

– Да… вчера были Арабелла и Бетси. Завтра наступит наш черед.

– Думаю, вы правы, Тилли. Я все подготовил. Мы выберемся из города через южные ворота. Я спрятал автомобиль в зарослях ивняка неподалеку от дороги. Завтра будем в Лондоне, а вечером в пути на континент.

– Боже да внемлет вам, мой милый!

– Пошли, в полночь мы должны быть далеко.

– Я боюсь, – прошептала женщина, прижимаясь к Чарли.

– Кого, Тилли?

– Того, кто бродит по улицам Харчестера по ночам, – в страхе простонала она.

– Да, – вздрогнул он, – ужасная ночь!

Помог Матильде встать и накинуть на плечи плащ. Потом двинулся впереди нее по темной улице.

Они выбрались из улицы Утерянной Головы через калитку маленького садика, заросшего кустами и розовым лавром, откуда открывался вид на горделивые дома на улице Кедров.

Чарли вскинул голову и посмотрел на освещенное окно в одном из зданий.

– Дядюшка Эйб все еще бодрствует, – пробормотал он. И вдруг вздрогнул: на опущенной шторе появились две тени. – Дядюшка! А вы узнали вторую тень, Тилли?

– Нет, Чарли.

– Комиссар Брюстер!

– Мы должны уехать, уехать, уехать, – с тоской проговорила она.

Оба поспешили к крепостной стене.

Ночные сторожа уже давно прикончили огромную плоскую бутылку холодного пунша и крепко спали, а потому не заметили ночных беглецов, покинувших город через южные врата.

Через четверть часа крохотный автомобиль на полной скорости несся в сторону Лондона.

В этот самый час мистер Эйб Ниггинс, глядя на скатерть Арабеллы Слоуби, где красовался небольшой рисунок карандашом, читал комиссару Брюстеру курс античной истории:

– Безусловно, Брюстер, это кое-что значит. В последние века города часто изображались в виде гербов. Рим, Лондон, Париж, Гент, Брюгге имеют свое собственное изображение, выполненное в духе этого пакостного рисунка.

Набросок на скатерти относится к античному городу; на мой взгляд, это символическое изображение Вавилона, каким его находят на древних картах.

– И это означает?

Архивариус пожал плечами.

– По правде говоря, не знаю, мой дорогой Брюстер, за исключением того, что чудотворцы древности частенько пользовались им для своих фокусов.

– По моему мнению, – сказал комиссар, избегая говорить о смысле рисунка, – со всей очевидностью следует, что набросок был выполнен не по рассеянности, как поступают с задумчивые люди, рисующие на скатерти. У него законченный вид. Бойницы тщательно обозначены; посмотрите, с какой точностью нарисованы пики алебард. Хотелось бы знать, видела ли Сара Флеггс другие такие изображения в доме хозяек.

– Вы рассуждаете как полицейский, – сказал мистер Ниггинс, – я отказываюсь разбираться в ваших доводах, дружище.

– Ба, – возразил мистер Брюстер, – полагаю, игра не стоит свеч, и мы парим на крыльях чистого романтизма, мистер Ниггинс!

Лицо архивариуса выразило живейшее отвращение. Романтизм, смысла которого не понимал, ассоциировался в его голове со столь ужасными вещами, как холера, проказа, атеизм и преступный гипнотизм.

– Лучше выпьем по глотку старого бренди, чтобы забыть об этих злосчастных событиях, нарушивших мир, в котором мы так нуждаемся, дабы жить и продолжать здоровые и полезные исследования, – помпезно заявил он.

Они чокнулись, но не успели поднести бокалы к губам, как их лица исполнились удивления.

Воздух разорвал вой сирены, и из глубины ночи с адским ревом возник мощный автомобиль.

По шторам скользнул двойной луч фар. Потом мотор заглох – машина замерла перед дверью.

Через мгновение раздался звонок.

– Быть того не может! – воскликнул мистер Ниггинс. – Такого никогда не случалось… Мистер Брюстер, разве уже не полночь?

– Значит, дело не терпит отлагательства, – сказал комиссар.

– Никогда моя служанка Ноэми не согласится открыть дверь в столь поздний час незнакомцам, явившимся в подобном экипаже, – простонал архивариус. – Даже я…

– Я пойду с вами, – мужественно решил комиссар. – Но ничто не мешает нам посмотреть, кто явился, и узнать цель визита…

– Весьма справедливо, – подтвердил мистер Эйб Ниггинс. – Я сделаю это, если только вы не решитесь сделать это вместо меня. Но я бы посоветовал не слишком высовываться из окна. Вы будете слишком хорошей мишенью для преступника, вооруженного револьвером.

