Текст книги "Образ революции в идеологических течениях предреволюционной России"

Автор книги: Ж. Кучукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Их оппоненты, напротив, подчеркивали, что революция является закономерной формой развития общества и вызвана теми же причинами, что и эволюция. «С того момента, – писал А. Барнав, – как промышленность и торговля начали протекать в народ и создавать новый источник обогащения для трудящегося населения, подготавливается революция в политических учреждениях, новое распределение богатства производит новое распределение власти. Так же, как владение землей возвысило аристократию, промышленная собственность возвышает власть народа»[21]. К такому выводу, он пришел, будучи депутатом Учредительного собрания (1785–1792), хотя сам являлся сторонником свергнутой монархии. В то же время он оказался одним из немногих современников буржуазной революции, раскрывшим ее буржуазный характер, за что Ж. Жорес называл его труды «эскизом исторического материализма». Это дало повод И. Л. Попову – Ленскому отметить: «Радикализм Барнава был направлен не против монархических учреждений как таковых, а в сторону обновления социального строя, переставшего соответствовать новым общественным интересам»[22]. Впрочем, это не позволило ему правильно оценить политическую ситуацию и встать на сторону победоносной буржуазии.

Начало общей теории революции связано с именем философа и политика А. Феррана, автора многих трудов по теории революции. «Основные события революции, – писал он, – могут быть сведены к общим аксиомам, поэтому можно создать теории революции подобно тому, как создана теория законов, потому что революция имеет свои законы». Он выделял революции в природе и обществе, относя к последним крупные социальные катаклизмы в предшествующие эпохи вплоть до Французской революции, рассуждая о революциях Солона и Ликурга, других исторических событиях, которые в строгом смысле революциями не являлись. Первым ввел понятие «социальные революции», отделяя от них религиозные и политические. В этом проявилась его непоследовательность во взглядах на революцию, т. к. под религиозными революциями выступают подчас общественные движения, а политические революции составляют ядро социальных. Тем не менее заслуги А. Феррана, сопоставимые с его эпохой, являются неоспоримыми, т. к. впервые революции стали объектом научного исследования. От этого начинается отсчет теории революции как предмета социальной философии и постепенно формируется образ революции как средства разрешения накопленных противоречий.

Последовательным критиком концепции революции выступил английский философ Э. Берк, чьи взгляды на сущность революции получили широкое распространение в общественном и политическом сознании. Э. Берк, конечно, не был революционером, напротив, он видел свою задачу в противодействии революции, призывая «подготовить людей, которые любят порядок, к сопротивлению этой силе»[23]. Его книга «Размышление о революции во Франции», переведенная на русский язык в 1993 году, в предисловии названа «манифестом контрреволюции». Учитывая реваншистский настрой организаторов политического переворота в России 90-х годов XX века, следует согласиться, что они, верно, поняли антиреволюционный пафос Э. Берка, который был созвучен их реформистским целям. Тем самым образу революции, устоявшемуся к концу XX века, был нанесен определенный урон, т. к. выяснилось, что противники революции были и в рядах революционной буржуазии XIX века. Следовательно, и тогда революция не являлась общей целью и не имела общей привлекательности, как это рисовалось в философско-политической пассионарной литературе XX века. Общий контекст размышлений Э. Берка сводился к рассуждению о том, что нормальное состояние общества не нуждается в нововведениях, т. к. они приводят не к улучшению, а к ухудшению положения населения страны. При этом главным аргументом Э. Берка являлась, как обычно, ссылка на Провидение и установленный Божественный порядок.

