Текст книги "Планета для робинзонов"

Автор книги: Юрий Забелло

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

6

ДЕНЬ ТЫСЯЧА ЧЕТЫРЕСТА ДЕВЯНОСТЫЙ

Мы сейчас редко бываем в кают-компании. Все время делим между спортивным залом, кухней-столовой, библиотекой и личными комнатами.

Но вот несколько дней назад Мартин сообщил, что мы находимся неподалёку от какой-то крупной звезды. Все бросились к иллюминаторам.

Я занял было командирское кресло и приготовился нажимать кнопки по команде Мартина, а потом, неожиданно для самого себя, поднялся и сказал:

– Нет, Март, ты это сделаешь лучше меня.

Мартин, ни слова не говоря, занял кресло, положил руки на пульт и начал действовать. На экране появились надписи и цифры.

Спектральный класс —F9

Масса – 1,05048MS

Светимость – 1,21072LS

Радиус – 1,04640RS

Эффективная температура поверхности – 5880°К

Плотность – 1,31 г/см3

Границы экосферы Д1 = 0,9490 ае.

Д2 = 1,3644 ае

Все прочитали эти надписи, а потом дружно повернулись к Мартину, ожидая пояснений.

– Ну, вот, – сказал, он, эта звезда чуть-чуть больше и активнее нашего Солнца. У солнца спектральный класс – G2, а у этой – F9. Первые три цифры – масса, светимость и радиус – даны просто в отношении к Солнцу, об этом говорит вторая буква в размерности – S. Температура поверхности… – он тут же вызвал из автобиба данные по Солнцу. – Вот видите, у Солнца чуть поменьше – 5545°К. А что такое «экосфера»… Сейчас посмотрим… – и он начал набирать код.

– Экосфера – это область обитания! – закричала Сабина, успевшая набрать код раньше. – От греческого слова «экос» – обитель, дом!

– Да, – подтвердил Мартин. – Это означает, что та планета, которая подойдёт для жизни человека, должна быть не ближе к звезде, чем расстояние Д—один, и не дальше, чем – Д—два.

Я посмотрел на эти цифры. Они мне ничего не говорили.

– А что такое «ае»?

– Это «астрономическая единица» – расстояние от Солнца до Земли. Грубо можно считать её равной ста пятидесяти миллионам километров. Точнее – сто сорок девять и шесть десятых.

Я успокоился немного: звезда была ещё далеко. Относительно планет машина ничего сообщить не смогла, слишком большое расстояние отделяло нас от звезды, но исследование её поля тяготения, проведённое Мартом с помощью кибера, говорило о том, что планеты должны быть.

Но выяснилось другое обстоятельство.

– Мы должны начать торможение позже, чем через семьдесят часов, – сказал Март после многочасовой работы с машиной, – иначе мы пройдём мимо звезды и снова уйдём в космос, и неизвестно, выйдем ли мы когда-нибудь к какой-либо другой.

– Хорошо, а если у неё нет подходящей планеты?

– По мнению многих учёных, труды которых я проштудировал, Солнечная система – вовсе не феномен во Вселенной, а скорее наоборот, феноменом должна быть звезда, не имеющая планет… Так что планета должна быть!

– Ну, а вдруг, чем черт не шутит? Мы сможем улететь дальше, к другим звёздам?

– Мы ничего не сможем сделать, – ответил Март, – горючего у нас хватит только на торможение, манёвр и посадку.

– Это страшный риск, – заметил я.

– Если продолжать полет, то мы рискуем ещё больше, – ответил Март, – вероятность, что мы найдём ещё звезду с планетами, почти равна нулю. Мы состаримся и умрём в корабле, а звезды не будет. Запас продуктов тоже не бесконечен…

– А все-таки, если нет планеты, что будем делать?

– Мы останемся на круговой орбите около звезды. Не все ли равно, где находиться в космосе! Построим оранжерею – солнечной энергии звезды более чем достаточно. Если не будет естественной планеты – превратим «Ласточку» в искусственную!

