Текст книги "Моя королева"
Автор книги: Жаклин Рединг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Глава 4
Дуглас проснулся с единственной мыслью, что этой ночью, пока он спал, кто-то внезапно ударил его по голове дубинкой.
И не один раз.
Каждое движение, даже попытка открыть глаза и посмотреть на рассвет, проникающий через маленькое занавешенное окошко над кроватью, причиняло такую боль, что он скрипел зубами. Казалось, каждый звук: возня конюхов на конюшне, приглушенные голоса, доносившиеся снизу из трактира, даже стук двери, которую кто-то закрыл в коридоре, – все казалось ему оглушительным, как раскаты грома.
За каким дьяволом ему понадобилось пить столько виски?
Он не просыпался в таком состоянии с того самого дня, как четырнадцатилетним подростком вместе с младшим братом Йеном они украдкой пробрались в подпол, в винокурню своего дядюшки. Они были зелеными юнцами, которым хотелось поиграть во взрослых мужчин, и Дуглас узнал тогда, что, хотя напиток его предков и пьется с легкостью, исторгнуть его обратно оказалось так трудно, что и взрослый мужчина, не говоря уже о четырнадцатилетнем мальчишке, громко разрыдался бы.
После этого он целых два дня не отходил от ночного горшка, извергая из себя выпивку. И он поклялся, что никогда больше с ним не случится ничего подобного. С тех пор он пил только здравицы на свадьбах, клановых праздниках, при рождении младенцев. И он был верен своему обещанию семнадцать лет, пока эта бес-девка с карими глазами не бросила ему вызов, вызов, который теперь заставлял его задаваться вопросом: уж не застряла ли ночью его голова между двумя валунами?
Дуглас пошевелился, попытавшись поудобнее устроить свою раскалывающуюся голову на подушке. Он застонал бы, но знал, что малейший звук причинит ему боль. Поэтому он поглубже зарылся в одеяло, как раковина в песок. И только тогда Дуглас осознал, что он не один в постели.
На плечо ему мягко упала завеса из шелковистых волос, и, когда его зрение прояснилось, оказалось, что они цвета червонного золота. Он узнал эти волосы, узнал и девушку, которой они принадлежат. Это была та же девушка, чья гибкая рука обнимала его, совершенно голого, почти касаясь его плоти.
Подобно тому, как рассветная дымка с восходом солнца рассеивается, события минувшей ночи мало-помалу прояснялись у него в голове. Он вспомнил, как принес ей в спальню потерянную туфельку, как она умоляла его не уходить, якобы боясь темноты. И, судя по тому, где он сейчас находится, он так и поступил. Он не ушел, хотя собирался сделать это, едва девушка уснет. И, насколько он мог припомнить, сам погрузился в сон.
Это все виски, да, именно виски, и усталость – ведь он прошел за целый день пешком весь север Англии. Он твердо решил добраться до дому и не понимал, как крепко устал. Когда девушка попросила его остаться, его убаюкали темнота, звук ее голоса, ее тихое дыхание. Никто на его месте не устоял бы. Но он никак не мог взять в толк, что же случилось с его одеждой?
При мысли о том, что он лежит в постели совсем голый рядом с девушкой, плоть Дугласа напряглась. Да, вот так положение. Он подумал о том, что ее рука совсем рядом, что кожа у нее такая нежная, что ее волосы, упавшие ему на грудь, пахнут так сладко. Он скользнул по ней взглядом при свете утренней зари. Она спала, и он без помех рассматривал ее. Лоб у нее был наморщен, губы напряжены, словно во сне она сражалась с каким-то врагом. Не раздумывая, Дуглас протянул руку, чтобы осторожно разгладить эту тревожную морщинку.
С одной стороны, ему хотелось оставаться в этой теплой постели, прислушиваясь к ее тихому мерному дыханию, а солнце между тем все выше поднималось по утреннему небу. Но здравый смысл все же подсказывал ему, что положение это крайне опасно, что ему нужно найти свою одежду и убираться из этой комнаты подобру-поздорову.
К несчастью, он поддался доводам разума не так расторопно, как следовало бы.
