Текст книги "Как я была принцессой"

Автор книги: Жаклин Паскарль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

25

Во второй половине 1981 года мы с Бахрином все свободное время посвящали его дипломному проекту. Обычно я возвращалась домой чуть позже, чем он, мы торопливо обедали, недолго смотрели телевизор, а потом принимались за работу. Бахрин за рабочим столом мастерил макет задуманного им здания, а я, скрестив ноги, усаживалась на полу и на машинке, установленной на шатающуюся картонную коробку, перепечатывала тезисы, с трудом разбирая его абсолютно непонятный почерк. В тот период мы жили очень дружно. Бахрин много и с удовольствием рассказывал мне о своем проекте Государственной библиотеки для штата Виктория и о тех зданиях, которые он собирается построить, когда получит диплом архитектора. Он интересовался моим мнением о макете, который при помощи клея и острого как бритва ножа постепенно строил из белого строительного картона, фиксируя каждый этап строительства на фотопленку.

Макет казался мне прекрасным: там были портики, коридоры, полные естественного света, причудливо вырезанные оконные проемы и изящная линия крыши – здание получалось простым и внушительным, но при этом нисколько не похожим на мавзолей. Скоро я научилась помогать мужу в этом строительстве, и мне было доверено придерживать всякие детали конструкции, пока Бахрин клеил или вырезал в них дверные проемы.

Наш дом находился совсем близко от университета, и иногда в хорошую погоду мы с Бахрином для разминки делали несколько кругов по беговой дорожке университетского стадиона, а на обратном пути ели мороженое или заходили поужинать в наше любимое кафе. Я изо всех сил старалась ничем не сердить мужа, и наша жизнь текла вполне мирно.

В честь свадьбы принца Чарлза и леди Ди мы с Бахрином решили пригласить к нам нескольких друзей и устроить пикник как раз во время телевизионной трансляции церемонии. В Австралии этой свадьбы ждали с энтузиазмом и большим, хоть и не всегда доброжелательным, интересом. Предстоящее событие самым подробным образом освещалось телевидением, а австралийские газеты почти ежедневно посвящали ему целые развороты. Бары, в названиях которых присутствовало что-нибудь королевское, вроде «Принца Уэльского» или «Королевского герба», устраивали на своей территории свадебные вечеринки, и идея имела такой успех, что даже стоячие места раскупались заранее. Казалось, вся Австралия была заворожена этой сказкой про современную Золушку.

Пикник состоял в том, что мы, обнявшись, сидели на полу перед телевизором, пили шампанское и апельсиновый сок и ели тосты с копченой лососиной – все это под внимательным взглядом деда Бахрина, покойного короля Малайзии, который наблюдал за нами с фотографии, стоящей на камине. В тот вечер мы много шутили и смеялись, словно через телеэкран заразились оптимизмом тысяч британцев. Вместе с пятистами миллионами человек, следящих за трансляцией по всему миру, мы с волнением наблюдали за тем, как невеста несмело приближается к алтарю, и как по воле принца она превращается в Ее Королевское Высочество, и потом они оба – уже как муж и жена – вновь появляются на ступенях собора, и толпа приветствует их, а они верят, что будут жить долго и счастливо. Мне было интересно и немного странно со стороны смотреть на то, как еще одна девушка входит в королевскую семью, и я помню, что мысленно пожелала принцессе Диане удачи в трудном деле освоения протокола.

В августе мы с Бахрином ненадолго слетали в Малайзию и на пару дней остановились в Куала-Лумпуре, для того чтобы с некоторым опозданием купить для меня обручальное кольцо. Бахрин остановил выбор на перстне из желтого золота с двадцатью двумя бриллиантами, образующими цветок. Оно было таким большим, что сразу же бросалось в глаза, и мне очень нравилось смотреть, как солнечный свет разбивается в нем на тысячи брызг, но все-таки я еще долго не могла привыкнуть к такой тяжести на безымянном пальце и постоянно цеплялась им за одежду, волосы и дверные ручки (сейчас я ни за что не надела бы такое крупное кольцо – я предпочитаю маленькие украшения или вовсе обхожусь без них).

