Текст книги "Король холопов"

Автор книги: Юзеф Крашевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Из Кракова, – произнес он.

– Должно быть здешний землевладелец? – возразил Вядух.

– Нет! – ответил спрошенный, покачав головой.

Лекса удивился и подумал, что перед ним находится какой-нибудь чиновник.

– Конечно, это не мещанин… – Пробормотал он, – это видно.

– Да, – рассмеялся спрошенный, – это правда, что я не мещанин, однако я из города…

Он очевидно не хотел говорить, кто он. Вядух решил его оставить в покое. Он знал, что это не землевладелец, и этого было с него достаточно. – А как вам тут живется? – спросил в свою очередь гость. – Много ли повинностей на себе несете? Платите ли вы что-нибудь Неорже? Это ведь человек падкий на деньги?

– Вы его знаете, – со смехом сказал Вядух, – но, милостивый государь, кто же из них лучше? Всякий хотел бы чужими руками жар загребать. И не удивительно, ведь потребности у них большие. Откуда же они имели бы эту красивую одежду, экипажи, наряды, драгоценные вещи, хороший стол и заграничные напитки?

Путник слушал с любопытством, и казалось, что он забыл о еде. На устах его появилась улыбка.

– Как вас зовут? – спросил он.

– При святом крещении меня звали Лексой, но непочтительные люди прозвали меня Вядухом… – Он пожал плечами. – Вядух! Пускай будет Вядух! – Хозяйство хорошо идет у вас? – продолжал расспросы гость.

– Разно бывает, – сказал мужик доверчиво. – Нужно много трудиться, потому что приходится много работать не только на себя и на детей, но и на град, и на бурю, и на воров, и на пана Неоржу, и на ксендза… Все живут нашими трудами.

– Такова уж судьба, мой друг, – выслушав, ответил прибывший, – но вы проливаете пот, а другие, защищая вас, проливают свою кровь.

Вядух от всей души рассмеялся.

– Но, и наша кровь проливается, – произнес он, – и не раз… Не нам переделать порядки, Богом установленные…

Он махнул рукой.

– Однако, вы не голодаете? – продолжал расспрашивать любопытный гость, присматриваясь, как Гарусьница с дочерью что-то делали с кастрюлями.

– Бывают и голодные годы, – со вздохом сказал мужик. – У меня-то еще имеется в запасе немного зерна, а вот у других случается, что перед жатвой траву варят, тертую кору и разные коренья едят… И с голоду умирают; кто в Бога не верит, тот начинает грабить.

Слушатель, рассмеявшись, едко ответил:

– Ничего в этом удивительного нет, потому что даже дворяне и рыцари, которые голода не терпят, и те часто грабят по проезжим дорогам.

Казалось, что эти смело произнесенные слова удивили хозяина хаты; он про себя подумал, что гость его наверное не принадлежит к рыцарскому сословию, если он так о рыцарях отзывается.

Быстро взглянув на гостя, он откровенно высказался.

– Послушайте, господам землевладельцам нечего удивляться. Ведь –извините за выражение – скотина, если она вдоволь наестся, то брыкается и резвится. А им тут в нашем королевстве неплохо живется.

После некоторого размышления Вядух поправился.

– Положим, так оно и на всем свете.

– Да, – подтвердил гость, – в других землях то же самое, или еще хуже.

– Но не всегда это так было, – начал Лекса. – Наши деды говорят, что раньше все были равны, что лишь потом все это испортилось… И что мужик превратился в полураба.

– Да, но, – возразил слушавший, – кто был свободным, таким и остался! Вядух покачал головой.

– Об этом трудно говорить, – произнес он.

– Говорите, прошу вас, я с удовольствием послушаю, – прервал его сидевший на скамейке, принимаясь опять за хлеб. – Мужику совсем не так плохо у нас.

Лекса, взглянув на него пристально, покачал головой.

