Текст книги "Золотые рыбки или Отец мой славный"

Автор книги: Жан Ануй

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Антуан(после паузы). Всё-таки это не моя вина, что мать моя не была гадалкой. Я, тем не менее, не мог заставить её…

Эдвига. Нет. Негры тоже чёрные не по нашей вине. Но это их искорёжило. Поэтому они и устраивают поджоги. Так что можешь сколько угодно создавать для них социальные законы, они тебе никогда не простят того, что ты белый. Это так. (Пауза.) Давай. Теперь возвращайся. Со мной всё хорошо. Оставь меня, я буду спать. Можешь приехать завтра после обеда, я буду очень ласковой.

Антуан(после паузы). Я всегда говорил. В театре, когда бросаешь комическое, парадоксально вляпываешься в какое-то свинство! Вот почему меня тошнит от всех этих певцов-миллионщиков, которые жрут у микрофона чужое несчастье. Вот почему после всякой дюжины реплик я отпускаю плоскость банного лакея, сиськи-пиписки… меня достаточно в этом упрекали! Я делаю это для того, чтобы правда, к которой я приближаюсь, не была сказана. Никогда не нужно говорить правды. Именно она создаёт настоящий беспорядок. (Хитро.) Мне больше нравилось, когда ты прикидывалась дурочкой в начале сцены. Это было не так тяжело. Это оставалось ещё комедией.

Эдвига(спокойно). Выйди, подыши немножко. Оседлай свой велосипед. Растворись в дорогой тебе природе. Природа – это тоже для богатых. Это им от неё хорошо. Давай, теперь можешь возвратиться домой.

Антуан(вставая). Да, но в каком состоянии!

Берёт шляпу, велосипедные прищепки, как будто хочет уйти, вдруг, проникнутый неожиданным вдохновением, он начинает расхаживать по сцене, странным образом горбясь – одно плечо выше другого. Эдвига смотрит на него сначала хмуро, потом заинтригованно.

Эдвига. Что ты делаешь?

Антуан. Тренируюсь.

Эдвига. В чём?

Антуан. Тренируюсь быть горбатым. Я понимаю, что только тогда вы меня примите. (У него неожиданно появляется идея.) А если ещё и хромать немного? Будет ещё лучше? (Он бегает по сцене всё быстрее и быстрей, как сумасшедший горбун, хромая ужасно.) Так подходит? Так я никого больше не оскорбляю!

Эдвига(поднимаясь с кровати, кричит). Ты отвратителен! Ты – чудовище! Ты всё обратишь в насмешку! Тебе даже не стыдно издеваться над калеками!

Антуан. Я искривлю себе позвоночник! Я попрошу, чтобы мне укоротили берцовую кость! Пластическая хирургия не для собак создана! И тогда, тогда у меня, быть может, появится право сказать вам, что я думаю, всем вам! Быть горбуном, во всяком случае, позволено, не так ли?

Опять входит служанка, в том же шушуне и в бигуди. Замерев, она смотрит, что Антуан вытворяет.

Антуан. Что вам угодно? Не видите, что я занят? (Неистово хромает под взглядами ошеломлённой служанки.)

Служанка. Тут ваша прислуга пришла. Она так в дверь стучала, чуть всех постояльцев не разбудила, пришлось и мне встать! А завтра нам с половины седьмого на работу, кофе с молоком подавать рыбакам! Только другие тут причём, которые из-за вас спать не могут!

Антуан. Ни при чём. Но пусть немного похромают! (Видит на пороге Адель, подходит к ней обеспокоенный.) В чём дело, зайка?

Адель. Это я, мсье! Я сама решила приехать сюда на велосипеде сторожа, чтобы сказать вам, что мсье Кислюк спрятался вчера в гараже, никак невозможно оттуда его выманить. Дети старались, тёща ваша, садовник, все. Он спрятался за кучей старых шин, такой отвратительный небритый и больше не хочет шевелится. Он передал, чтобы вы немедленно возвращались, иначе на совести у вас будет его смерть. (Повторяет с удовлетворённой напыщенностью.) На совести будет его смерть!

Антуан(прикрепляя прищепки и надевая канотье). Два горба! Мне два горба нужно, как у дромадера! С одним не спастись!

Эдвига(злобно). Ты путаешь, у дромадера не два горба, буржуй несчастный, у верблюда – два, бактриана.

Свет на сцене выключается, потом слабо загорается вновь. В просвет занавеса появляется Тото и объявляет: «Отец мой славный…» С неловкостью школьника он опять принимается читать поэму Виктора Гюго.