Я хотел возразить Мартину, что при полёте у нас есть какая-то цель, но не успел, перебил Джек:

– А травка на планете будет?

– Может быть, а может и не быть, – ответил я.

– Хочу на травку, мне надоело в космосе, – заявил Джек.

– Мне тоже, – в один голос сказали Мария и Сабина.

Мне тоже надоел космос, но я ничего не сказал.

ДЕНЬ ТЫСЯЧА ЧЕТЫРЕСТА ДЕВЯНОСТО ЧЕТВЁРТЫЙ

До самого последнего часа меня терзали сомнения, но все-таки я решился. Лучше рискнуть один раз, чем медленно умирать и проклинать себя за то, что не использовал этот единственный шанс.

Те двое с половиной суток, которые оставались в нашем распоряжении до начала торможения, затратили на подготовку: собрали и закрепили все наши личные вещи, которых накопилось очень много, навели порядок на складах, осмотрели все крепления мебели, ящиков и т.д. Мартин проверил амортизационные камеры и нашёл, что они в порядке.

Так прошло шестьдесят пять часов из тех семидесяти, что были до начала торможения. В конце этого периода все собрались в кают-компании. Март занял командирское кресло.

– Ну, что? – обратился он к нам.

– Будь что будет. Давай!

Он тут же ввёл программу.

– Внимание! – раздался из динамика голос профессора. – До начала торможения остаётся пять часов, команде поесть и занять места в амортизационных камерах.

Мы уже почти успели забыть, как лежали в камерах в начале полёта. Особенно Джек.

– А что там делать? – спросил он.

– Спать будешь, – ответил я.

Камеры заняли без всяких осложнений. Командирскую занимал теперь Март. Наверное он навсегда останется самым молодым командиром космического корабля – ему только-только исполнилось шестнадцать лет!

Сон пришёл сразу.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ НА КРУГОВОЙ ОРБИТЕ

Мы снова потеряли счёт времени – отсчёт на приборной доске начался с ноля, и даже Март не знает, как долго мы пробыли в камерах.

– Около десяти суток, – говорит Март.

Снова мы попали в невесомость, но теперь она нас уже не пугает. Во-первых, мы с ней знакомы, во-вторых, все стали старшие и опытней.

Ещё несколько дней мы двигались по прямой, но постепенно притяжение звезды искривляло нашу траекторию, пока не замкнуло её в эллипс.

ШЕСТИДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ НА КРУГОВОЙ ОРБИТЕ

Первая планета попала в поле зрения приборов «Ласточки» почти сразу же.

Данные были неутешительны.

Размеры – 0,91 Земли, время обращения вокруг собственной оси – 6 суток 18 часов. Расстояние от звезды – 0,6 расстояния от Земли до Солнца, средняя температура поверхности – 70—80°С, в составе атмосферы много углекислого газа, есть даже фтор.

– Эта планета нас не устраивает, – сказал Март, – прежде всего, она внутри нижнего предела экосферы.

Так как «Ласточка» на круговой орбите летела против движения планет, – кстати, манёвр довольно опасный, ибо он увеличивал вероятность столкновения с метеоритами, – следующую планету мы увидели через несколько дней.

Эта была немного лучше.

Размеры – 1,08, время обращения вокруг оси – 26 часов 18 минут, расстояние от звезды – 1,2, средняя температура – 15—20°С, в атмосфере – азот, кислорода – 18%, углекислого газа – около 0,08%, инертные газы.

– Лучше не будет, – сказал Март.

– Будем высаживаться! – решили мы.

Ещё две планеты не порадовали нас. Обе были за пределами экосферы.

Почти два месяца мы пробыли на круговой орбите, пока не пришли к выводу, что искать больше нечего.