– Да, но, – произнес он, – за убийство мужика платят лишь четыре гривны штрафа и его родственникам шесть гривен и никакого другого наказания; за убийство землевладельца – шестьдесят гривен, а иногда этих денег не хватает… Если мужику надоест такой Неоржа, то он даже не может удалиться с его земли; он должен тогда выжидать, согласно обычаям, пока его пана отлучат от церкви, или пока обидят его дочь, или пока ему распродадут имущество за долги… Да и так…

– Но вы же судей имеете? – спросил гость.

– Судьями бывают землевладельцы, а рука руку моет; у них не добьешься справедливого решения. Если плохо рассудят, то как же тут хулить судью? Если на суде присутствовал кастелян, то ему необходимо поднести в подарок горностая или куницу. Судья требует платы, и за каждое дело ему необходимо заплатить четыре гроша, так как для него не существует незначительных дел. Если нечем заплатить… Приходит судебный рассыльный со своей челядью и забирает вола, платье, топор, кирку…

Путник прислушивался внимательно к словам Вядуха.

– А как же устроить так, чтобы справедливость была оказана всем? –спросил он. – Потому что и мужик должен ею пользоваться.

Вядух даже привстал со скамьи, до того этот вопрос показался ему странным.

Взглянув на спросившего, он произнес:

– Милостивый государь, я простой человек, но мне кажется, что это невозможно. Я бываю в костеле и слушаю, о чем проповедует ксендз; так заведено с тех пор, как свет существует, и так оно и останется.

Гость задумался; в это время Гарусьница и Богна начали расставлять на стол принесенное ими кушанье. Хотя оно было не изысканное, а мужицкое, голодный путник со смехом, как будто в первый раз в жизни видя такие блюда, принялся за еду.

Все ему пришлось по вкусу.

Вядух, взяв чашу и поместив ее у себя на коленях, задумчиво ел. Богна поставила перед гостем кувшин с пивом и простой деревянный кубок, инстинктивно выбрав самый красивый, желая выказать гостю свое внимание. Кубок был новый, гладко выструганный, точно выточенный, и на светлом дереве были нарисованы красные ободки.

Гость налил кубок и, кивнув головой глядевшей на него красивой девушке, приложил напиток к губам; Богна покраснела и, закрыв лицо руками, убежала к очагу.

Они несколько минут молчали, затем путник возобновил прерванный разговор.

– Расскажите мне, прошу вас, о вашем сословии и о его нуждах, –произнес он, – об этом нужно знать для того, чтобы пособить.

– Знание знанием, – рассмеялся он, – но помочь нам даже и сам король не сумеет…

– Даже и король? – подхватил гость с удивлением, оставив еду и устремив глаза на говорившего. – А это почему? Ведь он обладает силой и может поступить по своему желанию!

– Да, но он должен щадить своих рыцарей, не раздражать дворян, потому что он царствует при их поддержке. Дворяне и рыцари заслоняют собою мужика, и его не видно из-за них. Он стоит на самом конце, последний.

– Ведь король, – пан для всех, – запротестовал слушавший, – как для рыцаря, так и для мужика.

– Это верно, – произнес Лекса, – это на словах, а в действительности выходит то, что мужик всем служит и повинуется, и никто, кроме Бога, ему не покровительствует.

– Но ведь вы на такого опекуна жаловаться не можете, – со смехом сказал молодой гость.

– Я не жалуюсь, – отрезал старик, по-видимому недовольный оборотом разговора.

Наступило молчание. Гарусьница принесла новую чашу и придвинула ее к гостю; Богна подала ему ложку, предварительно протерев ее своим передником; в благодарность он ей снова улыбнулся и смущенная девушка вторично спряталась. Гость, утоливший уже первый голод, раньше чем приняться за новое блюдо, задумался, как будто какая-то тяжелая мысль его угнетала.

– Так вы не особенно хвалите свою жизнь? – спросил он.

– Я не хвалю ее и не хаю, – произнес Вядух. – У меня уж такой нрав, что принимаю с благодарностью все, что Господь дает; потому что, если б я огорчался, то только себе бы повредил…

Он сделал движение рукой, как будто желая что-то от себя отогнать.

– Вы бываете в Кракове? – спросил путник.

– Иногда езжу в костел и на рынок, – ответил Лекса, я не любопытен… – А ведь там найдется на что посмотреть?