Тото.

 
С улыбкой на устах отец мой славный
Вместе с гусаром больше всех любимым
За храбрость и высокий рост
Скакал по полю, как погост,
Усеянному мёртвыми телами, куда ложилась ночь.
Вдруг в сумраках, казалось, зов помочь…
 

Он повторяет два или три раза одну и ту же фразу, вспоминая продолжение..

 
Вдруг в сумраках, казалось, зов помочь…
 

Затем лицо его освещается, так как он вспоминает продолжение…

 
То был испанец армии разбитой В крови лежащий на краю дороги той…
 

Однако Тото опять прерывается. Тогда появляется рабочий сцены, нетерпеливо хватает Тото за шиворот и затягивает в кулисы. Свет потухает. Занавес поднимается в темноте. Зыбкий свет освещает площадку, которая кажется пустой. Ширмы поменяли место. Только куча старых шин, за которой на корточках сидит Кислюк. Антуан во фланелевом полосатом костюме и в канотье, приезжает на велосипеде. Он приставляет велосипед к одной из ширм, зажигает тощую лампочку; подходит к Кислюку.

Антуан. Можешь мне объяснить, что ты тут делаешь со вчерашнего вечера?

Кислюк. Мерзавец! Так-то ты встречаешь старых приятелей? Меня нужно спасти. Иначе они меня схватят.

Антуан. Кто?

Кислюк. Сопротивленцы. Шарль дё Голль! Ты кроме театральной страницы читаешь вообще газеты время от времени? Верховным Судом Безопасности я приговорён к смерти заочно. За связь с врагом. Статья 75. За спекуляцию. К сожалению, я не торговал на чёрном рынке цементом. Удалось доказать, что в торговле цементом всё-таки проявлялся некоторый патриотизм. Но с американскими сигаретами и виски дело обстоит иначе.

Антуан. Что ты несёшь? Какой чёрный рынок? Что за Верховный Суд Безопасности? Ты пьян?

Кислюк. У меня нет на это средств. Вот уже четыре дня, как я ничего не ел… Говорю же тебе, что они у меня на хвосте!

Антуан. Но кто, чёрт побери?

Кислюк. Патриоты! Я связался с одним, он мне задолжал тридцать тысяч. Теперь он и напал на мой след и хочет моей смерти. Любовь к Франции проняла его до кишок, он, короче, понял, что можно не платить долга. Освобождение – это великая отсрочка платежей. Доказано, что все заимодавцы и кредиторы были наёмниками старого режима!

Антуан. Кислюк! Нужно всё-таки договориться! В какую историческую эпоху имеет место наша история? Мне кажется, что ты всё перепутал.

Кислюк. В 1944 году, чёрт побери!

Антуан. В 1944-м? Но мы уже в 60-м!

Кислюк (загадочно). Не в настоящий момент, увы.

Антуан. В 1944-м? По-твоему, значит, выходит, что я только что женился? Я только узнал застенчивую девочку, которую зовут Шарлотта? И я ещё полон иллюзий? Уверяю тебя, что это абсурд!

Кислюк. Жениться – всегда абсурд! Но ты всё равно это сделал. Отпраздновал освобождение по-своему! (С ехидством.) Замечу тебе, что ты меня даже не пригласил. Если б приговорённый к смертной казни присутствовал на твоей свадьбе, это бы плохо смотрелось в хронике «Фигаро», не правда ли, ваше превосходительство?

Антуан. Один из нас точно сумасшедший! Моей дочери пятнадцать лет, и она беременна. Это, по крайней мере, факт. Факт, не подлежащий обсуждению, увы, и через три недели я выдаю её замуж за Жирара Куртпуанта, которому в 1944 году было три года отроду. Нужен хотя бы минимум логики, иначе люди ничего не поймут! И мы не в 1944-м, чёрт побери! Я только вышел от моей любовницы, не стал же я изменять моей жене прежде, чем на ней женился! Я низок, но не до такой же, чёрт побери, степени!

Кислюк. Хорошо, если мы не в 44-м году, ненормальный, тогда что же я делаю у тебя в гараже с небритой физиономией? Вот уже четыре ночи, как я ушёл из дома. Развлекаюсь я что ли, по-твоему?

Антуан(глядя на него, бормочет). Но…

Кислюк. Никаких но. Говорю тебе, что я приговорён к смертной казни заочно. КФБ на хвосте сидит. Или ты дашь мне погибнуть, подонок? Ты поступишь, как все остальные, сделаешь себе дырку в памяти на период чисток.

