Текст книги "Грабители"

Автор книги: Збигнев Сафьян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Збигнев Сафьян
Грабители

I

Открыв дверь своего кабинета, Кортель сразу увидел его, хотя считал, что этот человек уже ушел. Он сидел на низком стуле около двери, съежившись, с вытянутыми ногами, как сидят ночью в купе поезда уставшие за день пассажиры. Коридор и впрямь напоминал вагон, покинутый пассажирами: пустые скамейки, окурки, опрокинутые урны. В глубине коридора, около самого выхода на лестничную площадку, прислонившись к стене, стоял милиционер.

Кортель хлопнул дверью, и ожидавший его мужчина вскочил со стула. Он был высокий и худой. Длинные руки его, словно чужие, беспомощно повисли вдоль тела. Теряя равновесие, мужчина качнулся в сторону Кортеля.

– Я же вам подписал пропуск! – возмутился капитан, но тут же, что-то вспомнив, добавил мягче: – Что у вас еще?

Мужчина поднял голову, лицо его было плоское, глаза бесцветные, без ресниц.

– Дело в том, что… – начал он, – я хочу дать показания.

– Вы уже давали. Хотите изменить показания?

Мужчина отрицательно покачал головой.

– Дополнить, – наконец сказал он.

– Прошу вас немного подождать.

Мужчина снова сел, замер в прежней позе. Кортель зашел в кабинет. На его письменном столе в беспорядке лежали бумаги: протокол, показания свидетелей. Кортель запихнул их в папку и открыл окно. Воздух был влажным и теплым, на Варшаву опустился туман, и под окном, по улице Новотки, проезжали автомобили с включенными фарами. «Опять туман», – подумал Кортель и бросил беспокойный взгляд на телефонный аппарат, словно ему, инспектору Кортелю, сейчас позвонят и снова повторится происшествие прошлой ночи… Его преследовало навязчивое желание прочитать новую сводку, еще раз сопоставить все факты, чтобы найти что-то такое, что позволит создать хотя бы предварительную гипотезу… «Почему именно опушка леса? Трижды опушка леса… Мчащийся экспресс проходит через переезд… Минуточку! Проверено ли, что это за переезд?…»

А впрочем, это не его дело. Два часа назад Кортель получил новое задание, за которое должен взяться со всей энергией. «Со всей энергией», – подчеркнул шеф.

Кортель без интереса снова раскрыл протокол, неохотно взглянул еще раз на план виллы и вдруг почувствовал то знакомое беспокойство, которое охватывало его всегда, когда он находил что-то неясное в первых абзацах дела.

Итак, в 21.30 в отделение позвонила некая Ядвига Скельчинская, уже известная милиции своей особой «бдительностью», которую она проявляет в отношении всего того, что делается у соседей. Пани Ядвига сообщила, что из особняка, принадлежащего инженеру Эдварду Ладыню, выбежало трое подозрительных – она так и сказала: «подозрительных» – типов. Один из них нес на плече мешок. Сама Скельчинская сидела на веранде, разумеется неосвещенной, и сначала увидела их, когда они открывали калитку, а потом – при выходе – они остановились под фонарем. Один из них пошел по направлению к парку Гибнера, двое других исчезли в переулке, который выходит на площадь Инвалидов. Из первых же фраз пани Ядвиги дежурный понял, что инженер Ладынь с женой уехали в отпуск на Балатон, что вилла пуста и, следовательно, с полной уверенностью можно сказать, что те трое – грабители и что, если милиция поторопится, их можно еще задержать… Ближайшая оперативная машина выехала с площади Парижской коммуны на Каневскую, а у дежурного снова зазвонил телефон. Какой-то мужчина срывающимся голосом сообщил, что в особняке инженера Ладыня совершено убийство. Через минуту факт убийства подтвердило сообщение оперативной группы. Жертвой оказалась девушка. Около ее трупа застали мужчину по имени Пущак Антони.

Все это было зафиксировано в деле, а через несколько минут на Каневскую выехала следственная группа. И надо же так случиться, что в это время дежурил Кортель…

Вилла Ладыня представляла собой обыкновенный стандартный дом на одну семью с небольшим садом.