Вместе с подарком я получила и новое наставление: оказывается, в Малайзии я должна была носить его на правой руке, а не на левой, как принято во всем западном мире. Для меня это не имело особого значения, поскольку мой новый перстень совсем не напоминал традиционное обручальное кольцо, что немного меня огорчало. Но, когда я намекнула на свое разочарование Бахрину, тот ответил, что семья косо посмотрит на него, если вместо перстня с бриллиантами он подарит мне простой золотой ободок. Я промолчала, хотя в глубине души и считала, что его семье не должно быть никакого дела до того, что я ношу на пальце, и при выборе обручального кольца вряд ли стоит принимать в расчет чужое мнение.

Из Куала-Лумпура мы отправились в Тренгану, где нам предстояло обсудить все подробности берсандинга – свадебной церемонии, назначенной на Новый год. До этого мы с Бахрином просто официально зарегистрировали наш брак, а теперь, согласно протоколу, должна была состояться настоящая королевская свадьба – пышный и строго расписанный обряд. Прежде всего мы должны были выбрать и утвердить цвет и узор для сонкета – особой шелковой ткани, из которой будут сшиты наши свадебные наряды. Ее изготовление занимает несколько недель, поэтому заказ надо было сделать заранее.

Шофер подвез нас как можно ближе к ткацкой фабрике, но по деревне нам пришлось идти пешком, распугивая по дороге коз и куриц, свободно разгуливающих между банановыми и кокосовыми пальмами. Большой бетонный колодец в центре служил, очевидно, единственным источником воды для живущих здесь десяти или двенадцати семей. Больше всего меня поразило то, что в деревне, со всех сторон окруженной буйным тропическим лесом, не росло ни одного стебелька травы. Дети всех возрастов, босые и оборванные, играли прямо в пыли посреди улицы или в крошечных островках тени под стенами домов. Как и в любой группе детей, среди них имелись и робкие молчуны, и бойкие ребятишки, которые, нисколько не стесняясь, с любопытством рассматривали нас. Быт этой деревни так сильно отличался от образа жизни семьи Бахрина, что я никак не могла оправиться от изумления. Туалетом здесь служили кусты, растущие всего в нескольких метрах от домов, двери кухонь были гостеприимно распахнуты для мух, а о холодильниках здесь, вероятно, никогда не слыхали. Бахрин, судя по всему, находил эту нищету и антисанитарию вполне естественными и нисколько им не удивлялся. Он шел вперед, не глядя по сторонам, высокий и прямой, в своем безупречном костюме, который стоил, вероятно, больше, чем запас продуктов, которого всем жителям хватило бы на месяц.

В здании фабрики – маленьком деревянном домике на сваях, стоящем посреди деревни, – оказалось невыносимо жарко и душно. Мы сидели на пестрых плетеных ковриках и вели беседу под мерный «клик-клак» ткацких станков. Изготовление сонкета – второе после рыбалки занятие местного населения – это искусство, которое нередко передается из поколения в поколение. Та фабрика, на которую мы пришли, поставляла шелковую ткань королевскому двору столько лет, что никто уже и не помнил, когда это началось.

Вдоль стен стояли станки со свисающими с них незаконченными полотнами ткани разнообразных оттенков голубого, красного, а также строгого черного цвета – особый цвет для каждого официального повода. Пока начальник демонстрировал нам с Бахрином образцы и фотографии, ткачихи, молодые девушки от тринадцати до двадцати лет, тайком с любопытством разглядывали нас. Я улыбнулась им, и некоторые застенчиво ответили на мою улыбку, а потом захихикали и поспешно сделали вид, что полностью погружены в работу. Все они были одеты в полный баджу-курунг и косынки, скрывающие волосы и шею. Открытыми оставались только лица, кисти рук и ступни. Я даже представить себе не могла, как должны были они страдать от жары в этой маленькой комнате без всякой вентиляции.

После долгого обсуждения мы с Бахрином остановились на пурпурном сонкете с черными полосами и современным геометрическом узором из вплетенных в него золотых нитей. Пятнадцать метров этой ткани будут через несколько недель доставлены к портному, который сошьет из нее традиционные свадебные наряды. Цена, названная хозяином, показалась мне вполне приемлемой, но Бахрин решил поторговаться. Я, помня о том, что девушкам несколько недель придется трудиться над нашим заказом в этой духоте, чувствовала себя очень неловко, но он все-таки добился своего.