Особое место во взглядах на природу революций занял Гегель, который в целом разделяя взгляды предшествующих консервативных критиков революции, перевел обсуждение вопроса идеального образа революции в область чистого разума и умозрительных рассуждений. Будучи по природе убежденным консерватором, он, тем не менее, увидел во Французской революции не историческую случайность или произвол заговорщиков, а необходимый момент развития истории, направляемый абсолютной идеей. Сделав это признание, Гегель лишь отдал дань объективизму, подвергая в дальнейшем утонченной критике идеи Французской революции. Собственно ошибку Французской революции Гегель видел в том, что она поставила на первый план материальные интересы, а не внутреннее преображение человеческого духа. Бездуховные цели революции закономерно вели к террору, в результате чего революция сыграла свою роль и закончилась, не сделав французов духовно свободнее. «Дело в том, – писал Гегель, – что принцип, исходящий из того, что оковы могут быть сброшены справа, и добиться свободы без освобождения совести, что революция возможна без реформации, ошибочен. Таким образом, все эти страны вернулись к своему прежнему состоянию»[24]. Эти рассуждения впоследствии стали главным аргументом всех критиков революций и к ее классовой принадлежности.

В целом же философия социального конфликта Гегеля в контексте западноевропейского мышления потеряла свою привлекательность еще в XIX веке, т. к. явилась олицетворением узости догматического мышления. Мысли, понятию права сразу было придано действительное значение, и ветхие подмостки, на которых держалась несправедливость, не смогли устоять. Итак, с мыслью о праве теперь была выработана конституция, и отныне все должно было основываться на ней. «С тех пор, как солнце находится на небе и планеты обращаются вокруг него, не было видано, чтобы человек стал на голову, т. е. опирался на свои мысли и строил действительность соответственно им»[25]. За этим, более эстетическим, чем логическим, высказыванием Гегеля кроется тот простой факт, что он, подобно Анаксагору, утверждал, что истинным творцом теории является мировой разум, который и управляет миром. Поскольку об этом разуме науке ничего неизвестно, постольку его действию можно приписывать любые события и обстоятельства, которые объясняются ходом естественного развития. Гегелю потребовался абсолютный разум для того, чтобы утверждать приоритет идеализма, а не объективность революции, т. к. для него было важным проследить тождество идей, а не логику вещей. Поэтому и причины поражения революции он усматривал в несовершенстве идей, которые должны быть скорректированы более глубоким проникновением в их сущность, хотя способ этого проникновения имел мистический характер.

Гегель был не революционером, а консерватором, который значительную часть своих выводов использовал для укрепления незыблемости Прусской монархии. Но даже при его жизни мало кто разделял эту точку зрения, т. к. революционный процесс в Европе развивался не по Гегелю, а по своим историческим закономерностям. Более предметно это выразил не философ, а политик А. де Токвиль, сформировавший свое мнение о революции как опасном средстве, которого следует избегать, отдавая предпочтение реформам. Причины революции он видел в злонамеренной деятельности свергнутых правительств, т. к. они, а не философы или масоны породили то зло, которое оказалось хуже причиненного бездарной политикой.

Впитав в себя идеи своих предшественников, Маркс и Энгельс создали образ революции, который можно считать «классическим». Анализ истории возникновения и развития философско-теоретических представлений о революции приводит к следующим общим выводам:

1. Создаваемые концепции существовали, будучи вплетенными в социально-философские интерпретации жизни человека, составляя один из основных элементов философии истории и одновременно представляя собой явление, функционирующее на массовом уровне как феномен идеологических кампаний.

2. В реальной общественно-политической жизни сосуществуют целый рад образов революций, в чем похожих и в то же время альтернативных друг другу. Они отличаются друг от друга историческими особенностями, и более всего, мировоззренческими, философско-теоретическими принципами понимания мира и человека в мире.

3. В то же время формируется образ, ставший базовой моделью революции. Такая модель, ставшая классической, формируется в рамках марксистской социальной философии или же исторического материализма. Её основой является идея деятельности во имя свободы, равенства и справедливости. Все три понятия содержаться в ценностной структуре человека изначально и их объединяет взаимосвязь и смысловое единство. Они обладают регулятивным потенциалом. В марксистской концепции революции были выдвинуты универсальные лозунги, осознаваемые как способ достижения идеала общественного обустройства.

