Текст книги "Пурпурные реки (Багровые реки)"

Автор книги: Жан-Кристоф Гранже

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

12

И снова Ньеман и Жуано отправились в библиотеку. Перед дверью комиссар мельком взглянул на лейтенанта: у того было перекошено лицо. Полицейский дружески хлопнул его по спине, подбадривая взглядом. Юный Эрик ответил ему бледной улыбкой.

Они вошли в просторный, уставленный книгами зал. Там их ожидало удивительное зрелище. Два офицера уголовной полиции с видом мучеников просматривали том за томом; им помогали нижние чины: засучив рукава, они снимали с полок книги и складывали их на столы стопками, пачками, целыми кучами. Пораженный Жуано спросил:

– Что это?

Один из офицеров ответил:

– Откуда я знаю, делаем, что приказано... Ищем все книжки, в которых написано про зло, религиозные обряды и прочую муру.

Жуано украдкой взглянул на Ньемана. В ярости от бестолковости «уголовников», он заорал:

– Вам же было велено работать с компьютером! А не листать все книжки подряд!

– Мы их и отобрали на компьютере по названиям и по темам. А теперь ищем в самих книгах все, что сходится с данным убийством.

– А вы просили совета у интернов?

Офицер страдальчески скривился.

– Господи, уж эти философы! Они нас заговорили насмерть! Один стал объяснять, что зло есть буржуазная категория и его надо рассматривать в социальном разрезе и под марксистским углом. Мы его отставили. Другой что-то талдычил о рубеже и его преодолении, о том, что этот рубеж – в нас самих... что наше сознание непрестанно борется с высшим цензором и... В общем, ни черта мы не поняли. Третий разразился речью об абсолюте и поиске невозможного... Этот что-то нудил о мистическом опыте, который может реализоваться как в добре, так и во зле, ибо он воплощен в стремлении. Уф! Нет, лейтенант, нам это дело не по плечу!

Ньеман расхохотался.

– Я тебе говорил, – шепнул он Жуано, – бойся интеллектуалов!

И он обратился к замученному полицейскому:

– Продолжайте поиски. Ищите ключевые слова – «зло», «насилие», «пытки», «ритуалы», и добавьте к ним еще «воду», «глаза» и «чистоту». Справьтесь с компьютером. И найдите нам имена студентов, которые брали эти книги, работали над этими темами, например писали диссертации. Кто сидит за центральным компьютером?

Коренастый парень, поигрывая мускулами под курткой, встал и отозвался:

– Это я, комиссар.

– Что еще вы нашли в файлах Кайлуа?

– Списки попорченных книг, новые заказы и прочее. Списки студентов, работающих в читальном зале, и их места.

– Их места?

– Ну да. Кайлуа должен был их рассаживать вон там, – и лейтенант указал на застекленные кабинки. – Он вносил номера мест в компьютер.

– Вы не нашли его диссертацию?

– Нашел. Толстенный «кирпич» в тысячу страниц, об античности и этой... как ее... – он заглянул в свои корявые записи, – Олимпии. Там говорится о первых Олимпийских играх и священных обрядах вокруг всего этого дела... Так заковыристо написано, мозги сломаешь!

– Сделайте распечатку и прочтите ее.

– Чего?!

Ньеман уточнил с иронией в голосе:

– По диагонали, конечно.

Парень растерянно таращился на него. Комиссар продолжал:

– А что-нибудь еще в этой машине нашлось? Видеоигры, электронные письма?

Полицейский отрицательно мотнул головой. Это не удивило Ньемана. Он был заранее уверен, что Кайлуа жил только книгами. Дисциплинированный библиотекарь, позволявший себе во время работы единственное развлечение – подготовку собственной диссертации. Какие же признания можно было выбивать из такого аскета?

Ньеман обратился к Жуано:

– Пойдем-ка со мной. Расскажешь, что ты выяснил.

Они уединились в закутке между полками. В конце прохода один из полицейских в кепи бестолково листал книгу. Комиссар едва удержался от усмешки.

Лейтенант открыл свой блокнот.

– Я расспросил многих интернов и двух коллег Кайлуа, работавших здесь же, в библиотеке. Реми не слишком любили, но безусловно уважали.

– А почему не любили?

– Да просто так. У меня создалось впечатление, что люди чувствовали себя неловко в его присутствии. Он был крайне скрытен и некоммуникабелен. Не старался сойтись с окружающими. В каком-то смысле, этому способствовала его работа. – И Жуано обвел зал почти испуганным взглядом. – Представьте себе – сидеть в этой библиотеке весь день напролет и молчать!..

