Текст книги "Отряд имени Сталина"

Автор книги: Захар Артемьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Сухая гроза

…Нацистский ученый Генрих фон Айзенбах творил. Кисть парила над холстом, причудливо смешанные в палитре краски превращались в затейливые узоры. Весело щебечущие вокруг птицы, летний ветерок, солнечные лучи, пробивающиеся сквозь тучи, все это настраивало старого фашиста на поэтический лад. Даже полуголодные, изможденные славянские рабы, одетые в рванье не отвлекали взор великого человека. Стоявшие неподалеку дюжие эсэсовцы-автоматчики с почтением следили за творчеством «знакомого самого Фюрера». При появлении штандартенфюрера Штуце они резко взмахнули руками в приветствии и попытались было проорать дежурную фразу, но штандартенфюрер помахал пальцем у рта, призывая дисциплинированных солдат к молчанию. Впрочем, фон Айзенбах, обернувшись, сам заметил приближающегося к нему штандартенфюрера и приветливо, как старому знакомцу, махнул тому рукой.

– …Поистине славный денек, не правда ли, Руди? – с простительной фамильярностью обратился ученый к эсэсовцу. – В этом диком краю климат редко бывает столь благосклонным к путникам вроде нас с вами, вот я и решил уделить толику своего драгоценного времени прекрасному. Как вам эта березка?

Штандартенфюрер кивнул и, прищурившись, посмотрел на стоявшую неподалеку раскидистую молодую березку. Действительно, прелестное деревце поражало своей простой, классической красотой, одиноко раскинув ветви посреди вырубленного уже пространства…

– …Пока что запретил рабам пилить ее, – увлеченно продолжил фон Айзенбах. – Знаете, Руди, я решил, что память об этой березке должна войти в историю. После того как наша операция успешно завершится, я подарю свою картину фюреру. Давным-давно, еще до пивного путча, фюрер изволил почтить своим благосклонным взором некоторые из моих работ и нашел их прелестными. Знаете, он так и сказал: «Генрих, они прелестны!» – и одарил меня своей неповторимой улыбкой. Это был один из самых счастливых моментов моей жизни…

Штандартенфюрер вгляделся в картину. Действительно, березка была как живая, несмотря на незаконченность картины; казалось, еще мгновение, и она взмахнет ветвями прямо на холсте. Сюрреализма картине «Die Trauerbirke» (плакучая березка. – Прим. автора) добавляли изображенные советские военнопленные. Скованные цепью, они пилили березу все вместе, длинной, ржавой пилой…

– …Действительно, впечатляет, герр фон Айзенбах, – с улыбкой произнес штандартенфюрер. – Однако же объясните, почему славяне плачут, хм… хотя этот подтекст мне ясен… но для чего вы оставили столько пустого места справа от березки?

– Здесь будет стоять наш великий фюрер, – самодовольно пояснил ученый. – Кстати, Руди, вы можете звать меня запросто – Генрих. К чему эти условности между двумя коллегами. Не прикажете ли подать пива?

– Охотно… Генрих! – Штуце взмахом руки подозвал дежурившего неподалеку фельдфебеля, тот подбежал рысцой; почтительно склонив голову на бок, выслушал указания штандартенфюрера и, также рысцой, умчался к урчащей генератором объемной палатке.

…Не прошло и двух минут, как штандартенфюрер Штуце сидел на удобном раскладном стуле за накрытым белоснежной скатертью столиком, сервированным кружками с ледяным пивом и тарелками с нарезанными колбасами разных видов. Взяв кружку, он с удовольствием пригубил светлое пиво, облизал пену с верхней губы, потянулся за колбасой…

– …Руди, ваш фельдфебель просто молодчина, – фон Айзенбах наконец отвернулся от картины, встал, с удовольствием потянулся и с улыбкой махнул стоявшему рядом унтер-офицеру. Тот подскочил, осторожно, словно хрустальную вазу, взял на вытянутые руки сырой еще холст и понес его в палатку. Следом за ним рядовой-эсэсовец нес остальные художественные принадлежности. Третий эсэсовец почтительно подвинул плетеное кресло ученого к столу. Фон Айзенбах сел, сделал несколько жадных глотков и на некоторое время замолчал, порадовав Штуце неожиданно свалившейся тишиной, которая после долгих монологов ученого казалась манной небесной.

