Текст книги "Женщина в клетке"

Автор книги: Юсси Адлер-Ольсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Мы не нашли пузырька от лекарств, а это указывает на то, что, по-видимому, кто-то, предположительно тот же самый преступник, принес их с собой и насильно заставил ее проглотить, – сказал Бак.

Надо же, до каких вещей он способен додуматься!

– Таким образом, судя по всему, речь идет о неудавшемся покушении на убийство. Угрожая убить детей, он добился ее молчания, – продолжал Бак.

Тут вступил Маркус Якобсен. Видя, как новенькие сгорают от нетерпения поскорее задать накопившиеся вопросы, он решил сам пойти им навстречу:

– Аннализа Квист и ее дети в интересах расследования получат защиту свидетеля, – объявил он. – Для начала мы поселим их в безопасное место и скоро получим необходимые показания. Тем временем постараемся привлечь к расследованию отдел по борьбе с наркотиками. Насколько мне известно, она была сильно накачана синтетическим ТГК, затем, кажется, маринолом, который представляет собой самый распространенный вид гашиша в форме таблеток. У уличных наркодилеров это не часто встречается, так что давайте разберемся, где его тут достают. Насколько я знаю, там были обнаружены также следы «Кристалла» и метилфенидата. Совсем нетипичный коктейль.

Карл мотнул головой. Да уж! На редкость разносторонний убийца! Одной жертве в парке зверски перерезает горло, а другую аккуратно кормит таблетками. Почему только коллеги не пожелали дождаться, когда жертва сама их выплюнет? Подняв веки, он пристально посмотрел в глаза начальнику отдела.

– Карл, ты качаешь головой? Можешь предложить что-то лучше? У тебя есть новые креативные идеи, которые помогли бы следствию продвинуться? – Маркус улыбнулся – единственный из всех, кто находился в помещении.

– Я только знаю, что если нажрешься ТГК, тебя вырвет, когда в тебя напихают еще какой-нибудь дряни. Так что парень, который заставил ее глотать таблетки, был хорошим специалистом в своем деле. Почему вы не хотите спокойно подождать, пока Аннализа Квист сама вам обо всем расскажет? Днем раньше, днем позже – это ведь уже не играет никакой роли. У нас и без того хватает дел. – Он обвел глазами коллег. – По крайней мере, у меня.

В секретарской, как всегда, кипела работа. Лиза сидела за компьютером в наушниках и барабанила по клавишам, словно ударник рок-ансамбля. Карл поискал глазами новую секретаршу, которая подошла бы под описание Ассада. На звание брюнетки могла претендовать только одна из коллег Лизы, знаменитая своим сходством с Волчицей Ильзой [17]17
  Нацистка, отрицательный персонаж комиксов и фильмов.


[Закрыть]и откликавшаяся на обращение «фру Сёренсен». Карл прищурился. Как видно, Ассад разглядел за этой суровой миной нечто такое, чего не замечали остальные.

– Лиза, нам внизу необходим фотокопировальный аппарат, – заявил Карл, дождавшись, когда она, улыбнувшись во весь рот, сделала перерыв и перестала выбивать дробь на клавиатуре. – Сумеешь провернуть это еще сегодня? Я знаю, что ниже этажом у ребят из НЦР как раз есть лишний. Он так и стоит нераспакованный.

– Посмотрю, что тут можно сделать, – пообещала Лиза.

Можно было считать, дело в шляпе.

– Мне назначена встреча у Маркуса Якобсена, – раздался вдруг рядом звонкий голос.

Карл обернулся и очутился лицом к лицу с незнакомой женщиной. Карие глаза, равных которым он еще не встречал. У Карла даже засосало под ложечкой. Женщина повернулась к секретаршам.

– Вы – Мона Ибсен? – спросила фру Сёренсен.

– Да.

– Вас уже ждут.

Женщины улыбнулись друг другу, Мона Ибсен отодвинулась, уступая дорогу, а фру Сёренсен встала, чтобы проводить ее к начальству. Сжав губы, Карл долгим взглядом провожал ее по коридору, пока она не скрылась за дверью кабинета. На ней была коротенькая шубка, еле-еле закрывавшая попку. Многообещающий вид. Но, судя по формам, женщина уже не молода. Почему он, черт возьми, заглядевшись на глаза, не рассмотрел ее лица?