– Элизабет, я понимаю, конечно, что тебе хотелось бы проспать весь день, но мы же не можем…
Оглушительный крик, от которого задрожало окно, раздался в комнате. Этот крик оглушил его, а яркий свет, ворвавшийся в открытую дверь, ослепил. Дуглас схватил лежащую рядом подушку и спрятал под ней голову.
– Господи Боже мой, Элизабет Реджина Глориана Дрейтон, что вы натворили?
От резкого голоса сестры Элизабет сразу же проснулась.
– Белла, ради Бога, зачем ты тревожишь меня в такой неурочный час?
Она застонала, ощутив головную боль, и зарылась в тепло своей подушки. Но тут подушка пошевелилась, и Элизабет поняла, что это нечто иное.
Она вскочила.
– Что вы?.. Кто вы?.. Прошу вас… Что вы делаете в моей постели? Убирайтесь сию же минуту!
На ней была сорочка – и ничего больше. Один рукав сполз вниз, обнажив плечо. В ужасе она схватила подушку, покрывавшую голову Дугласа, и похолодела, когда ее рука скользнула по его ноге, совершенно голой.
– Н-на вас ничего нет… там, под одеялом.
– Да. Ничего.
Она взглянула на него еще раз. То было лицо вчерашнего шотландца, он смотрел на нее своими дурацкими синими глазами. Но тем не менее он не намеревался никуда убираться.
– Как вы сюда попали, черт побери?
– Вы сами пригласили меня, мисс.
– Ничего подобного. Вы лжете!
– Вчера вечером, когда я принес вам вашу туфельку…
Элизабет замолчала, внезапно вспомнив, что произошло накануне вечером. А она-то думала, что это ей приснилось.
«Я никуда не уйду, мисс».
Он не оставил ее в одиночестве – ведь именно об этом она и просила. Он остался с ней на всю ночь, он охранял ее от ночных теней и того безымянного, безликого демона, который терзал ее почти всю жизнь.
Ибо насколько она себя помнила, Элизабет всегда боялась темноты. Ей было, кажется, лет шесть, когда они с Беллой играли в одной из многочисленных пустых спален в Дрейтон-Холле, в давно нежилом восточном крыле. Играли в прятки. Во всем оказался виноват пустой сундук. Элизабет залезла в него, не думая, что замок снаружи может сам собой защелкнуться. А он взял и захлопнулся. Она оказалась в ловушке, но когда поняла это, Белла, увлеченная какой-то новой игрой, как это и бывает с четырехлетками, уже убежала из комнаты. Родители и прислуга отыскали ее только на следующее утро. К тому времени Элизабет просто охрипла от криков – всю ночь, самую страшную ночь в своей жизни, она звала на помощь. Она была совершенно уверена, что умрет.
Вскоре после этого у нее начались кошмары, она просыпалась от них посреди ночи в паническом страхе. Чтобы избежать ужасных видений, Элизабет повадилась украдкой ходить в библиотеку – там она читала, чтобы избежать темноты в своей спальне. В конце концов, утомившись, она засыпала, а утром ее находил отец. Она спала в его любимом кресле, свернувшись калачиком. Герцог приписал это необычайному интересу дочери к книгам, и так оно в конце концов и вышло. Просто он так никогда и не узнал, с чего все началось. Элизабет никому ничего не сказала, даже Белле, отчасти потому, что ее могли бы заподозрить в слабости, но в основном из-за того, что та всю жизнь стала бы укорять себя за то, что бросила в тот день сестру.
И сейчас Элизабет сказала Изабелле:
– Да, он прав. Я действительно просила его остаться.
Изабелла стояла в раскрытых дверях, и ее лицо превратилось в маску, изображающую ужас.
– Ох, Бесс, как же ты могла?
Прежде чем Элизабет успела дать какой-либо вразумительный ответ, появились Манфред и Тайтус, без сомнения, привлеченные воплями Беллы.
– Что случилось? – буркнул Манфред, задыхаясь от быстрого бега.
– Полагаю, это совершенно очевидно, – сказала Изабелла, бросив убийственный взгляд на шотландца. – Мистер Маккиннон изнасиловал мою сестру.
Манфред подобрался.
Тайтус прямо зарычал.
Трактирщик у них за спиной недоверчиво покачал головой.