…Объект поражал своими размерами. В силу служебных обязанностей штандартенфюрер войск специального назначения СС Рудольф Штуце не раз присутствовал на стройках специальных объектов. Все те особые зоны, как правило, заводы военного назначения, старались размещать под землей – и для конспирации, и в целях безопасности. Этот же объект, или «зону», как окрестил ее сам штандартенфюрер, по каким-то техническим причинам под землю прятать было нельзя. Как с ехидной улыбочкой пояснил ему фон Айзенбах, «весьма скоро герр штандартенфюрер и сам поймет, в чем причина такой открытости».

…До заката оставалось еще добрых часа полтора, но пленных рабов уже сгоняли в загон, обильно оплетенный колючей проволокой. Еще на инструктаже Штуце объявил охране, что за каждый побег он лично будет расстреливать по одному караульному, и охранники были весьма бдительны. К удивлению рабов, кормили их весьма сносно. Объяснялось это вовсе не гуманизмом эсэсовцев, а практичностью. Привозить в этот столь труднодоступный северный район новую партию рабочей силы было весьма затратно и проблематично. Кроме того, сразу возникали проблемы с сохранением секретности. Поэтому было решено беречь этих рабов. Кроме того, фон Айзенбах заявил штандартенфюреру со странной улыбкой, что некоторые рабы понадобятся ему «для развития научного потенциала Третьего рейха»…

…Когда бледного от ужаса и покрытого каплями холодного пота военнопленного привязали к вбитому в землю столбу, вершина которого была увенчана длинным металлическим штырем, все, даже караульные эсэсовцы, приблизились, с интересом глядя на происходящее. Грубо отесанный столб был врыт между тремя металлическими ажурными конструкциями, отдаленно напоминающими мачты высоковольтных проводов. Значительная площадь вокруг была огорожена натянутой на колышки веревкой.

Профессор фон Айзенбах скрылся в бетонном бункере, законченном неделю назад, но уже напичканном разнообразной аппаратурой, привезенной с соблюдением строжайшей секретности. Не выдержав всеобщего ажиотажа, штандартенфюрер Штуце подался вперед вместе со стулом. Караульные эсэсовцы окружили загон с пленниками, на котором уже появились два недостроенных барака, рассчитанных на долгосрочное пребывание. Внезапно, среди окружающей тишины послышался шум мотора, Штуце различил знакомый звук бронетранспортера. Обернувшись, он взмахнул рукой и поспешил к воротам лагеря. Там, среди поднятой боевой машиной пыли уже показалась знакомая фигура штурмгауптфюрера Грубера. Тот, не дойдя нескольких метров, перешел на строевой шаг, остановился, четко вскинул руку. Штандартенфюрер также четко ответил – он поощрял дисциплинированность и очень ценил это в подчиненных. Выслушал краткий доклад, пошел к бронетранспортеру, из которого эсэсовцы уже выгрузили трофеи: тела убитых ими партизан…

– …Мне нужно подтверждение, Иоахим! – резко сказал штандартенфюрер. – То, что вы принесли сейчас, не годится даже на корм свиньям! Мне нужна группа советских парашютистов, вы же это знаете!

– Если герр штандартенфюрер изволит взглянуть в кузов, он непременно обнаружит там что-то новое, – устало произнес Грубер. Он был небрит, потерял нескольких бойцов и не был настроен подобострастничать. Впрочем, штандартенфюрер и сам неохотно принимал подобострастие своих подчиненных, он куда больше ценил преданность, а уж этого в Грубере было с избытком…

…Штандартенфюрер с интересом разглядывал останки снайпера-азиата, который так успешно сражался против ребят штурмгауптфюрера в одиночку. Откинул балахон с брезентовой куртки, внимательно изучил ткань…

– … Это точно они! – уверенно произнес он. – Поздравляю, штурмгауптфюрер, наконец-то есть след. Очевидно, охотник с севера. В свое время я работал с Красной Армией, участвовал в совместных учениях, там частенько попадаются именно такие снайперы, северяне. Они там ценятся на вес золота. Хотя я просил вас о живом информаторе. Что мне делать с этим куском мяса?