С улицы во двор можно въехать через ворота – круто вниз и в гараж. От калитки к входным дверям вел бетонированный тротуар. Затоптанная клумба под окном сразу обратила внимание экспертов. Грабители вырезали стекло в форточке, откинули крючок и через окно проникли в дом. Все оказалось очень просто. Начался кропотливый допрос, протоколирование подробностей, осторожное – дабы что-нибудь не просмотреть, не уничтожить каких-либо следов – обследование особняка. На первом этаже находился просторный зал, вероятно служивший одновременно и столовой; два больших окна его выходили в сад, а двери, занавешенные портьерой, вели в коридор и кухню. В кухне стоял открытый холодильник, на столе куски хлеба, колбаса, рюмки, непочатая бутылка рябиновки. Дверь из коридора в сад, с задней стороны особняка, была открыта.

В зале явные следы ограбления: открытые стенные шкафы, разбросанное белье, книги, брошенные на пол, выпотрошенные ящики. Видимо, действовали здесь достаточно долго, не боясь возвращения хозяев. Может, они начали с зала? Но если так, то почему девушку убили в кабинете? Эти вопросы Кортель задал себе позже. А тогда врач и эксперт поднялись наверх по узкой лестнице, свели вниз Антони Пущака, усадили на стул посреди кипы белья и разбросанных книг. Кортель поднялся на второй этаж. Прошел по узкому коридору, осмотрел две небольшие комнаты. Та, которая была несколько больше, служила кабинетом. Кортелю бросились в глаза грубые темные занавески на широких дверях балкона. На полу, недалеко от массивного письменного стола, он увидел тело убитой. Смерть, на которую он вдоволь насмотрелся, не вызывала страха, лишь казалась очень уж неестественной среди полок с книгами и тяжелой старинной мебели, так не подходившей к этому кабинету. Кортель попробовал открыть шкаф, но он был заперт на ключ. В целом комната выглядела нетронутой, и только приоткрытый ящик письменного стола, из которого кто-то пытался вытащить разноцветные папки, говорил о том, что здесь что-то искали. Кортель внимательно осмотрел убитую: через минуту ее унесут, потом можно будет изучать только фотографии и читать протоколы; смерть девушки в бумажных источниках как бы утратит свою реальность, став предметом следствия, фактом статистики…

Кортель сел в кресло за письменным столом… «Убийца должен был стоять у стола, – размышлял он. – Когда девушка вошла (а от двери до стола шагов пять), тот ударил ее…»

Два санитара вынесли тело. Врач, плохо выбритый здоровяк, закурил сигару и проворчал, что уж если говорить о нем, то он не думает, что был бы здесь еще чем-то полезен. На вопрос Кортеля о причине смерти ответил, что экспертиза все установит, но и без нее можно с уверенностью утверждать, что смерть повлек удар, нанесенный с большой силой тупым орудием в висок. Девушка скончалась почти сразу, добавил он.

В кухне была найдена ее сумочка, в которой обнаружили паспорт на имя Казимиры Вашко, год рождения 1950-й, без определенной профессии, проживает по улице Солнечной, 114. «На Мокотове», – отметил Кортель. С фотографии на него смотрела молодая девушка, пухлощекая, с большими глазами. «После смерти выглядит милее», – неожиданно и не к месту подумал он. Кроме паспорта, в сумке были дешевая губная помада, металлическая пудреница, семьдесят злотых разменной монетой и фотография мужчины, того самого, который сидел внизу, в зале. На обратной стороне фотографии стояла надпись: «Возлюбленной невесте, всегда твой – Антек». Офицер из опергруппы, поручик Соболь, тут же стал допрашивать Антека.

В отделении милиции Пущак подтвердил свои прежние показания: на виллу инженера Ладыня, которого не знал и никогда не видел, он пришел по приглашению Казимиры Вашко.

– Мы знакомы друг с другом около двух месяцев, – сказал он. – И… – Пущак замялся и опустил голову.

– Как следует из посвящения, вы собирались пожениться, – вставил Кортель, глядя в паспорт Пущака. Профессия – водитель, год рождения – 1943-й.