Антуан(восклицает). Но чистки давным-давно кончились! Шарль дё Голль ушёл и успел второй раз быть избранным. С этим покончено. Франция чиста. Мы готовимся даже очистить Алжир, пока есть время. И говорю тебе, что через три недели я выдаю замуж дочь, что ты на это скажешь?

Кислюк (спокойно). Ну что ж? Что произошло – уже ничего не сделаешь, вот что я хочу сказать. А истории, правдивые истории, которые рассказывают после, никогда не рассказываются в хронологическом порядке, хронология – это обман зрения, который нас в какой-то момент оставляет с носом. Потому что на самом деле, всё случается одновременно, современные физики тебе это объяснят… В чём, по крайней мере, можно быть уверенным (можешь сам убедиться, даже потрогать!), это то, что в настоящую минуту я сижу у тебя в гараже за кучей старых шин и рискую дюжиной пуль, которые продырявят мне шкуру. Патроны, кстати сказать, тоже американское, как и сигареты. За сотрудничество.

Антуан. Но это абсурд!

Кислюк. Кому ты это говоришь? (Пауза.) Нет, это не сон, старик. Это я, точно. А это ты. И я на самом деле нахожусь в твоём гараже.

Антуан(пробурчав что-то). Ладно! Нечего тут понимать, потом разберёмся. Это, разумеется, опять моя вина, как и во всём остальном. Раз и навсегда стало понятно, что я делаю одни только глупости. И я сам начинаю в это верить. Мне всегда говорили, что я такой безалаберный… Времена я, видимо, тоже перепутал! Пусть мы в 44-м, договорились. И ты сидишь в моём гараже за кучей старых шин. Допустим, что данная сцена имеет место в ту эпоху. Что же ты от меня хочешь?

Кислюк. Четыреста тысяч франков.

Антуан(подпрыгивая). Как это, четыреста тысяч франков!

Кислюк. На билет! Бесплатно, считай, шкура человека дороже стоит! У меня есть возможность нелегально уехать в Аргентину. Документы поддельные и всё такое. Нужно только место заплатить в самолёте.

Антуан(с гримасой). Это дорого!

Кислюк (рассудительно). Ничуть. Если учесть всю поверхность человеческой кожи (ужас, как можно её растянуть, если расправить все складки), я подсчитал… за квадратный сантиметр кожи выходит чуть больше сорока су. Считай, что бесплатно! В моём положении я бы сделал тебе скидку, если бы эти сволочи удовлетворились одной моей, скажем, ногой… но им подавай всю мою тушу… им во что бы то ни стало необходимо продырявить мне кишки с полуметрового расстояния, чтобы быть уверенным, что дюжина их стальных слив надёжна во мне застряла. Тоже касается и двадцатилетних полицаев, которые перепутали призывные пункты… Лига Прав Человека очень обеспокоена. Там каждый день с тревогой спрашивают, расстреливают ли в достаточном количестве? Пик энтузиазма, поверь мне! Порох! Никогда не было ещё такой благоприятной обстановки, чтобы решить споры по поводу собственности. Франция превратилась в тёмный и опасный лес, где бродят разбойники, у которых ещё никогда не было столь благородных причин для убийства.

Антуан(опускаясь на один из ящиков). Но, чёрт побери, зачем ты связался с немцами?

Кислюк. Потому что тут были именно они. Не нужно было их пускать! Думаешь, если бы американцы пришли сюда первыми, мне бы не захотелось быть на их стороне? Лично мне они симпатичнее! Но у меня не было возможности их дожидаться. Жизнь-то здесь продолжалась. Разумеется, такого рода вопросы перед барчуками, как ты, не стоят. (После короткой паузы, с холодным взглядом.) Четыреста тысяч франков. Ради нерушимой дружбы получается не так уж и дорого. Или же кишки наружу старого приятеля, привязанного к столбу, у которого сушат бельё (знаешь, в настоящее время они завалены работой, и делают это где угодно), для тебе не такие уж приятные воспоминания! Рассчитываясь угрызениями совести, тебе выйдет, в конце концов, значительно дороже. В общем, тебе решать!

Антуан. Но, чёрт побери, зачем ты связался с немцами?

Кислюк. Хочешь, чтобы я сказал тебе, что делал это потому, что верил в Европу?