– Что это за Мона Ибсен? – небрежно спросил он у Лизы. – Связана с убийством велосипедиста?

– Нет, она наш новый кризисный психолог. Будет прикреплена ко всем отделам полицейской префектуры.

– Да ну? – спросил Карл и сам понял, как глупо это прозвучало.

Подавив сосущее ощущение под ложечкой, Карл направился в кабинет Якобсена и без стука открыл дверь. Уж коли получать нагоняй, так хоть будет за что.

– Извини, Маркус, – произнес он. – Я не знал, что у тебя посетители.

Она сидела к двери боком, и Карл заметил нежную кожу и морщинки в уголках рта, скорее говорившие об улыбчивости, чем об унынии.

– Я могу зайти попозже, если помешал.

После таких почтительных извинений она повернулась к нему лицом. Ее рот был четко очерчен, форма полноватых губ – чисто лук амура. Возраст – явно за пятьдесят. Она чуть-чуть улыбнулась, и колени Карла, чтоб их нелегкая взяла, обмякли вдруг как ватные.

– Карл, что тебе? – спросил Маркус.

– Я только хотел сказать, чтобы вы спросили у Аннализы Квист, состояла ли она в интимной связи также и с убийцей.

– Уже спрашивали. Не состояла.

– Значит, нет? Тогда, мне кажется, вам нужно бы спросить у нее, чем занимается убийца. Не кто он по профессии, а чем занимается.

– Само собой, мы и это уже сделали, но она ничего не говорит. Ты думаешь, у них были трудовые отношения?

– Может, да, а может, нет. Но она, во всяком случае, так или иначе зависит от этого человека в связи с его работой.

Якобсен кивнул. Это будет сделано только после того, как свидетельница и ее близкие будут устроены в безопасном месте. Но все-таки Карл смог взглянуть на эту Мону Ибсен.

Это надо же – какие, оказывается, аппетитные бывают кризисные психологи!

– Вот и все, что я хотел сказать, – заявил Карл и улыбнулся такой широкой, спокойной и жизнерадостной улыбкой, какую только мог изобразить, однако никакого отклика на нее не последовало.

На секунду он схватился рукой за грудь: за грудиной вспыхнула резкая боль. Чертовски неприятное ощущение – будто захлебнулся воздухом.

– Карл, с тобой все в порядке? – спросил шеф.

– Так, пустяки! Отголоски былого. Все хорошо.

Однако что-то было все же не так. Ощущение в груди было не из приятных.

– Извините, Мона. Разрешите познакомить вас с Карлом Мёрком. Месяца два назад он попал в неприятнейшую историю с перестрелкой, в которой погиб один из наших сотрудников.

Она слегка поклонилась, глядя на него. Он весь напрягся. Она немного прищурилась, проявляя, видимо, профессиональный интерес, но и то лучше, чем ничего.

– Карл, это Мона Ибсен, наш новый кризисный психолог. Возможно, вам еще предстоит познакомиться поближе. Мы ведь очень заинтересованы в том, чтобы здоровье одного из лучших наших сотрудников полностью восстановилось.

Он шагнул к столу и пожал ее руку. Познакомиться поближе? А как же! Это уж непременно!

Засевшее в груди ощущение еще не прошло, когда Карл, спускаясь в подвал, столкнулся на лестнице с Ассадом.

– Я наконец пробился, Карл, – сказал Ассад.

Карл попытался отогнать стоявший перед глазами образ Моны. Это было нелегко сделать.

– Куда пробился? – спросил он.

– Я звонил в «Телеграмз онлайн» по крайней мере десять раз и пробился только пятнадцать минут назад, – стал объяснять Ассад, пока Карл собирался с мыслями. – Может быть, они сумеют нам что-то сказать о том, кто посылал телеграмму Мерете Люнггор. Во всяком случае, сейчас они над этим работают.

18

2003 год

К повышенному давлению Мерета привыкла довольно быстро. Несколько дней у нее немного пошумело в ушах, и все прошло. Нет, главное было не давление.