3. Образ революции нёс в себе не только яркий и привлекательный позитив, побуждающий к массовым действиям и коренным преобразованиям общественной жизни, но и свой негатив, который до поры был не проявлен в своём содержании. И лишь первые революции показали её оборотную сторону, в форме насилия, крови и страданий. Это сторона революции вызвала и контрреволюцию и стала предпосылкой антиреволюционности, когда признается необходимость целенаправленных и качественных трансформации социального организма, но без насилия и крови. Образ революции изначально имел внутри самой себя свою противоположность, возможность аберрации, когда появляется новый смысл одновременно и сохраняющая конечный смысл события и в то же время меняющий его содержание.

4. Идея и образ революции, возникает задолго до появления марксизма классический образ революции и её основные постулаты это не что иное, как возникшее в лоне европейской цивилизации миропонимание. Классический образ революции, за некоторыми особенностями, был заимствован марксистами из актуального общественного сознания начала XIX века. Принятие современного значения понятия революция было обусловлено развитием социально-философских идей, рассматривающих общество и его развитие как результат деятельности человека. Эпоха буржуазных революций породила революционную идеологию, что в свою очередь, сделало революцию предметом научного изучения. Революция стала предметом обсуждения задолго до появления марксизма и одновременно с этим начинают существовать и образы революции. Образ революции возник как результат многих дискуссий, трудов и идей ведущих мыслителей, создавших современную западную цивилизацию. В рамках же марксизма он принял относительно завершенную форму, раскрывая основные идеи и смысл революции.

Коротко осветив позиции классического марксизма, показав его предысторию и нынешнее положение «образа революции», посмотрим, как он использовался силами, не имеющими к марксизму никакого отношения или же сознательно противостоящими ему.

Глава 2. Образ революции в идеологии либерализма предреволюционной России

Чтобы понять соотнесенность либерализма с революцией, необходимо взглянуть на его идейные истоки. Нас будет интересовать в первую очередь либерализм русский, ибо именно в России вопрос о необходимости или, напротив, недопустимости насильственного переворота, пусть даже вполне назревшего экономически, стоял в начале прошлого века особенно остро. И как теоретическое учение, и как практическая философия либерализм связан с определенной позицией по отношению к революции. Либерализм является продуктом становления и развития западной цивилизации и вырос из европейских революций. Но в последующем он сумел создать механизмы, позволяющие решать возникающие проблемы и противоречия мирными средствами. Либерализм существует и в современности в качестве системы принципов и установок, которые могут лежать в основе программ социально-политических сил. В то же время либерализм – это не просто политическая или экономическая доктрина, а система идей и концепций отношения к миру и человеку в мире. Согласно всем словарям и энциклопедическим определениям, – это политическая и экономическая философия и идеология, выразительно представляющая ведущие идеи Нового времени, обозначающая, как теперь говорят, его главные тренды. Они в изложении А. Дугина таковы: представление о человеческой личности как мере всех вещей; убежденность в святости и непогрешимости частной собственности; утверждение равенства возможностей как ведущего закона общества; уверенность в «договорном» фундаменте всех социально-политических институтов, в том числе государства; элиминация всех государственных, религиозных и сословных авторитетов, претендующих на «единую для всех истину»; разделение властей и создание социальных структур контроля над любыми властными организациями; созидание на месте традиционного государства «гражданского общества», лишенного сословий, наций и религий; абсолютное первенство рыночных отношений, их доминирование над всеми остальными видами экономической политики; уверенность в том, что путь Европы – это универсальная модель развития и прогресса во всем мире, и она должна быть в обязательном порядке взята на вооружение всеми странами и народами[26].

Именно эти принципы стали фундаментом западного либерализма, у истоков которого стояли Кант, Локк, Милль, позже – Бентам, Констан и так до неолибералов XX столетия, представленных именами Фридриха фон Хайека и Карла Поппера. Последователь Локка, Адам Смит, опираясь на воззрения своего учителя, приложенные к анализу хозяйства, заложил основы исторически конкретной науки – политэкономии, ставшей полем острых дискуссий и идейных сражений XIX–XX веков.