Когда мы опять оказались в прохладном салоне автомобиля, оснащенного кондиционером, я попыталась осторожно выведать у Бахрина, что он думает обо всем, увиденном нами в деревне. По его словам, жители в ней зарабатывали в среднем около двухсот малазийских ринггитов, или тридцати двух фунтов стерлингов. В остальных деревнях дело обстояло примерно так же. В большинстве из них не было ни электричества, ни водопровода, не говоря уж о канализации. «Они всегда так жили и вполне довольны, – заявил Бахрин. – Они ведь просто оранг дарат – деревенщина, бедняки. Не беспокойся за них – им такая жизнь кажется совершенно нормальной. И в любом случае тебя это не касается», – твердо заключил он и закрыл тему для обсуждения.

Я начинала понимать, что мой муж совершенно сознательно закрывает глаза на вопиющий контраст между роскошью, в которой живет его семья, и очевидной нищетой этих людей. И еще я начала понимать, что разрыв между богатыми и бедными в Малайзии больше похож на бездонную пропасть, через которую никто не собирается перекидывать мост.

В этот наш приезд мать Бахрина относилась ко мне с явным расположением и несколько раз приглашала меня в гости, чтобы немного поболтать, правда, всегда при помощи переводчика. Мы обсуждали с ней предстоящую церемонию и наряды, а кроме того, она дала мне целый список вещей, которые следовало купить в Австралии для хантар-беланджара – традиционного обмена подарками между женихом и невестой. Еще Тенку Залия попросила передать моей бабушке официальное приглашение на церемонию и добавила, что будет очень рада познакомиться с ней. В знак особого расположения она подарила мне свои любимые серьги с солитерами и настояла, чтобы я немедленно их надела, и это стало для всей остальной семьи знаком, что Тенку Залия принимает меня. Меня все это очень порадовало: значит, я не напрасно старалась быть внимательной и каждую неделю писала ей письма. Сама я испытывала искреннюю симпатию к этой молчаливой женщине с мягким характером. Установившиеся между нами теплые отношения позволяли надеяться, что моя жизнь в Малайзии сложится благополучно, в чем я совсем не была уверена раньше. Теперь я знала, что всегда могу рассчитывать на помощь свекрови.

26

Все мое прошлое было пронумеровано, обернуто в мягкую бумагу и упаковано в тридцать шесть коробок. Там находились Медвежонок Тедди, Панда и Овечка, ждущие того часа, когда их полюбит мой ребенок. Все книги, прочитанные мною за восемнадцать лет жизни, слишком дорогие мне, чтобы расстаться с ними, лежали в коробке рядом со старыми фотографиями, моими пуантами и другими памятными мелочами. Наша рождественская елка и украшения к ней тоже переезжали в более теплый климат в одной коробке с пуховыми одеялами и зимней одеждой. Пусть я сама и отправляюсь в Малайзию, но Австралия поедет туда вместе со мной.

Покидая в ноябре 1981 года свою родину, я не испытывала ни тени колебаний или сомнений. Я твердо знала, что мое будущее – там, где мой муж, а кроме того, Бахрин убедил меня, что мы просто перенесем нашу австралийскую жизнь в Малайзию, ничего в ней не меняя. Тогда я, наверное, просто не понимала серьезности предстоящего события. Вся суета, связанная с подготовкой к переезду, продажей дома, заказом билетов и упаковкой, не оставляла мне времени для раздумий. К тому же мне было всего восемнадцать, и смена континентов казалась лишь увлекательным приключением.

Я замужем за Бахрином, и мое место – рядом с ним. Мы будем вместе до самой смерти. Если наши отношения волшебным образом не изменились и не стали более откровенными и близкими в тот самый момент, когда меня назвали его женой, то со временем все это исправится, казалось мне. В день нашей свадьбы я еще была большой идеалисткой и верила, что вместе со званием жены мне автоматически вручается ключ к душе моего мужа и что все наши мысли и чувства отныне будут открыты друг для друга. После шести месяцев семейной жизни я все еще пыталась найти объяснения и оправдания для заметного холодка, появившегося в наших отношениях. «На все требуется время, – твердила я себе. – Однажды утром я проснусь, и все то тепло, которое было вначале, вернется. Надо только ждать и верить».

Стоит мне плотно зажмуриться, как перед глазами встают воспоминания о тех первых месяцах, что я прожила в Малайзии. Сначала это просто плоские картинки, словно приколотые к бегущей ленте конвейера, но потом я зажмуриваюсь еще сильнее, и картинки наполняются объемом и цветом, я слышу звуки, обрывки разговоров и возвращаюсь мыслями в далекое прошлое. Я вижу и себя будто со стороны – не человек, а кусок сырой глины без собственного мнения, вкусов и желаний, из которого стараются вылепить образцовую жену и бессловесного статиста для дворцовых церемоний. А я всеми силами помогаю им в этой задаче и даже не пытаюсь принять участие в собственной судьбе.