Антуан(поднимается, беря себя в руки). Бессмыслица! Меня этим не проведёшь! Во-первых, за мелкую спекуляцию людей не расстреливают. Есть всё-таки закон. Мы всё-таки во Франции, ещё при республиканском режиме. Уголовный кодекс есть уголовный кодекс! Его никто не отменял.

Кислюк. Не отменял. Но распространили памятку, как следует этим кодексом пользоваться. Вот, в чём опасность. Особенно, когда речь идёт о таком непредсказуемом народе, как эти старые добрые галлы… Из расстрелянных, по общим подсчётам, ста пяти тысяч человек, как признались в высших кругах, уверен, что больше половины вообще не поняли причину своей неожиданной смерти. (Философски.) Впрочем, заметь, когда умирают даже от бронхита, никто и никогда ничего не понимает. Не хочется умирать… это человеческое качество. Если бы справедливость существовала, то смерть касалась бы только других.

Антуан(после пауза). Но, чёрт побери, зачем же ты связался с немцами?

Кислюк. Повторяешься, старина! Даже если у меня и есть уважительная причина, это всё равно будет стоить тебе четыреста тысяч франков – или вечные муки совести. «Имейте выбор!», как говорят швейцарцы. (Мычит.) Ах! Как чудесно, быть швейцарцем! Луи XIV, Наполеон, Жанна д'Арк, Байар, Такси дё ля Марн, я бы всё променял, только чтобы оказаться швейцарцем!

Антуан. Тебе нужны деньги наличными?

Кислюк. Представь себе, что в моём банке очень щепетильны на этот счёт. Мне трудно бы было туда лично явиться.

Антуан. Признайся, мне всё-таки не повезло, что это всегда сваливается на мою именно голову…

Кислюк. Мне тоже. Поверь, я предпочёл бы, чтобы мне эту услугу оказал кто-нибудь, кого я уважаю.

Антуан. Но, чёрт побери, зачем же ты всё-таки связался с немцами?

Кислюк. Ты, наконец, прекратишь представлять Проделки Скапена? Замучил меня! (С призрением.) Принимай реалистические решения, которые не входят в твой репертуар старик. Выстави меня за дверь или иди за деньгами. Я, лично, спешу.

Антуан(вздыхает и смотрит на часы). Половина девятого, банк откроется через полчаса. Я схожу туда и вернусь.

Кислюк. Это дело! Ах, есть же люди, которым жизнь даётся легко. Поставил закорючку – раз! и готово. Деньги – это омерзительно! Да здравствует окончательная победа!

Антуан. И, тем не менее, ты рад, засранец, что я эту закорючку поставлю!

Он делает шаг, чтобы выйти, но Кислюк его задерживает.

Кислюк. Эй, скажи-ка! Не убегай так! Ты вдруг заторопился! Я хотел тебе сказать… Подпись всё равно будет та же, а учитывая состояние, которым ты располагаешь… (Вкрадчиво, с ухмылкой.) Театр-то тебе всё же принёс кое что, ну… в военное-то время? Послушай, выпиши мне на восемьсот тысяч, а?

Антуан(подпрыгивает). Ты с ума сошёл!

Кислюк. Да. Любовь. Я люблю девушку. Она судомойка, но очень хорошая. В первый раз это у меня серьезно. Женщина моей жизни, понимаешь? Я хочу её с собой увести. Одному не под силу… Так что, понятное дело, ей нужен билет. А ты знаешь, что такое авиационные компании, у них сердце, как камень.

Антуан(беря его за шиворот, в ярости). Что ты со мной делаешь, мошенник проклятый!

Кислюк. Бей меня теперь! Ударь человека, который не ел три дня, который бежит, которого приговорили к смерти!

Антуан(тряся его). Твоя бабёнка приедет к тебе позднее и на свои собственные сбережения, если сможет, если она тебя ещё любит! После всех неприятностей, которые ты, не прекращая, мне причинял, я спасаю твою шкуру только потому, что до сих пор помню тебя в коротких штанишках. Но это последний раз!

Кислюк. И это только потому, что теперь у меня штаны длинные? Вот, значит, на чём держится твоя дружба? Во-первых, что я такого сделал? Можешь мне сказать, что я такого тебе сделал, кроме того, что был твоим холуем все школьные годы?

Антуан. Слишком долго объяснять. Поговорим только о письме…

Кислюк (обеспокоенный). Каком таком письме?

