Текст книги "Прощение"

Автор книги: Жаклин Митчард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

Глава двенадцатая

Курсовые работы учебного года я завершила до срока и посвятила все время накануне Рождества подготовке к экзаменам в колледж. Вместе с мамой я прошла заново основы алгебры, геометрии, математики, а еще химии, биологии и физики. С отцом я проштудировала лексику и значения отдельных слов: «Енот по сравнению с белым медведем – все равно что мусульманин по сравнению с исламским экстремистом. Плотник и архитектор – это как хореограф и...»

Думаю, что картина ясна. Я листала словари, в которых находила слова, не употребляемые в повседневной речи: аскетизм, амальгамировать, амортизировать. С папой мы изучали темы «Герой и антигерой», «Антагонист и протагонист», «Межличностные отношения и понятие долга перед обществом», «Права индивидуума и прессинг власти», «Взаимоотношения человека и природы», «Отчуждение от социума как способ гармонизации отношений с природой», «Поиск себя в процессе развития сюжета романа, описывающего путешествия индивидуума» (как в «Приключениях Тома Сойера»). «Индивидуум» меня чуть не довел до смертной тоски.

Я была так напичкана знаниями, что ощущала себя этаким пончиком с морковно-пряной начинкой – с виду вроде бы и лакомство, но вряд ли съедобное.

Как только мы определились с датами экзаменов, я начала ходить в школу, где преподавал папа. Я ходила туда два раза в неделю. Пока я «догрызала» гранит науки, я по-настоящему изгрызла шесть карандашей.

Мы ждали результата.

– Ронни, я уверен, что ты блеснешь, – успокаивал меня папа.

Я сказала:

– Папа, в тестах были слова, например «превентивность», которых я никогда в жизни не слышала. Чтобы выполнить задание, мне надо было учить латынь. Я написала, что это от слова «предупреждать».

– Ты правильно догадалась, Ронни. Превентивность означает предупреждение событий, которые могут иметь место в случае, если проигнорировать их причины.

Папа изо всех сил старался подбодрить меня.

Поскольку я еще не достигла положенного возраста, результаты тестов прислали на имя моих родителей. Когда конверт, наконец, уже был у нас дома, мне пришлось сидеть как на иголках, дожидаясь прихода папы. Как только он распечатал письмо, я увидела по его лицу, что у нас есть повод для праздника.

Я получила 1500 баллов по общей серии тестов и 34 балла по тесту на аттестат, что можно было считать блестящей победой.

– Неплохо, – только и вымолвил мой отец, но я видела, что он весь сияет.

– О Ронни, моя дорогая! Моя самая умная, самая красивая девочка! – воскликнула мама.

– Ронни, вперед, вперед, – вставил свое слово Рейф.

Мы засмеялись. Мама настояла, чтобы мы позвонили бабушке. Та отозвалась с другого конца провода:

– Вероника, ты меня не удивила. Ты создана для того, чтобы выживать.

С того самого лета я все время возвращалась к мысли покинуть дом и сейчас решила, что подошло время поговорить об этом.

– Я тут думала, – начала я, – что могла бы поступить не только в местный университет. С такими результатами тестов можно попробовать подать документы и в другие вузы.

Мама посмотрела на меня встревожено.

– Далеко отсюда? – спросила она.

– Возможно, – решилась я. – Мне так понравился океан.

– Но ты поступаешь в колледж не для того, чтобы любоваться природой, – возразил папа. – С другой стороны, нет ничего страшного в том, чтобы стремиться побывать и в других местах. Я бы не стал предлагать Беркли, но есть Йелль.

– Йелль? – воскликнула мама.

– Я получу грант на обучение, – сказала я ей. – Потом, у меня еще много времени и я могу поработать. Подкопить денег.

– Ты не сможешь накопить денег, нянча детей и убирая в доме Сассинелли, если метишь в университет такого уровня, – решила мама.

– Я думала о том, чтобы поучиться на ассистента врача неотложной помощи. Я бы поработала немного, пока мне не исполнится девятнадцать.

– Я нижу, что ты уже думала об этом, – заметил папа.

– Но это того стоит, папа. В городах специалисты на «скорой помощи» зарабатывают не меньше двадцати тысяч в год. К этому можно прибавить мои сбережения, и даже если мне придется копить дольше, чем другим...

– А профессия врача тебя привлекает как красивая идея или ты чувствуешь к этому призвание? – прервала меня мама.

– Я знала, что стану врачом, еще с детства. Я знала это с тех самых пор, как Беки обожгла руку.

– Это совсем не просто – иметь такую сложную профессию и воспитывать детей.