– Ах, Маккиннон, я же тебя предупреждал!
– Это не так. Ничего не произошло. Если бы я кого-нибудь изнасиловал вчера вечером, я бы это запомнил.
Изабелла была непреклонна.
– Ваши заявления выглядят не очень-то убедительно, мистер Маккиннон, поскольку вы находитесь в постели моей сестры совершенно раздетый.
– Белла, – сказала Элизабет, – он говорит правду. Мы разговаривали и невзначай уснули. Вот и все. Не случилось ничего предосудительного, право же. Я почти уверена в этом.
– Почти уверена? Вот уж успокоила! Даже для тебя, Элизабет, это неубедительное объяснение. Что же до вас, сэр, я считала вас джентльменом. Как вы посмели воспользоваться невинностью девушки?
– Невинностью?
– Да, невинностью! – Она вошла в комнату, сжав кулаки. – Или вы хотите сказать, что моя сестра была… – Она остановилась у кровати, занесла кулак и обрушила его на голову шотландца.
– Изабелла!
– Замолчи! Ты хотя бы представляешь себе, что натворила?
– Белла…
– Вам известно, кто наш отец, мистер Маккиннон?
– Нет, Белла. Не нужно…
– Я скажу вам, сэр, кто он. Наш отец – Аларик Генри Синклер Фортунатус Дрейтон, пятый герцог Сьюдли из Нортумберленда, а Элизабет – старшая из его детей и, должна добавить, его любимица.
– Белла, это неправда.
– Да замолчи же, Бесс! Все мы знаем, что он души в тебе не чает. – И Изабелла накинулась на Дугласа: – Мой отец – человек очень влиятельный. Да вы лишитесь своей головы! – Она скользнула взглядом по его торсу, с которого сползло одеяло. – Равно как и прочих частей тела, виновных в происшедшем.
Сидя в постели, Элизабет только молча смотрела на ужасный разгром, учиненный Изабеллой. Кто эта сварливая особа, притворяющаяся ее сестрой? Изабелла тихая, скромная, милая, она в жизни никому и ничему не причинила вреда. Своей кобылке, Конфетке, она только слегка сжимала каблуками бока, чтобы та тронулась с места, а когда однажды дворовый щенок сжевал ее любимые бальные туфли, Изабелла только взъерошила ему шерстку и выбранила его, как это делала в детстве.
Но сейчас… Элизабет была совершенно ошеломлена при виде сестры, расшагивающей по комнате. Ее юбки высоко вздымались с дощатого пола, когда она то и дело заламывала руки и грозила кулаком шотландцу.
– Как же мы все это объясним отцу? – спросила наконец Изабелла больше саму себя, чем кого-то еще. Остальные молча смотрели на нее. И ждали. Наконец она остановилась, явно что-то придумав. – Я знаю, что нам делать!
Элизабет заморгала:
– Знаешь?
– Да. Это довольно нелепо, но я начинаю думать, что это единственный выход из положения. Да, это так. Я уверена. – Она повернулась к сестре. – Вы с мистером Маккинноном обвенчаетесь.
– Обвенчаемся? Мы с ним? Белла, ты явно не в себе.
– Да, Элизабет, обвенчаетесь. Нет, я в своем уме. Это совсем не трудно. Мы ведь в Шотландии. Здесь не требуется ни оглашения, ни разрешения на брак. Насколько мне известно, венчание может совершить даже здешний кузнец, еще до завтрака. Именно это мы и сделаем, но только позавтракав. Тебе нужно поесть. Потом мы вернемся в Дрейтон-Холл, проделав эту необходимую, – она бросила тяжелый взгляд на шотландца, – эту достойную церемонию. Полагаю, мистер Тернбулл скажет нам, где найти местного священника, который совершит обряд.
Трактирщик понял намек и поспешил в коридор с криком:
– Эффи, пусть конюх привезет сюда Хэмиша Битона, да побыстрее! И позови миссис Тернбулл! Нам нужны свидетели!
– Благодарю вас, сэр.
Изабелла принялась собирать одежду Элизабет, разбросанную там и сям по спальне. Она не сразу отыскала один из белых шелковых чулок. Оказалось, что он висит на задней стенке гардероба. Изабелла покачала головой и выругалась себе под нос.