Антуан. Когда ты был с немцами, они получили письмо…

Кислюк. О-ла-ла! Они и другие письма получили! Во время оккупации половина Франции доносила на другую половину. А, когда Франция освободилась, наоборот, вторая половина доносила на первую. Неприятность только в том, как полагают серьёзные историки, что, быть может, речь идёт об одной и той же половине, которая всё время стучала. Анонимки – это наш традиционный фольклор, Песнь о Деяниях, исконное наше…

Антуан. Неприятность для тебя заключается в том, что то письмо не было анонимным. И немцы, пригласив меня в Пропаганда Штаффель, мне это письмо показали.

Кислюк (визжа). Думаешь, они не могли сфабриковать фальшивку? После Бисмарка и депеши из Эльмса. (Конфузится под взглядом Антуана и наконец признаётся, хорохорясь.) Ну и что такого! Я находил эту твою лжегреческую пьесу, действительно, опасной, думая только лишь о моральных устоях офицеров, которые ходили на неё каждый вечер. Я был искренним сотрудником, мной лично руководил европейский дух! У меня было право высказать своё мнение, не так ли?

Антуан. Олух ты царя небесного. (С отвращением.) Получишь ты всё равно свои четыреста тысяч! Не так уж много за то, чтобы знать, что ты находишься далеко!

Кислюк (весело цитирует). «Так дайте же воды ему, сказал отец мой!» Они с сожалением бросают вам чек свой, воображая себя Виктором Гюго!

Антуан пожимает плечами и берёт велосипед, чтобы ехать. Кислюк визжит, пускаясь за ним бегом…

Кислюк. Эй! Восемьсот тысяч франков или я им сдамся! Восемьсот тысяч или меня арестуют и пустят мне из-за тебя в брюхо дюжину пуль! Я без неё не поеду, предупреждаю тебя! На совести твоей смерть моя будет!

Антуан(однозначно). Четыреста тысяч. И не сантима больше. Берёшь или не берёшь! Ну что, иду я в банк или нет?

Кислюк. Какая же мразь! Такие ещё о любви пьесы пишут!

В то время как Антуан уходит, свет потухает.

Действие четвёртое

Когда свет зажигается, на площадке стоит та же кровать, но декорации расположены по-другому. Эта комната первой брачной ночи Антуана и Шарлотты. Они лежат в постели. На одном стуле фрак и свадебный цилиндр Антуана, на другом – платье и большая шляпа нежного цвета с мягкими полями.

Антуан (дурачась, сюсюкая и лаская Шарлотту). Гили. Гили.

Шарлотта(так же). Гили. Гили. Любовь моя.

Антуан. Нет. Моя. Мё-мё.

Шарлотта. Му-му.

Антуан(сюсюкая). Чьё это такое?

Шарлотта. Антуаново!

Антуан. А вот это?

Шарлотта. Антуановское!

Антуан. А всё это, и это?

Шарлотта. Антуанчиково!

Антуан. Гили. Гили.

Шарлотта. Гили. Гили.

Антуан. О, солнцестояние мое! Полнолуние мое! Поднимаются воды морские..

Шарлотта(прижимаясь к нему). Ах, слишком хорошо мне с тобой! Думаешь, опасно чувствовать себя так хорошо?

Антуан. Нет. Полное счастье, это как минимум. Люди не достаточно требовательны. Я слышу твоё сердечко, как оно бьётся.

Шарлотта. Оно прыгает, как собачка, которая нашла своего хозяина.

Антуан(лаская её). Я подружился с твоим круглым животиком… К тому же, у нас все бумаги в порядке – всё, как следует! Не нужно опасаться косого взгляда горничной, ухмылки хозяина гостиницы. Какая всё-таки это изысканная штучка, брак. Мы должны бы были жениться постоянно.

Шарлотта(млея). Как в кино!

Антуан. Да. Но в очень хорошем фильме. Гили. Гили.

Шарлотта (Гили). Гили. (Он её обнимает. Она шепчет по-детски.) Ого-то! Ещё раз?.. Думаешь, можно делать это так часто?

В то время как они обнимаются, за кулисами раздаётся пронзительный крик ребёнка, который больше не прекращается.

Антуан(тревожно прислушиваясь). Что это такое?

Шарлотта(спокойно). Это Камомий.

Антуан(подпрыгивая). Как? У нас уже есть ребёнок?

Шарлотта. Ну да!

Антуан. Но это же наша первая брачная ночь!

Шарлотта. Больше не первая, но пока ещё мы в раю, мой милый.

Ребёнок, который, не переставая орал по время разговора, вдруг замолкает. Наступает передышка.