– А в доме всегда найдется работа! – произнес Вядух.

Путник усмехнулся.

Через секунду старый крестьянин добавил:

– Это правда, что есть на что смотреть, когда вора ставят под позорный столб, а шулеров и обманщиков из города плетьми вон изгоняют. И мужик не прочь был бы выпить свидницкого пивца, да за столом для него места не найдется, потому что все занято панами и рыцарями.

– И в замке можно найти, к чему приглядеться, – произнес гость.

– О! В замок-то уж нам нечего лезть, – рассмеялся Вядух, – там место для панов, а не для мужицкой сермяги… И чего ради?

– Чего ради? – возразил путник. – А почему же вам не пойти бы к королю искать защиты, когда вас обижают? Ведь он ваш высший судья.

Лекса поднял глаза к небу.

– Сохрани Боже! – воскликнул он. – А если бы король плохо рассудил, его нельзя было бы порицать, потому что и соболя не хватило бы, чтобы за это заплатить, и к кому после обратиться? К Богу?..

– Вы, значит, не особенно доверяете королю? – спросил любопытный гость.

Этот вопрос удивил крестьянина и даже испугал его.

Он задумался, долго собираясь с ответом.

– Король! Король! – начал он. – Он о другом должен думать, а не о нас.

– И о вас он должен… – произнес путешественник.

Вядух с удивлением присматривался к нему, желая узнать, с кем он имел дело.

– Вы его не любите? – спросил гость.

При этом вопросе лицо Вядуха стало серьезным.

– Он нам ничего плохого не сделал, – произнес он, – я думаю, что у него добрые желания, но он ничего не может сделать… Покойного старого Локтя мы все знали, а молодого трудно увидеть… Тот был добрый…

И с простым мужиком часто разговаривал, как со всяким другим.

Слабый румянец выступил на лице путешественника.

– Того, – прибавил Лекса, приблизившись к гостю, – мы неоднократно спасали, когда он, оставленный рыцарями, бродил по стране, укрываясь в оврагах и ущельях… Вступаясь за него, мужики брали оружие в руки и проливали свою кровь… Мы об этом помним!

– И сын его, вероятно, не забудет об этом, – возразил гость, задумчиво подперев голову рукой. Он сделал несколько глотков пива и устремил свой взор на Вядуха, продолжавшего говорить.

– В этом старике мы как бы чувствовали отца и брата. Он жил так же, как мы; к рыцарям относился строго, а к нам был снисходителен… Господь его за это наградил, потому что он добился короны…

Путник поднялся со скамьи сильно взволнованный и тронутый… Оглянувшись по сторонам, он заметил, что наступает вечер.

– Спасибо вам, хозяин и хозяюшка, и вам спасибо, – добавил он, повернувшись в сторону Богны.

Говоря эти слова, он медленно потянулся за кошельком, в котором зазвучали монеты.

Вядух насупился.

– Вы меня не обижайте, – произнес он спокойно, – за гостеприимство никто платы не берет…

– Почему? – спросил путник.

– Потому что это не дозволено нашими старыми обычаями, – прервал Лекса. – Крестьянская хата – это не гостиница… Не обижайте нас. Я крестьянин, и, хотя Неоржа лжет, говоря, что я ему принадлежу, я был и останусь свободным…

Он начал смеяться, желая все обратить в шутку. Гость был чем-то озабочен и раздумывал…

Наконец, он снял с пальца перстень и, позвав Богну, которая, вместо того, чтобы подойти, испуганно спряталась в угол, промолвил:

– Я хотел бы оставить что-нибудь на память вашей девочке; пускай это останется для нее к помолвке, или когда замуж будет выходить…

С этими словами, не желая насильно заставить девушку взять в руки, он положил золотой перстень с большим бриллиантом на стол и, поклонившись, переступил порог, а Вядух последовал за ним.

Цярах побежал за лошадью, которая, хоть немного еще и хромала, но после отдыха и корма, могла уже тронуться в путь. Гость снова поблагодарил всех вышедших его провожать и, бодро усевшись на лошадь, выехал из ворот и рысью поехал дальше, вскоре скрывшись за кустарниками.