За это время планета ушла очень далеко от нас, потому что мы шли встречным курсом. Планета обращалась вокруг своей звезды примерно за четыреста дней, – мы не смогли точно определить все элементы орбиты сразу, и Март как раз занимался вычислениями, – мы же обходили звезду по орбите, расположенной внутри орбиты планеты, и нам на полный оборот необходимо около двухсот двадцати дней. Таким образом, при неизменной орбите мы должны были снова увидеть планету через три месяца.

Март подсчитал, что при изменении орбиты «Ласточки» таким образом, чтобы мы пересекли все орбиты ближе к звезде, мы сможем подойти к нашей планете через семьдесят дней. Причём звезда будет действовать своим притяжением в качестве тормоза, её притяжение будет гасить нашу скорость при встрече с планетой, что очень важно.

ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ, ОН ЖЕ ПЕРВЫЙ

Мне, да и всем остальным тоже, кажется, что те четыре с небольшим года, которые мы провели в полёте, прошли скорее, чем эти злополучные семьдесят дней.

Как бы там ни было, а они позади.

Март выполнил манёвр сближения блестяще. На этот раз в камеры мы не ложились, все нормально выдержали перегрузки в креслах.

И вот мы примерно на высоте 16000 километров вращаемся над планетой. Два больших материка, много воды, правда, меньше, чем на Земле, – водой занято всего две пятых площади планеты. Окраска тоже не радует глаз – мало зелёных тонов.

– Папа Роб, – это, конечно, Джек, – а откуда мы узнаем, как она называется?

– У неё ещё нет имени, – ответил я, – для нас это «терра инкогнито» – неизвестная земля.

– Вот её к назвали, – сказал Март, – пусть она будет называться Терра.

Мы ещё неделю крутились вокруг Терры, выбирая место для посадки. Март хотел посадить «Ласточку» на материке, но я воспротивился.

– Для высадки нам нужен остров, чтобы мы хоть немного были оторваны от животного мира материка. Но остров не должен быть слишком удалён от материка, чтобы мы могли легко туда добраться. Он должен быть расположен в зоне умеренных субтропиков, чтобы не было холодов и чтобы не очень жарко. И размеры его не должны быть маленькими, иначе он нас не прокормит.

В конце концов мы нашли остров, более или менее удовлетворявший всем этим условиям.

– По местам! – скомандовал Март. – Пристегнуть ремни! Все готовы?

– Готовы!

– Внимание! Включаю!

Снова на грудь навалилась тяжесть. Руки, ноги не чувствуются, откуда-то из желудка поплыла тошнота, в глазах – разноцветные круги. Последнее, что я помню, – напряжённое лицо Марта, борющегося со слабостью.

Толчка я не почувствовал. Когда пришёл в себя, ощутил тяжесть во всем теле и удовлетворение – тяжёлый путь окочен.

Как-то ты нас встретишь, Терра?

ОЗЕРО КУЗНЕЦОВ

В последнее время все чаще и чаще это озеро, расположенное около места посадки, называют «озером Пасионарии». Может быть, это правильнее, но мне дорого его первое название и я в своих записках продолжаю, его называть так.

Т. Маттикайнен

1

Это был на удивление благополучный полет. За все четыре года ни один прибор не вышел из строя, во всяком случае, серьёзно. Экипажу ни разу не пришлось менять курс ввиду встречи метеоритами. Никакие внешние опасности ко угрожали «Пасионарии»…

И Звезда оказалась на месте. И планетная систем, у неё имелась. И та планета, которую они искали, оказалась в пределах экосферы. Вообще, все было настолько хорошо, что Дюма начал понемногу опасаться. Он ещё не знал, чего он боится, но где-то в подсознании сидела мысль, что на смену этому благополучию должно прийти какое-то несчастье. Правда, этими своими мыслями он ни с кем не делился. Не хотел показаться смешным и суеверным другим членам экипажа, хотя и был уверен, что многие из них разделяют его опасения.

Предварительный спектральный анализ геосферы, сделанный с довольно далёкого расстояния, показал полную пригодность планеты для жизни людей. Чувство удовлетворения разделяли все космонавты.