Страшнее всего был мерцавший над нею свет.

Вечный свет оказался гораздо хуже, чем вечная тьма. Свет обнажил всю скудость ее жизни, уродство и холод. Леденящее белое пространство. Серые стены, резкие углы. Серые бачки, бесцветная еда. Свет принес ей осознание того, что из этой бетонной клетки не вырваться. Что отверстие в закругленной двери совершенно непригодно для побега, что этот бетонный ад – ее гроб и могила. Здесь она уже не могла спрятаться за опущенными веками, чтобы в любой момент мысленно ускользнуть из плена. Свет проникал к ней даже при закрытых глазах. Лишь когда ее окончательно одолевала усталость, она могла спастись во сне.

И время стало тянуться бесконечно.

Каждый день, покончив с едой, она облизывала запачканные пальцы и принималась твердить, устремив взор в пустоту: «Сегодня двадцать седьмое июля две тысячи второго года. Мне тридцать два года и двадцать один день. Я провела здесь сто сорок семь дней. Меня зовут Мерета Люнггор, и со мной все в порядке. Моего брата зовут Уффе, он родился десятого мая тысяча девятьсот семьдесят третьего года…» С этого она начинала, но иногда также повторяла имена родителей, иногда вспоминала других людей. Каждый божий день она проговаривала все это и множество других вещей. Вспоминала чистый воздух, запах других людей, звучание собачьего лая. Мысли тянули за собой другие мысли и позволяли ускользнуть из холодного плена.

Она знала: однажды наступит день, когда она сойдет с ума. Это станет бегством от тяжелых мыслей, которые ходят по кругу. Она упорно боролась за себя и не собиралась сдаваться.

По этой причине Мерета держалась подальше от двух иллюминаторов метрового диаметра, которые нащупала в темноте и к которым первое время часто подбиралась. Они располагались на высоте ее головы, и их зеркальные стекла скрывали все, что находилось снаружи. Спустя несколько дней ее глаза привыкли к свету; тогда она встала и подошла – с большой осторожностью, чтобы от неожиданности не испугаться собственного отражения. И вот, медленно поднимая взгляд, она наконец очутилась лицом к лицу сама с собой. Это зрелище болезненно поразило ее – до глубины души. Ее била дрожь, и Мерета на секунду невольно прикрыла глаза – так поразило ее отражение. Но не оттого, что сбылись ее худшие ожидания насчет собственного внешнего вида. Да, волосы были жирные и свалялись, как войлок, кожа – бледная, но не это главное.

Худшее было то, что она увидела перед собой человека, полностью лишенного надежды. Обреченного на смерть. Незнакомку, одинокую в целом мире.

– Ты – Мерета, – произнесла она тогда вслух и увидела со стороны, как произносит эти слова. – Это я там стою, – сказала она затем, желая в душе, чтобы это оказалось неправдой.

Она ощущала себя отдельно от своего тела, и в то же время та, что стояла перед ней в зеркале, была ею. Есть отчего сойти с ума.

Затем она отошла от иллюминаторов и присела на корточки. Попыталась запеть, но собственный голос показался чужим. Тогда она свернулась в позе зародыша и стала молиться. Дойдя до конца, начала сначала и молилась до тех пор, пока не вырвалась из безумного транса и отдалась во власть другого. И, отдыхая душой в мечтах и воспоминаниях, она поклялась себе, что никогда больше не подойдет к этому зеркалу.

С течением времени она научилась различать сигналы своего тела. Замечала, когда желудок подсказывал, что еда запаздывает. Когда давление слегка менялось и когда ей лучше всего спалось.

Интервалы между переменой контейнеров были всегда одинаковы. Мерета попробовала отсчитать секунды между сигналом желудка о том, что пришло время еды, и до ее появления – длительность этих промежутков колебалась в пределах получаса. Таким образом, у нее появилась точка отсчета времени при условии, что пища будет все время подаваться один раз в день.