– Герр штандартенфюрер! – Грубер заговорил уверенным тоном. – След есть. Мы гнались за двумя, двумя, высокими парнями, ярко выраженными славянами северного типа – один со светлыми волосами, а перед вами лежит азиат, ну хорошо, северянин-эскимос…

– Чукча! – самодовольно произнес штандартенфюрер. – Поверьте мне, Иоахим! Уж я-то знаю толк в этих советских…

– Как будет угодно герру штандартенфюреру, – Грубер почтительно склонил голову. – Как бы то ни было, собаки егерей взяли след и уверенно держат его. В этот самый момент слежка продолжается…

– Очень хорошо, Грубер! Надеюсь в этот раз все пройдет как надо! Мне нужно доложить в Берлин об успешном завершении охоты не позднее пятницы, а это уже послезавтра! – Штандартенфюрер недовольно поморщился. – Впрочем, неважно. Вы вовремя приехали, мой дорогой. Наш подопечный, профессор фон Айзенбах собирается учинить какой-то замечательный эксперимент. Чудесное развлечение в такой глуши, пойдемте же!..

…Недовольство пленных подавили запросто – двумя автоматными очередями над головами. Штуце нарочно не стал загонять рабов за стены недостроенных бараков, он хотел, чтобы эксперимент имел педагогическое воздействие на рабочую силу. Будучи практичным человеком, штандартенфюрер никогда не упускал любую возможность увеличить коэффициэнт полезного действия. Сейчас, глядя на корчащегося у столба пленника и на недостроенный объект, он почему-то совсем не к месту вспомнил, как еще мальчишкой ездил с отцом в Нидерланды. Глядя на ветряные мельницы, он спросил тогда отца, почему же глупые голландцы не догадаются вырабатывать электричество из трения жерновов. Штуце и теперь помнил ласковое тепло отцовской руки, когда тот гордо расхохотался и, потрепав сына по волосам, объявил, что у того великое будущее…

Грубер сосредоточенно смотрел на привязанного к столбу усатого пленного. Изможденное лицо славянина, заросшего бородой и волосами, не выражало уже никаких эмоций. Даже страх, казалось, покинул его. Пленники, стоявшие за изгородью из нескольких рядов колючей проволоки, молчали, но их понурый вид говорил сам за себя.

«Все-таки в этом мире право сильного решает все, – устало подумал Иоахим. – Как же мне надоели все эти зверства. Как я ни пытаюсь, все же не могу думать о людях как о материале. Какое же у него лицо. Бездна в глазах. Интересно, что бы чувствовал я на его месте…»

По ступенькам, ведущим вверх из подземного бетонированного бункера, бодро взбежал герр фон Айзенбах. С сосредоточенным лицом и сияющими глазами он отошел к специальной зарешеченной будке, поднятой метров на пять над землей и опирающейся на единственный деревянный столб. Взобрался по откидной лестнице наверх и, улыбнувшись, поманил пальцем штандартенфюрера…

– … Руди! Прошу ко мне! – Штуце недовольно скривил тонкие губы – он терпеть не мог фамильярности, особенно прилюдной, однако от профессора ее приходилось сносить.

…Не без труда разместившись в тесной зарешеченной кабинке, профессор потянул наверх закрепленную на крючьях металлическую лестницу, Штуце услужливо помог ему. Закрепили лестницу над землей, прицепив крючьями к зарешеченным стенкам будки.

– … Если вы знакомы с электротехникой, Руди, вы конечно же поймете, почему у нашего скромного убежища всего один столб и зачем я убрал лестницу от земли, – профессор самодовольно пригладил свою бородку и принялся щелкать многочисленными рубильниками, в которых штандартенфюрер, как профессиональный военный, ни черта не смыслил. – Кстати, перед официальными испытаниями кабину придется значительно расширить, нам еще предстоит огромный труд, прежде чем мы будем готовы…

…Гул установки непрерывно нарастал. Послышалось шипение, легкое потрескивание, однако пока ничего необычного не происходило. Борода и волосы на голове профессора начали приподниматься вверх. С изумлением штандартенфюрер почувствовал, что и его тщательно прилизанные волосы встают дыбом. Увенчанные шарами металлические конструкции заметно завибрировали, по территории объекта пошли мощные порывы ветра, поднялась пыль. Все, даже караульные эсэсовцы на вышках по периметру зоны, увлеченно наблюдали за происходящим в центре объекта.