Главный пафос либерализма – свобода, понятая, прежде всего, как «свобода от» – от многого, что было выработано в прежние «традиционные» эпохи, и «для» одного единственного – безмерного самоутверждения личности. Бенжамен Констан, который считается основателем французского либерализма XIX века, следующим образом определял основной принцип либеральной социальной философии: «В продолжение сорока лет я защищал один и тот же принцип – свободу во всем: в религии, философии, в литературе, в промышленности, в политике, разумея под свободой торжество личности над властью, желающей управлять посредством насилия, и над массами, предъявляющими со стороны большинства право подчинения себе меньшинства»[27]. Либералы предложили человечеству освободиться от следующих форм несвободы в общественной жизни:

– государственного контроля над экономикой, политикой, культурой;

– церкви с ее догматическими представлениями;

– всякой и любой сословности;

– общинных форм ведения хозяйства;

– каких бы то ни было попыток общественных или государственных инстанций перераспределять продукты любого вида труда, будь он духовным или материальным; справедливость выступает здесь как порок;

– патриотизма и национальной принадлежности (образ космополита, гражданина мира);

– любой коллективной идентичности.

Русский либерализм, впитав в себя основной пафос этих идей, трансформировал их согласно российским проблемам, но большинство его представителей, исключая крайности анархистского толка, ориентируясь на сюжеты свободы и индивидуальности, тем не менее явили себя как весьма трезвые и практичные люди, не желавшие никаких крупных потрясений для страны. Российский либерализм изначально с большой подозрительностью всматривался в «образ революции», начертанный на знаменах марксизма. Его представители были по духу «либеральными консерваторами» или «консервативными либералами». Такая позиция является одной из особенностей русского либерализма. Либерализм, адекватный своей сущности, в России мог появиться в начале XX века. В то же время для российской теоретической мысли и политической философии характерно распространение либеральных идей задолго до возникновения общественной потребности в таком феномене. Русский дореволюционный либерализм пережил три этапа своего исторического развития. Каждый из них обладал своей спецификой. Первый этап определяют как «правительственный» либерализм, создаваемый и насаждаемый «сверху». Это время царствования Екатерины II и Александра. Этот этап можно назвать либерально-просветительским, т. к. ставка была сделана на просвещенную ограниченную монархию (вспомним проекты М. М. Сперанского). Этап был не слишком удачным для власти, так как завершился декабристским восстанием. Второй этап – это постреформенный либерализм, т. е. консервативный либерализм. В это время появляются политические, социологическими и философские теории (К. Д. Кавелин, Б. Н. Чичерин, П. Б. Струве). Впоследствии идеи тех лет повлияли на мировоззрение С. Л. Франка, С. Н. Булгакова и других авторов, приверженцев либерального консерватизма. Он вызвал земское, а затем, в конце XIX века, буржуазное либеральное движение. И третий называют «новый» либерализм начала XX века (до революции 1917 года), т. е. социальный либерализм. Он утверждал важность обеспечения каждому гражданину «права на достойное человеческое существование». Он дал начало новому пониманию правового государства и феномену «правового социализма». Для этого типа либерализма характерна борьба как с консервативными, так и леворадикальными силами (Милюков, Новгородцев, Кареев, Кистяковскнй, Гессен, Ковалевский, Петражицкий и др.). Он подготовил образование либеральной партии кадетов, а впоследствии – ее распад[28].

Вполне можно назвать политико-социологические и философско-правовые идеи либерализма первого этапа «официальным либерализмом» Второй этап – гораздо более «правый» по сравнению со своим классическим предшественником (тесное взаимовлияние идей либерализма и консерватизма), а третий этап – самый «левый» вариант (едва ли не слияние классического либерализма с целым рядом социалистических и социал-демократических идей), если, конечно, сравнивать его с исходным «парадигмальным» экономическим и политическим либерализмом.