Знание этого факта было для нее утешением и проклятием. Утешением, потому что он давал ей хоть какую-то связь с привычками и ритмом окружающего мира. И проклятием – по той же причине. Снаружи шло время, наступало лето, осень, зима, а тут ничего не менялось. Она представляла себе летний дождик, смывающий с нее унижение и смрад. Мысленно она видела, как в день летнего солнцестояния горят костры, как зимой сверкает рождественская елка. Каждый день приходил со своими особенностями. Она помнила даты и знала, что они означают. Там, на воле!

Так она сидела одна на голом полу, заставляя свои мысли устремляться к жизни, текущей снаружи. Это давалось нелегко. Часто живые картины так и норовили ускользнуть, но она их удерживала. Каждый день получал свое особенное значение.

В день, когда Уффе исполнилось двадцать девять с половиной лет, она, прислонясь к холодной стене, представила себе, как гладит его по голове и поздравляет с праздником. Она решила мысленно испечь и послать ему пирог. Сперва нужно было купить необходимые продукты. Она не забыла надеть пальто, чтобы не замерзнуть на осеннем ветру. В кулинарном отделе она купила все нужное, выбрала то, что понравилось. Чтобы Уффе получил самое лучшее.

Мерета считала дни, гадая, что задумали ее похитители и кто они такие. Иногда ей чудилось, что за темным стеклом мелькает еле заметная тень, и тогда она вздрагивала. Умываясь, старательно прикрывала свое тело, раздетая становилась к окнам спиной. Туалетное ведро она ставила к стене между иллюминаторами, чтобы никто не видел, как она на него садится.

Потому что они там были. Если бы их не было, все не имело бы смысла. Одно время она обращалась к ним, пытаясь заговорить, сейчас уже перестала. Они все равно не отвечали.

Она попросила дать ей гигиенические прокладки, они не дали. На пике менструаций туалетной бумаги не хватало, приходилось обходиться так.

Она просила также зубную щетку, щетки тоже не дали, и это стало лишней заботой. Вместо щетки она массировала десны пальцем и пыталась чистить пространство между зубами, продувая сквозь них воздух, но в этом было мало проку. Дохнув себе в ладошку, она убеждалась, что изо рта пахнет все сильнее.

Однажды Мерета вытащила пластинку из капюшона своей пуховой куртки. Она была пластиковая и достаточно твердая, но по толщине плохо годилась в качестве зубочистки. Мерета попыталась отломить от нее кусочек, а когда это удалось, начала обгрызать ее передними зубами. «Надо следить, чтобы кусок пластика не застрял в зубах. Самой тебе его никогда потом не вытащить», – напомнила она себе, чтобы не торопиться.

Когда ей впервые за долгое время удалось наконец прочистить щели между зубами, она почувствовала большое облегчение. Эта щепочка стала ее драгоценностью. Надо тщательно беречь ее, как и оставшуюся часть пластинки.

Голос заговорил с ней немного раньше, чем она рассчитывала. В свой тридцать третий день рождения Мерета проснулась с таким ощущением в животе, которое говорило ей, что сейчас, вероятно, еще ночь. Несколько часов она просидела, неотрывно глядя на зеркальные иллюминаторы и пытаясь предположить, что сегодня произойдет. Без конца взвешивала вопросы и ответы, успев перебрать все возможные имена, события и причины, но ни до чего не додумалась и знала ровно столько же, сколько год назад. Возможно, это что-то связанное с деньгами. Возможно, с Интернетом. Или какой-то эксперимент, попытка неведомого безумца узнать, что может выдержать человеческий организм и психика.

Но она не собиралась безропотно принимать такие эксперименты. На это она никогда не пойдет.

И все же раздавшийся голос застал ее врасплох. Желудок еще не заявил о том, что голоден. Она задрожала, но скорее от внезапной разрядки напряжения, чем от неожиданного звука.

– Поздравляем, Мерета! – произнес женский голос. – Поздравляем тебя с тридцатитрехлетием. Мы видим, что у тебя все идет хорошо. Весь год ты была хорошей девочкой. С утра светит солнце.

Солнце! Господи! Лучше бы ей этого не знать!

– Ты подумала над вопросом? Почему мы держим тебя в клетке, как дикого зверя? За что тебе пришлось через это пройти? Ты додумалась до разгадки, Мерета, или нам снова придется назначить тебе наказание? Что же ты на этот раз должна получить: подарок или наказание?