– Бесс, тебе пора вставать и одеваться. Не можешь же ты венчаться в исподнем. – Изабелла остановилась у кровати, сжимая в руках одежду сестры, и хмуро посмотрела на Дугласа. – Я полагаю, сэр, что вам также не следует быть нагишом.
– Прошу прощения, мисс Дрейтон, – проговорил Маккиннон так спокойно, словно речь шла всего-навсего о погоде, – но вы как будто не учли одной важной мелочи.
– Вот как?
– Да. Видите ли, обычно, когда люди вступают в брак, жених должен быть на это согласен.
Глаза у Изабеллы загорелись.
– А вот это, мистер Маккиннон, к делу уже не относится. – И, подняв с пола килт Дугласа, она швырнула его шотландцу, угодив тому прямо в лицо. – Разрешите вам заметить, что свое право не согласиться вы утратили, скомпрометировав мою сестру. Служанки и шлюхи, сэр, – это одно, а леди благородного происхождения – совсем другое. И прежде чем вы попытаетесь потихоньку улизнуть, позвольте добавить, что, если вы откажетесь, сэр, вопреки тому, что вы, увы, полностью, в ответе за эту достойную сожаления ситуацию, вами же и созданную, заметьте, я буду вынуждена попросить наших спутников, Тайтуса и Манфреда, прибегнуть к любым необходимым средствам, чтобы принудить вас к согласию, даже если для этого потребуется отвести вас к местному судье и обвинить в изнасиловании.
– Белла!
Поняв намек, оба чудовища разом шагнули от двери вперед.
– Нет, сэр, – закончила Изабелла, вздернув подбородок. – Вам лучше немедленно встать, одеться и приготовиться стать членом нашей семьи.
Лицо Дугласа превратилось в камень, темный и непроницаемый. Глаза стали ледяными от ярости.
Он понимал, что ему не выбраться из этого дурацкого положения. Но он уступил не сразу. Все еще лежа в постели, он смотрел на Изабеллу.
Та, в свою очередь, не мигая, смотрела на него.
Потом его голая нога скользнула с кровати и коснулась пола. Дуглас схватил одеяло за край, приготовившись его откинуть. Он долго вызывающе смотрел на Изабеллу, и она, не выдержав, в последнее мгновение отвернулась к окну. Храбрости, бывшей ей самой внове, недостало на такое.
Но Элизабет за спиной у горца ничуть не стыдилась и во всех подробностях рассмотрела его красивую голую спину, когда он встал и ловко обмотал килт вокруг своего торса. Она понимала, что ей следовало бы сгорать от смущения. Ведь она не отрываясь продолжала смотреть на него. Когда он встал, она спряталась в тени полога, чтобы скрыть свой интерес. Перед уходом Дуглас оглянулся на Элизабет, и его взгляд был холоднее самого ледяного ветра Нортумбрии.
– Мы увидимся внизу, мадам. Или мне следует называть вас «жена»?
– Прошу вас, выйдите, мистер Маккиннон, – сказала Изабелла, подталкивая его. – Вы же знаете, это не к добру, когда жених видит невесту перед свадьбой… пусть даже он и провел с ней ночь и увидел гораздо больше, чем ему полагается.
Маккиннон направился к двери. Судя по выражению его лица, он был готов кого-нибудь убить.
Но перед тем как выйти, он остановился и обернулся.
– Что еще, сэр? – нетерпеливо спросила Изабелла.
Но он ей не ответил. Устремив взгляд на Элизабет, он пересек комнату. Когда он протянул руку, девушка похолодела, но он только лишь откинул одеяло в сторону и посмотрел на белую простыню.
– Так я и думал, – проговорил он, а потом повернулся и вышел.
Когда он наконец ушел, сопровождаемый Манфредом и Тайтусом, – ясно было, что эти двое уж постараются, чтобы он не дал тягу, – Изабелла закрыла дверь. Она немного постояла спиной к комнате, наклонив голову вперед, словно собиралась с духом перед тем, что ей предстояло. Наконец она повернулась, подошла к кровати и потянула Элизабет за руку.
– Белла!