– Да, – тихо подтвердил Пущак. – Я любил Казю…

Они виделись часто. Пущак уже около года имел собственное такси. Они с Казей выезжали за город, а летом провели даже две недели на озерах. Казя жила у тетки, нигде не работала, а две недели назад Ладынь взял ее к себе домработницей. Работа была нетяжелой. Казя приходила с утра на три-четыре часа, убирала квартиру и делала покупки. Вечером, за день до этих событий, Казя сообщила Пущаку, что хозяева уезжают в отпуск, а ключи оставляют ей, чтобы во время их отсутствия она могла помыть полы и окна. Этим надо воспользоваться, говорила она, и он должен прийти, потому что они имеют в своем распоряжении целый особняк. Но у Пущака, по его словам, было мало времени, да он и не хотел идти туда. Однако Казя настаивала, ведь у них будет только один вечер, потому что на следующий день приезжают из провинции какие-то родственники хозяев. Они договорились встретиться в половине десятого. Опоздал он ненамного. Постучал в кухонную дверь, как она велела, но ответа не последовало. Подождав с минуту, он толкнул дверную ручку – дверь была открыта. Вошел в коридор и крикнул: «Казя!..» Ему никто не ответил… Нет, беспокойства он не почувствовал: подумал, что Казя притаилась где-то в темноте – она любила пошутить. Заглянул на кухню. Там горел свет. Увидел бутерброды и бутылку рябиновки, крикнул еще раз: «Казя!» – и вошел в зал. Только тут охватил его страх: он увидел открытые шкафы, кипу белья и книг…

– Не знаю, – говорил он, – что тогда со мной было. Я побежал наверх, там тоже горел свет, настольная лампа в кабинете. А Казя лежала на полу… Тогда я и позвонил к вам, – медленно закончил Пущак.

Его долго не задерживали, хотя и не очень-то ему верили. Поручику Соболю более интересными представлялись показания Ядвиги Скельчинской.

Скельчинская сказала, что видела грабителей, когда те выходили из особняка. Она тотчас побежала к телефону и потому не могла заметить входящего Пущака.

– Как долго сидела пани около окна?

– Минут пятнадцать, – сказала Скельчинская. – После ужина.

Это означало, что грабители действовали в особняке по крайней мере двадцать минут…

…Казимира Вашко готовит на кухне ужин для своего жениха. Скажем, уже девять часов, но она еще не торопится, поскольку Пущак придет только через полчаса. Грабители вырезают стекло в форточке и попадают в зал. Они уверены в том, что в доме никого нет. Или знают о присутствии девушки? Казя должна их слышать. Она боится войти в зал? Или они не заглядывают на кухню? А может быть, в тот момент Казя была наверху и, услышав шум в зале, спряталась в кабинете?

В сущности, сейчас это не так важно, по крайней мере на этой стадии следствия. Важны пока показания Скельчинской.

Пани Ядвига долго находилась в отделении милиции и оказалась особой весьма разговорчивой. Она пространно описала трех подозрительных типов под фонарем.

Кортель снова стал читать показания Скельчинской.

– Я знаю инженера Ладыня и его жену, – торопливо сказала та, когда Кортель на мгновение оторвался от протокола. – Очень порядочные люди, только немного легкомысленные. Что я хочу этим сказать? Что часто приглашают гостей и сильно пьют водку… Он руководитель какого-то института, она служащая в министерстве. Кажется, в торговом… Вы спрашивали об этой девушке. Я ее видела раза два, когда ходила за покупками, но никогда с ней не разговаривала. Предыдущую, да, предыдущую знала, потому что она иногда приходила ко мне, чтобы что-нибудь одолжить или просто поговорить. У них девушки менялись часто. Это дом, в котором нелегко работать, пан начальник, – оба неорганизованные, а она никогда ничего сама не сделает. Предыдущая домработница очень жаловалась…

…В котором часу выехал инженер Ладынь? Я могу точно сказать: в пять. Вывел автомобиль из гаража, погрузил чемоданы, помахал мне еще рукой. Я стояла в это время в саду, а он крикнул: «До свидания!» – а потом добавил, что у него через час самолет в Будапешт. Нет, я не знаю, куда он дел машину, может, оставил в аэропорту. Но я очень удивилась, когда он часа через два возвратился…

– Как возвратился?

– Обыкновенно. Я увидела машину. Ладынь прямо влетел в дом и тут же выбежал и уехал. Наверное, что-нибудь забыл… И как это он?…

– Но ведь самолет должен был вылететь в восемнадцать.