– Ну, капитан, – сказал ему Френк Хонани, встряхнув своими длиннейшими иссиня-чёрными волосами, – вы должны быть довольны нами, навигаторами. Мы привели вас точно к цели. Теперь только небольшое торможение – и мы на круговой орбите!

Дюма хотел ответить ему в том же тоне, но вместо этого совершенно неожиданно спросил:

– Слушайте, Френк, а почему это вы отпустили такие длинные волосы, что им все наши девушки завидуют? Не пора ли постричь их хоть немного?

Индеец гордо вскинул голову, глаза его сверкнули. Дюма даже показалось на минуту, что перед ним вовсе не хорошо знакомый навигатор, а вождь, в волосах которого торчит не одно орлиное перо.

– У моих предков, – медленно и раздельно произнёс Френк, – волосы обстригали только если он совершал преступление. Или какой-то неблаговидный поступок. Правда, я – современный индеец, цивилизованный. Не очень-то соблюдаю всякие древние обычаи. Но я решил про себя, что буду стричь волосы только тогда, когда мы благополучно приземлимся. Я сказал.

«Ага, – подумал про себя Дюма, – а ты тоже немного суеверен!», а вслух произнёс:

– Пусть будет по-вашему.

Индеец ещё раз гордо посмотрел вокруг: не вздумал ли кто-нибудь над смеяться. Но даже улыбки насмешливой не увидел. Все так или иначе разделяли его чувства. Каждый хотел, чтобы все кончилось хорошо. Никто не верил в приметы и везение, но у каждого была своя маленькая тайна, которая придавала уверенность в его действиях, хотя вряд ли бы он посмел так открыто заявить о ней вслух.

Резкий звонок прервал эту сцену: корабельный мозг сообщал, что настало время начинать торможение. Дюма поудобнее уселся в кресле, окинул взглядом рубку: все ли готовы и нажал соответствующую кнопку. Новый сигнал сообщил ему, что мозг принял приказ и приступил к выполнению программы.

Торможение всегда вызывало самые, неприятные ощущения у космонавтов, даже при очень небольших перегрузках. Относительно небольших, конечно. Организм человека, привыкшего за долгие годы пути к постоянной малой силе тяжести, болезненно реагировал на внезапный переход к ускорениям, соответствующим норме, не говоря уже о повышенных. Правда, тот манёвр, который сейчас совершала «Пасионария», не требовал больших перегрузок. Основное торможение, необходимое для выхода на околозвёздную орбиту, экипаж провёл в специальных камерах. Теперь же следовало только несколько снизить скорость для выхода на круговую орбиту около избранной планеты Дюма представил себе, как «Пасионария» под наклоном к плоскости эклиптики спускается к этой планете. (С тем же успехом он мог применить глагол «поднимается», все зависит только от мысленной точки, в которой расположить начало отсчёта). Вернее, к её орбите. Для него эта воображаемая линия в пространстве была ощутимой и зримой. Теперь «Пасионария» будет двигаться с планетой параллельным курсом, правда, с несколько меньшей скоростью, чем сама планета. Через несколько дней планета их догонит, и тогда – небольшой и лёгкий манёвр, и «Пасионария» – на круговой орбите.

Время, отведённое для торможения, подходило к концу, когда Дюма, боровшийся с неприятными ощущениями внутри себя, вдруг ощутил сильный толчок, рванувший его из кресла вперёд, и резкий звонок сообщил о неисправностях в каких-то отсеках корабля.

2

Космос нельзя отождествлять с вакуумом. И в межзвёздном пространстве перемещаются с громадными скоростями пылинки и осколки погибших или ещё не годившихся миров. Пространство же вблизи звёзд буквально кишит ими.

Как и все звездолёты этого класса, «Пасионария» была в достаточном количестве снабжена приборами предупреждения и средствами противометеоритной защиты. Однако случилось нечто неучтённое и непредвиденное при проектировании корабля. Уже гораздо позже, после возвращения на Землю, конструкторам и учёным пришлось много повозиться, чтобы исключить подобные случаи впредь.