– Но другие справляются, – ответила я. – Пусть у меня будет не так много детей, но мой муж будет помогать мне, и мы можем; работать посменно.

– Ничего себе! – воскликнул папа. – Ты даже и это предусмотрела! Но если жена в семье зарабатывает больше, обеспечивая всех, то не унизит ли это мужчину?

Я посмотрела папе в глаза.

– Нет, если он будет таким, как ты. Он не отвел взгляда.

– Знаешь, я думаю, что ты права.

Спустя несколько месяцев, как только потеплело, мама выдвинула идею, услышав которую я чуть не упала. Она касалась моего шестнадцатого дня рождения. Мама решила устроить танцы. Для меня.

Как будто я готовилась к балу невест. Конечно, с ее стороны это было очень мило и неожиданно. Все это не в ее стиле. Вообще противоречило стилю жизни нашей семьи в последние годы. Я знаю, что мама хотела наверстать... прошлое. Восполнить те дни рождения, когда я получала пальто, заказанные по почтовым каталогам, молчание, в которое мы все погрузились, а тем временем детство небрежно помахало мне рукой, оставив меня растерянной тринадцатилетней девочкой. Наверное, мама хотела наградить меня за такие хорошие результаты в школе. Это было поощрение и за учебу, и за то, что я «не подвела»: готовила, меняла ребенку подгузники, убирала в доме, утюжила папины рубашки, часами искала в Интернете то, что другим преподавали, то есть фактически около двух лет занималась самообразованием, самостоятельно находя тесты, самостоятельно выполняя их и самостоятельно отсылая. У меня сложилось впечатление, что мама словно просыпается после долгой комы или сна. Она начала отвечать на вопросы, сначала просто реагируя на звук чужого голоса, а потом вставая с постели, а потом начав ходить. Было так странно видеть ее напевающей какую-то мелодию, замешивающей тесто для пирожков. Когда случался такой хороший день и она появлялась на кухне красиво одетая и с прической, я чуть не подпрыгивала от неожиданности.

Ее выздоровление сопровождалось маленькими шагами вперед. Она начала участвовать в жизни общины, но не только занимаясь вязанием шапочек, которые она мастерила не глядя. Она сшила одеяла для младенцев и красивое свадебное покрывало для одной из племянниц моего папы, у которой муж умер много лет назад и теперь она снова собралась замуж. Мама выезжала даже в город, в центр, где распределялась еда для нуждающихся. Иногда она по-прежнему могла оборвать себя на фразе, когда ее взгляд падал на сарай, но после этого она не застывала напряженно и не выходила из комнаты, чтобы спрятаться под горой одеял, а начинала плакать. В слезах она находила утешение. Мама плакала и гладила рукой те наброски портретов Беки и Рути, которые сделала накануне похорон. Папа сделал для них рамки и повесил на стену. Когда появлялся папа, она целовала его. Было видно, что у него словно камень с души свалился. Папа перестал каждую ночь мерить шагами комнату. Иногда я слышала, как он плачет в кухне. Я слышала приглушенные рыдания, которые он, большой и сильный мужчина, не мог сдержать. Мама заходила к нему со словами: «Лонни...», брала его за руку и уводила в спальню.

Они потихоньку возвращались к нормальной жизни, и я надеялась, что тоже приду к этому. Я убедила себя, что период скорби остался позади и мою душу будут тешить сладкие воспоминания о том, какими были наши маленькие принцессы. Если бы все шло как шло, возможно, случилось бы именно так.

Предстоящая вечеринка должна была стать еще одним доказательством того, что мы вышли на новый путь.

Я не знала, как реагировать.

Наша жизнь в последние годы была такой тихой, мы намеренно уединялись.

Только прошлым летом я решилась отправиться со своими друзьями и кузинами отмечать в горах день пионеров-первопроходцев. Предыдущих два года я оставалась дома, и кузины Бриджет и Бри с пониманием отнеслись к моему желанию побыть одной. Я никуда не ходила. Только Клэр составляла мне компанию, да и то довольно редко – чтобы отправиться за покупками перед Рождеством, на уроки, в воскресную школу и на уроки для девушек, если меня интересовала тема. Я ездила в реабилитационный центр, куда мы отдали Руби. Она помнила меня. Завидев меня, она начинала бить копытом, пока я не заходила к ней в стойло. А затем она обычно клала свою большую голову мне на плечо. Мне всегда было тяжело переносить момент расставания, но у меня была Джейд.