Но комиссар уже крикнул в приотворенную створку:

– Кто там?

– Не здесь ли находится комиссар Брюстер? – спросил мужской голос. – Я был в комиссариате, меня послали сюда.

– Это я. А что вы желаете?

– Лондонская полиция!

Мистер Брюстер наклонился над подоконником и увидел на капоте мощного автомобиля полицейскую фару.

– Спускаюсь.

Мистер Ниггинс, истинный гражданин славного города Харчестера, не скрыл горячего любопытства.

– Примите этих господ здесь, Брюстер, – быстро проговорил он. – Быть может, я окажусь полезным.

Комиссар с радостью согласился, и после относительно долгого ожидания визитеры – их было двое – вошли в рабочий кабинет старого архивариуса.

– Комиссар Брюстер? – спросил высокорослый джентльмен с суровым, но симпатичным лицом.

– Он самый…

Мистер Брюстер внимательно разглядывал ночного посетителя, лицо которого показалось ему знакомым. Он вдруг удивленно воскликнул:

– Или глаза обманывают меня, или я говорю с мистером…

– Гарри Диксоном! А это мой ученик Том Уиллс.

Мистер Ниггинс ринулся к буфету и извлек два огромных бокала, которые поспешно наполнил бренди.

– Какое счастье, господа, принимать столь знаменитых полицейских в моем скромном жилище! Позвольте представиться: Эйб Ниггинс, архивариус города Харчестера, член-корреспондент лондонской Академии истории и надписей.

– Автор известной монографии о римских дорогах в стране галлов, – с улыбкой дополнил Гарри Диксон.

Мистер Ниггинс покраснел от гордости и удовольствия.

– Ах! Мистер Диксон, вы льстите мне!

Все сели за стол; бренди у мистера Ниггинса было отличным, и хозяин вновь удостоился похвал.

Гарри Диксон, как знаток, оценил напиток, поставил на стол бокал и обратился к комиссару.

– Ваша записка об исчезновении дам Слоуби и Вуд попала в Скотленд-Ярд на следующий день после происшествия, – сказал он. – Посмотрите на эти фотографии.

Он протянул мистеру Брюстеру два черно-белых снимка.

– Это они, не так ли?

– Да, – воскликнул комиссар, – это они… Но, Боже, это фотографии двух женщин…

– Мертвых, более того, убитых, мистер Брюстер!

Из двух глоток вырвался одновременный вопль ужаса.

– Что случилось с бедняжками?

Гарри Диксон сурово покачал головой.

– Довольно загадочная и столь же сумрачная история, о которой я готов поведать.

Некоторое время назад мы вышли на след банды негодяев, которые занимались выпуском фальшивой монеты, по крайней мере, мы так считали.

Прошлой ночью мы окружили их логово в старом доме в северном пригороде Лондона.

Полиция ворвалась в дом внезапно.

Добравшись до подвала дома, наши люди увидели человека в вечернем костюме, убегавшего с криком «Тревога!».

Последовал залп, и он рухнул на землю с пулей в сердце.

В то же мгновение в соседнем помещении раздался другой залп.

Мы ринулись туда и увидели невероятное зрелище. В подвале агонизировали четверо мужчин в таких же одеждах, как и первый.

Один из них, связанный по рукам и ногам и сраженный выстрелом в упор, лежал на полу, второй ужасно кривился – от него разило мышьяком, два остальных прострелили себе голову.

Полиция довольно быстро восстановила события.

Двое самоубийц расправились со своими жертвами и покончили с собой, чтобы не попасть живыми в руки правосудия.

На трупах не обнаружили никаких документов! Все они были людьми зрелого возраста и, похоже, принадлежали к достойному сословию, судя по ухоженным рукам и элегантным одеждам. Загар наводил на мысль об иностранцах, итальянцах или испанцах, но здесь доказательств никаких нет.

Подвал обыскали и нашли небольшой станок, который на первый взгляд походил за типографский пресс. Но нет. Его, скорее всего, использовали для обработки мягкого и очень ковкого металла.

В углу стояли печь и пара тиглей из жаропрочного камня.