Каждое перечисленное течение русского либерализма имело свою специфику и значительные отклонения от западноевропейского образца, собственную логику развития, связанную с конкретикой российской истории и отечественной философско-социологической мысли. Представители каждого течения имели различные концептуальные основания для своих теоретических взглядов и индивидуальное видение общественного и политического идеалов. Они по-разному рассматривали статус личности и социально-политических институтов. Они были сторонниками различных путей преобразования общества, связанных с реформами и эволюционистскими методологическими представлениями в отношении жизни социума. Наивысшего развития русский либерализм достигает в 60-80-х годах XIX и в начале века XX. Именно в эту пору представители либерального консерватизма и «нового» (в духе времени) либерализма выдвинули и развили наиболее ценные и оригинальные социально-политические идеи, которые успешно вписались в целостную картину классического либерализма и внесли в нее новые краски.

Либеральный консерватизм как вид социально-политической ориентации, как одна из альтернатив путей развития России стремился к осуществлению в стране реформ, а не революций. Представляющие его авторы работали в период после убийства Александра II, когда его «великие реформы» были осуществлены лишь частично. Сущность либерального консерватизма – соединение в целостность главных идей западного либерализма (свободы и права личности, путь безреволюционных изменений) и любого типа консерватизма (сильная власть, стабильность, религиозные и нравственные традиции, преемственность, порядок). Либеральный консерватизм хотел «золотой середины». Он желал соединить самоценность индивидуальной свободы с ценностями общегосударственного и общенационального порядка. Ему нужны были прежде всего порядок и стабильность, которые обязаны обеспечивать власть. Теоретики либерального консерватизма подошли к идее необходимости качественного изменения образа жизни социума; по существу, это признание необходимости революционных изменений, и в то же время они хотели сильной власти, порядка. Такая непоследовательность стала одной из основ отсутствия социальной поддержки либерализма, и она отражала незрелость русской буржуазии не готовой взять на себя ответственность за судьбы страны. Эта черта русского либерализма проявилась и в начале 90-х годов XX века, когда к власти пришли лица, декларирующие либеральные ценности, и провели катастрофические реформы без учета состояния общества и дискредитировали идеи либерализма.

Авторы направления либерального консерватизма старались уклониться от радикальности как либерализма, так и консерватизма (прежде всего от крайностей, свойственных левым либералам, от того, что называют «верхоглядным» прогрессизмом). Они намеревались противостоять «отщепенству», отрицавшему религию и государство (П. Б. Струве), «нигилистическим взглядам» (С. Л. Франк) и «героизму, который обожествляет себя» (С. Н. Булгаков). Им не нравились экстремистские мотивы в воззрениях русской интеллигенции, не способной освободить народ ни до Первой русской революции, ни после нее. Так, например, К. Д. Кавелин предложил концептуальный подход консервативного либерализма, исходя из обстоятельств и традиционных особенностей отечественной истории, которые основаны на «общинно-хоровом начале».

Его ученик, крупнейший философ права Б. Н. Чичерин (1828–1904) разработал уже солидные концептуальные основы «охранительного» (консервативного либерализма). Он рассмотрел, что такое «охранительные начала» для России с учетом ее монархического строя, сословности, особого сочетания права, закона и свободы в российском обществе. Б. Н. Чичерин впервые в российской интеллектуальной истории предложил типологию русского либерализма. Он очертил ведущие его направления, проявляющие себя в общественном мнении, выделил три их вида и дал им точную социальную характеристику, которая актуальна и сегодня может быть интересна и значима:

1) «Уличный» либерализм, либерализм толпы. Здесь наблюдается склонность к скандалам, политическое хулиганство. Для подобного рода либералов не характерна терпимость и уважение к чужим мнениям. Они любят любоваться собой, упиваются своими эмоциями;