Когда Вядух возвратился в хату, он застал всех разглядывающими перстень Богны… Он был из чистого золота с камнем, переливающимся на солнце.

Вся семья была очень довольна и не могла налюбоваться подарком, один лишь Вядух был чем-то озабочен и глубоко задумался, тщетно стараясь отгадать, кто был этот гость, не пожелавший о себе ничего сказать, и перед которым он так откровенно высказался… Он не был похож на духовное лицо, хотя они в то время носили кроме духовного платья и светское; за мещанина его тоже нельзя было принять, потому что слишком большим барином был; а от принадлежности к рыцарскому сословию он сам отрекся. Загадку эту было трудно отгадать. Притом это был человек не бедный, потому что подарок, хоть и не из сплошного золота (они не оценили стоимость этого драгоценного камня), все-таки казался им дорогим.

После того как все осмотрели подарок, Гарусьница, не желая его доверить Богне, завернула кольцо в чистую тряпку и спрятала в сундук.

На дворе начало темнеть.

Цярах вместе с Вонжем еще были заняты уборкой скота, а Богна в это время несла в хату ведро свежей воды, как вдруг на дороге раздались звуки охотничьих рожков, крики, голоса и шум.

Редко случалось, чтобы кто-нибудь ночью проезжал мимо; безопасности ради Цярах побежал закрыть ворота на засов, но в этот момент возле ворот остановились всадники, ни одежды, ни лица которых нельзя было рассмотреть в темноте. Цярах только заметил, что они были вооружены, громко разговаривали, как будто ссорились, шумели, перекрикивались, чем-то были обеспокоены.

Один из них ругался и распоряжался другими.

– Ты здесь один?

Цярах ответил:

– А что вам нужно?

– Проезжал ли кто-нибудь по этой дороге?

– Разве мало людей по этой дороге едет, – возразил юноша.

– Ну, а…

Сегодня, недавно, только что! Вы тут никого не видели?

Вядух приблизился и по деревенскому обычаю ответил вопросом на вопрос:

– А кого вам нужно?

Слушавшие рассмеялись.

– Однако, этот мужик любопытная скотина!

– Пан здесь проезжал?

– Был какой-то!

– На какой лошади?

Когда Цярах им описал цветы и красоту коня, моментально раздались крики:

– Это он! Он!

– Он тут был и час тому назад, а может быть и больше, уехал; его лошадь покалечила ногу, а потому он у нас отдохнул и подкрепился; мы его угостили, чем могли…

– Он был здоров? Ничего с ним не случилось?

– Он был такой же, как и вы все, – произнес Вядух, – здоров, как бык и довольно весел… Он лишь не хотел мне сказать, кто он такой…

А может быть вы сжалитесь надо мной и назовете мне его имя…

Раздавшиеся веселые, звучные голоса мешали что-нибудь расслышать.

– Едем, догоняем! – начали кричать охотники.

– Эй! Счастливец же ты, хлоп, – произнес один из стоявших за забором. – Ты не знаешь, кого ты принимал в своей хате; ведь все паны тебе будут завидовать!

– Кого же? – прервал Вядух.

– Короля ты принимал, король у тебя был! – крикнул один из них, и вслед за теми они умчались так же быстро, как и примчались.

Вядух и Цярах от изумления остолбенели.

Мужик глубоко задумался, сжав руки и сдвинув брови…

– Однако, наслушался он от меня, – сказал он самому себе.

Тем временем Цярах и Богна побежали с криком к матери, батрак хватался за голову – произошла суматоха и тревога.

– Король! Король!

– Лишь бы он на меня не рассердился, – шептал про себя Вядух, – ведь он меня тянул за язык и я ему выложил все, что было на душе. Да, но это воля Божья… Чему суждено быть, того не миновать.

Он печально возвратился в свою хату. Когда же, собравшись в избе, они начали вспоминать, о чем гость говорил, как он смотрел на Богну и ей улыбался, как ей перстень подарил, то вся их тревога рассеялась, и крестьянин успокоился, придя к убеждению, что король не мог на него обидеться.