Я вижу девушку, почти подростка, закутанную с ног до головы в тяжелые ткани, увешанную драгоценностями и испуганную, которая одиноко сидит на троне. Лопасти вентиляторов медленно гоняют воздух над головами гостей, а те не сводят с девушки глаз и готовы заметить малейший знак протеста, дерзости или неприличной веселости. Но ничего подобного они не видят. Девушка сидит совершенно неподвижно, положив ладони на колени и опустив глаза в пол. К ней, шурша длинными юбками, приближается полная матрона и принимает из рук своей помощницы сосуд со святой водой, в которую опущен золотой венчик, похожий на взбивалку для яиц. Помощница наклоняется к девушке и переворачивает ее руки так, чтобы всем стали видны большие круги, нарисованные хной на ладонях. Кончики пальцев и ногти тоже выкрашены в темный красно-коричневый цвет. Чтобы добиться этого эффекта сегодня девушке уже пришлось несколько часов просидеть неподвижно, погрузив руки в состав, похожий на спитой влажный чай.

Это истиадат беринай, или «хенная церемония», символизирующая чистоту невесты и сулящая ей плодовитость. Руки невесты вымазаны хной, сама она одета в жесткое платье из сонкета и старинную косынку из тяжелого шелка с золотой нитью. Косынка удерживается на голове цельной золотой тиарой, изображающей восходящее солнце. Тяжелая тиара больно сдавливает голову и впивается в кожу за правым ухом. На протяжении всего ритуала беринай девушка должна сидеть совершенно неподвижно и безучастно, как бы не замечая ничего, что происходит вокруг, словно фигура, высеченная из камня.

Толстая матрона опускает золотой венчик в воду и обрызгивает девушку, но та даже не вздрагивает, когда капли попадают ей на лицо, катятся вниз и беззвучно падают на вытянутые ладонями кверху руки. Матрона снова и снова повторяет ритуал, а девушка по-прежнему сидит неподвижно и не моргая смотрит перед собой.

Позже, оставшись одна в своей спальне, девушка долго рассматривает экзотическую незнакомку в зеркале. Темные глаза, обведенные сурьмой, пухлый, красный рот – чужое лицо, лицо Ясмин. Она склоняет голову сначала в одну сторону, потом в другую, недоверчиво изучает себя в зеркале, думает о том, куда же делась Жаклин, и чувствует странную онемелость во всем теле.

Как трудно мне найти слова для того, чтобы рассказать об этой девушке – невесте, падающей в обморок от голода и жары на собственной свадьбе, в зале, полном наевшихся до отвала гостей. Она так далека и так не похожа на ту женщину, которой я стала теперь.

Через день после ритуала беринай должна была состояться истиадат берсандинг – официальная свадебная церемония. На нее пригласили более тысячи гостей. На территории, прилегающей к нашему дому, силами Государственного департамента общественных работ был воздвигнут специальный павильон. Увешанный флагами, королевскими вымпелами и сотнями цветных фонариков, наш сад стал напоминать ярмарочную площадь – не хватало только колеса обозрения. В доме, предварительно вынеся из него всю мебель, рабочие соорудили помост и установили на нем два трона для новобрачных под балдахином из шелка с вышитыми на нем золотыми цветами и листьями. Из дворца султана в наш дом доставили множество ящиков с подносами и посудой из золота, украшенной королевскими вензелями.

На заднем дворе еще за три дня до праздника дворцовые повара начали стряпать что-то в огромных котлах, из которых в дом постоянно текли соблазнительные запахи.

Целая армия кузин, тетушек и прочих родственниц Бахрина и жены дворцовых чиновников заполонили наш дом и активно помогали в приготовлениях к торжеству.