После долгих поисков обнаружились две разбитые литейные формы, могущие служить для отливки монет, но их размолотили в порошок, а потому восстановить их оказалось невозможно.

В порошке присутствовали следы чистого золота. И более ничего.

Все оборудование было очень примитивным, и мы терялись в догадках о причине, собравшей этих людей в пустом жилище и заставившей их предпочесть смерть аресту. По мнению полиции, которое я разделяю в настоящее время, мы вышли на след преступников, напуганных так сильно, что они не хотели попасть в наши руки живыми.

Ничего примечательного в остальной части дома. Скажем больше, мы еще никогда не видели столь плохо организованного и замаскированного логова. Обследуя подвалы, мы наткнулись на небольшой закуток, заполненный отбросами, где лежали два трупа…

– Трупы дам из Харчестера! – простонал Брюстер.

– С момента их смерти прошло совсем мало времени…

– Как их убили? – с дрожью спросил Ниггинс.

– Я не успел сказать – их удавили, но весьма необычным способом. Шеи несчастных были скручены в области затылка чудовищной рукой – таких рук, по мнению ученых, у людей не бывает.

Глаза детектива упали на скатерть, расстеленную на столе.

– Что это?! – воскликнул он, указывая на рисунок.

Мистер Брюстер поспешил объяснить.

– Такой же рисунок красной тушью находился в том подвале. Он красовался на куске пергамента. Вы знаете, что он означает? – спросил сыщик.

Мистер Ниггинс с радостью дал объяснения.

– Значит, символическое изображение древнего Вавилона, – пробормотал Гарри Диксон. – В самом деле, странно! Но в этом деле странно решительно все.

Он повернулся к мистеру Брюстеру.

– Нет ничего невозможного в том, что часть тайны касается Харчестера…

– Боже, разве такое возможно! – Мистер Ниггинс воздел руки к потолку.

– Я прибыл ночью, чтобы скрыть наш приезд от жителей города. Вы поставите автомобиль в надежное место, чтобы он не бросался в глаза любопытным. Завтра у вас базарный день, не так ли?

– Да, мистер Диксон.

– Мы с учеником на более или менее долгий срок поселимся в Харчестере. Возьмем патент на розничную торговлю или что-то в этом роде и сделаем вид, что наши дела процветают. Нужна ваша помощь, мистер Брюстер. Более далеких проектов я не строю. Предпочитаю положиться на волю случая, если не на свою добрую звезду. Кстати, кто в Харчестере владеет маленьким двухместным «моррисом» старой модели?

– Мой племянник Чарли пользуется таким! – в тревоге воскликнул мистер Ниггинс. – Позвать его?

Гарри Диксон показал на висевший над камином портрет.

– Если ваш племянник выглядит как этот джентльмен, этого делать не стоит.

– Это действительно он, – подтвердил архивариус.

– А знакома ли вам довольно плотная краснолицая дама, которая отзывается на нежное имя Тилли?

– Тилли… Нет, впрочем, так иногда величают мисс Матильду. Да, мисс Матильду Джейзон.

– Как вы думаете, где она в этот час?

Мистер Ниггинс побагровел. Где могла быть мисс Матильда Джейзон, как не у себя в постели в суровом доме на площади.

– Прошу прощения, мистер Ниггинс, – продолжил детектив. – Вашему племяннику и мисс Матильде Джейзон повезло встретить нас на лондонской дороге, поскольку мы помогли им устранить поломку двигателя…

Мистер Ниггинс уже не слушал. Он бросился в комнату племянника и вскоре вернулся в полном отчаянии.

– Несчастный!.. Несчастная!.. Какое бесчестье!

Так бедный архивариус узнал о странном бегстве мистера Чарли Ниггинса и мисс Матильды Джейзон. Но по договоренности с детективом и мистером Брюстером было решено поставить в известность только сестер Джейзон, а остальных жителей оставить в полном неведении о новом бедствии.

Ужин в Лондоне и ужин в Истере

В Харчестере есть таверны и скромнее «Позолоченного скипетра». Они расположены на небольших улочках, прилегающих к главной площади. Их посещают торговцы овощами, живой морской рыбой, продавцы лавчонок в основном в базарные дни, чтобы выпить кружку эля и съесть незамысловатое дежурное блюдо.

Одна из них, увенчанная претенциозной вывеской «Герцог Гранмус», на самом деле жалкое кабаре, собирает клиентов только из-за низких цен, с помощью которых обходит конкурентов.