Он и домашние его обратили внимание на то, как король похож на остальных людей и рыцарей и как в нем нет ничего особенного, что заставило бы догадаться о том, что он король.

Хотя это неожиданное посещение и произвело на Лексу сильное впечатление, однако, он на следующий день встал, как обычно, и отправился в поле.

Цярах и Вонж, разговаривая о вчерашнем событии, не заметили, как прошел день и наступил вечер. Ни в этот день, ни в ближайшие ничего не произошло, что могло бы указать на гнев или на милость короля.

Понемногу впечатление изгладилось, и через месяц Вядух в виде шутки рассказывал о том, как он запросто принимал у себя короля, сидя на одной с ним скамейке.

Он уже было совсем успокоился, как вдруг однажды, в полдень у ворот поднялся страшный шум. Вядух в это время был в поле; Гарусьница с дочерью, хотя она и не была особенно трусихой, заперлась на ключ в пустой хате и подумывала о том, не забраться ли ей на чердак и втянуть за собою туда лестницу, потому что слышны были страшные крики, брань, шум и голоса, звавшие Вядуха.

Старуха осторожно выглянула из-за занавески, узнала Неоржу.

Это был человек тучный, которому трудно было сесть на коня и сойти, с красным, круглым, некрасивым лицом, с маленькими черными глазами; он сидел на такой же жирной лошади, как он сам, и страшно ругался…

Вядух, услышавший, что его зовут, и находившийся недалеко на своем лане, заложив руки в карманы, медленно приблизился к своему двору. Увидев чужих и узнав Неоржу, он снял шапку и поклонился, но брань и гнев его вовсе не смутили, и он подошел ближе.

Неоржа поднял вверх руку, в которой держал кнут.

– Ах, ты! – крикнул он. – Я тебя проучу, ты разбойник! Ты будешь на меня жаловаться королю…

Я тебе задам…

Я с тебя шкуру сдеру…

– Я? – спросил Вядух с обычным своим насмешливым спокойствием, раздражавшим больше, чем всякая дерзость. – Я?

– А кто же?

– Я не знаю; я на вас не жаловался, – произнес Лекса медленно. – Я разговаривал с его величеством, он был у меня в гостях, но о вас он не расспрашивал, а я даже не знал, кто он такой…

Неоржа глядел на крестьянина, сжимая руки в кулаки.

– А внес ли ты следуемую мне часть зерна? А штраф ты заплатил? –крикнул рыцарь.

– Я ничего не должен, – произнес Вядух, глядя вниз.

– Тебе до сих пор жилось хорошо на моей земле, – воскликнул пан, –потому что эта земля принадлежит мне, и тот лжет, кто говорит иначе…

Ты был спокоен… Теперь лишь ты узнаешь, каким я умею быть, я тебя научу жаловаться!

Вядух взглянул на него.

– Король мне на вас жаловался, – возразил он равнодушно, – но не я ему на вас…

Пан ничего не ответил.

– Поступайте, как хотите, – добавил Лекса, – воля ваша.

Видно было, что у Неоржи было сильное желание иначе расправиться с хлопом, но его что-то удерживало. Подняв руку кверху, он ему пригрозил:

– Ты меня узнаешь, – воскликнул он, – узнаешь!..

Из всех сил стегнув лошадь кнутом, он помчался дальше, и слуги последовали за ним.

Вядух, надвинув шапку на макушку, заложил руки в карманы, оглянулся кругом и, увидев у колодца ведро с водой, подошел, напился, вытер уста и возвратился к своему плугу с тем же равнодушным видом, с каким он сюда пришел.

Цярах думал, что отец ему что-нибудь расскажет, но Вядух, сев на лошадь, запряженную в плуг, с восклицаниями: "Вью! Гоп!" – начал пахать. Два дня прошли спокойно; на третий день служащий Неоржи посреди белого дня забрал с луга Вядуха стог сена и свез его к себе на двор. Спрошенный, почему он это делает, слуга ответил, что так приказано, а также велено, чтобы Лекса заплатил полгривны штрафа и отвез на господский двор несколько мерок жита.

– За что?

Эконом коротко ответил, что таково было приказание.