– Это выходит за пределы всего, что я могла бы вообразить, Элизабет, даже с? твоей стороны. – С этими словами Изабелла облекла стан сестры в корсет и продела тесемки в дырочки. – Если отец не заточит тебя в монастырь до конца дней твоих, считай, что тебе повезло.
Она с такой силой дергала за тесемки корсета, что Элизабет пошатнулась и с шумом выдохнула воздух.
– Изабелла, право же, все это совсем ни к чему: все твои огорчения, это поспешное венчание.
– Разумеется, это необходимо, Элизабет. Совершенно необходимо. – Изабелла завязала шнуровку и опустилась на кровать. Внезапно она перестала походить на разъяренную крикливую особу, раздающую приказания. Теперь вид у нее был бледный, испуганный и до крайности встревоженный. – Ах, Бесс, что же такое случилось здесь вчера вечером? Когда я ушла от тебя, ты крепко спала. Я не могла даже поднять тебя, чтобы раздеть. Не стоило мне уходить. Нужно было остаться с тобой. Тогда ничего не случилось бы.
Это были те же самые слова, которые, всхлипывая, произнесла четырехлетняя Изабелла, когда обнаружилось, что Элизабет просидела ночь в запертом сундуке.
– Белла, не плачь, прошу тебя!
– Он, конечно же, не взял тебя силой, Бесс. Я знаю, он шотландец и человек невежественный, но разве стал бы насильник останавливаться и помогать нам с каретой, как он сделал вчера? И я тебя знаю. Ты ни за что не позволила бы никому так с тобой обойтись и дожить до рассвета. Даже если бы ты и была пьяная в дым. И как же это произошло, Бесс?
Элизабет опустилась на кровать рядом с сестрой и взяла ее за руку.
– По правде говоря, Белла, я ничего не помню. Мы болтали, а что было потом – все как в тумане. – Она на мгновение задумалась, а потом сказала: – Я знаю, что у уисге-бита был отвратительный вкус. Такого вкуса вообще не может быть ни у какого напитка. Наверное, меня опоили. Ты так не думаешь, Белла? Белла!
Но Изабелла ее не слушала. Она уставилась на голый пол.
– Это моя вина. Отец поручил мне присматривать за тобой во время поездки, а я не сумела этого сделать. Мы даже до лорда Перфойла не доехали – просто выехали из Англии, а теперь я доставлю тебя обратно всего лишь через два дня после отъезда и сообщу отцу, что все кончилось тем, что ты провела ночь в постели с каким-то незнакомым шотландцем.
– Но мы даже не знаем, что случилось, – если что-то случилось вообще.
– Это больше не имеет значения, – сказала со вздохом Изабелла. – Суть в том, что вчера вечером что-то вполне могло случиться. А когда возникает скандал, «могло случиться» – это все равно что «случилось». Хоть раз в жизни, Элизабет, подумай о ком-то, кроме себя самой. Подумай, каково будет отцу, матери. Подумай, какой выйдет скандал, если ты просто вернешься домой и постараешься все замять. Отец тебя никогда не простит. Он даже запретит тебе видеться с Кэро или с Матильдой и даже с Кэтрин, потому что испугается, как бы ты не возбудила в них дух самовольства.
Элизабет в бессилии прислонилась к спинке кровати. Головная боль притупилась и походила теперь на медленный барабанный бой, и девушке показалось, что ее ударили под дых. Своих младших сестер она обожала. Они были для нее всем, особенно Кэро, славная восьмилетняя Кэролайн, всегда видевшая в старшей сестре свою заступницу. Она никогда не сделает ничего такого, что могло бы повредить им. Никогда.
– Отец не поступит так со мной.
– Еще как поступит. Он уже говорил о чем-то таком, когда поручал мне отвезти тебя к лорду Перфойлу. Ах, Бесс, как же ты не понимаешь? После такого отцу только и останется, что выдать тебя за кого-нибудь. И кого же ты предпочтешь? Лорда Перфойла или мистера Маккиннона?
Элизабет подумала.
– Я скорее выйду замуж за козла, чем за лорда Перфойла.