Быть может, именно поэтому мистер Казимир Эшер, аптекарь, фармацевт и торговец целебными травами, выбрал ее для своих возлияний.

Он не считался завсегдатаем, но часто заходил выпить стаканчик-другой и дать совет, явно ожидая, что за него заплатят выпивкой.

В этот день мистер Эшер вошел в таверну в дурном расположении духа, и оно не улучшилось при виде двух клиентов, маленькими глотками цедивших портвейн, двух бродячих торговцев вразнос, которые на несколько часов раскладывали товар в любом подходящем месте – на том или другом углу улицы, чтобы продать травы и пряности.

Мистер Эшер бросил на них черный взгляд и заказал себе пивной грог.

Более пожилой из торговцев пытался привлечь внимание аптекаря, но тот делал вид, что ничего не замечает.

Робкий торговец набрался смелости и, приподняв фетровую шляпу с широкими полями, приблизился к аптекарю.

– Господин фармацевт? – любезно осведомился он.

– Он самый, – грубо проворчал мистер Эшер. – Что нужно?

– Боюсь, вы без особых обид смиритесь с небольшой конкуренцией с нашей стороны на харчестерском базаре.

– Вы действительно боитесь этого? – взвился мистер Эшер. – Так вот, отвечу вам со всей откровенностью, что, презирая конкуренцию, которую вы хотите составить моему заведению, я возмущен безразличным отношением коммуны к шарлатанам вашего толка.

– Меня зовут Слайм, – сказал торговец вразнос.

– Вы и вправду похожи на слизняка! – скривился мистер Эшер.

– Возможно, – тихо ответил торговец, – но я как-то прочел, что некий гражданин по имени Эшер был повешен, а потому согласитесь со мной, господин фармацевт, что имя в делах не играет особой роли.

Аптекарь замолчал и уткнулся носом в стакан грога.

– Я хорошо знаком с вашим помощником, мистером Чарли Ниггинсом, – продолжил Слайм. – Он несколько раз продавал мне отличный товар. Почему бы нам не договориться о том же, мистер Эшер?

– Чарльз вам продавал товар? – мистер Эшер засопел как морж. – Без моего ведома и даже не поделившись доходом. Ай-яй-яй! Я всегда считал, что этот парнишка плохо кончит!

Однако расклад стал иным – мистер Эшер уже не столь злобно смотрел на шарлатанов, которые могли превратиться в клиентов.

– Видите ли, – продолжил бродячий торговец, – я буду покупать у вас не очень ходкий товар, к примеру, масло базилика, васильки, ликоподий, кое-какие снадобья.

Лицо мистера Эшера сияло.

– Договоримся, – сказал он. – Самое главное познакомиться, не так ли?

На этой доброй ноте они закончили разговор и скрепили его виски, за которое заплатил бродячий торговец, что пришлось по душе старому аптекарю.

– Можем встретиться как-нибудь вечером, – предложил мистер Слайм.

– Буду ждать вас у себя… на ужин, – после недолгого колебания заявил Эшер.

Так был заключен союз между харчестерским аптекарем Казимиром Эшером и Гарри Диксоном под именем Питера Слайма.

У писателей есть много общего, а именно вместе с джиннами из сказок «Тысячи и одной ночи» они умеют перемещаться на крыльях мысли и увлекать за собой читателей.

И последние оказываются в мгновение ока в Лондоне, в простеньком отеле на Юнион-стрит, что неподалеку от Саусуорк-Парк, где под вымышленными именами остановились Чарли Ниггинс и Матильда Джейзон.

Как все слабовольные существа, они никак не могли принять решение.

Вместо того чтобы отправиться на континент, как намеревались, они укрылись в номере, заказывали в него еду и перебрасывались редкими словами, в которых сквозили страх и опасения.

Десять раз за час Чарли приподнимал занавески на окне и выглядывал на серую безлюдную улицу.

– Этот прохожий… Этот полисмен вот уже четверть часа дежурит на углу улицы… Этот курьер… Этот торговец вразнос…

Вдруг они в ужасе замерли.

Разносчик газет кричал о таинственной бойне на Кок-стрит. Услужливый грум поспешил принести им один из вечерних выпусков с еще не просохшей типографской краской.

Чарли Ниггинс равнодушным взглядом скользнул по колонкам, и вдруг его глаза остановились на ужасных фотографиях харчестерских дам.