На следующий день двое слуг управляющего насильно увезли воз с лошадьми, не объясняя насколько времени и куда их берут. Цярах, опасаясь за целость отцовского имущества, поехал вместе с ними.

Преследование началось.

Вядух молча, безропотно терпел. Гарусьница по целым дням причитывала и проклинала.

– Ты бы, старуха, молчала, – обратился к ней муж, – это не поможет. Мы немного обождем, а если волк вскоре не насытится, то мы отсюда в другое место переедем. Земли достаточно… Я ведь не крепостной, и даже прадеды мои были свободными людьми…

Гарусьнице очень жалко было расстаться со своей старой хатой, к которой она привыкла, и она плакала.

Не успели вернуть воз с лошадьми, как эконом увел бычка из хлева, объясняя, что так ему было приказано.

На лугу натравили на стадо овец собак, и несколько овечек было искалечено. Когда Вядух заявил об этом, ему ответили:

– У нас такое приказание! Обожди – не то еще будет!

Вечером пришел один из слуг управляющего и якобы по дружбе посоветовал Вядуху поехать к Неорже с подарком, покорно склонить перед ним свою голову и просить его о прощении.

Мужик на это ничего не ответил; он лишь насупился и постарался поскорее сбыть непрошеного советчика.

– Возвращайся к тем, которые тебя прислали.

Женщины были в отчаянии; Вядух тоже немало страдал, но чем сильнее были его огорчения, тем упорнее он молчал.

Однажды, возвратившись в полдень в хату, он вдруг услышал на дворе веселые голоса и смех…

Не успел он переступить порога, как увидел короля, который, оставив коня у ворот, вместе со своими собаками приближался к хате с шумным приветствием:

– Здравствуй, хозяин!

Вядух, согласно обычаю, упал к ногам пана.

– Вставай же, старина, – молвил король, – будь со мною таким, каким ты был в первый раз. В замке я – король, а здесь я – простой охотник…

И он уселся на скамью. Собаки положили свои мохнатые головы к нему на колени.

Вядух стоял молча.

– Скажите мне, как у вас? Старуха и дочка здоровы? Всходит ли рожь?

Мужик пришел в себя и успокоился после первого испуга.

– Милосердный король, – произнес он, – вы делаете добро людям, но ваши прислужники – они ни черта не стоят… Неоржа меня преследует якобы за то, что я вам жаловался на него. Я уж более не могу терпеть!

Голос его дрожал.

– Это бессовестный человек! – воскликнул король. – Говорите, что он вам такого сделал.

Вядух начал перечислять все обиды, но, по обыкновению холодно, не увлекаясь, в насмешливом тоне, но совершенно спокойно.

– Подай на него в суд, – произнес король.

– В суде сидит или брат его, или сват, к суду без приношения нельзя подступиться.

Лицо короля покрылось румянцем.

– Будь спокоен, – промолвил он, поднимаясь со скамьи, – я его завтра вызову к себе на суд… У меня он дела не выиграет.

Вядух подбежал к королю со сложенными руками.

– Король, пан мой, – воскликнул он, – не делайте этого! Неоржа мне потом отомстит и живьем меня съест, а я не смогу всегда ходить к вам с жалобой. Это трудно. У вас целое королевство, о котором вы должны помнить, а не обо мне одном. Не всегда у вас свободное время, вы не всегда бываете здесь… Случится, что вы уедете на Русь…

В Венгрию, Бог знает, к кому в гости, на охоту. Вас тут не будет, а Неоржа постоянно будет с бичом над моей спиной.

– Что же я могу сделать? – с грустью спросил король наполовину убежденный.

Крестьянин вздохнул; он задумался и как будто не решался высказать то, что ему хотелось.

– Говори, – добавил король, подбодряя его.

– Вы для меня ничего не сможете сделать, – тихим голосом ответил Вядух, – и не только для меня, но и для всех наших мужиков, сколько бы их не было. Господ дворян стеречь и сдерживать их – один король без помощников не в состоянии… Вы не можете видеть и знать того, что с нами творят. Если вы спросите, вам скажут что исполнили приказание, а нас будут по-прежнему притеснять и травить… Эх! – добавил он, – я с Неоржей помаленечку устроюсь… Ни я вечно жить не буду, ни он…

Король опечалился.