– Тебе рассказывали что-нибудь о его отце?

– Вы уже знаете, что он тоже работал библиотекарем? Да, мне о нем говорили. Человек того же типа. Молчаливый, непроницаемый. Наверное, сама атмосфера библиотеки – точь-в-точь исповедальня! – должна давить на психику.

Ньеман прислонился к стеллажу.

– Тебе сказали, что он погиб в горах?

– Конечно. Но тут ничего подозрительного нет. Старика просто накрыло лавиной...

– Я знаю. В общем, ты думаешь, что никто не мог ненавидеть Кайлуа, ни отца, ни сына?

– Комиссар, убитый ходил за книгами в хранилище, заполнял карточки и рассаживал студентов в читальном зале. Кто же станет мстить ему за это и с какой стати? Не мог же его убить студент, которому он по ошибке выдал не ту книгу!

– О'кей. А что у нас по линии альпинизма?

Жуано полистал свой блокнотик.

– Кайлуа был непревзойденным альпинистом и ходоком. В последнюю субботу его видели несколько человек; они сказали, что он уходил на двухтысячник. Пешком и без снаряжения.

– Попутчики у него были?

– Никогда. Даже его жена не ходила с ним. Кайлуа был, что называется, одинокий волк. На грани аутизма.

Ньеман, в свою очередь, поделился с Жуано информацией:

– Я опять ходил к реке. И обнаружил следы ледовых крюков в скале. Думаю, убийца прибег к технике скалолазания, чтобы поднять тело.

Жуано потемнел от огорчения.

– Черт, я же туда лазил и не...

– Отверстия находятся внутри впадины. Убийца закрепил в ней блок и спустился вниз, создав противовес трупу.

– Черт возьми!

Жуано колебался между разочарованием и восхищением. Ньеман улыбнулся.

– Это не моя заслуга, мне помог мой свидетель, Фанни Ферейра. Настоящая «профи». – И он подмигнул Жуано. – Классная девка!.. Жуано, я хочу, чтобы ты порасспросил людей в этом направлении. Составь полный список известных альпинистов и всех, кто имеет доступ к спортивному снаряжению.

– Да у нас таких здесь тысячи!

– Расспроси своих коллег. Барна, к примеру. Кто знает, может, здесь нам повезет больше. И вот еще что: займись-ка глазами.

– Глазами?

– Ты слышал, что сказал док? Убийца вынул у Кайлуа глаз, и проделал это очень аккуратно. Я понятия не имею, что за этим кроется. Может, это фетишизм. Может, патологическое стремление к чистоте. Может, эти глаза напоминали убийце сцену, увиденную когда-нибудь жертвой. А может, он боялся, что взгляд жертвы будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Черт его знает! Все это крайне сложно, а я терпеть не могу эту психологическую хренотень. Но я хочу, чтобы ты прочесал город и собрал все, имеющее отношение к глазам.

– Например?

– Например, поинтересуйся, не было ли в этом городе или в самом университете каких-либо событий, связанных с органами зрения. Проверь все происшествия последних лет, зафиксированные в полиции и описанные в местных газетах. Драки, в которых кто-нибудь был ранен. Или, может, кто-то измывался над животными. Я не знаю точно, ищи сам. Не забудь еще разведать, нет ли в вашем районе случаев слепоты или других глазных болезней.

– И вы думаете, это даст результаты?

– Ничего я не думаю, – вздохнул Ньеман. – Надо искать!

Полицейский в конце прохода изредка кидал на них боязливые взгляды. Наконец он бросил книги и скрылся. Ньеман тихо продолжал:

– Еще мне нужно точно знать, как Кайлуа провел свои последние недели. С кем встречался, с кем говорил. Составь список его телефонных разговоров в библиотеке и дома. И всех писем, которые он получал. Не исключено, что Кайлуа знал своего убийцу. Может, даже назначил ему встречу там, наверху.

– А разговор с его женой ничего не дал?

Ньеман не ответил. Жуано поспешно добавил:

– Она не очень-то любезна.

И он спрятал свой блокнот. Лицо его снова порозовело.

– Даже не знаю, как вам сказать... Это изуродованное тело, этот психованный убийца, который бродит где-то тут...

– Ну и что?