– Ну, по крайней мере мистер Маккиннон на козла не похож. – Теперь голос Изабеллы звучал мягче. – Ты правильно поступаешь, Элизабет. Все уладится. Вот увидишь. Мы быстренько позавтракаем, обвенчаем тебя, а потом двинемся прямиком в Дрейтон-Холл. Если мы не будем мешкать, то приедем к ужину, а когда будем дома, отец решит, что делать дальше. Он может даже сделать тебя вдовой, – сухо добавила она.
Элизабет уставилась на свои ноги. Серьезность происшедшего постепенно доходила до нее. Изабелла права. Все неприятности она навлекла на себя сама чуть ли не с самого своего появления на свет. Всю жизнь Элизабет поступала опрометчиво, совершенно не думая о последствиях своих поступков, в основном потому, что от рождения пользовалась привилегиями и защитой, которые обеспечивало ей имя Дрейтонов. Она была дочерью герцога и за свои поступки расплачивалась просто-напросто тем, что выслушивала суровые попреки. Однако на сей раз плата оказалась значительно более высокой. Потому что на сей раз ее своеволие стоило ей свободы, единственного, что она поклялась никогда не терять.
Глава 5
В далеком 1727 году, когда Аларик Генри Синклер Фортунатус Дрейтон стал герцогом Сьюдли, он унаследовал семь домов, больше ста двадцати пяти тысяч акров земли и целую армию слуг, которые обслуживали его владения. В Лондоне на фешенебельной Сент-Джеймс-стрит у него имелся особняк, а также внушительных размеров поместье в Суррее на побережье и несколько других имений, разбросанных по сельской Англии. Однако мало кто не согласился бы с тем, что родовое поместье Сьюдли в тридцать пять тысяч акров было самым прекрасным из всех его владений.
То были обширные земли с дубовыми рощами и сосновыми лесами, с реками, струившимися меж ними и среди живописных холмов. Первым делом Аларик позаботился о приведении в порядок своего поместья после того, как оно на протяжении жизни нескольких предыдущих владельцев пребывало в полном небрежении. По совету своего друга и соседа графа Берлингтона Аларик нанял известного паркового архитектора и не поскупился на расходы, чтобы привести парк в надлежащий вид. Аллеи украсили итальянской скульптурой, гротами и «естественным» фонтаном. Венчала все это необыкновенная башня-каприз на живописном холме, склон которого спускался к тихому озеру с лебедями.
Именно на холме у подножия башни и стоял сейчас герцог, положив руку на рукоять шпаги, которой никогда не пользовался, а другую засунув в карман камзола. Герцогиня Маргарет сидела подле него, и ее юбки из бледного шелка изящно ниспадали на ножки стула в стиле королевы Анны. А три их младшие дочери, Кэролайн, Матильда и Кэтрин, расположились кружком у ног родителей. Сзади, в некотором отдалении, за лесом, некогда бывшим местом королевской охоты, поднимался дом из закоптелого красного кирпича.
Превосходный летний день подходил к концу. Среди деревьев щебетали птицы, лошади из герцогской конюшни лениво пощипывали травку на дальнем выгоне п;од лучами солнца, уже клонившегося к закату. Герцог с семейством были в своих лучших одеждах. Они позировали для парадного портрета семейства пятого герцога Сьюдли.
Для этой цели герцог пригласил известного портретиста Аллана Рамзи. Потребовались некоторое время и долгие уговоры, но Аларику удалось убедить художника найти время в своем плотном графике и пожить в Дрейтоне. К сожалению, художник приехал спустя несколько часов после отъезда двух старших дочерей. Вот почему герцогиня не переставая предавалась сетованиям, пока они позировали, расположившись на живописном холме.
– Аларик, я просто поверить не могу, что вы заказали столь важную для семейной истории картину, а наша семья будет изображена на ней не полностью.
Герцог выкатил глаза из-под своей надетой набок треуголки и пробормотал, стараясь не шевелить губами, чтобы не утратить, по возможности, величавого выражения лица:
– Я уже говорил вам, Маргарет, столько раз, что и сосчитать нельзя, что я ничего не могу поделать. Заполучить мистера Рамзи очень трудно. Если бы вы знали, какую уйму времени я потратил, чтобы завлечь его сюда. Ему предстоит в Лондоне написать портрет короля – короля, Маргарет, – Георга II, в честь его победы над шотландскими бунтовщиками. И у него очень мало времени, . чтобы заняться нашим портретом. Полагаю, наш ганноверский родич будет не очень-то доволен, если мы заставим его ждать, пока вернутся наши дочери.