2) «Оппозиционный» либерализм, присущий любым реформаторам. Здесь присутствует разнообразное обличение власти, поиск ее ошибок, в том числе и мнимых. Этот либерализм наслаждается блеском своей оппозиционности, критикует ради самой критики, стремится «отменить, уничтожить наличное». Свобода понимается либералами такого толка с «чисто отрицательной стороны»;

3) «Охранительный» либерализм. Он несет позитивный смысл, поскольку ориентирован на реформы. Это реформы с учетом интересов всех социальных слоев. Они предполагают взаимные уступки, компромиссы при реализации своих интересов. Такой либерализм опирается на сильную власть, он подвигает общество к последовательному логичному развитию.

«Сущность охранительного либерализма состоит в примирении начала свободы с началом власти и закона. В политической жизни лозунг его: либеральные меры и сильная власть, – либеральные меры… обеспечивающие права граждан… – сильная власть, блюстительница государственного единства… охраняющая порядок, строго надзирающая за исполнением закона… разумная сила, которая сумеет отстоять общественные интересы против напора анархических стихий и против воплей реакционных партий»[29].

Платформой консервативного либерализма Б. Н. Чичерина является его анализ соотношения понятий свободы, власти и закона. Он ищет «гармоническое соглашение духовных основ общества», то есть свободной и разумной личности и различных «общественных взаимодействий». Для него это: семья, гражданское общество, церковь и государство. Согласно Б. Н. Чичерину личность – это главное начало всех общественных отношений. Сущность человека в его свободе. Одна сторона свободы – нравственность, которая трактуется как внутренняя свобода, в связи с чем совесть понимается как самое «свободное, что существует в мире». Другая сторона – право (выступающее как внешняя свобода). Свобода воли в понимании Б. Н. Чичерина не может существовать без нравственного закона. В свою очередь, закон составляет со свободой противоположность: где отсутствует свобода, там не существует субъективное право, а где отсутствует закон, там не найти объективного права.

Личная свобода должна быть ограничена свободой других людей, она с необходимостью подчиняется юридическому закону и повинуется власти. Именно поэтому «власть и свобода… также нераздельны, как нераздельны свобода и нравственный закон». Власть предназначена к тому, чтобы охранять закон и ограничивать свободу, а право «есть свобода, определенная законом», правом определяется свобода внешняя. Государство же есть высшая форма общежития – союз, господствующий над всеми другими союзами, ибо все элементы человеческого общежития сочетаются в государстве, как в союзе[30].

Как видим, позиции Чичерина далеки от революционности, образ революции, каким бы он ни был, не представляется ему привлекательным, поскольку государственность, ее сохранение и упрочение выступает для него первейшей задачей. С его позиций – позиций «охранительного» или консервативного либерализма – всякий гражданин, не раболепствуя перед власть имущими, ради собственной свободы должен уважать саму суть государственной власти. Для «охранительного» либерализма Б. Н. Чичерина, базирующегося на взаимодействии главных начал человеческого общества – свободе, власти и законе – именно гармоническое единство этих важных составных предполагает, в свою очередь, единство общества и народа. Лучше всего, по мнению Чичерина, это достигается при наличии такой формы правления, как конституционная монархия. Такая монархия – политический идеал Чичерина, он безраздельно отдавал ему предпочтение. Чем же хорош монарх для социолога либерального толка? Почему никакие революции, свергающие царя, не приемлемы?

Чичерин так характеризует плюсы сохранения монархизма, ограниченного конституцией:

1) Монарх выступает представителем интересов целого (общества). Он находится выше «горизонтальных» и «вертикальных» разделений: сословия и партии находятся перед ним, поэтому он является «примирителем» противоположных групп и интересов, в частности, народа и дворянства. Монарх – это первейшее начало власти, в то время как аристократическое собрание – начало закона. Что касается представителей народа, то они являют собой начало свободы;

2) монархическая власть, считает Чичерин, всегда играла важнейшую роль в истории России, и еще в течение столетий она будет высшим символом ее единства, а также знаменем для народа.