– Похоже, за то время, что я работаю с вами, я узнал много нового.

Ньеман листал книгу, взятую с полки, – «Топография и рельеф департамента Изер». Он сунул ее в руки лейтенанту и сказал:

– Ладно, а теперь моли Бога, чтобы Он помог тебе так же много узнать об убийце.

13

«Вид сверху. Тело лежит на боку в скрюченной позе. Мускулы, резко выступающие под кожей, напоминают туго натянутые веревки. Раны имеют черный или темно-фиолетовый цвет, мягкие ткани – белесый или голубоватый оттенок».

Вернувшись на свое рабочее место, в университетскую аудиторию, Ньеман разглядывал снимки тела Реми Кайлуа.

«Лицо в фас. Веки слегка приподняты над пустыми черными глазницами».

Не снимая плаща, он сидел и думал о мучениях убитого. Об ужасе, так нежданно поселившемся в этом безмятежном крае. Полицейский боялся признаться себе самому, что ожидает и худшего. Может быть, других убийств. Или того, что это преступление останется безнаказанным, а время и страх сотрут его из памяти людей.

Лучше забыть, чем помнить такое.

«Руки жертвы, вид сверху и снизу. Красивые тонкие пальцы со стертыми кончиками, не оставляющими никаких отпечатков. Следы веревок на запястьях. Рисунок следов зернистый. Цвет темный».

Ньеман резко встал, опрокинув стул, и прислонился к стене. Сплетя пальцы на затылке, он вспоминал собственную сентенцию: "Каждый элемент расследования есть зеркало. А убийца скрывается где-нибудь в «мертвой зоне». Комиссара не покидала мысль о том, что Кайлуа выбрали не случайно. Его смерть была связана с его прошлым. С кем-то, кого он знал. С каким-то совершенным им проступком. С чужой тайной, которую он узнал. Что же это все-таки было? Кайлуа с детства проводил жизнь в библиотеке. А по выходным дням он скрывался в горных высях, среди скал, окружавших долину. Что же такое он мог сделать или обнаружить, чтобы заслужить такую зверскую казнь?

Ньеман решил собрать сведения о прошлом жертвы. То ли интуитивно, то ли памятуя о собственных проблемах с психикой, он начал с одного эпизода, поразившего его во время встречи с Софи Кайлуа.

Сделав несколько телефонных звонков, он соединился наконец с 14-м пехотным полком, расквартированным в окрестностях Лиона, – там проходили положенное трехдневное обследование все молодые призывники департамента Изер. Назвав несколько раз свою фамилию и причину звонка, он добрался до архивного отдела и попросил ознакомить его с досье Реми Кайлуа, признанного негодным для военной службы в девяностых годах.

Из трубки до Ньемана донеслось пощелкивание клавиш компьютера, удаляющиеся шаги, а затем шелест бумаг. Он сказал архивисту:

– Прочтите мне заключение.

– Право, не знаю, могу ли я... Кто мне докажет, что вы на самом деле инспектор полиции?

Ньеман устало вздохнул:

– Ну, позвоните в жандармерию Гернона и спросите у капитана Барна.

– Ладно, так и быть. Сейчас прочту. – Он перелистал еще несколько страниц. – Результаты тестов и другие подробности я опускаю. А заключение гласит, что вашего парня забраковали по разделу «П-четыре» – острая шизофрения. Психиатр приписал от руки на полях: «Рекомендовано терапевтическое лечение», и подчеркнул эти слова. И еще добавил: «Связаться с клиническим центром Гернона». Парень, наверное, был совсем плох – обычно врачи так не...

– А фамилию врача можете назвать?

– Конечно. Майор медслужбы Ивенс.

– Он еще работает в вашем гарнизоне?

– Да. Он сейчас наверху.

– Свяжите меня с ним.

– Но... Ладно, не кладите трубку.

Несколько секунд Ньеман слушал мелодию электронных фанфар, затем раздался мужской голос – солидный, низкий, где-то на басовом «фа». Ньеман представился, извинился за беспокойство. Доктор Ивенс отвечал не очень-то охотно. Наконец он спросил:

– Как фамилия призывника?

– Кайлуа Реми. Лет пять назад он был комиссован по поводу острой шизофрении. Может, вы его помните? Если да, то я хотел бы знать, симулировал он свою болезнь или нет.

Врач возразил:

– Эти сведения не подлежат разглашению.