– … Ну а сейчас, Руди, вы увидите то, что не видели еще никогда! – перекрикивая шум вокруг, провозгласил фон Айзенбах. Его глаза горели бешеным огнем, рот был судорожно искривлен. Он положил ладонь на рукоять большого рычага, напомнившего штандартенфюреру школьный реостат, и начал плавно тянуть его вверх. – Сейчас, Руди, вы поймете, почему нашу операцию назвали «Сухая Гроза»!..

Гул подземной установки превратился в нечеловеческий рев, земля под ногами ощутимо затряслась. Внезапно шары на вершинах металлических конструкций объяло светом, вокруг них закружились миниатюрные молнии. Сквозь шум послышался голос ученого:

– …Начинаю!

…И началось! Молнии электрических разрядов вокруг шаров соединились! Сплетясь в единую, могучую молнию, разряд ударил вверх, в небо! Штуце круглыми глазами следил за происходящим вокруг, стараясь не упустить ни одной детали. Фон Айзенбах чертыхнулся и, прибавив мощности, левой рукой начал крутить какую-то круглую ручку, сделанную из эбонита. Молния резко переместилась вниз и неожиданно ударила в тентованный грузовик, стоящий поодаль! Издалека, как будто из другого мира, сквозь неистовый вой разыгравшейся бури, донеслись крики солдат. Штуце послышалось даже, как, всегда приличный, профессор прокричал крепкое солдатское ругательство «Scheisse» и напряженными пальцами повернул круглую рукоять…

…Молния с визгом прошлась по решетке их убежища и наконец-то, рассыпая облака искр, ударила в увенчанную длинным металлическим штырем верхушку столба! Привязанный подопытный пленник издал дикий, нечеловеческий крик, который еще долго звенел в ушах наблюдавших за испытаниями…

…Неимоверным усилием воли сдержав дрожь в коленках, прямой, как доска, штандартенфюрер подошел к развороченному грузовику. Шины превратились в оплавленные, еще дымящиеся резиновые лужи. В небо поднимался густой черный дым, хотя огня не было. Удар был такой силы, что грузовик приплюснуло к земле. Двое солдат как раз вытаскивали из развороченной кабины водителя, больше напоминавшего обуглившуюся статую из дерева. Рядом раздавались вопли двух обожженных солдат, которые сидели в кузове…

– …Герр штандартенфюрер! – Подбежавший штурмгауптфюрер Грубер был возбужден как мальчишка. Съехавшее на бок кепи выдавало стоящие дыбом, коротко стриженные светлые волосы, он размахивал своими огромными мускулистыми руками. – Что это за чертовщина?! Наше новое оружие?!

– Приведите себя в порядок, Грубер! – одернул подчиненного Штуце. – Вы же офицер! И доложите, наконец, о потерях!

– Прошу прощения, герр штандартенфюрер! – Иоахим справился с собой, все гуманистические мысли вылетели из его головы при виде нового чудо-оружия. Он был в восторге от испытаний. – Погиб водитель грузовика, двое крепко обгорели, врач говорит, что их необходимо эвакуировать в госпиталь. Да, грузовик, он не подлежит восстановлению.

– Испытуемый? – Штандартенфюрер смотрел в сторону столба, где сейчас, не обращая ни малейшего внимания на уничтоженный грузовик, чуть ли не с лупой у глаз суетился ученый Генрих фон Айзенбах. Опекавшие его фельдфебель и двое рядовых изо всех сил старались оберегать бесценного профессора, чуть ли не придерживая его под локти. Профессор отмахивался от них и на бегу диктовал что-то своему молчаливому флегматичному помощнику, который с блокнотом в руках бежал рядом…

– Русского разорвало на куски!

– Эвакуируйте солдат на моем личном Хорьхе. Водителя похоронить, ну а грузовик… грузовик спишите и оттащите на стрельбище. – Сдержанный штандартенфюрер все же не удержался от восторга: – Приготовьте наш доклад в Центр! Да, с таким оружием мы будем непобедимы! Враги будут трепетать перед нами…

Обернувшись на крики, офицеры увидели, что взгляды солдат устремлены вверх, в небо. Там, на недосягаемой высоте, при садящемся солнце переливалось и блестело всполохами… северное сияние!