Он глухо застонал, едва не лишившись чувств, и неловко попытался спрятать газету, но мисс Джейзон уже вырвала ее из его рук, смертельно побледнела, однако нашла силы не потерять сознания.

– Чарли, – с неимоверным усилием произнесла она, – они погибли. От руки бандитов, которые предпочли смерть любому другому исходу. Что случится с нами?

Молодой Ниггинс успокоился после основательного глотка виски.

– Одному Богу известно, Тилли, не решит ли все проблемы эта двойная смерть, – пробормотал он.

Мисс Джейзон закрыла глаза и задумалась.

– В чем нас могут обвинить? – продолжил Чарли. – В том, что мы вызвали скандал на потребу злым языкам Харчестера? В конце концов, Тилли, я похитил вас и ничего более.

Она злобно рассмеялась:

– Чарли, у нас есть тайна, но не та, в которую поверят сплетники. Я знала вас совсем маленьким. Я гожусь вам в матери. Я вас баловала и миловала без ведома сестер. Я была слепа ради вас, как бывают слепы старшие сестры или матери. Малыш, вы понимаете, что ваши слова ужасны?

– Это единственное, что нас спасает, – мрачно процедил молодой человек.

Мисс Джейзон возмутилась:

– Я лишь хотела спасти вас, Чарли, от чего-то ужасного, о чем ничего не знаю.

– Они умерли, – возразил Ниггинс, – и ничто не мешает нам вернуться в Харчестер и повиниться перед вашими сестрами и моим дядюшкой.

– Вы с ума сошли?! – гневно вскричала она, покраснев от стыда.

Чарли понял, что избрал неверный путь.

– Забудем об этом, Тилли. Поживем несколько дней здесь, а потом отправимся на континент, если так надо.

– Так надо, Чарли. Вы начнете новую жизнь за границей. Я стану вашей служанкой. Мы навсегда исчезнем из жизни остальных, а также из виду… если бы я только знала кого или чего!

После этих странных слов они расстались.

Чарли, сославшись на сильную усталость, отправился в маленький чуланчик, служивший ему спальней. Но, оставшись один, нацарапал на клочке бумаги несколько слов и, крадучись, вышел из номера.

По коридору проходила горничная.

Молодой человек знаком подозвал ее и сунул горсть монет.

– Срочная телеграмма, – шепнул он, поднеся палец к губам.

Женщина скорчила понимающую гримасу и удалилась.

Печальный и угрюмый день подходил к концу.

Матильда Джейзон, задумчивая и отрешенная, дремала в кресле; Чарли курил одну сигарету за другой.

Вдруг в дверь сильно постучали. Молодой Ниггинс открыл ее.

Матильда вскрикнула и закрыла лицо руками.

Перед ними высилась Элоди Джейзон с суровым и угрожающим видом, а позади нее мрачно переступал с ноги на ногу старый Эйб Ниггинс.

– Матильда, – произнесла старшая из девиц Джейзон, – я явилась не для того, чтобы высказывать упреки, а чтобы спасти честь нашего имени.

– А я, – добавил архивариус, – прослежу, чтобы мой племянник исправил все то зло, которое причинил.

– Элоди! – воскликнула Матильда. – Вам не понять…

– Помолчите, Тилли! – вмешался юный Ниггинс. – Ваша сестра и мой дядя правы. Я торжественно заявляю, что готов взять вас в жены!

На лицо бедной Матильды нельзя было смотреть без боли.

– Конечно, – смягчившимся голосом продолжила Элоди, – вы вдвоем разобьете сердце бедняжки Мюриель, но она – воплощенное величие души. Как только малышка узнала о вашем предательстве, она склонилась перед судьбой.

– Племянник мой, – заявил старый Ниггинс, – ваш проступок отвратителен, но я с радостью констатирую, что вы остались джентльменом.

– Завтра обвенчаетесь и вернетесь в Харчестер, – решила старшая сестра, – мы с раннего утра займемся брачной лицензией.

Дядюшка Эйб потирал руки; в конце концов, дело сладилось не так уж плохо. По его мнению, не было разницы, женится его племянник на Мюриель или на Матильде Джейзон – богатый взнос новобрачной в свадебную корзину оставался неизменным.

Чарли был хорошей партией, и это было главным; еще немного, и старец решил бы, что племянник наделен хитростью умудренного опытом кота.