Шарлотта. Успокаивается…

Антуан(блаженно). Ах, как хорошо! Свежая влага тишины. Нам, может, даже лучше, чем в первый день, потому что кажется, что счастье наше длится… Жизнь приняла, наконец, форму! Тихая вода со спокойным течением, берега зеленеют, лодка скользит, красота…

Ребёнок начинает орать в кулисах сильнее прежнего.

Антуан(мрачнея). Это, наверное, зубы.

Шарлотта. Или булавка.

Антуан(язвительно). Всё-таки странно, что она выбрала именно ночи, чтобы чувствовать булавки. Днём, когда хочется хоть чуть-чуть пообщаться с дочерью, нельзя заставить её и глаза открыть, она дрыхнет, как на небесах. Тсс! Говорят, не будите младенца! Зато ночью… (Орёт, хлопая в ярости по подушке.) Ночью спят, чёрт бы тебя побрал! Я лично устал! Спим! Она, в конце концов, прекратит, понимая наше твёрдое намерение.

Антуан пытается спать. Крики становятся всё более и белее неистовыми. Антуан поднимается.

Она чудовищна! Ты воспитываешь свою дочь чёрт знает как! Что с ней будет в пятнадцать лет, когда начнутся вечерние гулянки! (Кричит, обращаясь к ребёнку.) Всё! Лежать!

Шарлотта. Это зубы. Иди, принеси её, дорогой.

Антуан(нелепый в ночной рубашке). Сейчас она у меня узнает, где раки зимуют!

Антуан идёт, возвращается, неся на руках кучку белья или небольшой валик в рубашке и с шапочкой, который изображает ребёнка. Крики прекращаются.

Антуан. Больше никаких булавок. Никаких зубов. Тишина. Значит, вот что она, чертовка, хотела… она хотела, чтобы её просто взяли на ручки. Всё бабы одинаковые!

Он качает её, прохаживаясь туда-сюда под ласковым взглядом Шарлотты.

Шарлотта. Она успокоилась. Пойди, положи её обратно в кроватку.

Антуан выходит с бесконечными предосторожностями и возвращается на цыпочках. Только он поднимает ногу, чтобы залезть на кровать, как крики возобновляются. Он замирает на секунду с ухмылкой отвращения, нога его повисает в воздухе… он выбегает, как сумасшедший. Мрачный, Антуан возвращается, неся ту же кучку белья. Ребёнок молчит. Антуан ходит по комнате.

Антуан. Она согласна оставить нас в покое только при одном условии, если мы будем носить её на руках, то есть, если спать мы не будем. Если же мы спим, то её страдания становятся невыносимыми, ей одолевает полная безнадёжность, и на неё ложится вся тяжесть несчастий человеческих. Когда же мы не спим, то жизнь кажется ей терпимой. Она согласна больше не орать. Эта французская страсть к равноправию. Французам вбивается это в голову с молодых ногтей! А если я начну будить её днём? Если мне взбредёт в голову таскать её днём, и я буду орать над её колыбелью до тех пор, пока она ни проснётся?

Шарлотта. Не весть что говоришь!

Антуан. Я говорю не весть что потому, что она творит не весть что! Это ребёнок, понятно, сама слабость мира, но она тоже не должна перебарщивать! Я тоже мог бы окунуть её в холодную воду, поднять за ноги или прищемить ей нос. Я же этого не делаю!

Шарлотта. Но Антуан, ты же взрослый! Если бы она услышала страшные вещи, которые ты говоришь! Ну-ка, дай мне её сюда!

Антуан. С удовольствием! Тяготы человеческие меня потрясают. Когда я вижу несчастного, то становлюсь святым Павлом, но я не люблю, когда с упрямством настаивают и достают. А они всегда достают! Несчастью не хватает такта.

Антуан отдаёт Шарлотте ребёнка, который тут же начинает орать.

Шарлотта, тщетно старается успокоить ребёнка, передаёт его Антуану. Нет. Решительно она хочет с тобой. Возьми её!

Как только куча белья оказывается в руках Антуана, крики прекращаются.

Антуан. Я всё-таки оказываю на неё кое-какое мужское влияние.

Шарлотта(смотрит на него обиженно). Как все девочки, она предпочитает отца. Всё, что я для неё сделала, чем рисковала, мои испорченные кормлением груди, ничего всё это не стоит. Она предпочитает отца. Ну что ж, пусть будет так! Держи её. А я сплю.

Она снова ложится.

Антуан. Нет уж! Легко отделалась! Возьми-ка её обратно и дай ей грудь. У неё переменится настроение. В конце концов, это твоя дочь!