Во-первых, пульт противометеоритной защиты с громадным экраном, воспроизводившим изображение «Пасионарии» и положение метеорита, расположили на передней стене рубки. Готовясь к торможению, Дюма, да и все остальные космонавты, повернули свои кресла спиной к движению с тем, чтобы ускорение передавалось на спинку кресла. Это значительно ослабляло те неприятные ощущения, которые вызывает торможение. Таким образом, пульт оказался за спиной капитана, и он не смог своевременно прореагировать на сигнал опасности.

Во-вторых, автоматическая система уничтожения метеоритов была настроена на осколки, летящие встречным курсом, или сбоку со скоростью, превышающей определённый предел относительно скорости корабля. Зона действия этой автоматической системы охватывала почти полную сферу, за исключением небольшого участка в задней, по направлению движения, части, где этой системы не было. Конструктора решили, что, если метеорит догоняет корабль, то разница в скорости корабля и метеорита должна быть не настолько велика, чтобы человек не успел прореагировать на сигнал. Кроме того, установка средств противометеоритной защиты в этой части корпуса вызывала определённые конструктивные трудности.

Вот так и получилось, что человек не среагировал на метеорит, догоняющий корабль, а автоматика на этот случай предусмотрена не была. При проектировании корабля просто не был учтён случай, что метеорит ударит в корабль во время торможения.

К счастью, почти сразу после удара метеорита торможение закончилось, и космонавты получили свободу действий. Дюма сразу же повернул своё кресло. Все неприятные ощущения немедленно забылись, вернее, отошли и притаились где-то в глубине организма. На пульте состояния корабля горели красные лампочки, сообщающие, что авария произошла в трех отсеках верхнего яруса.

«Это уже хорошо, – подумал Дюма, – значит, никто не пострадал». В верхнем ярусе размещались склады инструмента и других нетяжелых вещей, необходимых для работы на планете.

Ожил динамик внутренней связи:

– Капитан! Докладывает Герман Шмидт. Три отсека разгерметизированы. Автоматика дверей сработала. Отсеки закрыты герметически. Принимаю решение: одеваем скафандры, заходим в соседний отсек, закрываем за собой дверь, разгерметизируем его и проходим в аварийный отсек. Прошу вашего согласия.

– Решение одобряю, – ответил Дюма. – Кто с вами?

– Ежи и Андрей. Они пошли вниз за скафандрами.

– Давайте, кузнецы. Как только попадёте в отсек, – доложите.

На «Пасионарии» оказалось три космонавта – Шмидт, Ковальский и Коваленко, фамилии которых основывались на корне «кузнец». Ещё на Земле они объявили себя братьями и все время держались вместе. Так их все и звали: «бригада Кузнецов».

Стали поступать сообщения из других отсеков – везде все было в порядке. Наконец снова отозвался Герман:

– Метериот был небольшой. Пробит борт и две переборки. Повреждения ерундовые. Пробоину задраим через час с небольшим. Потом возьмёмся за переборки.

– Что в этих отсеках? – спросил Дюма.

– В том, где пробит борт, – просто склад. В соседнем – спутник, в последнем– камера регенерации воздуха. При первом осмотре повреждений нет. Когда залатаем борт и впустим воздух, посмотрим внимательнее.

– Хорошо, действуйте.

3

Кузнецы не подвели. Заплатку на пробоину подвели сразу, после чего впустили в отсек немного воздуха. И хотя давление внутри отсека теперь достигло совсем незначительной величины, его оказалось достаточно, чтобы прижать заплатку к борту намертво.

– С такой заплаткой наша «Пасионария» пролетит ещё не один парсек, – докладывал Герман капитану.

– Это хорошо, – ответил Дюма, – но лучше её все-таки заварить. Не можем же мы летать с незакреплённой заплаткой!

– Разве я говорил, что её не приваривать? – возмутился Герман. – Это только сейчас она давлением держится. Стоит нам войти в атмосферу, как она вылетит как пробка!