За двое суток надо было сварить вкрутую и выкрасить в красный цвет полторы тысячи куриных яиц, которые будут включены в памятные подарки гостям – так называемые бунга-теллур (что в буквальном переводе означает «яичный цветок»). На каждой свадьбе – свой особенный бунга-теллур; в нашем случае его тщательно обдумывала и выбирала целая команда из родственников Бахрина. Они остановились на элегантных корзиночках из золотой и серебряной филиграни, в каждую из которых положили по одному красному яйцу – символу плодовитости. К ручкам корзиночек желтыми и белыми шелковыми ленточками была привязана карточка с нашими именами, датой свадьбы и словами благодарности. Такие сувениры высоко ценятся в Малайзии, а по их стоимости и изысканности определяют социальный статус и вкус хозяев. За свою жизнь каждый малаец набирает несколько десятков таких бунга-теллуров и, как правило, выставляет их все в гостиной, в особой стеклянной горке. Красивые фарфоровые подставки для яиц предназначались для подарков простым горожанам и слугам, которые придут на нашу свадьбу, хотя и будут отделены от аристократов барьерами – деревянными и социальными.

День берсандинга начался с хантар-беланджара – церемонии обмена подарками между женихом и невестой. По обычаям двора мы с Бахрином должны были обменяться тринадцатью подносами. Жених обязательно включал в свои подарки поднос с орехами бетель (плоды пальмы катеху, обладающие слабым наркотическим эффектом, который в Малайзии принято жевать), поднос с деньгами, поднос со сладостями и каким-нибудь предметом одежды как символ того, что муж готов обеспечить свою жену всеми земными благами. Обмен подарками происходит в соответствии со строгим ритуалом, и потом они все выставляются на обозрение обеих семей, которые оценивают как их стоимость, так и красоту оформления. Бахрин сам выбирал и то и другое: отрез французского черного шифона с золотыми блесками, уложенный на подносе в виде большого цветка; украшения с бриллиантами; атласные черные туфли на каблуке; набор духов и ароматических масел от Жана Деспре; деньги – десять тысяч ринггитов, из которых на подносе был искусно выстроен традиционный домик на сваях; театральная сумочка из золотистого металла в форме раковины и поднос с орехами бетель и всеми необходимыми аксессуарами: щипцами, коробочкой и чашкой.

Свои подарки Бахрину я покупала, следуя советам Тенку Залии: подарочный набор альбомов по истории архитектуры (мой собственный выбор); портфель из тончайшей темно-бордовой кожи, такой же бумажник и ремень; золотое кольцо с изумрудом; отрез старинного сонкета и несколько флаконов Пино Сильвестра, его любимого одеколона. Вскоре после торжественного обмена подарками должна была начаться собственно свадьба.

До принятия Малайзией мусульманства церемонии хантар-беланджар и берсандинг много веков считались единственной законной формой бракосочетания. Поэтому, хотя мы с Бахрином уже и были официально женаты по законам ислама, наша «вторая свадьба» имела огромное значение для общественного мнения.

По традиции в день берсандинга невеста не должна общаться ни с кем, за исключением женщин из своей семьи. Поэтому меня просто заперли в спальне, лишив всякой возможности принимать участие или хотя бы наблюдать за последними приготовлениями к свадьбе. Предполагалось, что все это время я должна потратить на то, чтобы побаловать себя и наилучшим образом подготовить свое лицо и тело к тому самому важному моменту, когда я стану центром общего внимания. Я, однако, не могла думать ни о чем, кроме сосущего и все усиливающегося голода. Каждый раз, когда мне удавалось привлечь внимание пробегающей по коридору служанки или родственницы, я умоляла ее принести мне что-нибудь поесть, и каждый раз она улыбалась в ответ и заверяла, что поднос с яствами вот-вот будет доставлен ко мне в комнату. Я ждала и ждала, но ничего так и не происходило. Через восемь часов ожидания я начала сомневаться в своем умении говорить по-малайски. Конечно, пока что я владела этим языком не слишком хорошо, но все-таки вряд ли они могли не понять моих отчаянных жестов и не услышать бурчания в пустом животе.

В семь тридцать вечера я была почти готова к церемонии. Подглядывая в щелку между портьерами, я видела, что гости прибывают к дому непрерывным потоком, и слышала отдаленную музыку военного оркестра. Периодически мать и тетки Бахрина заглядывали в комнату, чтобы проверить, как обстоят дела с моим туалетом и моими нервами, но никто из них так ни разу и не принес мне ни кусочка еды.

В семье начался настоящий переполох, когда накануне я решительно заявила, что не доверю свое лицо и волосы профессиональному стилисту, а сделаю все сама. Я и без того чувствовала себя скованно и неловко во всей этой традиционной одежде и новых мучений скорее всего просто не вынесла бы. Все дамы были очень недовольны, но я твердо решила: лицо на свадьбе у меня будет свое.