– Слушайте, доктор, Кайлуа найден в горах убитым. Он задушен. У него вырваны глаза. На теле следы пыток. Следователь Бернар Терпант вызвал меня из Парижа вести это дело. Он, конечно, может связаться с вами сам, но на это уйдет масса времени. Поэтому я и прошу вас вспомнить...

– Я помню, – отрезал Ивенс. – Он был тяжело болен. Безумен. Вне всякого сомнения.

В глубине души Ньеман ожидал чего-то подобного. И все же слова врача удивили его. Он переспросил:

– Значит, Кайлуа не был симулянтом?

– Конечно нет. Я постоянно имею дело с симулянтами. Эти дурачки проявляют куда более богатую фантазию, чем настоящие сумасшедшие. Болтают невесть что, измышляют самые невероятные бредовые истории. А больные, наоборот, всегда повторяются, они зациклены на какой-нибудь одной идее. Она их грызет, точит. Ведь даже безумие имеет определенную логику, свое рациональное зерно. Реми Кайлуа был действительно болен. Классический случай.

– Какие признаки безумия он проявлял?

– Раздвоение личности. Потеря контакта с внешним миром. Нежелание общаться с окружающими... В общем, типичнейшая шизофрения.

– Доктор, этот человек работал в библиотеке Гернонского университета. Он ежедневно общался с сотнями студентов и...

Врач усмехнулся.

– Сумасшествие умеет маскироваться, комиссар. Безумные часто выглядят совершенно нормальными для окружающих. Вы должны знать это лучше меня.

– Но вы же сами сказали, что его безумие бросалось в глаза.

– У меня большой опыт. Кроме того, Кайлуа впоследствии мог научиться контролировать себя.

– Почему вы сделали в досье приписку о терапевтическом лечении?

– Я советовал ему лечиться. Вот и все.

– А вы, со своей стороны, связались с РУКЦ в Герноне?

– Честно говоря, уже и не помню. Случай был интересный, но, кажется, в клинику я так и не позвонил. Слушайте, если эта тема...

– Интересный случай – я правильно расслышал?

Врач присвистнул.

– И еще какой! Этот тип жил в своем замкнутом мире, где царили его собственные строжайшие законы и где его личность вырастала до гигантских размеров. Находясь среди людей, он, разумеется, проявлял определенную гибкость, но на самом деле был буквально одержим страстью к порядку и точности. Каждое его чувство и ощущение оформлялось в конкретную фигуру, в самостоятельную личность. Он один представлял собой целую армию. Поразительный случай.

– Кайлуа был опасен?

– Несомненно.

– И вы его отпустили?

Наступила пауза, потом Ньеман услышал:

– Знаете, сумасшедшие на свободе...

– Доктор, – перебил его комиссар, – этот человек был женат.

– Ну, в таком случае... мне очень жаль его супругу.

Ньеман положил трубку. Откровения врача раскрыли перед ним новые горизонты. И усугубили его смятение.

Он решился на новый визит.

* * *

– Итак, вы мне солгали.

Софи Кайлуа попыталась закрыть дверь, но комиссар сунул в проем локоть.

– Почему вы не сказали, что ваш муж был болен?

– Болен?

– Да, болен шизофренией, да так, что по нему сумасшедший дом плакал, судя по отзыву врача.

– Мерзавец!

Сжав зубы, молодая женщина снова рванула на себя дверь, но комиссар держался стойко. Несмотря на гладко зачесанные волосы и свитер со спущенными петлями, эта женщина казалась ему еще красивее, чем прежде.

– Вы что, не понимаете? – крикнул он ей. – Мы ищем убийцу. Мы ищем мотив преступления. Возможно, Реми Кайлуа совершил какой-то поступок, который объясняет его ужасную смерть. Поступок, давно забытый им самим. Я прошу вас... только вы одна можете мне помочь!

Софи Кайлуа смотрела на него широко открытыми глазами. Ее лицо с хрупкими точеными чертами нервно подергивалось, а безупречного рисунка брови страдальчески сдвинулись.

– Вы с ума сошли!

– Я должен знать его прошлое.

– Вы с ума сошли...

Женщина дрожала всем телом. Комиссар невольно опустил глаза. Его взгляд упал на острые ключицы, торчащие под свитером, на перекрученную бретельку лифчика, видную сквозь ажурные петли. И вдруг его словно что-то толкнуло: он схватил ее руку и приподнял рукав. На белой коже темнели синяки. Ньеман прокричал:

– Он вас бил!