– Тогда пусть мистер Рамзи вернется, когда он кончит портрет короля.
Видит Бог, хотя герцог и очень любит эту женщину, порой ему хочется ее придушить.
– В Лондоне дел у него будет по горло, ведь он будет писать всех знатных особ. Если король милостиво одобрит работу мистера Рамзи, а так скорее всего и будет, все герцоги, графы и маркизы ринутся в его мастерскую заказывать собственные портреты. Так что если он не нарисует нас прямо сейчас, он вообще никогда этого не сделает. А у нашей семьи будет портрет работы Аллана Рамзи, видит Бог!
Голос герцога становился все громче, так что под конец он уже почти перешел на крик.
– Ваша милость, – раздался голос художника из-за мольберта, – вынужден попросить вас не шевелиться.
Аларик сердито глянул на жену, потом кивнул художнику.
– Да, конечно, мистер Рамзи. Прошу прощения. Мы больше не будем вас отвлекать. Не правда ли, Маргарет?
Но герцогине удалось помолчать не более тридцати секунд.
– Разве вы не можете заплатить этому человеку побольше, чтобы он остался до возвращения наших дочерей из Шотландии? Ведь это в первую очередь по вашей вине – девочки не позируют для портрета, это вы услали их в Шотландию. Что подумают о нас люди, Аларик? Через века они будут смотреть на портрет и говорить: «О да, это красивая картина, но разве у герцога было не пять дочерей?
– Довольно, Маргарет…
Герцогиня нахмурилась, поняв, что перегнула палку. И еще она поняла, что до конца дней своих она, всякий раз взглянув на парадный портрет ее семьи кисти известного Аллана Рамзи, будет стыдиться того, что она позволила мужу отослать дочерей из дома.
Она никогда не видела Аларика в такой ярости, как в тот день, когда он узнал о причастности Элизабет к писаниям в злополучном журнальчике «Наблюдательница». Хотя Маргарет и согласилась, что Элизабет зашла слишком далеко, в глубине души она знала, что намерения у ее дочери были добрые. Но способ, которым она их претворила в жизнь, был несколько скандальным для дочери герцога.
Защищай она Элизабет от отцовского гнева поусерднее, ей, пожалуй, и удалось бы его разубедить и он не услал бы дочерей в Шотландию, да к тому же еще в руки этой жабы, лорда Перфойла.
О чем только думал Аларик? Лорд будет для Элизабет худшим из мужей, с его-то громадным брюхом и еще более огромным самомнением. Элизабет заслуживает, чтобы с ней обращались уважительно, восхищались ее умом, почитали, ценили и любили ее с такой же страстью и вниманием, какие она выказывала ко всему, чем занималась. Меньшего Элизабет не заслуживает.
И как бы ни бушевал герцог, Маргарет знала, что он никогда не вынудит свою дочь выйти замуж за нелюбимого. Он просто пытается ее запугать. Маргарет знала, что муж любит Элизабет, что он просто обожает всех своих дочерей, чего большинство людей его круга никогда себе не позволяют.
Элизабет же всегда занимала в отцовском сердце особое место. Именно поэтому Маргарет разрешила мужу ее отослать, решив, что со временем негодование Аларика поостынет и он поймет, как ему не хватает старшей дочери.
Сама же Маргарет не могла дождаться возвращения своих девочек.
– Папа, – сказала сидевшая на земле у ног отца Кэро, отвлекая герцогиню от ее размышлений, – что за карета едет вон там, по аллее?
– Карета? В такое позднее время?
Герцогиня вытянула шею, чтобы лучше видеть, но – пропади все пропадом! – она сидела так прямо, подбородок держала так высоко, как, очевидно, и подобает герцогиням, что никак не могла рассмотреть, что делается на подъезде к поместью.
– Вы кого-нибудь ждете, Аларик? – Тут она заметила, что малышка заерзала. – Милочка, сидите смирно, не мешайте мистеру Рамзи.
– Но ведь это вроде бы наша карета.