Б. Н. Чичерин не одинок в игнорировании революционных идей, их неприятии. Другой теоретик отечественного либерального консерватизма П. Б. Струве (1870–1944) – экономист, социолог, как нам известно, просто ушел от марксизма, которым увлекался в юности, к либерализму, а затем либеральному консерватизму. В методологическом отношении для уяснения сущности либерального сегодня для нас важен и интересен осуществленный Струве анализ понятия консерватизма. Это понятие, по его мнению, «есть чисто формальное понятие, могущее вмещать в себя какое угодно содержание»; главное для его осмысления – «прикрепление» идеи охранения к конкретному содержанию[31]. Так, либеральный консерватизм означает утверждение неотъемлемых прав лица, т. е. прикрепление идеи охранения (консервации) к правам личности. Демократический консерватизм есть применение этой идеи к народовластию.

П. Б. Струве не принимает «официальный консерватизм», который называет консервативной казенщиной; он одобряет консерватизм лишь как культурно-исторический идеал, как «консервативную романтику». Она означает для него «почвенность», возведенную в принцип, а также «почитание отцов». Он возводит все это к творчеству славянофилов, а значит, к нравственным, религиозным и культурным традициям народа.

Струве заявляет о себе как о «национальном либерале», отнюдь не революционном интернационалисте. Он говорит, что он – западник и потому – националист. И государственник он тоже потому, что является западником. Эта установка на «национальный либерализм» дополняется у Струве «духом национального европеизма». Как западник, Струве не ищет «особого русского пути» – революционного или какого-то иного. Он хочет идти за Европой, а путь Европы – это путь реформ.

Бросив взгляд на либеральные идеи России начала века, колеблющиеся между либерализмом и консерватизмом, посмотрим, как соотносились с практической политической жизнью, с реально готовившимся «делом революции» те политические силы, которые участвовали в реальной борьбе, исходя из либеральных идей. Хотя буржуазия в период революции 1905–1907 годов уже обозначила себя как политическая сила и далее все более сплачивалась в класс, все же ее политическая способность к действиям в немалой степени отставала от экономических возможностей. В экономике ее положение упрочивалось, а ее политическая власть была еще слаба.

В чем же причина такой дисгармонии? Все те причины, которые определяли аполитичность буржуазии в первоначальный период ее восхождения, продолжали существовать и в начале XX века. Несмотря на рост экономической мощи, буржуазия, как и прежде, в немалой мере зависела от монархии политически и экономически. Позднее в сравнении с Европой ее экономическое и политическое рождение делало неконкурентоспособной как на внешних, так и на внутренних рынках. Ей были необходимы покровительственные пошлины, политика, которая насаждала бы промышленность «сверху», нужен был альянс с царским правительством. Именно поэтому буржуазия лишь постепенно складывалась в класс, предпочитала своим общим интересам – групповые, политике проективной – политику сегодняшнего дня, сиюминутной прагматики. Процесс «организации ее в класс», отмеченный Лениным, так и не состоялся вплоть до февраля 1917 года.

Крупные социально-философские мыслители того времени, такие как князь Е. Н. Трубецкой, М. М. Федоров, П. Б. Струве были, по существу, выразителями интересов этой все еще не консолидированной буржуазии. Они создавали органы печати, заботились о ее политическом воспитании, призывали больше не заискивать перед чиновной бюрократией, превратиться наконец в класс, имеющий чувство собственного достоинства. Они звали буржуазию осознать свою силу и ту роль, которую предназначила ей история, – роль законной социальной группы, которая с успехом заменит вырождающееся дворянство. Так, Федоров руководил газетой «Слово». Она из номера в номер призывала буржуазию переходить в оппозицию. В этом случае она может проиграть, только если временно утратит покровительство власти. Тогда ей будет нелегко добиваться подачек от власть имущих. Но времена все-таки переменились, и «сознание, что на таких подачках уже далеко не уедешь, делает успехи»[32].