И, оторвав взгляд от синих пятен, пристально взглянул в лицо Софи Кайлуа.

– Он вас истязал! Ваш муж был сумасшедшим. Ему нравилось причинять боль. Я в этом уверен. И он совершил какое-то преступное деяние. Вы наверняка знаете или подозреваете какое. Вы не сказали мне и десятой доли того, что знаете.

Женщина плюнула ему в лицо. Это было так неожиданно, что Ньеман отшатнулся, и она воспользовалась этим, чтобы захлопнуть дверь. Щелкнули замки, лязгнул засов. Ньеман всем телом навалился на дверь. Из соседних квартир стали выглядывать встревоженные соседи. Полицейский пнул дверь ногой и крикнул:

– Я еще вернусь!

Ответом ему было молчание.

Грохнув кулаком о косяк, Ньеман прислушался. Из квартиры глухо, как из глубины пещеры, донесся сквозь рыдания женский голос: «Вы с ума сошли!..»

14

– Мне нужен агент в штатском, чтобы он ходил за ней по пятам. Обратитесь в другие комиссариаты, в Гренобль, наконец!

– Софи Кайлуа? Но... почему?

Ньеман взглянул на Барна. Они находились в приемной гернонской жандармерии. Капитан был облачен в положенный по форме темно-синий пуловер в белую полоску, напоминавший матросскую тельняшку.

– Эта женщина что-то скрывает от нас, – объяснил Ньеман.

– Но вы же не думаете, что это она...

– Конечно нет. Просто она не говорит всего, что знает.

Барн неохотно кивнул и вручил Ньеману объемистую папку, набитую факсами, ксерокопиями и прочими бумагами.

– Вот первые результаты расследования, – объявил он. – Пока мне вас обрадовать нечем.

Не обращая внимания на гомон и толкотню в зале, Ньеман начал проглядывать досье прямо на ходу, медленно двигаясь к единственному незанятому столу в уголке. Материалов, собранных Барном и Вермоном, было великое множество, но ничего существенного он в них не обнаружил. Ньеман мрачно выругался сквозь зубы: такое жуткое преступление в таком маленьком городишке – и ни малейшей зацепки, ни единого следа!

Наконец он сел и стал читать внимательнее.

Версия о разбойном нападении отпадала. Запросы в тюрьмы, префектуры и суды ничего не дали. Угоны машин за последние двое суток никак не были связаны с убийством. В преступлениях и происшествиях, зафиксированных за истекшие двадцать лет, не было ничего общего с этим жутким и странным случаем. В самом Герноне за эти же годы всего несколько раз составлялись протоколы: дорожные аварии, пожары, грабежи да несколько несчастных случаев в горах...

Ньеман отложил папку. Выглянув в окно, он увидел только что вернувшийся патруль; озябшие жандармы растирали покрасневшие от холода лица. Он бросил вопросительный взгляд на Вермона, но тот отрицательно качнул головой – опять ничего!

Комиссар еще несколько секунд смотрел на жандармов, но мыслями был далеко отсюда. Он думал о двух женщинах. Одна – крепкая, темная, как дубовая кора. Упругое тело, гладкая бархатистая кожа. Запах смолы и сухих трав. Другая – хрупкая и недобрая. В ней чувствовалась тревога и агрессивность, но она привлекала Ньемана не меньше, чем та, первая. Что скрывала эта женщина с таким изможденным, но волнующе прекрасным лицом? Действительно ли Кайлуа истязал ее? В чем заключалась ее тайна? И вправду ли она так сильно горевала по мужу, претерпевшему нечеловеческие муки?

Ньеман встал и снова выглянул в окно. Солнце над горами пронизывало облака клинками своих лучей, зловеще блиставших на черной вздутой туше грозы. Внизу теснились серенькие, неразличимо одинаковые домики Гернона. Остроконечные крыши, на которых не задерживался снег. Темные квадратные оконца, похожие на картины в мрачных тонах. Река, бегущая через весь город, мимо жандармерии...

Мысли Ньемана вновь обратились к двум женщинам. Эта лихорадка охватывала комиссара при каждом расследовании, словно поиск преступника обострял все его чувства, побуждал к чему-то вроде любовной охоты. Он мог влюбляться только в этой криминальной суматохе – среди подозреваемых, свидетелей, шлюх, официанток...

Так какая же из двух – брюнетка или блондинка?