– Дай мне какую-нибудь подсказку, чтобы не начинать с пустого места! – воскликнула Мерета.

– Ты не поняла правил игры. Нет, надо, чтобы ты догадалась сама. Сейчас мы передадим тебе ведра, а ты пока подумай, за что здесь оказалась. Кстати, мы приготовили для тебя небольшой подарочек и надеемся, что он тебе пригодится. У тебя очень мало времени на поиск ответа.

На этот раз она впервые по голосу смогла представить себе говорящую. Это была уже немолодая женщина, далеко не молодая. Что-то в ее произношении свидетельствовало о том, что когда-то давно она училась в приличной школе. Некоторые звуки она произносила так, как это делают только хорошо образованные люди.

– Для меня это не игра, – возразила Мерета. – Вы похитили меня и держите взаперти. Чего вам надо? Вы хотите денег? Я не знаю, как я, сидя здесь, могу вынуть для вас деньги из фонда. Неужели вы этого не понимаете?

– Знаешь что, моя милая, – сказала женщина. – Не кажется ли тебе, что, если бы речь шла о деньгах, все было бы совсем иначе?

Затем из люка послышалось шипение, и в нем показался первый бачок. Мерета втащила его к себе, ломая голову над тем, что ей еще сказать, как выиграть время.

– Я же в жизни никому не сделала зла, я этого не заслужила, понимаете?

В люке снова послышалось шипение, и показался второй бачок.

– Это уже ближе к сути, дурочка! Ты именно заслужила!

Мерета хотела было возразить, но женщина ее остановила:

– Не говори больше ничего! Ты не справилась с заданием и сделала себе только хуже. Загляни-ка лучше в бачок. Ну как? Рада ты такому подарку?

Мерета медленно подняла крышку, словно внутри пряталась кобра с раздутым капюшоном и ядовитой железой, до отказа наполненной ядом. Но то, что она увидела, было хуже.

Это был электрический фонарик.

– Спокойной ночи, Мерета, спи сладко! Давление у тебя внутри будет повышено еще на одну атмосферу. Посмотрим, поможет ли это освежить твою память.

Сначала из шлюза наверху послышалось шипение, вместе с ним внутрь проникли запахи извне. Запах духов и напоминания о солнце.

Затем вновь наступила тьма.

19

2007 год

Фотокопировальный аппарат, который им прислали из НЦР – Национального центра расследований, как называлась новая разъездная бригада государственной полиции, был совсем новенький, и дали его только взаймы. Прекрасное подтверждение того, что они совсем не знали Карла: уж что к нему в руки попало, то пропало.

– Ты сделаешь фотокопии всех документов, которые содержатся в деле, – сказал он Ассаду. – Пусть даже это займет у тебя целый день, я не против. А когда закончишь, поедешь в клинику спинномозговых повреждений и введешь в курс дела моего старого сослуживца Харди Хеннингсена. Он будет вести себя так, словно не замечает тебя, но ты не обращай внимания. Память у него слоновья, а слух как у летучей мыши.

Внимательно рассмотрев все обозначения и клавиши на большущем аппарате в подвальном коридоре, Ассад спросил:

– А как обращаться с этой штуковиной?

– Тебе раньше никогда не приходилось делать фотокопии?

– На такой штуковине и с такими значками не приходилось.

Вот тебе и на! И это говорит человек, который за десять минут установил телевизор!

– Господи, Ассад! Смотри: кладешь оригинал сюда и нажимаешь вот эту кнопку.

«Оказывается, и я не такой уж отсталый», – подумал Карл.

Как и следовало ожидать, мобильный телефон Бака решал, что вице-комиссар криминальной полиции Бак, к сожалению, не может ответить, так как занят в связи с расследованием убийства.

Очаровательная секретарша с неровными зубками добавила в объяснение, что он и еще один сотрудник выехали в Вальбю на задержание.

– Лиза, ты же дашь мне знать, когда этот балбес снова объявится? – попросил Карл.

Через полтора часа он получил отмашку и без спросу ворвался в комнату для допросов, где у Бака и его помощника уже кипела работа. Арестованный в наручниках был самый обычный парнишка – усталый и насквозь простуженный.