С внушительным видом он отдаёт кучу тряпок Шарлотте.

Шарлотта, укачивая ребёнка, который опять начинает орать, в ярости. А она не твоя, может быть?

Антуан. Надеюсь, что моя. Впрочем, в этом никогда нельзя быть до конца уверенным.

Шарлотта(с яростью доставая грудь). Чудовище! Хам! Грубиян! Ты бы этого заслуживал! Для этой говорить слишком поздно, но ты этого заслужил! Пей, ангел мой! Это мамино молочко. У отца такого нету! (Ребёнок орёт и не хочет брать грудь.) Ты настроил её против меня, она отказывается от груди своей матери, неблагодарная!

Антуан(похлопав по кровати, ложится на неё). В любом случае, я человек традиционных взглядов. Я за то, чтобы женщина оставалась дома и воспитывала детей. Я же с дубиной буду охранять вход в пещеру, ходить на охоту и возвращаться вечером с окровавленным куском зубра на плече, чтобы всех накормить. Я сплю!

Он, как Петрушка, бьётся головой в подушку, решившись спать во что бы то ни стало. Шарлотта поднимается в негодовании и расхаживает по комнате, неистово укачивая кучу тряпок, яростно поёт, пытаясь перекричать ребёнка.

Шарлотта(напевая). Малыш ты спишь как мышка в норе обнявшая шишку си до фа ми ре как семеро ма леньких волчат сладко сопят и спят ля ля

Куча тряпок орёт всё сильнее и сильней. Шарлотта тоже орёт, ужасно тряся ребёнка…

Шарлотта. Ты заткнёшься? Ты заткнёшься? Ты заткнёшься? Ну-ка, иди к своему папочке, так как ты любишь его больше меня! Увидишь, как он тебя покормит! (Она силой суёт ребёнка в руки Антуану.)

Антуан(с ребёнком на руках). Теперь она и со мной орёт! Ты вырабатываешь у неё плачевные привычки! Пропало воспитание к чёрту!

Шарлотта(подбивает подушку с яростью). Укачивай её! Пой! Твоя очередь! А я спать буду! Антуан (расхаживая по комнате, поёт).

 
малыш ты спишь как после и до обеда и завтрака
си фа ми до как нота в струне
не дёрнут пока так дремлет малыш ка пи пи ка ка ля ля
 

Обескураженный, он хватает ребёнка за нос. Тот орёт всё сильней и сильней.

Шарлотта(поднимается, трагически). Что ты ей сделал?

Антуан(несколько сконфузившись). Нос защемил.

Шарлотта. Чудовище! Чудовище! Чудовище!

Антуан(вне себя). Тогда забирай её обратно. Ты ведь так хорошо умеешь с ней обращаться. Ты мать или кто? Лови!

Он бросает ей ребёнка.

Шарлотта(оскорбленная). Ах, детище его! Отец бесчувственный! Бросает ребёнка! Он её отторгает! Возьми дочь обратно, или у неё появятся сомнения! У неё будут комплексы!

Антуан(пытается опять лечь). Пусть! Потом увидим! Отведём её к психиатру! Я сплю!

Шарлотта(бросая ему обратно ребёнка). Никогда! Хватай, чудовище! Он её ещё уронит, убийца!

Антуан. А если бы я её не поймал, мать ты дурная! Я тебе говорю!

Он бросает ей обратно ребёнка. Они некоторое время перебрасываются им молчаливо, как мячом. Вдруг входит мадам Прюдан. Она в ночной кофте, со всклоченными, как кошмарное привидение, волосьями. Она отбирает у них ребёнка.

Мадам Прюдан(орёт в ужасе). Вам не стыдно?

Им обоим немного неловко. Мадам Прюдан укачивает младенца, который, наконец, успокаивается.

Мадам Прюдан(трогательная и нелепая). Мушка моя. Моя мешка. Бебешка. Шышка моя. Гили. Гили. Барсук. Мусук. Массай-колбасай. Кто это так улыбается бабушке? У кого это жожопка такая мокренькая, которую подтереть надо и присыпать? Кто тут у нас накакал на радость родителям? Ах, прям, как ангел! Ах ты мой как ангел! Кто сейчас пальчик в ротик засунет и бай-бай-баяньки пойдёт, а? Ау? Ау?

Она выходит.

Антуан(шепчет). Какой кошмар!

Шарлотта(с раздражением). Это мать моя!

Антуан. Я этого никогда не отрицал!