– Поверь мне, хозяин, – сказал он, – я хотел бы улучшить вашу участь, но ты прав – король бессилен помочь… – Да, – добавил он насмешливо, –существует одно лишь средство. Огниво за поясом, в поле найдется кремень, а в лесу много щепок.

Крестьянин грустно улыбнулся.

– Так, – произнес он, – не один прибегал к этому средству, когда другого не было, но это, вероятно, уже последнее.

Король попросил молока.

Перед ним положили чистое полотенце, принесли свежий хлеб, усадили на скамью. Слугам приказано было ждать за воротами.

Хозяева, осчастливленные тем, что принимают такого высокого гостя, суетились, стараясь его угостить… Гарусьница даже поставила возле печки миску с молоком для собак.

Король тем временем расспрашивал старика о хозяйстве, о жизни, о заработках, о налогах…

Старый Лекса, набравшись храбрости, откровенно и без всяких стеснений, отвечал на все вопросы, как будто перед ним находился простой смертный. Король для него был гораздо менее страшен, чем Неоржа.

Без всякого намерения имя Неоржи сорвалось с уст крестьянина.

– А я могу тебя обрадовать, старик мой, – произнес король, – потому что не только тебя одного грабит Неоржа, но он попробовал и с меня драть. – Милостивый пан! А как же он посмел бы! – воскликнул крестьянин.

– Как? Так же, как и с тебя, – рассмеялся Казимир. – Ты должен знать, что в Величке в соляных копях таможенные чиновники обязаны содержать моих лошадей… Коням там хорошо… Неорже захотелось и своих туда поместить на даровой корм… Слуги Трукла и Левко не осмелились их прогнать, когда их привели… Его кони ели мой корм и жирели…

Вядух укоризненно покачал головой.

– Но я хорошо наказал этого наглеца, – прибавил Казимир, – и запретил ему показываться мне на глаза.

– Вот, чего ему захотелось! – рассмеялся хозяин.

– Итак, вы видите, – окончил Казимир, – что и мне не лучше, чем вам; и меня грабят. И не один лишь Неоржа, но и многие другие… Мне трудно обо всем знать и везде быть…

В таком духе у них продолжался разговор, потому что король подробно и внимательно его расспрашивал о положении и жизни мужика. Когда он, наконец, собрался уезжать, Вядух, низко кланяясь и целуя край его одежды, шепотом сказал:

– Милостивый пан, если вы желаете нам добра, сделайте это для меня и не вмешивайтесь в отношения между Неоржей и мною… Ибо он будет мстить. Я и сам смогу с ним справиться.

– Огнем? – спросил Казимир.

– Это уж надо оставить, как последнее, крайнее средство, – возразил селянин…

И покачал головой.

Хозяин провожал гостя до ворот.

Богны во время посещения короля нигде не было видно, и Кохан, бывший вместе со своим паном и столько слышавший от него о красоте девушки, оглядывался по сторонам, не увидит ли он ее. Мать, объятая каким-то тревожным предчувствием, заперла ее в комнате, и девочка могла только сквозь щели приглядываться к королю…

На обратном пути в Краков Казимир ехал впереди, а вслед за ним Кохан, для которого это посещение было непонятно и который ничем другим не мог его себе объяснить, а лишь предположением, что красивая девушка приглянулась королю.

Фаворит спросил, почему им не показали Богны.

Король взглянул на него с насмешливой улыбкой.

– Они хорошо сделали, – сказал он, – ее не для этого вырастили и воспитывали, чтобы девушка пропала. Было бы жаль ее… Дворянки и мещанки…

Те не особенно дорожат женской честью, но у мужика это святыня, и нельзя посягнуть на то, что он считает своим единственным сокровищем. Кохан начал потихоньку смеяться.

– Ваше Величество, – отозвался он, – недаром дворяне называют вас королем хлопов…

Он полагал, что Казимир этим огорчится, но слова эти лишь вызвали улыбку на устах короля.