Арийские молнии

Подполковник Ерошкин был недоволен. Когда он начинал нехорошо улыбаться, или поглядывал искоса и пощипывал себя за кончик носа, или же выбивал барабанную дробь пальцами по металлическому портсигару, спрятанному в нагрудном кармане гимнастерки, хорошо знающие его подчиненные старались спрятаться от неминуемой грозы. Румяный здоровяк Паша Гогачев, исполнявший помимо прочего обязанности порученца командира, по понятным причинам, спрятаться никуда не мог, а потому стоял рядом, в готовности принять позу смирно и поедал любимое начальство глазами…

– …Где они, где эти разгильдяи шляются?! – не выдержав, взревел подполковник государственной безопасности и швырнул окурок папиросы в угол землянки. – Мишка Оол где?

Понимая, что вопрос ставится риторический, все вокруг молчали. Положение действительно складывалось непростое. Мало того, что Центр ежедневно слал грозные шифровки, в которых Отряд чуть ли не напрямую упрекали в пассивности и бездействии, неприятным и, чего греха таить, тревожным было уже многодневное отсутствие ребят и посланного за ними «хвостом» многоопытного снайпера. Да и наблюдатели докладывали о постоянных патрулях и поисковых группах эсэсовцев, которые кружили по безлюдному району…

…Вышагивая по устланному нарезанными ветками земляному полу, подполковник Ерошкин на самом деле не думал ни о чем важном, не составлял планов на будущее. Он просто ходил и ходил…

– …Серега! Да ты уже верст двадцать намотал! – Из всего Отряда только майор-особист Михаил Назаров мог позволить себе такое фамильярное обращение к командиру. Ерошкин промолчал. – А как ты думаешь, Серега, не переметнулись ли ребятушки, а? Конкин вон белобрысый. Переодень его и чистый фриц будет, да еще и по-немецки шпрехает, а? Да шучу я, шучу…

Подполковник поморщился, Назарова, с его идиотскими шуточками и претензиями на значительность, он не любил. Но терпеть его приходилось. Хотя функции Назарова в Отряде были чисто номинальными – а именно обеспечение секретности, от его доклада зависела карьера и подполковника, и его начальства в штабе первой особой дивизии НКВД, по линии которой отряд и был сформирован. С неизбежным злом приходилось мириться…

– …Товарищ подполковник! Срочно выйдите на улицу, – еле сдерживаясь, не своим, срывающимся голосом проговорил вбежавший Гогачев. – Такого вы еще не видели!

…Выскочившие вслед за Гогачевым на поверхность офицеры с удивлением обнаружили, что практически весь Отряд, даже часовые, столпились на полянке, увлеченно жестикулируя и показывая пальцами в небо.

– …Это что за митинг?! – Подполковник побагровел от ярости. – Ну-ка, быстро все по местам!

– Товарищ подполковник, – фальцетом проговорил стоящий рядом Назаров. – Посмотрите на небо!..

…Там, на недосягаемой высоте, в стратосфере, всеми цветами спектра переливалось великолепное, потрясающей красоты северное сияние… которого никак, ну совершенно никак нельзя было увидеть здесь, на этой параллели…

– …Это сияние всего лишь побочный продукт, неизбежное зло! – рассеянно проговорил профессор. К счастью, он был неприхотлив и консервативен в еде и довольствовался простым солдатским блюдом: сосисками и горошком, с удовольствием запивая их неизменным холодным светлым баварским пивом. – Jedes Warum hat sein Darum (каждое почему имеет свое потому. – Прим. автора). Кстати, штандартенфюрер, я должен принести вам свои извинения за грузовик, впрочем, с таким количеством вышек заряд не может быть идеально стабильным…

– Пустяки, герр фон Айзенбах, – штандартенфюрер Штуце с удовольствием откинулся в кресле с кружкой пива и, отбросив свои манеры, сделал большой шумный глоток. – Грузовик не имеет значения. И, кстати, теперь мне совершенно ясно, почему вы настаивали заблаговременно решить вопрос с этими дикарскими деревушками. Вы гений дважды: великий ученый и великий организатор. Однако же я был бы крайне признателен, если бы вы занялись моим упущенным образованием. Знаете, мне очень интересно, как эта ваша установка действует? Мы будем поджаривать большевиков молниями с небес?!