Бахрин гордился своим королевским происхождением и глубоко любил богатую культуру своего народа. Поэтому он настоял, чтобы мой свадебный наряд шился по самым древним и самым подлинным образцам. Он получился очень элегантным и очень красивым, но крайне неудобным и тяжелым.

На ногах у меня были золотые туфли на высоких шпильках, чтобы добавить мне росту (единственная уступка двадцатому веку), а на щиколотках – тяжеленные золотые браслеты с колокольчиками, которые звенели при каждом моем шаге. Из выбранного нами пурпурного сонкета для меня сшили полный баджу-кебая на подкладке, состоящий из длинного жакета до колена с отложным воротником и юбки с запахом. На тридцатипятиградусной жаре этот тесный и жесткий чехол оказался настоящим орудием пытки. Под костюм мне пришлось надеть полный корсет с косточками и подложенной кое-где ватой, чтобы баджу-кебая сидел как положено. Выполнять во всей этой амуниции простейшие движения – наклоняться, садиться и просто дышать – было практически невозможно. Я с сочувствием вспоминала эпоху королевы Виктории и несчастных девушек, которым для исправления осанки привязывали к спине доску.

На шею мне надели длинный калонг – три ряда ожерелий из больших золотых дисков на цепи, а на запястья – тяжелые золотые браслеты, такие же как на щиколотках. На пальцах сверкали взятые взаймы кольца с изумрудами, рубинами и бриллиантами.

К моим собственным волосам добавили шиньон и закрутили все это на затылке в большой пучок, похожий на футбольный мяч. Под руководством целой команды родственниц в пучок воткнули двадцать бунга-гойанг – золотых цветочков с пружинками вместо стебельков, от чего все сооружение непрерывно дрожало и переливалось.

Поверх этой прически мне на голову с осторожностью опустили традиционный головной убор невесты и закрепили его таким количеством шпилек, что их хватило бы нескольким парикмахерским на год. Головной убор, тоже сделанный из золотых цветочков на пружинках, имел форму раскрытого веера и начинал дрожать и позванивать каждый раз, когда я шевелилась. Последним штрихом стала лента из тонкой золотой филиграни, которой туго обвязали мне голову над самыми бровями и которая немедленно врезалась мне в виски. Подойдя к зеркалу, я убедилась, что выгляжу во всем этом великолепии точно потрясающе красивая иллюстрация из трактата о средневековых костюмах.

И наконец пришло время выйти к гостям. Поддерживаемая с двух сторон, будто инвалид, я крошечными шажками прошествовала по красному ковру и, поднявшись на помост, заняла свое место на троне по левую руку Бахрина. Мы даже не посмотрели друг на друга, поскольку это строго запрещалось традицией. На протяжении всей церемонии лица жениха и невесты должны оставаться абсолютно безучастными и неподвижными.

С трех сторон мы были плотно окружены слугами в парадной одежде и дочерьми придворных, выполняющими роль подружек невесты, а рядом несли дежурство две пожилые матроны, обязанные следить за неукоснительным соблюдением всех правил.

Специально для нашей свадьбы из дворца прислали огромную деревянную подставку с тремя ярусами, каждый из которых был сделан в форме звезды. Звезды были заполнены желтым клейким рисом, а на нем красиво разложили старинные бунга-теллуры, принадлежащие королевской семье. Изготовленные из чистого золота, они имели форму цветка со стеблем и тычинками, а из середины каждого свисало крашеное яйцо.

Когда-то в Малайзии все браки устраивались родственниками, и жених с невестой впервые видели друг друга только на берсандинге. Наверное, именно поэтому им и запрещалось смотреть друг на друга в присутствии гостей, чтобы они невольно не выдали своих чувств испуганным или разочарованным возгласом.

Церемония началась с того, что наш союз благословили Султан Махмуд и Тенку Ампуан. Происходило это так же, как и накануне на моем беринае: на этот раз нас обоих обрызгали святой водой, а потом еще и осыпали рисом, что сулило богатство и многочисленное потомство. Потом эту процедуру повторили двадцать самых важных гостей: вдова покойного султана, премьер-министр с супругой, родители Бахрина, все его дядюшки и тетушки и моя дорогая бабушка, приехавшая из Австралии на нашу свадьбу.