– Ты думаешь, Кохан, что я постыдился бы быть таким, если бы мог? –произнес он. – В этом-то и мое несчастье, что я лишь король на бумаге, который много желает и мало может сделать!

Казимир глубоко вздохнул, и они молча продолжали путь.

Неоржа, о котором идет речь, владелец имений в окрестностях Сандомира и Кракова, происходил из рода Топорчиков, одного из самых старших и богатых родов в Кракове, отпрыски которого рассеялись по другим землям, и все были богаты.

У Неоржи был собственный двор в Кракове, в котором он часто подолгу оставался.

Вначале он старался понравиться королю, мечтая о великих заслугах и наградах, и, несмотря на то, что Казимир, обладавший инстинктом узнавать людей, принимал его холодно и даже отталкивал, он почти насильно навязывался со своими услугами. Лишь через некоторое время он убедился в том, что ему не обойти Казимира, и он потерял надежду на королевскую милость, хотя ему давно уж было обещано воеводство, лишь бы от него отделаться.

Неоржа не высказывался перед людьми о своем разочаровании и говорил много о своей будущности, затаив в себе злобу против короля, которого он не любил…

Всем этим панам, увязшим в роскоши, было не по душе, что Казимир хотел везде ввести порядок, за всем смотрел, с мужиками разговаривал о их нуждах, велел допускать к себе евреев с жалобами, и наблюдал за тем, чтобы доходы с рудников не пропадали…

Неоржи и другие, ему подобные, против этого сильно роптали; не такого короля им хотелось бы иметь.

Когда при посредстве Левка, державшего в откупе соляные копи в Величке, обнаружилась история с лошадьми, которых ему Неоржа навязал, и король, приказав их прогнать и рассердившись на виновника, запретил ему доступ в замок, Неоржа впал в большой гнев.

Таких как он, относившихся недоброжелательно к королю вследствие разных причин, было много… Втихомолку роптало духовенство, потому что, по его мнению, архиепископ Богория был слишком снисходителен к королю; дворяне жаловались, что им не давали руководить судами и строго следили за соблюдением справедливости.

Не любили и ксендза Сухвилька, неизменного советника короля, потому что ни духовенство, ни рыцарство не были довольны таким строгим законоведом.

С каждым днем увеличивались жалобы и обиды на короля.

Знал ли о них Казимир, или не знал? Докладывали ли ему об этом, или скрывали – этого нельзя было узнать, так как он ничем не выказывал никакого интереса к людской молве и неприязни. Его никогда ничто не могло заставить изменить раз избранный им путь.

В числе враждебно относившихся к королю находился молодой ксендз, Марцин Баричка, сын Гжималянки, происходивший из семьи, переселившейся когда-то из Венгрии в Русь, воспитавшийся за границей, известный своими строгими нравами и неустрашимым характером.

В то время ксендз Баричка был лишь викарием и находился при дворе епископа краковского. Он еще не имел большого значения, но ему предсказывали великую будущность.

В то время, когда другие капелланы думали о земном, о доходных приходах, о высших должностях, о том, чтобы возвыситься, и пользовались своим положением для достижения земных благ, ксендз Марцин всеми этими земными благами не дорожил, а строго исполнял все обязанности, возложенные на него его саном. Он был готов и в огонь, и в воду броситься, если это необходимо было, и притом исполнял все так спокойно, холодно, как будто он совершал самое обыкновенное дело.

Все его очень уважали, но лишь немногие его не боялись. Случалось, что он вызывал неудовольствие епископа, потому что не признавал никаких уступок. В делах, касающихся церкви, он готов был идти напролом, не обращая ни на что внимания.

Одна его наружность внушала тревогу. Это был желтый, похудевший аскет, преждевременно состарившийся в молитвах и добровольных постах и лишениях, с острым проницательным взглядом, с сухим неприятным голосом, с порывистыми движениями. Богослужение доводило его до экстаза, добродетель его переходила в страсть, и он в своих проповедях увлекался чуть ли не до безумия.

По матери, Гжималянке, он состоял в родстве с Неоржей, которого называл дядей и с которым часто встречался.