– Может, опаздывал…

Кортель устало положил протоколы в папку. Кажется, его беспокойство имеет основание. А дело казалось таким простым…

За окном сгущались сумерки, свет от машин, едва пробивая туман, причудливо преломлялся, снова напоминая ему о загадочном происшествии на переезде… Может, позвонить Беганьскому? Но что он-то ему скажет? Кортель представил себе его ироническую усмешку… А впрочем, надо еще раз вызвать этого Пущака и выяснить, чем хочет дополнить свои показания жених Казимиры Вашко…

Пущак сидел выпрямившись, руки положил на колени. По его лицу катился пот, ладони были влажные.

– В общем… пан… все равно сами узнаете. Я не мог жениться на Казе.

– Почему?

– Потому что четыре дня как женат. Этого еще нет в документе, но… Через пять месяцев у нас с Яниной будет ребенок.

– Казимира Вашко знала об этом?

– Нет. Я ничего ей не говорил. – Его плоское лицо как бы размякло. – Я говорю правду, пан… Я любил ее. И она меня тоже…

– Почему женились на другой?

Пущак долго молчал.

– Не знаю, пан… Я должен был жениться…

– Из-за ребенка?

– Не только это… Ее отец дал мне деньги на такси. А мне нечем расплачиваться…

Кортель привычно постукивал спичечным коробком по столу, уже не думая об Антони Пущаке. Плотный туман, насыщенный выхлопными газами, проникал в кабинет. Кортель встал, чтобы закрыть окно, и так близко от себя увидел лучи фар, внезапно ослепившие его, что не выдержал, отскочил от окна. «Кажется, схожу с ума…» – мелькнуло у него в голове.

– Значит, вы боялись сказать об этом Казимире Вашко? – обратился он к Пущаку.

– Да, – торопливо согласился Пущак.

– И обещали на ней жениться?

– Да.

– На что же вы надеялись?

– Не понимаю.

– Что, по-вашему, сделала бы убитая, узнав о вашем обмане?

– Не знаю. Пожалуй, ничего бы не сделала. Мне было жаль ее… Очень жаль.

– А ваша жена знала о ней?

Пущак взглянул на него с удивлением.

– Я ничего ей не говорил, зачем?

– Почему вы скрывали от нас эти факты во время первого допроса?

Пущак пожал плечами.

– Скрывал… Мне это как-то и в голову не приходило. Я все время хотел рассказать, но когда увидел свою фотографию и подпись… Мне было трудно, пан…

– Вы свободны, – сказал Кортель.

Поручик Соболь принес словесный портрет грабителей. Сказал Кортелю, что оповещение о розыске преступников разослано. Один из тех типов, хорошо описанный Скельчинской, напоминает Желтого Тадека. Кортелю нетрудно было его вспомнить. Желтый Тадек месяц назад вышел из тюрьмы. Сидел sa кражу со взломом. Аналогичный случай. И техника та же: оконное стекло в форточке было вырезано алмазом. Инспектор посмотрел на словесный портрет, потом на фотографию. Сходство было несомненным.

– Я полагаю, – сказал Соболь, – что Желтый Тадек постарается на время исчезнуть из Варшавы.

– Видимо, да, – пробормотал Кортель, думая уже о другом…

II

Да, это возраст… А возраст в его профессии штука опасная. Станислав Кортель хорошо это понимал. Двадцать пять лет он отдал милиции, продвигаясь по службе медленно, но без излишних трений, какие были у многих младших его коллег. И заслужил доверие и уважение как своих ровесников, так и молодежи. В его адрес нередко говорили: «Кортель опять сомневается» или: «Кортель опять усложняет». Это его не смущало. А дело между тем рассматривалось повторно, выяснялись неясности и просчеты следствия. Потом о Кортеле обычно забывали.

Именно в этой склонности «усложнять» дело видел инспектор уголовного розыска Кортель причину своего медленного продвижения но службе. А его лучший друг, Беганьский, объяснял это тем, что Стася попросту не замечают из-за его невзрачной внешности, низкого роста, слабого голоса и постоянного отмалчивания на собраниях. Но Кортель, ко всему относясь серьезно, принимал за чистую монету иронию друга и становился все более замкнутым. «Склонность усложнять, – грустно размышлял он, – нет, это судьба…»

Впрочем, если уж говорить правду, не все зависело от него. Да он и не любил засиживаться за столом кабинета, ему нравилось живое дело, он больше доверял интуиции.

– Ты из девятнадцатого века, старина, – говорил ему Беганьский. – Тебе бы носить жесткий накрахмаленный воротничок и сюртук в духе английских детективов.