– Взяли бы уж платок да утерли горемыке нос, – сказал Карл, указывая на густые сопли, которые текли у того по лицу.

Если даже они поймали того, кого надо, то сразу видно, что из этого парня никакими клещами не вытянешь ни слова.

– Карл, ты что, не понимаешь по-человечески? – На этот раз лицо Бака побагровело, чего не так-то легко было добиться. – Изволь подождать! И никогда больше не прерывай коллегу посреди допроса. Договорились?

– Пять минут, и я от тебя отстану, обещаю.

Правда, болвану Баку понадобилось целых полтора часа, дабы объяснить Карлу, что он, Бак, был привлечен к расследованию дела Люнггор только на последнем этапе и потому ни черта о нем не знает. Но кто его просил разводить долгие разговоры вокруг да около?

Но по крайней мере, теперь Карл узнал телефон Карен Мортенсен, вышедшей на пенсию социальной работницы из Стевнса, в ведении которой была карточка Уффе. А в придачу еще и телефон старшего полицейского инспектора Класа Дамгора, который в то время занимал начальственную должность в выездной следственной бригаде. Теперь он, по словам Бака, служил в полицейском округе Средней и Западной Зеландии. Почему было не сказать просто, что он работает в Роскилле?

Кстати, другой начальник, который руководил следствием, уже успел умереть – после выхода на пенсию прожил всего два года. Вот так в Дании обстоит дело с пенсионерами из числа полицейских.

Хоть сейчас – в Книгу рекордов Гиннесса.

Старший полицейский инспектор Клас Дамгор оказался человеком совсем другого сорта, нежели Бак, – дружелюбный, приветливый, с интересом относящийся к собеседнику. О да! Он уже слышал про отдел «Q» и хорошо знает, кто такой Карл Мёрк. «Кажется, это вы тогда раскрыли дело об утонувшей девушке с Фемарна и о зверском убийстве в Северо-Западном округе, когда старушку вышвырнули из окна?» Да, о Карле Мёрке он весьма наслышан! Как же не помнить, если речь идет о заслуженном полицейском! Разумеется, он будет рад повидаться и поделиться сведениями с Карлом Мёрком, если он приедет в Роскилле. Дело Люнггор – очень печальная история, так что рад буду помочь, чем могу, в любое время, когда пожелаете.

«Какой молодчина!» – успел только подумать Карл, прежде чем собеседник на другом конце провода сказал ему, что придется только подождать с этим три недельки, так как сейчас он с женой, дочерью и зятем отправляется на Сейшелы. А с поездкой надо поторопиться, пока острова не затопили тающие ледники, с хохотом заключил он.

– Ну, как идет дело? – спросил Карл у Ассада, пытаясь оценить объем фотокопированных материалов.

Ровные стопки вытянулись по всему коридору до самой лестницы – неужели в папках действительно набралось столько документов?

– Ты уж извини, Карл, что это заняло столько часов, но там так много газет, что прямо беда.

Карл еще раз взглянул на стопки:

– Что же ты – копируешь газеты целиком?

Ассад склонил голову набок, как виноватый щенок, собирающийся удрать. О господи, еще этого не хватало!

– Ассад, послушай! Тебе надо копировать только те страницы, которые имеют отношение к делу. Мне кажется, что Харди совершенно не интересно, какой принц сколько настрелял фазанов во время охоты в Смёрумбавельсе, понимаешь?

– Кто кого стрелял?

– Неважно. Выбирай, что относится к делу, а остальные листы отбрасывай как ненужные. Ты здорово поработал.

Оставив помощника за гудящей машиной, он позвонил пенсионерке из коммуны Стевнса, которая вела карточку Уффе. Вдруг она заметила что-нибудь такое, что послужит подсказкой?

Судя по голосу, Карен Мортенсен была само обаяние. Карл живо представил себе, как она сидит в кресле-качалке и вяжет колпак для чайника. Ее голос был совершенно под стать тиканью борнхольмских [18]18
  Напольные часы, изготовлявшиеся на острове Борнхольм до начала XX века.