Они враждебно смотрят друг на друга, приводя постель в порядок. Они, молча, ложатся оба, поворачиваясь друг к другу спиной, выключают каждый со своей стороны лампу. Слышно их поочерёдное дыхание. Антуан начинает храпеть.

Шарлотта(язвительно). Ты храпишь!

Антуан. Нет. Это ты. Подвинь ногу.

Они засыпают. Внезапно раздаётся пронзительный звонок будильника. Они вскакиваю хмурые, не сразу понимая, что происходит.

Антуан. Это что такое? Телефон?

Шарлотта. Нет. Это будильник. Я поставила его на шесть часов.

Антуан. На шесть часов! Но мы ссорились всю ночь!

Шарлотта(язвительно). Чья вина в том, что мы не спали? Всё равно нужно вставать, сегодня свадьба Камомий! Твой цилиндр и фрак на стуле. Поспеши одеться, мы опоздаем.

Антуан(ошеломлённый). Свадьба Камомий? Над кем тут издеваются? У неё уже прорезались зубы?

Шарлотта. Давным-давно! У неё уже и дырки в зубах имеются! Прошлой зимой пришлось даже ставить две золотые коронки. В одиннадцать часов она выходит замуж за Жирара Куртпуанта. Родственники будут здесь, начиная с десяти! Нам никак не успеть! Шевелись, душ принимай, брейся. Всё готово, на стуле лежит.

Взяв свои вещи, она уходит за ширму. Оставшись один, Антуан долгое время не может понять, что происходит. Он, не отрываясь, смотрит на свой цилиндр, как будто бы разгадка крылась именно в нём. Наконец, встаёт, берёт головной убор, надевает его на голову и, стоя в ночной рубашке, смотрит на себя в зеркало.

Антуан. До сих пор впору. Голова не потолстела и не распухла, а ведь было с чего! Я тот же, что и в день моей свадьбы, только разве что помялся немного. А через полгода дедушка. Что же, собственно говоря, произошло?

Он собирает свои вещи и в недоумении выходит. Тут же, в свадебном платье появляется Камомий, окружённая двумя портнихами, которые хлопочут вокруг неё, ушивая платье. Камомий, симпатичная и очень молодая девушка, носит на детском лице очки в черепаховой оправе. Она стоит в середине сцены, не двигаясь. Обе женщины, присев, работают молча.

Портниха. Всю ночь старались, мадмуазель Камомий, вы будете самая красивая!

Камомий. На моей свадьбе так и должно быть. Хоть в это день муж мой другой не захочет!

Портниха. Молодёжь любит шутить! (Наклонятся, собирая складки.) Я… когда замуж не вышла… да, – вступило в голову, – я пустилась за одним драгуном, он гарнизон менял, так вот я не девственность мою тогда оплакивала, а платье. Свадьба, крошка моя, это, прежде, наряд, а потом уже, конечно, и муж! (Она ещё немного работает, молча, потом вздыхает.) Пятьдесят семь часиков на одни только выточки!

Камомий(рассеяно). Всего-то на один день, даже помять времени не хватит.

Портниха. Да, но какое воспоминание останется! Поэтому свадьба всё-таки дата на всю жизнь. Ну-ка, Леонтина, пойдём за фатой сходим и за флёрдоранжами нашими.

Они выходят. Антуан входит во фраке и в цилиндре, весёлый.

Антуан. Пум! Пум! Пум! Пум! Платье твоё чудесно! А как ты находишь мой фрак? Всё, как следует?

Камомий(стоя центре сцены, как идол). Всё хорошо, папа. Мне пятнадцать лет, я беременна и через час я выйду замуж за Жирара Куртпуанта, которого не люблю… А в остальном, всё, как следует. Платье чудесное, а ты очень великодушен. Видел мой шлейф? Шесть метров, выйдет отличная фотография для газеты.

Антуан(расстраиваясь). Что ты хочешь этим сказать, малыш?

Камомий. Только то, папочка, что сказала. И ничего больше.

Антуан. Если ты считаешь, что делаешь глупость, ещё есть время отказаться. С мэрией утрясём.

Камомий. А ребёнок?

Антуан. Воспитаем. Я скажу, что ребёнок мой, от меня.

Камомий. Нет, пап. Это для водевиля хорошая сцена… когда ты, наконец, решишься писать именно то, к чему всегда склонялся твой истинный талант… А иначе расчёт будет не верный, потому что я отдалась Жирару Куртпуанту именно для того, чтобы от него забеременеть и заставить, таким образом, на мне жениться, то есть, наконец, уйти из твоего дома.