Неожиданно родители устроили мне настоящий сюрприз. Они собрали около пятидесяти гостей. Меня успели снять с открытым ртом и взъерошенными волосами. Я напоминала выброшенную на берег рыбу. Мама сказала мне, что, когда я закончу убирать в стойле Джейд, мне нужно отправиться верхом в церковь: там по ошибке оставили адресованную ей посылку. Я, конечно, ничего не заподозрила.

Я поднялась в церковь, и вдруг все гости в один голос закричали:

– Сюрприз!!!

Я чуть в обморок не упала.

Немедленно повернув Джейд, я помчалась домой, чтобы переодеться к празднику, установив рекорд скорости. Я приняла душ и надела длинную юбку и широкую хлопчатобумажную блузу, которую купила в Кейп-Коде. Потом умылась, нанесла на лицо увлажняющий гель, подвела глаза, нарумянила щеки, тронув их своей волшебной парижской щеткой, и завершила макияж блеском для губ. Опустив голову, я высушила каждую прядь, накручивая ее на палец. Сохранились фотографии того дня, на которых я выгляжу очень симпатичной. Но первые снимки запечатлели меня в обычной футболке, грязной после работы в стойле Джейд. Однако со временем я начала ценить этот первый снимок не меньше остальных.

Клэр, знавшая о маминых планах, помогла пригласить всех мальчиков и девочек моего возраста из округи и даже из Аризоны. Прибыла и Серена, но Мико не было – он проводил каникулы в Европе. Серена привезла подарок от их семьи – зеленый кашемировый свитер от Донны Каран. Он сохранился у меня до сих пор. Я танцевала со всеми, открывала подарки и чувствовала себя королевой дня. Клэр ездила в Сейнт-Джордж, чтобы записать на компакт-диск все мои самые любимые песни в ее исполнении: и «Уважение», и «Всем бывает больно», и «Где-то над радугой». Мои кузины купили мне портативную швейную машинку, которая весила всего шесть фунтов. Я могла шить на ней все что угодно. Я получила наборы компакт-дисков, джинсы Сар и два мохеровых шарфа, связанных вручную сестрой Баркен. А дедушка Свон прислал мне бабушкино свадебное платье, и это было тем более неожиданно, что он обычно демонстрировал сдержанность. Платье было совсем не такое, как платье Сеси, потому что бабушка Свон была больше, крупнее. Она погибла в автокатастрофе десять лет назад, в расцвете сил. Бабушка всегда хотела, чтобы ее платье надела на свадьбу одна из внучек. Дедушка решил оказать эту честь именно мне. Оно было не из сатина, а из расписного шелка. Рукава с буфами плотно облегали запястье, а шлейф можно было удерживать за петельку. Дедушка сказал, что платье должно было напоминать изысканный наряд для верховой езды, потому что бабушка была прирожденной всадницей, как и я.

Все хотели сделать этот день рождения самым незабываемым днем моей жизни.

Так и получилось.

Родители даже пригласили ди-джея, который играл все – от «Аббы» до хип-хопа и техно-классики. Мой папа приготовил свое знаменитую настойку. Подали и огромный торт, украшенный желтыми сладкими жемчужинами. Гости разъехались только после полуночи.

– Зачем ты устроила такой большой праздник? – спросила я маму на следующее утро после службы.

Было воскресенье, и нам пришлось ждать, пока уберут тент, арендованный до следующего дня, чтобы не осквернять святой день. Мне нравилось воскресенье, потому что после храма можно было лежать и читать, если книжка имела пристойный характер. Последние несколько месяцев я проводила это время с мамой, а папа брал Рейфа с собой на короткие прогулки.

Когда мы присели, она объяснила:

– Ты заслужила того, чтобы мы устроили большой праздник. Ронни, ты ни разу не свернула с пути. Ты ни разу не использовала случившуюся с нами трагедию, чтобы тебе сделали поблажку.

– И это все? Только потому, что я делала то, чего от меня ждали все?

– Милость не имеет границ, – ответила мама.

– Спасибо тебе, мамочка.

Но это было далеко не все. Мои родители не кривили душой, когда говорили, что я заслужила поощрение, но если бы речь шла о других людях, не таких, как мои папа и мама, то я могла бы сказать, что у них был скрытый мотив.

Вернее, даже два.

Я не хочу допускать, что таким образом они собирались подкупить меня. Они знали, что меня ждет потрясение, поэтому пытались смягчить удар.

В понедельник мама дала мне выспаться, а когда разбудила, то предложила выпить с ней ромашкового чаю. Я сделала тосты, и Рейф, пробегая, откусывал от моего тоста по кусочку. Все его лицо было в сахарной пудре. Мама заметила:

– Он нашел остатки торта. Не понимаю, как он умудряется это делать. Ты до четырех лет не могла открыть пачку печенья.