[Закрыть]часов. Карл словно вернулся в детские годы, когда жил у родителей в Брёндерслеве.

Но уже со второй фразы Карл понял, что жестоко ошибся. В ней все еще жил дух государственной служащей. Волк в овечьей шкуре!

– Я не вправе высказываться по поводу дела Уффе Люнггора и других. Вам следует обратиться в отдел здравоохранения в Сторе Хединге.

– Я был там. Послушайте меня, Карен Мортенсен. Я только пытаюсь выяснить, что случилось с сестрой Уффе Люнггора.

– Суд признал Уффе невиновным по всем статьям, – отрезала она.

– Да, да, я знаю и очень рад. Но Уффе может знать что-нибудь такое, что осталось невыясненным.

– Его сестра погибла, так что какой теперь толк? От Уффе никто не услышал ни слова, он ничем не в силах помочь.

– Скажите, а если я заеду к вам, вы разрешите задать несколько вопросов?

– Не разрешу, если речь пойдет об Уффе.

– Я просто ничего не понимаю! От людей, знавших Мерету Люнггор, я слышал, что она вспоминала о вас с величайшей признательностью. Говорила, что они с братом просто пропали бы, если бы не ваша неоценимая помощь в качестве государственной служащей. – Карен Мортенсен попыталась что-то вставить, но он ей не позволил. – Почему же вы не хотите помочь мне защитить память Мереты теперь, когда она сама уже не может этого сделать? Вы же знаете, что в глазах общественности она самоубийца. А вдруг люди не правы?

На другом конце провода раздавалось только приглушенное бормотание радиоприемника. Женщина все еще мысленно переваривала слова о «величайшей признательности». Тут было над чем подумать!

Сдалась она только секунд через десять.

– Насколько я знаю, Мерета Люнггор никогда никому не рассказывала про Уффе. О его существовании знали только у нас в социальном ведомстве, – неуверенно вымолвила она наконец, к радости Карла. Лед тронулся!

– Вы, разумеется, правы, и обыкновенно так и должно быть. Но тут ведь надо считаться с тем, что у них были какие-то родственники. Где-то в Ютландии, но тем не менее.

Карл сделал театральную паузу, прикидывая, что еще сказать об этих воображаемых родственниках, если она захочет подробностей. Но Карен Мортенсен уже скушала приманку и была у него на крючке. Поняв это, он спросил:

– Вы лично посещали Уффе на дому?

– Нет, это делал специальный куратор. А я на протяжении многих лет вела его дело.

– Как на ваш взгляд – состояние Уффе ухудшалось с годами?

Женщина помедлила с ответом. Так она, чего доброго, сорвется с крючка. Надо не отпускать!

– Я вас потому спрашиваю, что в последние годы он как будто стал более доступен для контактов, но я ведь могу и ошибаться, – продолжал Карл.

– Так вы виделись с Уффе? – Она, похоже, удивилась.

– Ну да, а как же! Очень обаятельный молодой человек. Улыбка просто ослепительная. Глядя на него, даже не верится, что с ним что-то не так.

– Да, правда. Такое впечатление и раньше складывалось у многих. Однако при мозговых нарушениях так часто бывает. Это большая заслуга Мереты, что он окончательно не ушел в себя.

– Вы считаете, была такая опасность?

– Уверена. Но вы правы, что выражение лица у него бывало очень живое. Нет, я не думаю, чтобы с годами у него произошло ухудшение.

– А как вам кажется – он вообще-то понимал, что случилось с его сестрой?

– Нет, мне кажется, вряд ли.

– Разве это не странно? Он же реагировал, если она задерживалась после работы. Я слышал, даже плакал.

– Если хотите знать мое мнение, то он едва ли видел, как его сестра упала в воду. Я так не думаю. У него бы в таком случае сделалась истерика, и, как мне кажется, он бы сам тогда прыгнул за ней следом. А что до его реакции, то он ведь несколько дней блуждал где-то по Фемарну, и, наверное, все это время проплакал, пока искал ее, и дошел до полного душевного расстройства. Когда его нашли, он уже ничего не чувствовал, кроме простейших потребностей. Я хочу сказать, что он похудел на три-четыре килограмма и все это время, с тех пор как сошел с парома, ничего не ел и не пил.