После того как каждый из тысячи присутствующих гостей медленно прошел перед помостом, внимательно разглядывая жениха и невесту, мы с Бахрином должны были приблизиться к Султану Махмуду и Тенку Ампуан и выразить им благодарность и почтение. Для этого нам предстояло спуститься с помоста и пройти каких-нибудь двадцать метров, но именно эти двадцать метров и доконали меня. В тот самый момент, когда я собиралась присесть и поцеловать руку Его Высочества, мир перед глазами вдруг начал быстро крутиться, а потом потемнел и вовсе исчез. Голод, волнение, жара и тяжелый костюм сделали свое дело: я упала в обморок прямо у ног султана. Наверное, это было удивительное зрелище: разряженная как драгоценная кукла девушка, навзничь лежащая на полу. Правда, довольно скоро я пришла в себя – в тот самый момент, когда к моим губам поднесли стакан воды.

Бахрин казался очень взволнованным, а Его Высочество, похоже, немного растерялся: в его семье женщины, наверное, никогда не падали в обморок публично и уж тем более на своей собственной свадьбе. Меня отвели в прохладную комнату с работающим кондиционером, и скоро я почувствовала себя гораздо лучше, но минут через десять мне начали намекать, что пора выйти к гостям, сказать каждому из них несколько слов и разрезать свадебный торт.

Я плохо помню, как в течение следующего часа сумела лично приветствовать каждого из тысячи гостей, и уж совсем не понимаю, о чем говорила с этими людьми, большинство из которых видела впервые, но, как свидетельствуют фотографии, я все это проделала. После чего Бахрин вывел меня в открытый павильон, где стоял наш свадебный торт, и мы с ним выполнили нашу последнюю в этот вечер обязанность: разрезали ярко-желтое трехъярусное творение кондитеров, покрытое ужасными розочками из сахарной глазури.

Думаю, судьба этого несчастного торта стала мрачным предзнаменованием того, что случилось потом и с нашим браком: за несколько часов на ужасной жаре он протух и сделался абсолютно несъедобным.

* * *

На следующее утро нас разбудил громкий, непрекращающийся звон. Только минут через двадцать нам удалось обнаружить его источник. Какой-то шутник поставил будильник на семь часов, завел его, упаковал и преподнес нам на свадьбу. Коробка с будильником оказалась на самом дне целой горы из подарков, занявшей всю гостиную и часть коридора. К счастью, к поискам скоро присоединились ближайшие родственники Бахрина, и только с их помощью нам удалось отыскать источник беспокойства.

Когда все подарки были распакованы, стало ясно, что теперь мы с Бахрином легко можем открыть собственный универсальный магазин. Среди прочего нам преподнесли: тринадцать чайных сервизов, девять утюгов, двадцать семь настенных и настольных часов разнообразных форм и размеров, включая и проклятый будильник, который оказался копией старинных фарфоровых часов с целующимися голубками наверху, пятнадцать комплектов постельного белья, тридцать две кастрюли и миски из огнеупорного стекла, четыре медных подноса, комплект серебряных столовых приборов на двадцать четыре персоны, семь кофейных сервизов, два вентилятора «Мистраль», двадцать два отреза ткани, двенадцать мужских саронгов для молитвы, шесть женских саронгов из батика, пятнадцать предметов столового серебра, серебряную вазу для цветов, два медных умывальника, серебряную рамку для фотографий и большую кожаную шкатулку для драгоценностей от Ланвин, двадцать отрезов сонкета, четыре таблички со строками из Корана, для того чтобы вешать их над входной дверью, обеденный сервиз фирмы «Норитейк», комплект из двух наручных часов – для него и для нее – от Ланвин, телефонный аппарат в стиле начала века, множество хрусталя, четыре молитвенных коврика, шесть комплектов одежды для младенца (вероятно, в виде поощрения) и как минимум десять тысяч фунтов стерлингов наличными. Кроме того, нам подарили множество золотых украшений, украшений с бриллиантами и гарнитур с бриллиантами и сапфирами. Больше всего мне почему-то запомнился подарок от пожилых родственников Бахрина – огромные, светящиеся в темноте настенные часы с боем, украшенные по краям строчками из Корана, а посредине с изображением большого парусника, выполненного целиком из болтов и гаек.

Запомнились они мне, вероятно, оттого, что выскользнули у меня из рук, упали на пол и разбились через десять секунд после того, как были распакованы.