Потом она взяла меня за руку.

– Ронни, в сентябре будет двадцать пять лет, как мы с папой поженились. Мне почти сорок пять. А ты уже девушка, поэтому я хотела, чтобы ты узнала обо всем первой. У нас будет ребенок.

Не слишком ли много потрясений за последние сорок часов?

– Мама, тебе уже ничего не грозит... – проговорила я. Мама быстро ответила:

– Все в порядке. Это мальчик. Он родится как раз к той самой дате. Врачи сказали, что срок родов – семнадцатое ноября.

Я охнула от удивления.

– Вы так запланировали?

Моя мама засмеялась.

Она смеялась, и я ощутила бы себя счастливой, если бы к этому не примешивалось ощущение ужаса и отвращения.

– Нет, – ответила она. – Ничего мы не планировали. Я думала, что у меня менопауза. Я даже не знаю, правильно ли я подсчитала срок.

Для меня все эти новости были слишком большим грузом, поэтому я сменила тему.

– Но разве это не будет напоминать тебе? – решилась спросить я.

– Да, будет. Это нелегко. Но я вижу в этом руку Провидения. Я вижу в этом одобрение моих девочек. Они хотели, чтобы нам был послан Рейф, а теперь к нам летит новая душа. Они в раю, и им открыто то, чего не знаем мы.

– Откуда тебе известно, что это мальчик, мама? Ничего ведь...

– Не видно, потому что я ношу такую одежду. Я прошла тесты. Я знала, что мама ни за что не решилась бы на аборт.

– Ты хотела знать пол ребенка, чтобы подготовить себя.

– Да, ты права. Так будет легче. Я приняла бы маленькую девочку, потому что у меня есть три маленькие дочки, но мне надо было проверить свои ощущения.

– Мама, я вижу, что ты счастлива.

– А ты?

– Конечно, – сказала я. – Но просто все очень неожиданно. Я чувствую себя так, словно предала их память. Память Рути и Беки. Я не могу быть счастливой и не ощущать вины перед ними. И вечеринка... Как будто мы отправились в путь, махнув на прошлое рукой.

– Ты думаешь, они хотели бы, чтобы мы все время были погружены в скорбь?

– Нет, но вчера перед вечеринкой я отправилась верхом на их могилы. Я привезла им цветы. Мне казалось, будто я должна что-то узнать, но что именно, не знала. Наверное, эту новость я и ждала на самом деле.

Мама встала и налила Рейфу сока. Она так и не набрала вес С тех пор, как потеряла своих девочек. С прядью седых волос в черных кудрях она выглядела даже моложе. Мама все еще носила Рейфа на руках, хотя он уже был большим мальчиком. Теперь ей придется прекратить это делать. Она никогда не разрешала Рейфу играть одному. Не было даже речи о том, чтобы он мог пойти со мной в конюшню, как это делали Беки и Рути. Мама ни за что не позволила бы ему сесть со мной верхом на Джейд. Я боялась, что она сделает из него маменькиного сыночка, если будет держать на привязи. Скорее всего, еще один ребенок исправит дело. Но я все еще не могла поверить в то, что услышала. Затем мама сказала:

– Думаю, они хотели, чтобы ты узнала еще кое о чем.

– О чем? – спросила я.

– Я сотни раз представляла себе, как начинаю этот разговор, и мне очень трудно. Ронни, мы приняли решение. Я не знаю, смогу ли подыскать нужные слова.

– Говори, мама. Мы переезжаем?

Я надеялась, что она ответит утвердительно.

– Нет. Мы собираемся... простить его.

Мне даже не пришлось спрашивать, о ком она говорит. Я была настолько потрясена, что буквально физически ощутила, как руки перестали слушаться меня и безвольно упали на колени. Я почему-то подумала о всех своих подарках, о празднике и о том, насколько все это потеряло теперь смысл, – после одной короткой маминой фразы. Я вспомнила о тех двух волшебных неделях у океана, о тестах и документах, которые разослала в колледжи, – сейчас это уже не имело никакого значения. Но мне все равно требовалось знать, поэтому я спросила:

– Как?

– Я думала, что ты спросишь, почему.

– Если ты хочешь открыться мне, мама, то я послушаю, хотя, если быть до конца честной, – мне наплевать.