Однако именно Беганьский обращался к нему за помощью всякий раз, когда городское управление распутывало узелок особенно замысловатый. Кортель всегда советовал что-то дельное, и его оставляли в покое; но никогда еще не случалось так, как теперь: он добровольно стал заниматься делом, которое его совсем не касалось.

Это случилось три месяца назад, точнее, 2 марта. Экспресс Варшава – Щецин прошел местечко Валч. Над лугами и озерами лежал густой туман, поезд опаздывал минут на двадцать. Машинист экспресса после рассказывал: туман был таким густым, что пришлось снизить скорость. Едва проскочили переезд, как он увидел на шоссе свет автомобильных фар. Он хорошо знал дорогу и определил, что подъезжает к опушке леса. Закурил сигарету, посмотрел на часы (это он тоже хорошо помнит), а потом – вперед, на путь. Вдруг из тумана ему в глаза ударил свет мощных прожекторов… Он увидел их прямо перед собой. Мелькнула мысль: «Встречный движется по моему пути… Это конец!..» Резко затормозил. Что было дальше, не помнит: потерял сознание…

Поезд остановился, несколько пассажиров попадали с полок в плацкартных вагонах, были жертвы. Остановились в пустом поле, на опушке леса… С правой стороны, в тумане под мокрым снегом, тускло блестело озерцо. Но никакого встречного поезда не было, как не было вокруг и ни одной живой души на протяжении двух километров… После машиниста подвергли тщательному медицинскому обследованию, пригласили психиатров. Он был здоров – не пил, никогда не принимал наркотиков.

– Бывает… – неопределенно заключили врачи, и железнодорожное начальство, наверное, забыло бы об этом случае, если бы через три дня другой машинист экспресса Варшава – Щецин снова на том же месте не увидел прямо перед собой свет мощных прожекторов. На этот раз паровоз сошел с рельсов.

И вновь машинисту показалось, что навстречу, по одному с ним пути, мчится поезд, но, как и в первый раз, на месте происшествия не обнаружилось ничего, что могло бы разъяснить это загадочное явление. Железнодорожные власти начали тщательное расследование. Комиссия, составленная из высококомпетентных лиц, представила несколько взаимоисключающих гипотез, а когда аналогичный случай повторился в третий раз – делом занялось Главное управление милиции.

17 марта на этой же дороге, не доезжая нескольких километров до Старгард-Щециньски, машинист скорого поезда увидел бьющие из тумана лучи прожекторов. Он был наслышан о железнодорожных случаях, происшедших в этом районе, но, как он потом рассказывал, это было так неожиданно и так ошеломило его, что он инстинктивно затормозил…

Тайна этого странного явления оставалась нераскрытой. Опушка леса, переезд и озерцо, покрытое тающим снегом… Ученые пытались найти разгадку в свойстве двух соприкасающихся плоскостей – воды и тающего снега – отражать концентрированный свет. Говорили также о самовнушении как следствии усталости машинистов, которым приходилось вести поезда в сплошном тумане.

А милиция разыскивала преступников. Но предположение об установке огромных прожекторов на рельсах перед движущимся поездом казалось малоправдоподобным. К тому же не было ни одного свидетеля, который видел бы прожекторы.

Четвертый случай произошел 2 апреля, на сей раз почти на полдороге между Пилой и Старгардом. Машинист не остановил поезда, поехал прямо на свет, который – как потом он утверждал – внезапно погас, оставляя по обе стороны дороги какое-то зыбкое свечение, продолговатый мерцающий блеск, подобного которому он до этого никогда не видел. Потом все исчезло. В Щецин поезд прибыл вовремя. А на следующий день обходчик нашел на рельсах приблизительно на этом месте (с разницей, может быть, в два километра) тело мужчины, перерезанное поездом. Личность убитого установить не удалось. Одет он был плохо, небрит, в карманах несколько злотых. Никто из местных жителей его не видел, никто, вероятно, не разыскивал, так как в соответствующих картотеках не найдено ни фотографий, ни описаний внешности, которые позволили бы опознать погибшего. Следствие зашло в тупик.

Беганьский все это рассказал Кортелю и показал рапорт и заключения экспертов. Его самого это дело мало интересовало.