– Наша карета? – Герцог обернулся. – Но это невозможно! Элизабет с Изабеллой уехали в ней, а они никак не могли так быстро доехать до поместья Перфойла и вернуться…
По лицу герцога было легко понять, какой ужас охватил его при мысли о том, что может означать столь поспешное возвращение.
– Да, это наша карета! – завизжала Кэтрин. – Ой, мамочка, ведь теперь Бесс и Белла тоже смогут позировать!
Младшие Дрейтоны разом вскочили на ноги и рассыпались в стороны, разрушив живописные позы, а ведь потребовался чуть ли не час, чтобы усадить их, как требовалось художнику. Мгновение – и они уже мчались вниз по склону с громким визгом, и их широкие кринолины ходили ходуном.
– Девочки, подождите! – крикнула герцогиня. – Вернитесь! Ваши куафюры! Они же растреплются!
– Куда это вы бежите? – рявкнул герцог. – Сию же минуту вернитесь! Мы должны позировать!
Но все было бесполезно. Все три девочки умчались стремглав, точно кролики, навстречу тем, кто сидел в приближающейся карете.
Герцогиня с извиняющимся видом улыбнулась художнику, застывшему с кистью в руках в нескольких дюймах от холста.
– Простите нас, мистер Рамзи. Кажется, наши старшие дочери неожиданно возвратились из поездки в Шотландию. Может быть, мы вернемся к портрету утром? – Герцогине не терпелось увидеть дочерей, но она немного задержалась. – Скажите, сэр, не поздно ли будет пририсовать к портрету фигуры еще двух наших дочерей?
– Маргарет…
К тому времени, когда карета подъехала к дому, девочки уже были там. Им не терпелось поздороваться с сестрами; они задыхались от бега из-за своих туго зашнурованных корсетов. Вскоре к ним торопливо приблизилась и герцогиня. Лакей поспешил к карете, чтобы открыть дверцу.
– Белла! Бесс!
Неожиданное возвращение старших дочерей сначала обрадовало герцогиню, а потом встревожило. Она задавалась вопросом, что с ними могло случиться? Неужели Элизабет узнала истинную причину их поездки и взбунтовалась? Или, не дай Бог, одна из них заболела?
Первой из кареты выбралась Изабелла, и ее тут же окружили сестры. Вид у нее был встревоженный. О Господи, подумала герцогиня, что-то и впрямь произошло.
Маргарет обернулась и увидела, что Аларик наконец-то спустился с холма и подошел к ним. Он стоял, скрестив руки на груди, с каменным лицом. Любой решил бы, что он гневается, но, проспав четверть века в одной кровати с мужем, жена становится проницательной. Аларик был встревожен ничуть не меньше ее.
Изабелла обняла сестренок, а потом выбралась из их объятий и поздоровалась с родителями.
Герцогиня схватила ее за руки.
– Изабелла, дорогая, как вы? Все ли… все ли в порядке?
– Да, только…
Взгляд Маргарет устремился на раскрытую дверцу кареты, из которой выбиралась Элизабет. Никаких внешних признаков болезни или причиненного вреда здоровью, с облегчением отметила герцогиня. Но, может быть, она все-таки нездорова? Элизабет действительно была несколько бледна…
– Мама…
– Ах, Элизабет, с вами все хорошо? Вид у вас осунувшийся. Что-нибудь произошло по дороге в Шотландию?
– В некотором смысле, да, произошло. Нечто совершенно неожиданное.
– Так я и поняла. Я поняла, что вы вернулись так скоро не без причины. Я…
Только тогда Маргарет осознала, что из кареты выбирается еще один человек – явно мужчина и, несомненно, шотландец, это было видно с первого взгляда. Герцогиня отступила в замешательстве, когда незнакомец вышел из кареты.
Первой ее мыслью было удивление – как они втроем сумели поместиться внутри. Шотландец был высок и свиреп на вид, он стоял гордо под взглядами тут же устремившихся на него глаз всех присутствующих. На нем были клетчатый килт и плед, небрежно наброшенный на плечи, рубашка из грубого полотна, открывающая шею. Темные волосы были стянуты узлом на затылке, а глаза, как заметила Маргарет, не упустили ничего из незнакомой обстановки.