– Шеф, посылайте сварщика наружу, – продолжал он. – Если мы будем варить изнутри, пожжём всю защиту, а она нам ещё будет нужна.

– Вполне согласен, – ответил Дюма, – к выходу в космос готовится Лемма, на страховке – Мванза. Вы пока передохните немного. Как только они закончат – восстанавливайте защитный слой и внутреннюю оболочку.

– Вас понял. Посмотрим, как наш повар сварит металл, это ему не бифштексы!

Лемма, слышавший весь разговор, и не подумал обидеться на грубую шутку Германа. Да и Герман знал, что он не обидится, потому что другого такого виртуоза сварки на корабле не было.

Прошло не менее часа, пока Лемма добрался до пробоины и приготовил свои инструменты. И ещё примерно полчаса он заваривал отверстие. Все это время команда кузнецов провела в скафандрах в отсеке «в горизонтальном положении». По образному выражению Германа они боялись впускать в отсек воздух, чтобы не испортить Лемме «всю музыку».

Впрочем, так они только говорили. За это время вся бригада кузнецов приготовила все необходимое, чтобы закончить ремонт. В результате через четыре часа после аварии все восстановительные работы были закончены.

– Ну как, шеф, оправдали мы ваши надежды? – спросил Герман, появляясь в дверях рубки во главе своей бригады, уже снявшей скафандры.

– Молодцы, ребята! – ответил Дюма.

– Мы – кузнецы, и дух наш молод, – пропел Андрей.

– Что-то вы рано запели, – отрезвил их Дюма, – ещё неизвестно, чем все это кончится. Мванза говорит, что когда этот чёртов метеорит сгорел в отсеке, спутник мог выйти из строя. Электроника – штука нежная. Боится всяких резких изменений, температуры. Да и система регенерации – тоже.

– Поживём – увидим.

Опасения Дюма оправдались. Спутник действительно вышел из строя, и все электронщики в один голос утверждали, что отремонтировать его можно только в условиях нормальной силы тяжести.

– Ладно, – сказал Дюма, – отремонтируем сразу же после посадки.

– Все равно ему нужно было, сделать ревизию, прежде чем запускать, – поддержал его Мванза. – Четыре года – срок долгий. Лично я очень бы удивился, если бы в нем ничего не сломалось.

Гораздо хуже оказалось положение с установкой регенерации воздуха. Три четверти элементов погибли безвозвратно. Ндоло с головой окунулся в расчёты.

Его длинные худые пальцы так и бегали по клавишам вводя в компьютер новые и новые данные. Наконец он оторвался от пульта.

– Как скоро мы сможем сесть?

– Суток через семь—восемь… – Френк занял его место и в свою очередь заиграл на клавишах. – Через… Сто четыре часа. Манёвр – минут… Тринадцать с хвостиком. И на околопланетной орбите… – он повернулся к капитану с вопросом на лице.

– Мы планировали трое суток на орбите… – начал Дюма. – Надо разобраться с радиофоном. Посмотреть, нет ли светящихся пятен городов… Изучить магнитное поле, другие параметры… А что?

– К сожалению, трех суток не получится, – отвечал Ндоло. – Даже если использовать до конца вес кислородные запасы и пустить на износ все оставшиеся элементы, воздуха нам хватит на пять—шесть суток. А ведь надо же оставить время на изучение воздуха планеты… Вдруг придётся ставить фильтры?

– Так… – протянул Дюма. – Предложения?

– После выхода на орбиту – один—два витка для выбора места посадки… И все. Попутно послушаем радиофон, посмотрим и пятна…

– Видимо другого нам не дано. Значит так и сделаем.

Вот так, на тысяча пятьсот сорок восьмые сутки полёта по времени «Пасионарии», 27 марта 37 года Эры Объединённого Человечества по времени Земли «Пасионария» произвела посадку на поверхность неизвестной планеты. Первый этап Звёздной Экспедиции благополучно завершился.