– Ну ладно, ладно, все устроилось. Нет никаких препятствий, чтобы не отужинать в добром согласии.

Элоди поддержала архивариуса.

– Я всегда желала, чтобы Матильда вышла замуж, – сказала она, – даже больше, чем Мюриель, чей диковатый характер лучше подходит для холостяцкой жизни. Скажу больше, дети мои, благодаря нашему чудесному мистеру Ниггинсу ваше бегство осталось в Харчестере незамеченным.

– О нас и вправду не сплетничают? – спросил Чарльз. Плечи его расправились, словно с них упал тяжкий груз.

– Нет, нет! И тому есть причина! Все обсуждают лишь ужасный и таинственный конец дам Слоуби и Вуд.

– Я прочел об их смерти, – небрежно кивнул молодой человек. – Что могло случиться с этими бедняжками?

– В Харчестере следствие зашло в тупик, – сообщил дядюшка. – Разгадка тайны находится в Лондоне. Только выяснили, что мисс Бетси Вуд изредка наведывалась в Лондон и что у нее интересное происхождение – она дочь профессора Элиаса Вуда. Того самого химика, который умер в сумасшедшем доме и считал себя воплощением одновременно Нострадамуса, Парацельса и Калиостро, короче говоря, трех крупнейших шарлатанов в истории.

Ужин накрыли в отдельном кабинете.

Мистер Ниггинс наполнил четыре бокала.

– Пью за союз двух почитаемых семейств нашего дорогого Харчестера, за союз Джейзонов и Ниггинсов!

– Ниггинсов и Джейзонов! – подхватила мисс Элоди.

Чарли поцеловал будущую жену в лоб. Тот был холоден, как мрамор.

Мисс Матильда через силу улыбнулась, но ей показалось, что ее подхватил водоворот теней и ужаса.

В этот момент в Харчестере проходил другой, хотя и не столь богатый ужин, собравший вокруг стола трех человек в скудно обставленной столовой фармацевта Эшера.

Последний ликовал – он только что заключил «небольшое выгодное дельце», продав все содержимое аптечных сосудов мистеру Слайму за приличную сумму, и тот, как честный коммерсант, расплатился до последнего гроша.

– Надо же, этот дрянной молчальник Чарли даже не разу не обмолвился о вас, – сказал он. – Но на одного хитреца есть всегда полтора. Когда увижу его, даже не заикнусь о нашем договоре, дорогой мистер Слайм, и он потеряет клиента, даже не сообразив, что к чему.

Слайм согласился с подобным решением, и они снова принялись за вино, которое и стоило недорого, и вкуса было дурного.

Вдруг аптекарь поставил бокал и прислушался.

– Опять начинается, – пробормотал он. – Но сегодня ко мне пришли друзья, и мне на это наплевать.

– Похоже, в доме кто-то ходит, – сказал молодой помощник мистера Слайма.

– Кто-то? – тихо произнес аптекарь. – Кто этот кто-то? Не знаю. Он не причиняет зла, большего я не требую, хотя иногда по вечерам все выглядит довольно мрачно!

– Что именно? – удивился бродячий торговец.

– Призрак! Ни один древний английский дом не теряет чести от присутствия призрака, но бывают дни, когда я обошелся бы без него.

– Мне всегда хотелось очутиться лицом к лицу с одним из этих существ потустороннего мира, – заявил мистер Слайм, и глаза его сверкнули.

– Э-э-э!.. – промычал мистер Эшер. – Будет ли это осторожным?

– Он бродит по всему дому?

– Ну, нет! Он не так назойлив и нескромен. Он ограничивается небольшим шумом в старой лаборатории, где работал Чарли, когда он работал… а это с ним случалось не каждый день!

– Позвольте заглянуть в эту комнату с призраком, – умоляюще прошептал Слайм.

Мистер Эшер колебался между желанием удовлетворить хорошего покупателя и страхом вызвать неудовольствие призрака. Желание ублажить клиента пересилило.

– Идите, – согласился он. – Я не стану вас сопровождать, но вы легко отыщете старую лабораторию. Она расположена справа, на самом верху лестницы, идущей из прихожей. Вам нужна свеча?

У мистера Слайма и его помощника были карманные электрические фонарики.

Они быстро взбежали по ступенькам, но те были очень старыми и, несмотря на все предосторожности, безбожно скрипели.