Профессор непринужденно расхохотался. Сидя в кресле-качалке с кружкой пива в руке, в теплом халате и домашних тапочках, фон Айзенбах совершенно не походил на создателя грозного оружия. Ученый пребывал в замечательном настроении: его дом наконец-то был достроен, несколько по-спартански, но с немецкой аккуратностью и в полном соответствии с его пожеланиями. Пока дом не был готов, профессор ютился в кузове грузовика, который ему любезно уступил штандартенфюрер, переехав на время в палатку. Сам фон Айзенбах жить в палатке отказывался наотрез…

– …Знаете, Руди, – профессор печально вздохнул. – Моя беда, мое вечное проклятие заключается в том, что я – сибарит, обожающий хороший немецкий комфорт, в силу научных потребностей вынужден вести образ жизни дикарей-кочевников. В детстве, Руди, я наблюдал, как живут цыгане. В своих шатрах и палатках, в вечной грязи, антисанитарии… – профессор передернулся от отвращения. – С годами у меня выработалась стойкая антипатия ко всякого рода палаткам, и я дал себе слово, что больше никогда там не усну, даже если альтернативой станет ночевка под открытым небом. Ах, эти конструкторы авиабомб, танковых пушек, изобретатели отравляющих газов, эти неженки-инженеры… Пожалуй я не открою вам страшной тайны, вы уже наверняка догадались, друг мой, что мы здесь заняты совершенно особенным оружием – оружием климатическим…

…Штандартенфюрер Штуце поперхнулся пивом, закашлялся. Головоломка в его разуме сложилась, фрагменты заняли свои места. От волнения он подскочил, с шумом уронив стул, пролив пиво себе на грудь и со стуком поставил кружку на стол. Входивший в кабинет с подносом фельдфебель-порученец растерянно заморгал – всегда сдержанный и корректный, штандартенфюрер СС Рудольф Штуце в облитом пивом кителе трясущимися руками пытался зажечь сигарету, торчащую из его рта фильтром наружу. Не выдержав, профессор дружески расхохотался.

– Mein Gott! – щелкая зажигалкой, штандартенфюрер наконец-то перевернул сигарету, но, все еще не в силах успокоиться, он заговорил не своим голосом. – С таким оружием мы будем непобедимы! Теперь-то мне понятны ваши слова о том, что мы сможем «управлять самим театром военных действий»! Потрясающе! Захотим и заморозим противника!..

– Дорогой Руди! Успокойтесь и сядьте, – фон Айзенбах искоса глянул в сторону фельдфебеля, и того словно ветром сдуло за дверь. – Как говорил мой любимый философ Ницше, «Бог умер». Все не так просто. Молнии, которые мы с вами имели удовольствие наблюдать, они несут лишь косвенное воздействие. Есть еще множество значительных факторов, которые практически не изучены. Самую большую сложность представляет кхм… ну, так сказать, нацеливание нашей климатической пушки, хотя и эту проблему легко решить. Если вы помните нашу не слишком удачную зимнюю кампанию под Москвой…

…Затрещавший вызов полевого телефона прервал беседу, штандартенфюрер выдохнул и взял трубку:

– Штуце, слушаю! Ах, это ты, мальчик мой?! – От слова к слову лицо штандартенфюрера Штуце мрачнело все больше и больше. – Как это, пропал след?! Понятно, что дождь… нет, постарайся обойтись своими силами, мне понадобятся дополнительные резервы! Что?! Возьми егерей, но из эсэсовцев я тебе больше никого пока дать не могу… да! Чтобы в самые кратчайшие сроки эти беглецы были у нас в руках, живыми! И в этот раз, пожалуйста, постарайся обойтись без потерь!

Положив трубку, штандартенфюрер Штуце, нахмурившись, подошел к столу, взял кружку с пивом и сел – он был обеспокоен ситуацией, когда неизвестно кто разгуливал в районе немецкого военного объекта, имевшего такое большое значение. И настолько заметного даже издалека. «Надо будет удвоить караулы и лесные патрули», – подумал Штуце и, отставив пиво, взял одну из двух рюмок хорошего французского коньяка, ящик которого был привезен вместе с багажом профессора.