Зазвонил его мобильный телефон. Это был Антуан Реймс.

– Я только что из Отель-Дьё.

Сегодня Ньеман еще не звонил в Париж. И теперь дело в Парк-де-Пренс вновь настигло его зловещим бумерангом. Директор продолжал:

– Врачи провели уже пятую операцию, чтобы спасти лицо. Ободрали парню всю задницу – брали кожу для пересадки. Но это не все. У него три черепные травмы. Выбит глаз. Семь переломов лицевых костей. Семь, Ньеман! Нижняя челюсть глубоко вбита в гортань. Осколками перерезаны голосовые связки. Он пока в коме, но если и очнется, уже не сможет говорить. По мнению врачей, таких повреждений не бывает даже в автомобильных катастрофах. Как, по-твоему, я должен им это объяснить? И что я скажу в английском посольстве? А журналисты? Ньеман, мы с тобой знакомы чуть ли не всю жизнь, и я всегда считал тебя другом. Но теперь я думаю, что ты псих и садист.

У Ньемана задрожали руки.

– Этот тип убил человека, – возразил он.

– А ты убил его, мать твою!

Сыщик не ответил. Он переложил мокрую от пота трубку в левую руку. Реймс спросил:

– Как продвигается твое дело?

– Медленно. Никаких следов. Никаких свидетелей. Все гораздо сложнее, чем казалось.

– Ну, я же тебе говорил! Не дай бог, журналисты пронюхают, что ты в Герноне; они налетят на тебя, как блохи на шелудивого пса. Хорошо, что я придумал отослать тебя туда.

И Реймс, не прощаясь, повесил трубку. Несколько минут Ньеман стоял с пересохшим горлом, уставившись в пространство. Будто при ослепительной вспышке молнии, он вновь ясно увидел трагические события позапрошлой ночи. У него сдали нервы, и он изуродовал убийцу в приступе нахлынувшей ярости, которая затмила все его чувства, кроме одного – жгучего желания немедленно изничтожить мерзавца, попавшегося ему в руки.

Пьер Ньеман всегда жил в мире насилия, в развращенном мире, с его безжалостными, дикими устоями, и давно привык не бояться свойственных этому миру опасностей. Напротив, он сам искал их, твердо уверенный в том, что способен во всеоружии противостоять злу и контролировать его. Но вот теперь он утратил это чувство самоконтроля. Насилие проникло в его плоть и кровь, помрачило разум, сделало слабым и уязвимым. Ему так и не удалось преодолеть собственные страхи. Где-то глубоко, в дальнем уголке сознания, по-прежнему выли свирепые псы...

Внезапно он вздрогнул: снова зазвонил телефон. Это был патологоанатом Марк Кост, в его голосе звучало торжество:

– У меня новости, комиссар! Важная зацепка! Это по поводу воды в глазницах трупа. Только что пришли результаты анализов.

– И что?

– Это не речная вода. Невероятно, но так. Анализ проводил химик экспертного отдела гренобльской полиции Патрик Астье. Феноменальный специалист, настоящий ас! Так вот, следы загрязнения в воде не совпадают с теми, что содержатся в нашей реке. Ни по каким параметрам.

– Объясни, что это значит.

– Вода из-под век Кайлуа содержит серную и азотную кислоты высокой степени концентрации. Это практически не вода, а уксус. Ценнейшая информация!

– Ничего не понимаю. Можно поподробнее?

– Не буду входить в технические детали, скажу основное: серная и азотная кислоты являются соответственно продуктами двуокиси серы и двуокиси азота. По словам Астье, такую смесь диоксидов может давать только один тип промышленного предприятия – теплоэлектроцентраль, работающая на буром угле. То есть электростанция устаревшего типа. Вывод Астье однозначен: жертва была убита рядом с такой станцией. Найдите в районе электроцентраль, потребляющую бурый уголь, и вы обнаружите место преступления.

Ньеман глядел в небо; темные туши облаков, подсвеченные упрямым солнцем, плыли в вышине, словно косяк серебристых лососей. Наконец-то хоть одна зацепка! Он распорядился:

– Отправь мне этот анализ на факс Барна.

В дверях он столкнулся с запыхавшимся Эриком Жуано.

– Я вас всюду ищу, комиссар! У меня важная информация.

Похоже, расследование начинало набирать обороты. Оба полицейских вернулись в комнату. Жуано лихорадочно листал свой блокнот.