– Но могло быть так, что он нечаянно скинул сестру за борт? А потом понял, что сделал что-то нехорошее?

– Знаете, господин Мёрк, я ведь так и думала, что вы этим закончите! – Карл почувствовал, что сидящий в ней волк уже показывает зубы, поэтому требовалась осторожность. – Но хотя мне и хочется, я не буду бросать трубку, а лучше расскажу вам одну историю, которая заставит вас призадуматься.

Карл так и приник к телефону.

– Вы ведь знаете, что Уффе видел, как разбились его родители? – спросила она.

– Да.

– По моему мнению, Уффе с тех пор потерял почву под ногами. Ничто не могло ему заменить тех уз, которые связывали его с родителями. Мерета старалась, но она все-таки не мать и не отец. В ней он видел старшую сестру, с которой они играли, и это так и осталось. Если он плакал, когда она задерживалась на работе, то скорее от обиды на подружку, которая его обманула. В глубине души он по-прежнему оставался мальчиком, который ждет возвращения папы и мамы. Что же касается Мереты, то все дети в какой-то момент перестают горевать об утрате товарища по играм. А теперь история, о которой я говорила.

– Я слушаю.

– Однажды я навестила их дома. Против обыкновения я не предупредила о своем приходе, решила просто заглянуть на минутку. Идя по дорожке через сад, я заметила, что автомобиля Мереты нет на месте. Она приехала спустя несколько минут, так как просто ездила за чем-то в магазин на перекрестке. Тогда он еще работал.

– Магазин в Маглебю?

– Да. Остановившись на дорожке, я услышала тихое бормотание под окнами гостиной, похожее на детский лепет, но это был не ребенок. Только подойдя вплотную, я увидела, что это Уффе. Он сидел на террасе перед кучкой песка и разговаривал сам с собой. Я ничего не разобрала из его слов, если это были слова. Но я поняла, что он делает.

– Он увидел вас?

– Да, сразу же, но не успел прикрыть то, что перед ним было.

– А это было…

– В песке на террасе была сделана дорожка, по обе стороны от нее он воткнул веточки, а посредине лежала деревяшка от детского строительного набора.

– Ну и?..

– Вы не поняли, что он сделал?

– Стараюсь понять.

– Песок и веточки изображали лесную дорогу. Деревяшка – машину, в которой ехали родители. Уффе сделал реконструкцию аварии.

Вот это да!

– Ну ладно. И он не хотел, чтобы вы это видели?

– Он снес все одним движением. Это меня и убедило окончательно.

– В чем?

– В том, что Уффе помнит.

Оба замолчали. Звуки радио на заднем плане внезапно усилились, будто кто-то прибавил громкость.

– Вы рассказали об этом Мерете Люнггор, когда она вернулась домой? – спросил Карл.

– Да, но она сказала, что я преувеличиваю значение увиденного. Что он часто играет вот так на полу с разными вещами, которые случайно попались ему под руку. Что он испугался при моем появлении, и отсюда такая реакция.

– Вам казалось, он понял, что его застали врасплох. Вы рассказали ей об этом?

– Да, но она сказала, что это был просто испуг.

– А по-вашему, это было не так?

– Испугаться он испугался, но тут было и другое.

– То есть Уффе понимает больше, чем мы думаем?

– Я не знаю. Знаю только, что он помнит аварию. Может быть, это единственное, что он по-настоящему помнит. Невозможно наверняка знать, помнит ли он что-то об исчезновении сестры. Нельзя даже сказать с уверенностью, помнит ли он вообще сестру.

– Разве это не проверяли, когда исчезла Мерета?

– С Уффе все сложно. Я пыталась помочь полиции вступить с ним в контакт, когда он сидел в камере предварительного заключения. Пыталась добиться от него, чтобы он вспомнил, что случилось на пароме. Мы повесили на стене фотографии палубы и поставили на столе игрушечные фигурки людей, модель парома и таз с водой, чтобы он мог поиграть. Я незаметно наблюдала за ним вместе с психологом, но он не стал играть с корабликом.