– Вы – герой Третьего рейха! – успокоившись наконец, с апломбом проговорил Штуце. – Вы – великий немецкий гений! Я пью за наш народ, за нашу землю, рождающую героев и гениев…

Звякнули рюмки, штандартенфюрер выпил до дна, профессор лишь пригубил. В комнате наступила тишина. Фон Айзенбах сделал добрый глоток пива, вздохнул, отставил кружку в сторону. Подошел к окну, за которым виднелись без устали трудящиеся военнопленные. Посмотрел на небо, на котором темнели собирающиеся грозовые тучи…

– …Знаете, Руди, кажется, нашу сухую погодку наконец-то смочит дождь, – фон Айзенбах улыбнулся. – Вы ведь помните планы нашего великого фюрера касательно столицы большевиков? Что произойдет с Москвой, когда наши победоносные войска наконец-то возьмут ее?

– Ну, конечно, мой дорогой Генрих… – протянул штандартенфюрер. – Мы превратим этот городишко обратно в болото, из которого он, собственно, и возник. Хотя с этим, боюсь, придется повременить. Сейчас главные события разворачиваются на юге. Победоносный генерал Паулюс вот-вот откроет нам южные врата этой варварской империи…

– Я позволю себе отступить, – профессор сел обратно в свое кресло, не глядя, нащупал пальцами кружку, отхлебнул и продолжил, с удовольствием услышав, как по дощатой крыше забарабанили крупные капли дождя. – Я неплохо знаю славян, это весьма интересные люди. Попробуйте взять любого из этих рабов, что трудятся сейчас на нашем объекте во славу Германии, отмыть его конечно же, и побеседовать. Вам откроются любопытнейшие вещи. Так вот, Москва – сущность женского пола, так же как и Россия. Я хочу и могу сделать эту русскую сущность плачущей, я хочу, чтобы над этой землей шел вечный дождь, но я могу поступить наоборот, и когда нам будет это выгодно, я сожгу эту русскую землю. Что самое смешное, моим учителем был один славянин. Вам конечно ничего не говорит имя Тесла? Ну да ладно, это совершенно неважно, я просто хотел сказать, что проблески гениальности бывают и у людей с грязной кровью, хотя я подозреваю, что мать моего учителя была чистокровной немкой…

– Простите, профессор, – перебил его несколько заскучавший Штуце. – А эта ваша электрическая пушка сможет дострелить до Москвы? А до Лондона сможет? Мы должны поставить этих варваров на колени…

…Раскатистый треск пулеметной очереди пробился сквозь тонкие дощатые стены постройки, прервав речь штандартенфюрера. Профессор нервно дернулся, расплескав пиво. Профессиональный военный, Штуце, подавив скользнувшую по губам улыбку превосходства при виде испуга своего собеседника, пробормотал извинения и выскочил за дверь. Отсутствовал он недолго, вскоре его голос, распекавший дежурного штурмбанфюрера, толстяка Куртца, послышался прямо за стеной, не прошло и двух минут, как штандартенфюрер вернулся.

– Ну, что там? – несколько встревоженно спросил его фон Айзенбах. – Моя установка цела?!

– Профессор, не волнуйтесь! – Штуце вернулся к своему месту за столом. – Все под нашим полным контролем. Только мне опять придется отчитываться о потерях. Как неприятно, что даже в таком спокойном, не представляющем никакого военного интереса месте Фатерлянд теряет своих сыновей. Кстати, похоже, он стал еще одной жертвой ваших испытаний.

Фон Айзенбах с недоумением посмотрел на него. Штуце расхохотался.

– Ну что вы, дорогой Генрих! – штандартенфюрер примирительно поднял свою кружку. – Просто эти дикари решили немного побунтовать и кинулись на охрану с топорами, которыми они корчевали пни. Один из моих ротозеев пал жертвой собственного разгильдяйства: вооруженный современным автоматическим оружием, идиот не сумел справиться с парочкой дикарей! Ну что ж, отберу у них топоры, пусть работают руками!

– Надеюсь это происшествие не скажется на скорости работы? – Фон Айзенбах встревоженно поднял голову.

– Нисколько, Генрих! – Штандартенфюрер потянулся за сигаретами. – Рабов у нас пока еще хватает. Только следить за ними нам теперь придется куда внимательней…