– Бывают действительно странные случаи, – говорил он. – И бывают попросту случайности. Если два человека испытывают одинаковые ощущения в схожих обстоятельствах, этого еще мало для какой-нибудь сенсационной гипотезы. А труп? Достаточно обратиться к статистике, чтобы убедиться, сколько людей в Польше пропадает без вести и сколько находится тел, которые долго или вообще нельзя опознать…

Однако доводы Беганьского показались Кортелю малоубедительными. Он постоянно думал о происшествии на железной дороге и не сомневался в том, что есть нечто, мешающее внести ясность в это дело. Его мучило то обстоятельство, что существуют столь разные гипотезы, он хотел все знать наверняка и был убежден, что любое преступление может быть раскрыто до конца. Поэтому он много беседовал с машинистами и пассажирами экспресса Варшава – Щецин. Всю эту трассу проехал дважды; кажется, безрезультатно, но… не совсем. Пятнадцатого апреля между Пилой и Старгард-Щециньски, находясь в коридоре пустого вагона первого класса, Кортель познакомился с Басей, или Барбарой Видавской. Впервые за десять лет после смерти жены он «вспомнил» о существовании женщин…

Кортель считал, что он выглядит смешным в глазах женщин. И даже при встречах с Басей его не оставляло это ощущение, но он уже не мог без нее и тосковал, если они долго не виделись. Тосковал он и этой ночью, но не позвонил ей со службы, не позвонил и придя домой, отложил все на следующий день, не зная о том, что следующий день будет так заполнен, что не останется ни минуты на личные дела.

Сводка пришла рано утром, но Кортель прочитал ее только в середине дня, когда вернулся из Института технологии искусственных материалов, которым руководил владелец виллы инженер Эдвард Ладынь. Прокурор в связи с убийством в особняке и не без нажима со стороны Кортеля решил вызвать Ладыня с Балатона в Варшаву.

Когда Кортель показал свое удостоверение секретарше инженера Зосе Зельской и назвал свою фамилию, он заметил в ее глазах беспокойство.

– Вчера вечером, – сказал Кортель, – ограбили виллу инженера Ладыня…

Секретарша молчала, не выказав обычного в таких случаях удивления; Кортель не услышал традиционного «что-то невероятное!» или «бедный Ладынь!». Лишь немного погодя она спросила, хочет ли инспектор еще с кем-нибудь поговорить.

– Собственно говоря, нет…

Кортель оглядел комнату секретарши, заглянул через открытую дверь в пустой кабинет и спросил у Зельской венгерский адрес шефа. Конечно, он оставил ей адрес, даже телефон своих друзей в Будапеште, и, когда она подавала ему визитную карточку, где каллиграфическим почерком был написан адрес на двух языках, он в первый раз подумал, что она очень мила. Подумал также о том, что сразу этого не заметил.

– Кто вместо шефа? – спросил Кортель.

– Инженер Рыдзевский, – ответила она тут же. – Он в лаборатории. Позвать? – И, не дожидаясь ответа, сняла телефонную трубку.

Рыдзевский, мужчина высокого роста, что сразу же бросалось в глаза, был одет в серый поношенный костюм, рукава у пиджака чересчур короткие, а помятые брюки выше щиколотки.

– Что случилось, инспектор?

Кортель изложил суть дела, и Рыдзевский сразу же стал задавать вопросы:

– Вы решили вызвать Ладыня в Варшаву?

– Да. Ведь речь идет не только о грабеже. Совершено убийство.

– Я понимаю… А скажите, ящички в книжной стенке были открыты?

– Нет. А почему вы об этом спрашиваете?

– В ящичках, которые закрывались на ключ, Ладынь держал свои бумаги.

– И служебные тоже? Что-нибудь секретное?

– Нет. – Рыдзевский не улыбался. – Личные, но для него важные. Расчеты. Заметки…

– Я надеюсь, что они целы, – сказал Кортель.

– Я тоже… Впрочем, мы это можем проверить до приезда Ладыня. Особняк охраняется?

– Находится под наблюдением.

– Отлично, – Рыдзевский взглянул на секретаршу, и впервые на его лице появилось подобие улыбки. – Приготовь нам кофе, Зося…

– Хорошо, пан инженер… – Она включила чайник и, подойдя к окну, стала глядеть на улицу.

– Воры, наверное, не закрыли за собой двери, – тем же ровным голосом продолжал Рыдзевский. – У меня есть ключ от особняка.

– Ключ? – удивился Кортель.