– До того как мы поняли, что у нас будет ребенок, твой отец лежал без сна. Он пытался читать, но не мог. Глядя на него, я сразу догадалась: у него что-то на душе. Что-то, чем он хочет, но боится поделиться. Обычно из твоего отца бесполезно вытягивать информацию, но на этот раз я решила попробовать. Он присел на кровать и сказал: «Кресси, мы должны простить его, иначе нам никогда не освободиться от этого груза». Его слова даже не привели меня в замешательство, потому что я тотчас ощутила облегчение. Слова твоего отца прозвучали как откровение. Письма родителей того человека полны горя. Они не понимают, как подобное могло произойти с их сыном. Они скорбят едва ли не больше, чем мы. Я не хочу, чтобы ты думала, будто они предложили этот шаг. Мы пришли к этому решению самостоятельно.

Я не могла говорить. Все прежние чувства всколыхнулись во мне с новой силой. Это – как сухой лес. Пламя вспыхивает от маленькой спички. Скотта Эрли уже пощадила судьба, но нам оказалось этого мало, поэтому мы решили развеять последние темные тучи на небосклоне его жизни.

Эти маленькие могилы. Джейд пощипывала траву, пока я ставила вазу с георгинами. Цветы, наверное, уже засохли, потому что было очень сухо. Я разговаривала с Руги и Беки, и моя рука теребила кольцо на тонкой серебряной цепочке. Я рассказывала им о том, что решила стать врачом, чтобы помогать детям. О том, что я приняла это решение благодаря ним. Я рассказывала им, как видела огромного кита в океане и какие добрые у него глаза. Я уверяла Рути и Беки, что ничто не вытеснит из моего сердца память о них, пока я дышу и пока не лягу рядом с ними, как только пробьет мой час. Мы вместе проснемся на заре новой жизни. Как можно смотреть на эти могилы и испытывать желание простить человека, по вине которого они появились?! – Мама, – едва не задыхаясь, произнесла я. В горле у меня застрял комок, а из глаз готовы были пролиться слезы.

– Разве это не предательство памяти Беки и Рути? Пусть его со6ственная семья заботится о его душе, но не наша. Ты так счастлива, что готова прощать любого? Только потому, что ждешь ребенка?

Мне хотелось выкрикнуть ей в лицо: «Ты сошла с ума?»

– Когда решение было принято, у меня в душе возник целый клубок сомнений. Я все еще борюсь с собой, Ронни.

Она тихо сложила на коленях плед, а потом расправила его.

– Я не могу быть матерью – твоей, Рейфа, того ребенка, который родится... Я не могу воспитывать детей, когда моя душа полна ненависти. Я и не ждала, что ты поймешь меня. Ты должна молиться, Ронни. Ты должна понять свое сердце. Не ради него, а ради всех нас. Он... хороший человек, Ронни. Последние несколько месяцев ему разрешают выходить.

Я ухватилась за край стола. Мама торопливо произнесла:

– Он не выходит один. С другими пациентами, но ему позволили принимать посетителей. Он носит браслет, когда встречается со своей семьей и женой...

– Я не хочу слушать обо всем этом, – оборвала я ее.

– Ронни, это все не ради него, а ради нас, – умоляюще произнесла мама.

Нет, ко мне это не имело отношения. Ни ко мне, ни к моим сестрам, которые на моих руках из двух живых жизнерадостных девочек превратились в холодных куколок.

– Я надеюсь, Отец Небесный поможет тебе узреть истину. Я не могу найти путь к твоему сердцу, Ронни.

«Тебе повезло», – хотелось мне сказать ей. Мое сердце сейчас было похоже на пылающий уголь, и самой большой болью отзывалось имя мамы.

– Мы точно знаем, что это самый правильный и достойный выбор, и уже поговорили с посредником из клиники. Он сказал, что подготовит всю процедуру. Нам придется подождать, потому что, оказывается, существуют правила, и мы не первые решаемся на такой шаг. Люди давно поняли, что чувство ненависти и желание мести разрушают душу даже больше, чем горе, поэтому ищут в своем сердце милосердия. Как только что-то станет известно...

– На меня не рассчитывайте, – ровным голосом проговорила я.

– Ронни, мы приняли это решение для всей нашей семьи, – сказала мама, и я услышала стальные нотки в ее голосе, как у бабушки Бонхем.

– Мама, спасибо за праздник, за подарок, за Джейд. За вашу любовь. За Рейфа. Спасибо Отцу Небесному за Беки и Рути. За моих сестер. Твоих дочерей. За ошибки, которые совершил Скотт Эрли. Наверное, он уже осознал их. От меня это все далеко. Поэтому я очень тебя прошу, не говори больше со мной об этом.

Я ушла, слыша за спиной учащенное дыхание. Мама собиралась расплакаться. Я подумала: «Плачь. Ты должна плакать». Я не обернулась.