– Я выяснил, что в окрестностях Сет-Ло есть клиника для слепых детей. И многие больные – родом из Гернона. Дети страдают разными недугами. Катаракта. Пигментация сетчатки. Цветовая невосприимчивость. И число таких больных в Герноне сильно превышает средние показатели.

– Дальше. Какова причина заболеваний?

Жуано сложил руки лодочкой.

– Долина. Ее изолированное положение. По словам врача, это генетические болезни. Они передаются из поколения в поколение, и причиной тому – браки между кровными родственниками. Такое часто бывает в изолированных местах. Что-то вроде заразы, передающейся по наследству.

И лейтенант вырвал из блокнота листок.

– Вот, держите адрес клиники. Ее директор, доктор Шампла, досконально изучил это явление. Я подумал, что...

Но Ньеман направил указующий перст на Жуано:

– Ты сам поедешь туда.

Молодой полицейский просиял от радости.

– Вы мне доверяете?

– Я тебе доверяю. Езжай.

Жуано вскочил было с места, но тут же остановился, недоуменно подняв брови.

– Комиссар... Извините, но... почему бы вам самому не расспросить директора? Это ведь интересный след. Или вы нашли что-то более важное? Может, вы считаете, что я справлюсь лучше, потому что я местный? В общем, я ни черта не понимаю.

Ньеман прислонился к дверному косяку.

– Все верно, я иду по другому следу. Но вот тебе еще один небольшой урок, Жуано. Иногда в ходе следствия появляются некоторые привходящие мотивы.

– Какие мотивы?

– Личные. Я не поеду в эту клинику, потому что страдаю одной фобией.

– Это связано со слепыми?

– Нет, с собаками.

Жуано недоверчиво взглянул на комиссара.

– Не понял.

– А ты подумай. Там, где живут слепые, всегда есть собаки. – И Ньеман жестом изобразил слепца, идущего за псом-поводырем. – А где есть собаки, туда я ни ногой.

И он вышел, оставив лейтенанта в полном изумлении.

Он стукнул в дверь кабинета Барна и вошел, не дожидаясь ответа. Великан Барн занимался разборкой факсов. Ответы из гостиниц, гаражей, ресторанов сплошной чередой выползали из аппарата. Капитан был похож на лавочника, раскладывающего на полках свои товары.

– Это вы, комиссар? Вот, для вас только что пришло...

– Я знаю.

Ньеман схватил послание Коста и бегло просмотрел его. Это был химический анализ воды из глазниц Кайлуа – длинные колонки формул и мудреных названий.

– Капитан, есть ли в окрестностях какая-нибудь теплостанция, где жгут бурый уголь? – спросил он.

Барн недоуменно качнул головой.

– Нет, не припомню... Может, где-нибудь дальше к западу... Индустриальные зоны чаще встречаются по пути к Греноблю...

– Где можно получить точные сведения?

– Скорее всего, в Федерации промышленников Изера. Хотя нет, постойте! У меня есть кое-что получше. Такая станция должна выбрасывать кучи всякой дряни, верно?

Ньеман с довольной улыбкой предъявил ему испещренный цифрами факс:

– Особенно кислотными выбросами.

Барн уже строчил что-то на листке бумаги.

– Найдите этого типа, Алена Дерто. Он садовод, разводит в оранжереях, на выезде из Гернона, тропические культуры. Большой спец по загрязнению окружающей среды, оголтелый эколог. Знает наизусть происхождение, состав и вредное воздействие каждого дымка из каждой местной трубы.

Ньеман уже выходил, когда жандарм окликнул его. Подняв свои огромные руки, похожие на железные клещи, он повернул их ладонями к комиссару.

– Совсем забыл, я ведь разузнал насчет отпечатков – по поводу рук Кайлуа. Это был несчастный случай, еще в детстве. Он помогал отцу ремонтировать их старый парусник на озере Анне-си. И сжег себе пальцы каким-то едким очистителем. Я справлялся в тамошнем пароходстве, они помнят это дело. Пришлось вызывать «скорую», везти мальчишку в больницу и все такое... Можно, конечно, проверить еще раз, но, на мой взгляд, тут нам больше ничего не светит.

Ньеман открыл дверь.

– Спасибо, капитан. – И, указав на кучу факсов, добавил: – Желаю успеха.

– И вам того же, – буркнул тот. – Этот эколог, Дерто, – такая штучка с ручкой, я вам не завидую.