– Да. – Рыдзевский посмотрел на часы. – Через два часа я еду на вокзал за Алисой, сестрой жены Ладыня. Мне надо отдать ей ключ.

– Вы дружите с Ладынями? – спросил Кортель и тут же почувствовал, что вопрос его наивен.

– Двадцать лет, – ответил Рыдзевский. – Вчера проводил их на аэродром. Туман стоял… Да вы же знаете…

– Знаю, – буркнул Кортель, думая уже об экспрессе Варшава – Щецин. Он на миг закрыл глаза, чтобы представить себе те загадочные прожекторы.

– С отъездом было много хлопот. Целый день пришлось звонить в аэропорт. Наконец узнали, что самолет вылетит в шесть вечера, а вылетел он только около одиннадцати.

– Около одиннадцати… – машинально повторил Кортель и вспомнил показания Ядвиги Скельчинской.

– Ладынь возвращался из аэропорта?

– Да. Рассеянность, пан инспектор. Ездил за портфелем.

– В котором часу?

– Что-то около восьми. Нам сказали, что самолет вылетит не раньше чем через два часа.

– У него была своя машина в аэропорту? Куда же он потом ее дел?

– Разумеется, оставил мне. У меня большой гараж. – Рыдзевский пододвинул Кортелю чашечку кофе.

– Вы видели когда-нибудь их домработницу? – спросил еще инспектор.

– Не успел. Они ее недавно наняли. Бедная девушка…

Кофе был превосходный. Кортель пил медленно, не задавая больше вопросов…

Секретарша убрала чашки. Ее лицо по-прежнему было строгим и равнодушным, но почему-то она избегала взгляда Рыдзевского. «Словно чего-то боится», – подумал инспектор.

Возвращался он пешком. На его рабочем столе лежала сводка, а поручик Соболь ждал с последними новостями. В четыре часа утра на железнодорожной станции Шевница, что между Тлущем и Урлами, дежурный милиционер увидел Желтого Тадека, выходящего из варшавского поезда… Милиционер его не сразу узнал, но внимание обратил, поскольку тот показался ему особенно подозрительным. Желтый Тадек пес на плечах большой мешок и пошел не в сторону вокзального здания, а вдоль железной дороги. Милиционер остановил его и, когда тот снимал с плеч мешок, уже знал, с кем имеет дело. А дальше произошло все так быстро, что милиционер не успел протянуть руку за оружием: второй тип, которого он не разглядел в тумане, появился сзади и тяжелым предметом, скорее всего ломом, ударил по голове. Бандиты взяли оружие и убежали. Облава, организованная воеводским угрозыском, тут же перетрясла дом сестры Желтого Тадека, которая жила в близлежащем селе Новинки. Сестра и ее муж, железнодорожник, клялись, что Тадека не видели уже больше месяца и не имели с ним никакого контакта. На вопрос, предупреждал ли Тадек о своем приезде, отвечали отрицательно. «Я с вором, – кричала сестра, – хотя он и мой брат, не хочу иметь ничего общего!» Милиция не очень верила ей, ведь не подлежало сомнению, что бандиты ехали с добычей именно в Новинки, но после обыска ничего подозрительного в ее доме не было найдено. Наверное, ушли в лес, леса от Шевницы тянутся до самого Вышкова и дальше, а если перейти Буг, то и до Белой Пущи. Командир оперативной группы капитан Махонь, сетуя на нехватку машин и людей, приказал патрулировать дороги между Вышковом, Лазами, Урлами и Тлущем. Ему прислали для подкрепления команду с собаками, но бандиты не оставили на станции ни одного предмета, и собаки, в которых Махонь, кстати сказать, не очень-то и верил, оказались бесполезными. Только около одиннадцати на пост Шевницы пришел лесничий и сообщил, что видел Желтого Тадека, которого он хорошо знал, потому как сам тоже из Новинок. Тадек шел по лесу с каким-то дружком в сторону Кукавки. Тадек нес мешок.

– Я спрятался за деревом, – продолжал лесничий, – и не подходил к ним. Сами знаете… Там недалеко находится старая партизанская землянка. Они, наверное, и шли к ней.

Махонь дал соответствующие указания и сообщил обо всем в Варшаву. Шеф Кортеля, начальник уголовного отдела, сказал ему:

– Поедешь туда…

И Кортель уехал, не позвонив Басе.